- А чего медлить-то? Враг у ворот наших, наши города зорит, наших людей в полон берет…
- Невможно, княже! - воскликнул боярин. - Оскудела земля от ратей и продаж, коие людьми Всеволода Ярославича учинялись! Не все селы и городки от прошлых разорений восстановились, да и огороды еще не готовы - смерды в поле, воевать покамест некому. Не соберем воев!
Никифор Коснятич имел большие имения в окрестностях Киева и у Вышгорода. Он был одним из самых богатых киевлян, самочинно наряжая даже купеческие караваны в Византию и на Восток. Святополк уважал в нем рачительного хозяина, но сейчас гневно сдвинул темные брови.
- Воев мало? - повысил он голос. - А ежели поискать?.. Я сам имею восемь сотен дружинников, да мои бояре, да вы, да Киев ежели подымется? Моя дружина хоть сейчас готова выступить!
Он вопросительно покосился на Данилу Игнатьевича, и воевода подался вперед:
- Мы готовы, князь! Иди, а мы за тобою.
- Мы идем, - добавил и Славята, пристукнув по полу мечом. Святополк усмехнулся, кивая на своих советников. Еще двое-трое его бояр закивали головами, бормоча пожелания скорейшего начала похода. Путята Вышатич невольно подался ближе к князю, но Никифор Коснятич гнул свое:
- Князь, твои воины добрые, но их всего восемь сотен. А супротив поганых и восьми тысяч будет мало! Они такой силищей обложили Торческ, а иные их рати по земле к другим городам и весям идут. Сметут они наши дружины!.. И не окажется ли это все, что может выставить Русская земля? Нет сейчас у Киева такой силы, чтоб противостоять поганым!
- Значит, не дадите своих людей? - внешне спокойно, но едва не задыхаясь от волнения и страха, произнес Святополк. - Значит, не в силах мы бороться с половцами? Пусть ходят по нашей земле, а мы будем только руками разводить и сокрушаться? Эдак они до Киева дойдут, пока мы будем спорить! Я князь! Меня вы на стол звали. А теперь стоит мне потребовать от вас княжеской службы, так сами в кусты, а князь пусть заступает один за землю Русскую? Добро же. - Разгорячась, Святополк вскочил, расправив неширокие костистые плечи. - И без вас выйду! А вы мне в помощи отказываете - так я ее в другом месте сыщу!
Обычно привыкший к осторожности и даже часто нерешительный, сейчас он был готов действовать не раздумывая, тем более что его бояре согласно кивали головами и призывали его выступить. В конце концов, он настоящий князь и должен раз и навсегда показать киевским боярам, многие из которых помнили его отца, что достоен занимать золотой Киевский престол.
За князем первыми поднялись Данила Игнатьевич, Захар Сбыславич и Славята, вслед за ними потянулись остальные Святополковы люди. Некоторые бросали на киевских смысленых мужей двусмысленные взгляды - кто кого? Нарочитое киевское боярство, пустившиее здесь глубокие корни и потому ставшее слишком тяжелым на подъем, или пришлые бояре, пусть малоопытные, зато готовые на все. Но не успел Святополк сойти со стола и не прозвучало ни одного обидного слова, как с места медленно, словно тело вдруг перестало повиноваться ему, поднялся Ян Вышатич.
- Князь, - негромко рокотнул он, широкой ладонью пригладив седые волосы, которые лишь на висках и затылке еще сохраняли темный цвет, - дозволь слово молвить.
Святополк остановился, выжидательно притихнув.
- Ты князь, тебе и началовать, - медленно, подбирая слова, заговорил старый тысяцкий. - Как ты прикажешь, так мы и поступим. Повелишь - оборужим своих людей и выйдем вслед за тобой. Но прежде чем выходить навстречу поганым, послушай моего совета: пошли в Переяславль, к Владимиру Всеволодичу Мономаху. Он тебе брат и витязь нарочитый, не раз ходил на поганых и на ляхов, и на булгар, и на угров. У Переяславля добудешь помочь и силу для войны с погаными. Пошли ко Владимиру!
Ян Вышатич замолчал, глядя в пол, - широкий, грузный, в дорогой собольей шубе похожий на медведя перед спячкой, и Святополк, кажущийся еще более худощавым перед ним, обвел взглядом притихших бояр. Его собственные советники еле скрывали удивление, недоумевая, что может означать сей совет. Киевляне тоже были встревожены: одни - опасаясь, как бы не отверг князь умные слова, а другие - боясь за его княжью честь.
Правду молвить, Святополк не радовался этому. Владимир Мономах был его главным соперником на Киевском столе - сейчас, когда Святославичи разобщены и повержены, Всеславичи заняты своими делами, неугомонные князья-изгои тоже, кажется, остыли. Не тайна, что Мономах спал и видел править Русью вослед отцу, и его больно уязвило и поразило решение киевского веча послать за Святополком. Честолюбивый, хитрый, умный и сильный, Мономах был самым страшным внутренним врагом. Он только и ждал, чтобы свергнуть Святополка, и не явится ли призыв о помощи тем первым признаком слабости великого князя, после которого Мономах может с полным правом сказать: я тот, кто вам нужен, а Изяславого племени чтоб духу здесь не было! Под его рукой - ни разу не страдавшие от половецкого нашествия земли, он может собрать такую рать, что легко свергнет Святополка… но много ли будет радости, коли то же самое сотворит какой-нибудь половецкий хан?
Эти сомнения единым вихрем промчались в мозгу Святополка. Он с настороженностью воззрился на киевлян: подозревая людей в злых умыслах, он так и не научился читать в чужих душах, но сейчас почувствовал, что Ян Вышатич сказал именно то, что думал.
- Добро, - важно, будто это было решение, надуманное им самим, произнес он. - Пошлите гонца к брату моему Владимиру. Скажите, что великий киевский князь Святополк зовет его на битву с погаными!
Гонец умчался в тот же день, а еще через два дня, загоняя коней, в Киев прибыл сам Владимир Мономах.
Братья заранее уговорились встретиться в Михайловском монастыре. Уповая на Бога и святого Михаила-архистратига, Святополк, имевший в крещении имя Михаил, долго молился за успех дела, но слова молитвы замерли у него на губах, когда вошедший бочком дружинник шепотом доложил, что Владимир Всеволодович уже здесь.
Прискакал он с особым чувством, и Святополк сразу угадал мысли переяславльского князя, когда тот, широкий, крепкокостный, раскрасневшийся после скачки, вперевалочку взошел в палаты. Владимир был раздосадован и недоволен делами Святополка, но старался скрыть свои истинные чувства. Однако нетерпеливая радость - не прошло и полугода, как он снова понадобился Киеву, и теперь все поймут, кто достоин золотого стола! - была слишком сильна и порой проскакивала огоньками в светлых глазах и дрожью в низком, хорошо поставленном голосе. Святополк был от того же волнения бледен, и эта разница в сочетании с его высоким ростом, худощавостью и темными длинными волосами разительно бросалась в глаза.
Едва переступив порог монастырской трапезной, где его ждали князь и бояре, Мономах набросился на Святополка с упреками:
- Ну как же можно было быть столь неразумным, брат? Кто же сейчас спорит с половцами, когда они сильны, а мы разобщены? Прошлые два года были неурожайны, люди обнищали, брать с них нечего! А тут еще и поганые пришли! Совсем загубить землю хочешь?
За спинами князей стояли их бояре, тут же находились Ян Вышатич и Никифор Коснятич с киевлянами. Святополк тревожно стрельнул взглядом из-под бровей - понимают ли они, что Владимир нарочно поливает старейшего брата грязью? Он подозревал Мономаха и, жалея о том, что послал за ним, приготовился не соглашаться с ним ни в чем.
- Поганые губят землю, - возразил он.
- А мы им в том своими вечными которами споспешествуем! - с горечью и торжеством возгласил Мономах. - У земли сил нет, а мы последнее отбираем!
- Уж не меня ли ты, князь, считаешь виновником оскудения земли? - огрызнулся Святополк. - Мои тиуны разве грабили народ последние пять лет? Я водил поганых на Русскую землю?
- При отце твоем ляхи в Киеве бесчинствовали! - немедленно откликнулся Владимир. - А латиняне совсем было власть взяли! Еще бы немного - и отняли у нас веру Христову, православную!
И Владимир с чувством перекрестился на видимые в небольшом окошке кресты Михайловского собора. Некоторые бояре последовали его примеру.
- А на Нежатиной Ниве…
- На Нежатину Ниву Святославичи половцев вели! - возразил Святополк. - А ты после поганых на Всеслава водил! Сколь городов пожег, сколько русских людей по твоему попустительству в полон угнано погаными?
- А по твоему еще более сгинет сейчас, когда половцы на Русь пришли! - Владимир стремительно прошелся туда-сюда перед неподвижно стоявшим Святополком. Хотя для князей поставили стулья, ни один не присел, и бояре продолжали стоять столбами, переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь. - Мириться с ними надо, пока не поздно! Пусть заберут то, что уже взяли, а мы еще добавим даров для ханов! Я пошлю в свой Смоленск и Новгород. Мстиславовы бояре соберут дары, Ростов и Суздаль тоже поделятся. Повинимся перед ханами, мачеха моя перед кем надо слово замолвит - утвердим мир Руси с Диким Полем!
Говоря, Мономах все мерял и мерял шагами трапезную, и Святополк, следя за его мельтешением, чувствовал раздражение.
- Не желаю я мира с погаными! - сказал, как отрезал, он. - Бить их надо!
- Плетью обуха не перешибешь!
- Земля встанет…
- Киевская? На колени она встанет! Перед погаными!.. - чуть не закричал Мономах. - Это осиное гнездо сейчас только чуть раздразни - налетят на нас все их колена, сметут с лица земли! Какой же ты князь, коли этого не понимаешь?
- Да если бы не ты, я бы не стал даже вспоминать о тебе! Твоя да отца твоего вина в скудости Киевской земли - вы ее истощили!
Мономах прекратил бегать по трапезной, остановился перед Святополком.
- Мы? - чуть ли не прошипел он.
- А то кто же? Мнишь, не ведаю я, каково последние годы стрыевы мужи на Киевщине похозяйничали? Пока отец твой дряхлел, ты под себя самые богатые земли подмял, в то время как исстари повелось - у Киева больше всего земли! Новгород должен быть моим - почему там сидит твой сын? А Чернигов? Почему он под твоей рукой?
- Потому что я сильнее!
Разволновавшись, Мономах побледнел, а Святополк, наоборот, побагровел. Последние слова прозвучали для него пощечиной, и хотя он был уверен, что Владимир нарочно говорит ему все это, чтобы вывести из себя, но уже ничего не мог поделать. Он уже вскинулся навстречу Мономаху, уже с уст его было готово сорваться гневное слово, но тут неожиданно вскинул обе руки Ян Вышатич.
- Братья-князья! - басом провозгласил он, и все невольно повернулись в его сторону, даже случившиеся поблизости монахи робко заглянули в двери трапезной. - Почто вы тут спорите, когда поганые губят землю? Коли есть между вами немирье, так после уладите, а ныне ступайте на поганых либо с миром, либо с войной!
- Я свое слово сказал - быть войне! - тут же вставил Святополк.
- А я уверен, что сейчас надо решать дело миром, - гнул свое Владимир.
- Ты? - Святополк нашел, за что зацепиться. - Коий чуть ли не полжизни в походах провел? Уж не боишься ли ты поганых?
Владимир побледнел так, что все невольно встревожились. С великим трудом он смирил себя и процедил:
- От боев никогда не бегал и бегать не буду.
- Вот на том и благодарим вас, князья! - слегка поклонился Ян Вышатич. - Прошу…
На длинных столах в трапезной монахи заранее накрыли небывало обильное для монастыря угощение. До сего мига о нем никто не вспоминал, но сейчас бояре зашевелились, с видимым облегчением придвигаясь поближе. Святополк и Владимир вместе прошли во главу стола, и монастырские служки стали разносить вино и горячую еству.
Святополк пил мало и редко, не испытывая тяги к иноземным крепким винам и предпочитая мед или брагу. И сейчас он поднимал кубок только в ответ на здравицы Мономаха и часто не допивал его. Киевскому князю кусок в горло не лез - вот сейчас завершится обед, и придется начинать все сначала. Мономах тоже жил ожиданием - говорил мало, уповая на то, что начинается Петров пост, выбирал скоромное, и, глядя на своих князей, невольно притихали и бояре. Разговор еще не завершился и обещал быть трудным.
Глава 3
Однако обошлось. Хоть и с трудом, Святополку удалось сломить упрямство Владимира - стиснув зубы, Мономах пообещал военную помощь. Сыграло свою роль то, что для переяславльского князя крылатой мечтой было сразиться с погаными и избавить от них Русскую землю, а также неисчислимые бедствия, которые могли причинить половцы Киевщине, где в свой черед рано или поздно придется княжить ему. Мономах был уверен, что добьется золотого стола, и не хотел пустошить будущие владения. Выход русских дружин, где большинство будет за переяславльцами, лишний раз покажет, кто сильнее из князей Ярославова корня.
Он послал гонца к младшему брату Ростиславу, который дожидался его приказов, сидя дома, и через несколько дней сборные дружины киевлян и переяславльцев выступили из города. Вместе с дружинниками под началом Данилы Игнатьевича шел и Ратибор Захарьич, старший брат Люта.
Гонцы из разоряемых половцами мест доносили, что часть орды продолжала стоять у Торческа, который оборонялся отчаянно и зло, но большинство либо рассеялись по окрестностям, либо двинулись далее в глубь Русской земли на поиски более доступной добычи. Под Киевом стояли самые богатые имения бояр и княжеские волости, и туда спешили поганые. Дружины трех союзных князей шли им наперерез.
Неширокая, с обрывистыми берегами река Стугна, на берегу которой стоял небольшой старый, несколько раз сгоравший, но отстраивавшийся заново городок Треполь, пересекла путь воинству. Возле Треполя перебраться на тот берег было нелегким делом - здесь был всего один узкий брод, чуть ниже по течению, но сейчас река еще не ушла в берега и разливалась поздним половодьем.
Владимир Мономах, по привычке разумеющий себя старшим в походе, сам проехал вдоль реки, глядя на тот берег Стугны, разговаривал с дозорными, разыскал местных жителей, знающих берега реки. По всему выходило, что Стугна была неодолимой преградой - половецкое войско, вздумай оно начать переправу, окажется перед русскими полками как на ладони, большую часть его можно будет перестрелять в воде из луков, а с уцелевшими сразиться - тех дружин, которые привели князья, да еще с подмогой из трепольцев, должно хватить. Мономах все еще не хотел открытого боя, зная, что руссы числом намного меньше половцев.
Продумав все до мелочей, он пришел в шатер к Святополку. Тот только что отошел от молитвы, лицом был спокоен и задумчив, но, услышав речи переяславльского князя, взвился мгновенно:
- То есть как - ждать здесь?
- Нам ведомо, брат, - спокойно, как с малым дитем, заговорил Владимир, - что силы у половцев несметные. Доносят, что только у Торческа их стоит целая орда - восемь тысяч сабель, а сколько выйдут нам навстречу - неизвестно. Наших воев слишком мало - едва половина от сего числа наберется. В открытом бою нам половцев не одолеть, а тут Стугна нам поможет. Половцы не глупы - поймут, что на тот берег им не перейти, и остановятся. А мы, стоя здесь в грозе, сотворим с ними мир!
- Ты опять про мир? - рассердился Святополк. - Я воевать сюда пришел! На том берегу Треполь, его валы и стены нам лишней подмогой будут, да и горожане ополчением выйдут! Одолеем половцев!
- Неразумно это, брат!
- Я с самого начала знал, что ты не желаешь с ними войны, потому как в родстве с погаными! - фыркнул Святополк. - И в поход пошел, чтобы не допустить битвы, позволить им уйти безнаказанно! Ты боишься!
- Просто разумен еси, - спокойно возразил Мономах. Он чувствовал растущее раздражение против самоуверенности самомнения Святополка, не желая мириться с его старшинством. - Но вот послушаем, что людство молвит! Святополковы бояре и советники были тут же, с Владимиром пришли его младший брат, темноглазый, в мать, красивый порывистый Ростислав и один из его старших советиков - боярин Ратибор, служивший еще Всеволоду. С ним был его старший сын - младший остался в Переяславле.
Ростислав, как князь, взял слово первым, сверкнув темными глазами.
- Я хочу боя! - сказал он громко и внятно. - Биться с половцами!.. - Но поймал строгий взгляд старшего брата и, видимо, вспомнив, что его мать половчанка, добавил тише: - Но лишь на этой стороне реки, коли они решатся ее переходить!
Словно только того и ждали - закивали Ратибор с Яном Вышатичем:
- Князь! Сейчас половцы сильны, не лучше ли припугнуть их нашей силой и взять мир? Не пустим врага за Стугну, а сами пошлем гонцов по дальним волостям. Погодя немного, успеют подойти полки пешцев из Ростова и Суздаля. Новгород тоже пришлет людей. Такой силой одолеем поганых!
Два боярина говорили слаженно, добавляя один другого - как же, столько лет вместе под рукой Всеволода ходили! Но х гладкие речи только насторожили Святополка - упоминались лишь города, подвластные Переяславлю. Ему словно хотели напомнить, что у Владимира больше сил, что ежели и будет победа в войне, то ясно, кто ее завоюет, кому достанется честь и слава. А что он, великий князь?
Но тут, к вящей радости Святополка, слово взял Никифор Коснятич, споривший с Яном Вышатичем за шестопер тысяцкого:
- Родная земля нам подмога! Пока мы будем гонцов слать да соседей уговаривать, поганые вовсе осмелеют! Поймут, что мы слабы, - и до самого Киева доберутся!
Первые слова словно прорвали плотину - советники Святополка заговорили разом, перебивая друг друга и распаляя себя отважными речами. Ян Вышатич и Ратибор пытались их урезонить, но какое там! На шум из княжеского шатра собирались люди. Слыша доносившиеся выкрики, тоже начали орать. Владимир Мономах мрачнел все более, Ростислав же разрывался - душа его рвалась в бой, но в то же время он привык слушаться старшего брата и боялся расстроить его.
В конце концов, не выдержав, Мономах резко повернулся и вышел из шатра, попав в толпу разгоряченных дружинников. Здесь были младшие советники, коим не по чину заседать с князьями, сотские, просочились рядовые воины. В первых рядах стоял Ратибор Захарьич из Торческа.
- Войны! Войны! - кричал он. - Не дадим поганым зорить землю!
Родной Торческ был в кольце врагов, там оставались родители, братья, жена с малыми детками, и молодой воин не находил себе места.
- Идем за Стугну! Веди, князь!
Не ведая, кто стоит перед ним, он выкрикнул эти слова в лицо Мономаху. Владимир попятился и наткнулся на Святополка. Тот вышел на крики и легко улыбался в бороду, видя горящие глаза и вздернутые кулаки дружинников.
- Ну что, брат Владимир? - шепнул он Мономаху. - Как людство порешило?..
- Завтра же переходим Стугну!
Его негромкий голос услышали, бояре подхватили наказ князя, передали дружине, и та разразилась приветственным кличем к вящему неудовольству Мономаха.
К вечеру на горизонте собрались облака. В закатных сумерках поблескивали вспыхивающие вдалеке молнии, изредка порывы ветра доносили слабое эхо громовых раскатов. Помнившие старых богов вой поминали Перуна и шептались, что бог грозы и войны сам вышел полюбоваться на русское воинство. Набожные христиане крестились и утверждали, что гроза гремит не случайно, предрекая недоброе. Но те и другие сходились на том, что боги сказали свое слово о предстоящей битве.