Лишь весна и начало лета были спокойными - чем ближе к осени, тем чаще пошаливали степняки. Они приходили небольшими ватажками, угоняли скот и коней, по пути грабили деревеньку-другую, забирая все добро и людей. Дружинники с заставы ^небольшими отрядами ездили по округе, высматривали дым и облака пыли и, увидев вдалеке темные клубы, мчались туда. Иногда им удавалось застать находников за злым делом, тогда завязывался бой, летели головы. Верх одерживали то поганые, то русичи - тогда назад возвращались скот и добро, освобожденные пленники благодарили витязей. Чаще же дозорные заставали только пожарище и свежие трупы и кидались в погоню, пытаясь успеть отбить полон прежде, чем ватажка уйдет в большую степь. Лишь к зиме все успокаивалось - по глубокому снегу вражьи низкорослые кони не могли долго скакать, да и доставать траву тоже им было неудобно.
Уже на другой день после того, как прибыл с дозора Еремей Жирославич, Иванок с сотней Калины отправился в степь - и больше уже не слезал с седла. Постепенно он обжился на заставе, завел друзей среди молодых воев. Большая их часть была пришлой - их дома в свое время пожгли кочевники, и парни, некоторые успевшие побывать в плену, решили остаться на заставе мстить за убиенных родных и близких. Остальные были посланы сюда князем для защиты границ. Подрастала молодежь - дети тех и других. У Калины на заставе были меньшой брат и сын. Кроме воинов, на заставе жили и мирные жители - сироты, спасенные из плена, которым некуда было идти. Ратники привечали всех - мужчины брались за оружие, женщины и девушки шли за воев замуж, детей-сирот воспитывали сообща.
Иванок привык к заставной жизни. Хоть и тосковал с непривычки, хоть и горевал об Ирине, жизнь брала свое. Где-то под городом Воинем на заставе жил Михаила, муж Жданы. Почему бы и ему не жить так же?
По осени, вскоре после того как бабы убрали огороды и загнали скот в хлева, наведались на заставу купцы. Торговые гости на свой страх и риск шли окраинной землей, торгуя киевскими товарами и напрвляясь в Половецкую степь. Старший купец хвастался, что имеет ярлык от хана Урусобы и может без опаски ходить по степи до самого Олешья.
Прослышав о торговых гостях, что пришли из Киева, Иванок сломя голову примчался к воеводиному подворью. Купцы сидели у Еремея Жирославича в горнице, хлебали щи со свининой, запивали хмельным медом. На влетевшего, как угорелый Иванка обратились вопросительные взгляды. Воевода улыбнулся, узнав юношу, - проворный в бою, ловкий и сильный, Иванок ему нравился.
- А, Иванко Козарин! - приветствовал он. - Присядь, выпей с нами!
Иванок сел на край лавки, хлебнул из братины.
- Откуда будете, гости дорогие? - спросил он, вытирая губы.
- А с-под Киева, - ответил ближайший к нему гость, востроглазый и подвижный, как угорь. - Да из Черниговской земли тоже есть люд.
- Давно из Киева?
- На Покров оттудова ушли. Все бродим по земле! Где торгуем, где на мир смотрим. За погляд-то резы не берут! А в мире диковинок мно-ого, все не перезришь!
- Какие там в Киеве вести? - жадно перебил словоохотливого купца Иванок.
- Иванко наш сам с Киева, - объяснил Еремей Жирославич. - Родня у него там осталась.
- А что в Киеве! Киев - городам мати, вере христианской колыбель. Гордится, высится на Горе, куполами золотыми посверкивает. В Печерской лавре монахи за землю Русскую молятся…
- А что на земле слышно? Война на Волыни кончилась?
- А как же!..
…Святополк Изяславич не забыл и не простил смерти любимого сына. Собрав дружину, он вместе с Путятой Вышатичем послал ее во Владимир-Волынский. Тот поспешил сперва в Луцк, где сидел Святоша Давыдич, недавний союзник великого князя в войне. У него как раз сидели послы Давида Игоревича, надеявшегося заручиться помощью молодого князя. Святоша, не любивший распрей, согласился упредить Давида Волынского, коли Святополк Изяславич решится выступить в поход, но послы еще не успели покинуть его палат, как в Луцк вступил Путята. Он поведал молодому князю волю великого князя, и Святоша Давыдич, согласившись, заточил Давидовых послов в поруб. А сам, собрав дружину, отправился во Владимир-Волынский.
На стан Давида Игоревича они с Путятой напали в начале зарева месяца. Окружив Владимир-Волынский, стан мирно спал, когда киевляне с лучанами стали сечь их сонных. На помощь подоспели владимирцы, и Давид Игоревич, спасая свою жизнь, еле успел ускакать в ночь. Путята Вышатич и Святоша Давыдич вошли в город, поставили Святополкова посадника и воротились каждый восвояси.
Но Давида Волынского оказалось не так просто укротить. Он опять ушел в степь и отыскал там Боняка. Зная об усобице, хан собирался походом на Русь, и Давид сумел убедить его отправиться с ним. Вдвоем они появились под стенами Луцка, и половцы разошлись по окрестностям грабить и жечь посады. Опасаясь за участь земли, Святоша Давыдич заключил с Давидом Игоревичем мир, ушел к отцу в Чернигов, а Давид Волынский сел в Луцке, отпустив помощников-степняков с богатыми дарами и награбленным полоном. Отсюда он собрал новые полки и в середине осени отправился возвращать себе Владимир-Волынский. Сев на прежнем месте и изгнав посадника Василя, Давид Игоревич успокоился настолько, что отпустил к морю сыновца Мстислава, который с молодшей дружиной перенимал купцов, отправляя товары и золото во Владимир.
Два года продолжалась война на Волыни. Князья проливали свою и чужую кровь, звали на подмогу половцев, истрепали землю, но каждый князь остался там, где застал его Любечский съезд.
Потеряв терпение, Владимир Мономах созвал новый съезд. Пока на западных окраинах Руси шла война, переяславльский князь сидел на своем столе, ни во что не вмешиваясь, укрепляя город, строя по границам крепостцы-заставы, собирая дани, закладывая храмы, пересылаясь грамотами с сыновьями и наблюдая, чем все кончится. Кроме его семьи, все остальные князья оказались втянуты в междоусобицу, что было на руку Мономаху - передравшись между собой, они ослабят друг друга, и тогда он останется единственным по-настоящему сильным князем на Руси. И когда придет последний час Святополка Изяславича, никто не сможет встать ему поперек дороги.
Владимир Всеволодович два года ждал, пока киевский князь исполнит обещание и покарает Давида Игоревича, но все напрасно. Вместо того чтобы пойти на него новой войной, Святополк пересылался гонцами с другими князьями, подкупал их и оправдывался, сваливая вину на Давида Волынского. Получив богатые дары, Ростиславичи согласились с суждением великого князя. Оставшиеся при своем Святославичи поворчали для порядка, и спокойный Давыд Черниговский признал вину волынского князя. Только Мономах, несмотря на уговоры, оставался при своем мнении, что зло должно быть наказано, и в конце концов князья сошлись на том, чтобы вместе призвать Давида к ответу.
На зов откликнулись все. Святополк, получив от Владимира Мономаха согласие на съезд, даже обрадовался - разослал гонцов к остальным князьям, приказывая именем великого князя собраться на уложение.
Князья собрались в конце лета, возле маленького городка Витичева, что на реке Вете. Приехали каждый со своей дружиной. Витичев оказался неспособен вместить всех князей, и станы разбили на берегу реки, на просторе.
Возле самого берега стояли станом Святополк Киевский и Владимир Мономах с сыновьями. Святополк после смерти Мстислава не отпускал от себя далеко второго сына Ярославца. Мономах взял Романа и Святослава. Чуть поодаль, на взгорье, раскинулись шатры трех братьев Святославичей - Давыда, Олега и Ярослава. На таком отделении настоял гордый Олег, не простивший Мономаху давних обид и утеснений. От братьев Ростиславичей не приехал никто - видимо, Володарь и особенно Василько больше не верили в гостеприимство старших князей, поэтому ограничились тем, что отправили на съезд своего посла - доверенного боярина Кульмея. Давид Игоревич Волынский, получивший приглашения из Киева и Переяславля сразу, приехал в одиночестве и одним из последних, разбив свой шатер с третьей стороны, чуть ли не у стен Витичева.
На первый сход собрались у Святополка Изяславича. Тот, радуясь, что князья сошлись у него, расстарался, настелив на полу шатра дорогие ковры и повелев накрыть столы для пира. Все уже расселись и чашники приготовились разливать мед и вино, когда приехал Давид Игоревич.
Когда он вошел, разговоры сразу смолкли - казалось, даже чашники застыли на месте. Потом Святополк с преувеличенной ласковостью предложил Давиду место за общим столом и дал знак к началу.
Полились в чаши мед и вино, слуги стали обносить князей ествой, за полотняной стеной заиграли музыканты. Но на княжеском пиру было тихо. Князья молчали, словно набрали в рот воды. Только перебрасывались быстрыми взглядами - Владимир со Святополком, братья Святославичи между собой, боярин Кульмей с Владимиром Мономахом. Постепенно люди оттаяли. Младшие князья зашептались о чем-то, Святополк радушно приглашал гостей откушать того или иного блюда, говорил что-то музыкантам. Но на Давида Игоревича не обращали внимания, словно его тут не было.
Тому кусок в горло не шел, и вино казалось горьким. Сперва волынский князь храбрился, ел и пил, озирался по сторонам, но потом ссутулился, заерзал на месте, мрачнея. Попытался было поймать чей-нибудь взгляд, но все тотчас отворачивались, начанали говорить тише. И только старшие князья время от времени смотрели на него - холодно и отчужденно, как на грязное пятно, которое никак не вывести с дорогого ковра.
Наконец Давид Игоревич не выдержал.
- Зачем звали? Вот он я! - воскликнул он. - У кого на меня жалоба?
Князья разом забыли про еду и питье. Святополк махнул рукой - чашники и подавальщики вышли, смолкла музыка за полотном. В шатре повисла тишина. Один за другим князья оборачивались на волынского князя, вперяя в него тяжелые взгляды. Окруженный стеной отчуждения, тот завертелся на месте.
- Кому я надобен? Кто жаловался на меня? - повторял он.
- Ты сам, - негромко, но весомо заговорил Мономах, - присылал к нам: хочу, мол, братья, прийти к вам и пожаловаться. Вот ты пришел, сидишь с нами - так почему не жалуешься?
Давид Игоревич открыл было рот, захотел что-то ответить - но промолчал. Замолчали и князья. Только в шатре словно повисла тяжелая тень недавнего прошлого. Князья поглядывали на помрачневшего, опустившего плечи Давида и невольно сравнивали его с Иудой, коего они ныне собрались, аки апостолы, судить за то, что тот предал Христа.
А потом Святополк встал и первым, как хозяин шатра, вышел вон. За ним один за другим поднялись и ушли остальные, оставив Давида совсем одного. Снаружи послышался конский топот - князья сели на коней и разъехались прочь.
В опустевший шатер не заходили даже чашники и слуги - прибрать со стола. Не встала у порога стража - сильнее запоров и цепей удерживал волынского князя на месте страх. Он понимал, что остался совсем один - у него не было больше ни родни, ни друзей, ни силы, ни власти. Живым ему из стана не уйти - его закуют в железа, бросят в поруб, а волость его поделят. Святополк Киевский жаден - захватит все себе. Ростиславичам тоже достанется изрядный кусок. Получит свое и Давыд Святославич, отдав Луцк Святоше. А Мономах… У него свое.
В душе пойманной птицей билась мысль - бежать. Но страх сковывал члены, и Давид молча сидел на ковре, глядя в пол.
Князья вместе отъехали подальше на равнину, оставив в стороне бояр и дружинников. Молодшие князья почтительно примолкли - беседа потекла между старшими. Разговор, прерванный приходом в шатер Давида, возобновился с новой силой. Решение уже было готово - Святополк лишь повторял и повторял его, словно боясь, что в самый последний миг братья-князья что-то перерешат. Это раздражало Мономаха, он насквозь видел старшего брата, чувствовал его страх потерять свою выгоду, ощущал его мелочность. Конечно, богатая Волынь - лакомый кусок, да и приграничье. Он сам бы не прочь прибрать ее к рукам, но пусть все будет, как есть.
Давид Игоревич чуть не вскрикнул, когда у порога шатра послышались шаги и голоса. Вскинулся с места - показалось ему, что это пришли взять его в железа. Но на пороге стояли лишь бояре - Путята Вышатич Святополка, старый Ратибор и Орегаст - люди Мономаха и доверенный человек Олега Святославича Торчин. Предательски стукнуло в сердце - князья уже более не считают его равным себе, раз посылают объявить свою волю бояр.
- Давид Волынский! Слово к тебе от князей русских, - важно обратился к нему Ратибор.
Князь медленно встал - ноги дрожали.
- Братья-князья промеж собой сговорились и решили - не давать тебе боле стола Владимирского, - объявил Ратибор. - Ибо вверг ты нож в нас, чего не бывало в Русской земле. И повелели сказать: "Мы тебя не заключим в поруб и никакого зла не сделаем". А еще повелели тебе князья - ступай отсюда и садись в Бужске и Остроге.
- Что? - По мере того как боярин говорил, страх в Давиде проходил. Князья оставят ему жизнь и свободу, его всего лишь сводят с богатого стола и окончательно лишают голоса на княжьих советах. Но сейчас больше думалось о другом: - И это все?
- А еще Святополк Киевский дает тебе Дубен и Чарторыйск, - добавил Путята Вышатич, - а Владимир Всеволодович дает тебе двести гривен откупного. Да Давыд и Олег Святославичи тоже дают двести гривен.
Торчин кивками головы подтвердил сказанное.
Давид перевел дух, радуясь, что легко отделался, и тихонько ужасаясь при мысли, что ходил по краю пропасти. Конечно, ему мало было трех городков и крошечного Острога - они ни в какое сравнение не шли даже с небольшим окраинным Теребовлем, но делать было нечего. Приходилось довольствоваться этим и радоваться, что остался на свободе.
Князья поклялись, поцеловали на этом крест, и на другой же день, не удерживаемый никем, Давид Игоревич уехал в Бужск. Уже там, наскоро осмотревшись, он призвал к себе сына и жену и собрал у себя верных людей.
Остальные князья задержались у Витичева еще на некоторое время и, посовещавшись, послали с боярином Кульмеем наказ Вол одарю и Васильку Ростиславичам. "Володарь, - писалось в нем, - возьми брата своего Василька к себе, и будет у вас единая власть в Перемышле. А ежели не любо сие, то отпусти Василька к нам - мы его будет кормить. А что до холопов и людей наших, то всех нам выдайте".
Кульмей ускакал с грамотой на Волынь, но ответа на нее не пришло. Братья Ростиславичи больше не верили старшим князьям - Володарь взял Василька к себе, не решившись отпустить его на чужую сторону и не желая унижать брата. Не оставили они и Теребовля и захваченных на войне пленных не выдали тоже, расселив их у себя по селам.
Не успокоился и Давид Игоревич. Опасаясь иметь у себя под боком такого соседа, ибо Чарторыйск и Дубен находились на самой границе Киевской и Волынской земель, Святополк отдал ему еще и Дорогобуж - словно кинул большую кость брехливому псу. С тем и утвердился на Руси мир.
Святополк ворочался из Витичева в душевном смятении и возвышенной тревоге. Как всегда бывало с ним в такую пору, он поспешил в Печерскую лавру - отправлялся ли он в боевой поход, который нес неизвестность, или возвращался с победой, которая могла обернуться поражением или новой войной, великий князь взял себе за обыкновение останавливаться в лавре.
Сюда он наезжал постоянно, несмотря на то, что монахи до сих пор не могли простить ему отъятия запасов соли, споров с игуменом Иоанном и прочих вмешательств в тайную жизнь монастыря. Они давно бы отлучили его от храма, но богатые дары, которые всякий раз привозил с собой Святополк, заставляли монахов умолкать и только коситься исподлобья.
Печерская лавра только недавно отстроилась после разгрома и пожара, учиненного ханом Боняком четыре года назад. Часовню и божий храм отчистили, обновили оклады икон, построили новую стену с крепкими воротами, поставили надворные постройки и кельи монахов. Опять стало копиться богатство монастыря.
Святополк шел по монастырю, озираясь по сторонам. Многое здесь было устроено на его средства, и от этого душа радовалась. Конечно, он слышал, что Мономах у себя на свои личные сбережения возводил храмы и посылал монастырям богатые дары. Но Мономах богат, он может поделиться от щедрот, а у него после войны за Волынь казна почти пуста. Вот разбогатеет - тогда и откупится сразу за все грехи!..
Помолившись у гроба Феодосия Печерского и получив благословение от состоявшего при нем инока, Святополк зашел в келью к старому другу - черноризцу Нестору. Смиренный мних сидел за столом у окна при лучине и неспешно выводил чернилами буквицы на пергаменте. Когда, согнувшись под притолокой, в келью шагнул высокий князь, Нестор отложил писало.
- Княже! Вот Господь даровал встречу!
Они тепло приветствовали друг друга. Нестор усадил Святополка у стола, налил меда, угощая.
- Как вы живете тут? - спросил князь, мелкими глотками попивая мед.
- Живем, Господа хвалим, - отозвался Нестор. - Милосердием Божием, тихо все. Трудимся, постимся, о Руси молимся… Неспокойно на Руси нынче.
- Да, неспокойно, - отозвался Святополк.
- А новое что есть? Идут ли князья в поход на степь?
- Нет, похода не будет, - припомнив слова и поступки Мономаха, ответил Святополк. - А новое… Новое есть. Снем княжий был у Витичева. Порешили покарать виновника усобицы, Давида Волынского. За то, что очернил Василька Теребовльского, ослепил его, вверг нож в нас, отняли у него Волынь. Его же самого выслали вон, дав ему в кормление три городка - как-никак, своя же кровь.
- Господь вразумил вас, князья. - Нестор перекрестился на красный угол. - Вот сие деяние, Господу угодное - утвердится мир на Руси, любовь да согласие!
Святополк вспомнил придирчивые взгляды Мономаха, его нежелание помогать словом или делом, его требовательность и нарочитое равнодушие и подумал, что мир утвержден лишь внешне. Скрытая война продолжается и не окончится, пока существует Киев и Киевский золотой стол.
- Потомки ваших деяний не забудут, - продолжал Нестор. - Ибо, сейчас сберегая Русь, вы радеете о детях, внуках и правнуках своих. Им достанется наследие отцов и дедов! И там будет ныне и пристно и вовеки веков, ибо и ваши отцы и деды тоже блюли землю и передали ее вам.
- Что пишешь ты? - перевел разговор на другое Святополк.
Светлые глаза Нестора загорелись огнем. Огладив рукой длинную бороду с белыми прядями, он подсел ближе, перебирая листы.
- Задумался я, грешный, на досуге, о судьбах земли нашей, - быстрым шепотом заговорил он. - О деяниях пращуров, о судьбах детей ее. Не окинешь взором, сколь велика и обильна земля наша, как красовита и дивно устроена. Города какие, поля и леса, реки и моря на ней! А города какие! А люди! Сколь велико благолепие, Господом созданное!.. Одно плохо - не блюдут князья землю нашу. На куски рвут, о будущем не думая. Ты уж прости меня, князь, - чуть смущенно улыбнулся Нестор, - а только со стороны-то оно виднее! И сам посуди - разве так жили наши пращуры? И разве так следует жить нашим детям и внукам?
Святополк тихонько кивал, смиренно слушая монаха и молча глядя на сложенные на коленях руки. У них с Нестором были почти одинаковые ладони - длинные, узкие, с тонкими сильными перстами, и разница только в том, что одни чаще брались за меч, а другие за писало.