Воины Урусобы не умели сражаться с пешими. Они привыкли, налетев, разбить строй врага, потом вынудить его погнаться за ними и уже потом, повернув, как волки по своему следу, ударить в спину и с боков преследователям и разгромить их совсем. Но здесь все было не так. Передние ряды пешцев были смяты, опрокинуты, кто-то закричал, кто-то жутко захрипел, почувствовав в груди холод копья или сабли, кого-то уронили наземь стрелы, но и конница увязла в мешанине тел, щитов и выставленных вперед длинных копий и рогатин. Пронзенные ими кони визжали, сбивали всадников и падали сами. Уцелевшие лошади спотыкались о бьющиеся тела, всадники бестолково вертелись на месте, сзади напирали другие, а пешцы все стояли. Потом они двинулись вперед. Копья их были почти все оставлены в животах половецких лошадей, и в дело пошли топоры. С тяжким выдохом, словно валили лес, смерды рубили врагов.
Но тех было слишком много, и задние ряды успели понять, что произошло с передними. Они приостановили бег своих коней, готовясь, по обыкновению, выпустить облако стрел и уйти в степь. Но с двух сторон на них уже мчалась конница.
- Урусы! Урусы наступают! - закричал Яросланопа. Его батыры все увязли в пешцах, но молодой хан отстал и оказался возле отца. - Вперед, сыны неба! Тегнри-хан смотрит на нас!
- Куда, сын? - Урусоба попробовал остановить его. - Они сомнут тебя!
Но Яросланопа уже летел навстречу левому крылу руссов. Он видел впереди двух всадников в дорогой броне и догадывался, что это урусские хаканы. Это были достойные противники. Яросланопа жаждал боя.
Но навстречу ему вылетел какой-то незнакомый всадник. Меч и сабля скрестились. Кони встали на дыбы, и жеребец Яросланопы не выдержал. Конь под урусом был здоров и откромлен, исхудавший половецкий конь не мог с ним тягаться. Он подался, не слушая всадника. Яросланопу развернуло вместе с седлом. Сабля чиркнула по мечу уруса, не сумев остановить его полета, и лезвие врубилось в бок молодого хана. А потом был еще один удар - о землю. Но этого Яросланопа уже не чувствовал.
Короткая яростная сшибка русских дружин с основными силами половцев разделила орду на две части. Когда русские соединились, часть кипчаков осталась внутри кольца, добиваемая пешцами и дружинниками, а часть оказалась в степи. Смешавшиеся, потерявшие несколько бунчуков кочевники заметались. То один, то другой степняк поворачивал морду своего коня в степь, и вскоре вся половецкая конница мчалась прочь.
- Стойте! Стойте, псы! - раздавались крики некоторых ханов. Сотники секли плетьми удиравших, скача рядом с ними. Старый сотник Куюк неистовствовал особенно. Ему было пятнадцать лет, когда он привел на аркане первого русского пленника, и старик не мог видеть, как старые его воины трусливо удирают. Забывшись, он наотмашь махнул по чьей-то широкой спине:
- Собака!
Всадник обернулся, глянул дикими глазами - и сотник оторопел. На него смотрел сам хан Урусоба. Плеть выпала из руки Куюка:
- Великий хан…
Урусоба бешено ощерил в оскале желтые зубы, с неистовым криком взмахнул саблей - и сотник Куюк упал с коня. Приостановившийся Урусоба глянул по сторонам и оторопел - за спиной слышались крики погони, а сбоку откуда ни возьмись мчалась наперерез свежая урусская дружина!..
Когда их крыло пошло вперед, Иванок забыл обо всем на свете. Его сулица вынесла из седла какого-то половчина, и он выхватил меч, врубаясь в передние ряды степняков. Рядом, рыча сквозь зубы, рубился сотник Калина, чуть в стороне - боярский отрок Григорий, другие воины. Юноша ничего не замечал, кроме половецких сабель и щитов, не слышал ничего, кроме крика степняков, и не думал ни о чем. Раз или два ему казалось, что его ранили, но боли и крови не было, и не было времени и сил остановиться и осмотреться.
Угар битвы ненадолго отпустил его, когда половцев рассекли на две части и впереди оказались свои, переяславльцы. Но совсем рядом еще звенело оружие, стучали мечи о щиты, храпели кони, падали наземь люди, и Иванок завертелся в седле, ища врага. И увидел удиравших степняков.
- Они уходят! Наша берет! - закричал он.
Рядом кто-то откликнулся - по богатому доспеху юноша угадал князя, но не знал, что это был Вячеслав Ярополчич. Дружина подхватила клич молодого княжича, устремляясь за ним. С Иванком оказался только Григорий - сотник Калина отстал, и не было времени искать его в бою.
Киевская дружина устремилась в погоню за врагами. Те изо всех сил нахлестывали лошадок, чтобы потом развернуться и ударить по урусам, но истощенные за зиму кони не слушались. Они хрипели, хромали, еле передвигали ноги, увязая в раскисшей земле. И когда им наперерез вылетели полочане и черниговцы, половцы отчаялись.
Эта сеча была страшнее предыдущей. Те, кто мог, удирали куда глаза глядят, но отставшие дрались отчаянно. Какой-то кипчак, пронзительно визжа, очертя голову накинулся на молодого княжича. Страх его был столь велик, что Вячеслав Ярополчич не выдержал. Сабля степняка сбила его меч, второй удар достал княжескую лошадь, и, когда Вячеслав стал падать, третий удар обрушился на его грудь и бок.
- Умри, урус! - кричал половчин. - Собака!
Он уже замахнулся в последний раз, добивая врага, но его сабля вдруг натолкнулась на выставленный вперед щит. Опоздавший Иванок успел закрыть сползшего наземь княжича собой и срубил половчина. А потом сам спешился, падая перед раненым на колени.
Вячеслав Ярополчич еле дышал. Броня на боку и груди была посечена; падая, он отбил бок и был без памяти. Но бой вокруг уже затихал, и Иванок, не желая бросить княжича одного, взвалил его на своего коня и повез к обозу.
Глава 28
Битва продолжалась чуть ли не до ночи. Кочевники были разгромлены. Лишь немногим удалось оторваться от погони и, насмерть загоняя коней, умчаться в степь. Одиноких всадников не преследовали. Более того - окруженные половцы все больше, вместо того чтобы сражаться, сдавались в плен и сами подставляли руки русским веревкам.
Дотемна к русскому стану стекались люди - приводили пленных степняков, притаскивали своих раненых, гнали захваченных коней. Другие тащили оружие, обдирали мертвых врагов, волокли к княжеским шатрам подобранные на поле бунчуки. Так стало известно, что в битве участвовало более двух десятков ханов, и многих из них потом нашли мертвыми.
Иванок привез истекающего кровью Вячеслава Ярополчича к шатру великого князя. Тот только-только вернулся с битвы, тяжело дышал, с помощью отроков стаскивая с себя броню, и остолбенел, увидев лежащего поперек седла сыновца. На Иванка, державшего коня под уздцы, он едва взглянул.
- Мертв? - ахнул великий князь, бросаясь к княжичу.
- Жив покамест, - ответил Иванок.
- Возьмите его! Скорее! - Святополк нетерпеливо махнул рукой.
Отроки стащили Вячеслава с коня, и он тихо застонал от боли.
- Немедля лекаря! Моего лучшего, Петра! - кричал князь. - Да осторожнее!
Раненого унесли. Иванок проводил его взглядом. Святополк рванулся было следом, но остановился, оборачиваясь на молодого воина. Его темные острые глаза внимательно сощурились. В них мелькнул огонек, и Иванок, чувствуя, что князь его вспомнил, сам потянул с головы шелом:
- Прости, княже…
- После, - отмахнулся Святополк и стремительно ушел в шатер.
Еще на рассвете русские полки опять встали в боевой порядок, направляясь в сторону брошенного неприятельского стана. Обоз с ранеными и полоном остался на месте битвы.
Половецкий стан жил ожиданием. Женщины и дети до рези в глазах всматривались в даль, но первые вести пришли только ночью, когда случайно уцелевшие всадники прокричали о разгроме и гибели многих ханов. Страшную смерть нашли старый Урусоба, его сын Яросланопа. Пропали под русскими саблями порывистый Чегренеп, Качо и Купалма, Курток и Сурьбарь вместе со многими другими ханами, нукерами и батырами. А сколько попало в плен - не знал никто.
Утром нового дня к оставшимся без защиты кибиткам подошли русские дружины. Женщины, дети и старики, не успев оплакать погибших, кинулись спасаться. Кто наскоро запрягал повозки и гнал их в степь, кто бежал бегом, но спасения тем и другим не было. Лишь тем, кто решился на бегство под покровом ночи, удалось уйти. Остальные попали в плен. Дружинники скакали по развороченным станам, врывались в шатры, переворачивали кибитки, шаря в поисках добра, гнали перед собой толпы молодых половчанок. Отыскались и русские пленники - младшие ханы, совершавшие набеги на окраинные земли, сгоняли их и готовили по весне переправить к Олешью, где хотели продать византийским и еврейским купцам. Теперь они были свободны. Девушки и женщины с плачем висли на шеях воинов, жадно целовали в губы, смерды и ремесленики обнимали, украдкой смахивая скупые слезы, дети и подростки просто цеплялись за брони всадников и уздечки лошадей, и никакими силами нельзя было их оторвать. Многие освобожденные невольники, которые нашлись в половецких шатрах, с готовностью помогали рыться в чужом добре, вязали половцев и гнали в княжеский стан скот.
По степи растянулась колонна пленников. Бывшие рабы зорко следили за хозяевами. Некоторых пришлось унимать - люди стремились отомстить за унижение и неволю и хватали сулицы и сабли, чтобы порешить пленных. К княжескому стану шли через поле битвы. Убитых русичей уже убирали, чтобы потом отпеть и захоронить с честью, половцев бросали как попало, и половчанки, проходя мимо, то и дело отводили взгляды, опасаясь увидеть тела родных.
Какая-то девушка вдруг вскрикнула и, оттолкнув загораживающее ей путь копье пешца, кинулась на грудь молодому, на два-три года ее постарше кипчаку, заголосила, тормоша мертвое тело. Ей отозвались женщины из толпы. Две-три кинулись было к девушке, но пешцы подоспели первыми и силой оттащили половчанку от трупа. Та верещала, пробовала кусаться, но ее втолкнули в середину колонны, где она разрыдалась в объятиях матери.
Иванок, вместе с другими дружинниками отправившийся в половецкий стан, заметил это и поравнялся с девушкой и ее спутницами. Охранявший женщин бывший невольник глянул на него снизу вверх, но не поклонился богато одетому всаднику.
- Чего это она? - спросил Иванок.
- Лопочет, брат ейный, - проворчал бывший невольник. - А…
В княжеском стане готовились праздновать победу. Над убитыми отслужили отходную, раненых устроили в обозе, а живые считали добычу и веселились.
Именно тогда Иванок и увидел Калину. Тот был горд и сиял, как золотая гривна. Сотник стоял возле княжеского шатра, когда туда же пришел Иванок вместе с Данилой Игнатьевичем.
- Ого, Козарин! - окликнул юношу Калина. - Ты живой?
- И ты, Калина? - Иванок поспешил навстречу.
- Живой, а как же! Гляди, какую птицу я словил! Возле Калины под охраной еще двух дружинников стоял пленный хан и исподлобья осматривался по сторонам. Сотник по-хозяйски хлопнул его по плечу, словно предлагая дорогой товар.
- Я его с коня снял, - похвалился он. - Конек-то под ним хилый оказался, загнал его половчин, хотел бегом уйти, да куда ему, кривоногому… А ты, Козарин?
- А я подле княжича Вячеслава был.
- Ах, да! Ты же у нас князев милостник, - усмехнулся Калина.
В великокняжеском шатре собрались все князья. Святополк Изяславич был доволен - победа была полной, добычи захватили много, а потери оказались невелики. Даже рана сыновца Вячеслава не могла его огорчить. Владимир Мономах был горд и поглядывал на союзных князей с важностью и властью. Давыд Святославич и Ярополк смотрели переяславльскому князю в рот, ожидая его слов и деяний. Давид Полоцкий и Мстислав Дорогобужский с облегчением переводили дух. Они еще беседовали о битве, когда к ним ввели пленного хана.
Разговоры сразу смолкли. Князья внимательно смотрели на половца. Наконец Святополк заговорил, кивнув охраннику:
- Спроси, как его зовут.
Тот толкнул пленного, молвил что-то.
- Бельдуз. Хан Бельдуз, - ответил тот.
- Ты ведаешь, кто тебя полонил? - прозвучал новый вопрос.
- Ведаю, - сказал хан. - Вон тот батыр, - кивнул он на Калину.
- А ты смел, хан Бельдуз, - усмехнулся Святополк.
- Я воин. - Хан расправил плечи. - Я знаю, что такое воинская удача. Вчера она была на нашей стороне и мы были сильны. Сегодня сила у вас, а мы побеждены. В этом бою у меня погибли два сына. Вы взяли у нас много добра, вы взяли вежи хана Урусобы и многих других ханов, но в моих вежах есть табуны коней, золото и серебро, бродят стада скота. Это я могу вам дать потому, что вы победители и вольны взять что хотите. Я отдам вам все, что имею, если вы отпустите меня и тех воинов, которых я укажу - ведь много моих батыров попало в плен, и я хочу выкупить плеников. Я богат. Я готов заплатить любой выкуп!
Святополк отвел глаза, покусывая длинный ус. Сопротивление половцев сломано, орда Урусобы перестала существовать, с другими ордами у них мир, а что до Боняка и старого Шарукана, то их можно уничтожить так же. Не будет большой беды, если они отпустят Бельдуза, взяв с него роту сохранять мир с Русью. А сколько добра можно с него взять! За свою свободу и своих людей хан отдаст все! А что потом степняки захотят все вернуть, так их можно натравить на становища того же Боняка. Да, неплохо иметь такого союзника…
Святополк уже открыл рот, чтобы назвать цену, но тут рядом кашлянул Владимир Мономах. Словно невзначай, он выдвинулся вперед, сверкнул светлыми глазами, и великий князь понял, что ему не отдадут Бельдуза. И он махнул рукой:
- Не могу я ничего решить. Я не один пришел в степь, со мной мой брат, Владимир Переяславльский. Пусть он рассудит, как с тобой поступить.
Толмач еще не закончил переводить, а Бельдуз, услышав имя Мономаха, помрачнел и потупился. Переяславльский князь был известен в степи как ярый враг кипчаков, матери пугали непослушных детей его именем. От него нечего было ждать пощады. Но Бельдуз все-таки подался навстречу Мономаху.
- Я мог бы служить тебе, князь, - начал он, но Владимир Всеволодович повел головой, и он замолк.
- Не нужна мне твоя служба, хан, - по-половецки заговорил Мономах. - Поздно ты о ней вспомнил… Нам известно, что вы приняли роту о мире с Русью, но много раз нарушали ее, войной приходя на нашу землю. Теперь война пришла к вам. Почему ты не учил своих сыновей не преступать роты, не проливать кровь христианскую?.. Да будет кровь твоя на голове твоей! Возьмите его!
Охранявшие пленника воины подхватили его под локти, выволакивая из шатра. Бельдуз уперся было ногами, закричал по-половецки, но подоспели еще четверо воев. Все вместе они выволокли хана из шатра и отвели подальше. Вскоре раздался короткий пронзительный крик.
Святополк болезненно поморщился, и Мономах, заметив это, подошел к великому князю.
- Негоже заключать мир с нашими врагами, - сказал он. - И горевать о них тоже не следует. В этот день должны мы возрадоваться и возвеселиться, ибо Господь покорил поганых, сокрушил Господь змиевы поганые головы и дал брашно и прибыток их нам! Взяли мы немало, - добавил он тише, зная сребролюбивую душу киевского князя, - и сие лишь начало. Даст Бог - вся степь покорится нам!
Ввечеру пировал весь русский стан. Даже в обозе среди раненых лилось рекой вино. Смерды закалывали овец, коров и верблюдов, жарили и варили мясо, пили захваченное вино и свои хмельные меды. Князья пировали вместе с ближними боярами. Вокруг раскинулись шатры, где гуляли лучшие дружинники и неродовитые бояре. Простые воины, смерды и бывшие невольники расположились вокруг. На всю степь гремели воинские кличи, звенели сдвигаемые чаши и раздавался дробный топот коней. Ошалевшая от радости молодежь устраивала возле свежего могильного кургана тризну в честь павших, скрещивая мечи и устраивая скачки по степи.
Сколько ни звал его Данила Игнатьевич, Иванок остался со своими дружинниками. Получивший за пленение Бельдуза серебряную гривну Калина пил с ним вместе. Сотник казался бездонной бочкой. Он то и дело подзывал чашника, а потом вовсе отобрал у него кувшин и стал подливать себе сам, не забывая и Иванка.
- Вот радости-то русскому человеку! - говорил он, обнимая юношу за шею. - Какую силищу одолели! Небось закажутся поганые на Русь ходить!
Рядом зазвучали гудки и гусли, послышалась разудалая песня. Какой-то парень выскочил из-за стола и пошел в плясовой, колотя сапогами по земле. К плясуну присоединялись другие, и Калина, оттолкнув Иванка, выскочил в круг.
Гуляй да пей!
Нынче, братцы, белый день! -
выкрикнул он припевку.
Иванок тоже встал из-за стола, шагнул прочь. В голове шумело хмельное вино, и хотелось опять кинуться в бой. Запахнувшись в плащ, юноша через стан отправился туда, где лихие парни скрещивали мечи, поминая павших на тризне. Вокруг шумел пир. Его то и дело останавливали, кричали здравицы, предлагали полные чаши. Иванок обнимался с дружинниками и смердами, принимал поздравления и кричал в ответ что-то веселое.
Пирующий стан раскинулся, казалось, на полстепи. Впервые за долгое время русские люди без страха веселились на приволье. Достало меда и угощения даже сторожам, охранявшим полон и скот. Кое-где воины уже наладились обнимать пригожих девчонок. Спасенные из неволи девушки с благодарностью льнули к дружинникам, но вот совсем рядом послышался пронзительный девичий крик.
Двое подвыпивших воев тянули за руки молодую половчанку. Девушка извивалась, упираясь изо всех сил и зовя мать, но ратники были сильнее и волокли пленницу к подводам. Внезапно девушка изогнулась и с яростью впилась зубами в запястье одного из них.
- Кусается, змея! - ахнул он, разжимая руки. Девушка мгновенно оттолкнула другого и со всех ног ринулась бежать куда глаза глядят.
- Лови ее! Лови! - со смехом закричали вокруг. Над упустившими девку подтрунивали товарищи.
Со всех сторон к беглянке тянулись чужие руки. Кто-то нацелился обхватить ее за пояс - девушка еле успела увернуться, метнулась в сторону, поднырнула под еще одни растопыренные руки, но не заметила протянутой ноги и кубарем покатилась по земле.
Она упала прямо под ноги Иванку, и тот чуть не споткнулся, когда на него налетела девушка. Напуганная, половчанка вскочила, кидаясь прочь, но силы оставили ее, и когда юноша схватил ее за плечи, только задрожала, сжимаясь в комочек.
- Держи ее крепче! Не то вырвется! - загремел рядом крик.
Услышав его, пленница забилась в руках Иванка, и он накрыл ее полой плаща, как пойманную птицу. Оказавшись в темноте, она и правда притихла, как пташка, и только дрожала.
- Держи ее!
К Иванку бежали двое - на руке одного остались следы зубов. Они нацелились отнять беглянку, но вовремя разглядели дорогую одежду и алый плащ и остановились, угадав, что наткнулись на боярина или молодого князя.
- Ты это… мил человек, отдай девку! - сказал один, с укушенной рукой. - Наша она!
- Наша, - поддержал его товарищ. - Небось сами выловили.
- Ловили, да упустили, - ответил Иванок, чувствуя, как внутри у него все начинает каменеть, и толкнул половчанку себе за спину. - Улетела пташка!
- Не замай, боярин! - Дружинники сдвинули брови. - Отдай, пока добром просим!
- Девок в обозе много, - возразил им Иванок. - Эту не дам!