С близкой подругой и то полным голосом не поговоришь - всюду уши: "Демуазель, что за секреты?" Как же не секреты - за каждым словом, улыбкой следить надо. Все осудят, обнесут. С Таши и вовсе глаз не сводят. Сначала придумали в боскетах конфиденции вести. Снова опасность: не видать, кто за кустами спрятаться может. Теперь - только в самых широких аллеях. По крайности, хоть издали надзирателей своих приметишь.
- Катишь, великий князь снова выбрал тебя для танца.
- Знаешь, Таша, сама себе не поверила, когда его высочество ко мне шаги направил. И галантно так поклонился: не соблаговолите ли, мадемуазель Нелидофф? Как есть огнём сгорела, даже самой смешно стало. Кругом ведь смотрят - спокойней бы надо. А тут сердце забилось быстро-быстро. Руку его высочеству подаю, а рука дрожит.
- А говорил что великий князь? Видела, что толковали. Его высочество смеялся.
- Веришь, сказал, будто я ему покойную графиню Анну Петровну Шереметеву напомнила. Она в комедии "Зенеида" вместе с его высочеством волшебницу представляла. Ещё там графини Дарья и Наталья Чернышевы выступали.
- Его высочество в спектаклях играл? Поверить невозможно.
- Не то что играл, а с превеликим, по его словам, удовольствием выступал. Говорил, дня представления дождаться не мог. Знаешь, Таша, раскраснелся весь, на себя непохож стал.
- Думаешь, нравилась ему покойница?
- О чём это ты, Таша? Как нравилась? Графиня Шереметева?
- И что ж тут такого? Что ты вскинулась так, Катишь?
- Так ведь его высочество дитятей ещё был. Сам признался, лет двенадцать имел - не более.
- А нам с тобой по тринадцать, забыла?
- Какое ж сравнение! И потом благородные спектакли ведь в доме у графа Петра Борисовича Шереметева всегда бывали. Каких кто там комедий не представлял!
- Значит, так-таки его высочество ничего о Анне Петровне не говорил? Совсем ничего?
- Ну почему же. Сказывал, была она собой не слишком хороша - личико смуглое, глаза небольшие чёрные. Руки ещё - такие тонкие, красивые. И с кем ни заговорит, словно солнышком осветит. Ещё сказывал, со мной сходство имела...
- Видишь, видишь, Катишь! Может, он и с тобой танцевать начал, что ты ему графиню Шереметеву напомнила.
- Только потому, думаешь?
- Да нет же, конечно, нет. Это поначалу, а уж потом и твоим достоинствам меру узнал.
- Его высочество говорил, будто в "Зенеиде" на четырёх особах, что комедию разыгрывали, одних бриллиантов миллиона на два рублей надето было. От сияния глаза жмурить приходилось. А про Анну Петровну, что девятнадцати лет покойная императрица Елизавета Петровна во фрейлины её пожаловала, а жить в отцовском дому разрешила, не в пример всем.
- В дому? Быть не может. Никогда о таком отличии не слыхивала. А что же покои её фрейлинские во дворце?
- Его высочество говорил, пустыми стояли. Графиня в них месяцами не заглядывала. А во дворец часто-часто, чуть не каждый день приезжала. Братец её Николай Петрович с его высочеством вместе воспитывался. Так что виделись они и...
- Выходит, не зря я тебя спросила.
- Погоди, Таша, погоди. Ещё его высочество вспоминал, как на придворной карусели, тому лет семь назад, графиня Анна Петровна в римской кадрили отличилась и за то получила золотую медаль со своим именем. Это уж при ныне благополучно царствующей государыне.
- А теперь и я тебе кое-что расскажу. Была эта карусель в том самом году, когда от великого князя воспитателя его Семёна Порошина с великой конфузней отрешили. Анна Степановна сказывала, будто влюбился Семён Порошин в графиню без памяти да и глупостей всяких то ли наговорил, то ли наделал. Государыня его и уволила. Его высочество от наставника раз и навсегда освободила.
- Воспитатель, младший офицер и графиня, как можно!
- Значит, можно. Ещё господин Тауберт Порошина Донкишотом обозвал. За честь ли он графини вступился, не знаю.
- За графиню вступаться-то что было? Его высочество сказал, будто государыня Анну Петровну в невесты одному из братьев Орловых приуготовляла. Известно, богатства несметные шереметевские. Почему бы ими любимцев не наградить?
- Какое диво! Всегда так делается. Только ничего с Орловыми не вышло. Другой жених подвернулся.
Никиту Ивановича Панина государыня решила самой богатой невестой наградить.
- Никиту Ивановича? Так он никак родителю Анны Петровны ровесник.
- И приятель. Ему пятьдесят, Анне Петровне двадцать с небольшим. Вот тебе и самая богатая невеста державы Российской.
- А Анну Петровну спросили?
- Спросили - не спросили, а только который там Орлов-старший под государынину диктовку написал формальный отказ от руки невесты. Тут же, в мае 68 году, и помолвка Анны Петровны с графом Никитой Ивановичем состоялась. В начале года.
- Выходит, посчастливилось графине, что перед свадьбой скончалась. Пяти месяцев после помолвки не прожила.
- А великий князь о кончине графини не поминал?
- Знаешь, мимоходом так. Мол, должна была стать супругой его, цесаревича, обер-гофмейстера. Тогда бы, мол, всю жизнь рядом были. И ещё, что не иначе графиню оспой нарочно заразили, да такой страшной, что и выжить надежды не было. Табакерку будто ей с заразным табаком передали. Ни от кого не брала, а тут от самого Никиты Ивановича. Как он потом вместе с родителем графини безутешно по ней убивался! Оспенная материя тогда и императрицу напугала - за здоровье его высочества очень государыня опасалась.
* * *
Великий князь Павел Петрович, великая княжна Наталья Алексеевна
- Натали, дорогая моя, какое утро! Я хотел предложить вам конную прогулку и даже взял на себя уже распорядиться конюхами...
- Однако вы умеете испортить мне любое утро, ваше высочество.
- Я вам испортить? Ничего не понимаю. Дорогая моя Натали...
- Опять! Вы же знаете, ваше высочество, как ненавижу я это нелепое имя и чувствую себя с ним, как побирушка в платье с чужого плеча. Почему обязательной платой за честь стать кронпринцессой hoc-сийской надо было непременно получить такое изношенное, и не лучшими особами, в вашей семье имя? Ни одной императрицы!
- Но, дорогая, вы ничего не говорили об этом перед венчанием.
- А у меня кто-нибудь спросил о моей воле, о моих вкусах? Вы, например, ваше высочество? Между тем в наших разговорах я не раз упоминала, как импонировало бы мне имя Софии.
- София - это невозможно.
- Почему невозможно? По крайней мере в вашем роду была София, которая управляла государством, и как говорят в Европе, вполне успешно. Я сама видела её портреты с такими великолепными волосами под царской короной и полный её титул.
- Она присвоила его себе безосновательно. И вообще, дорогая моя, ни в коем случае, даже намёком, не поднимайте этого разговора с императрицей или придворными. Софья не из нашего рода. Она всего лишь сводная сестра государя Петра Великого. Потомки этих двух родов вели нешуточную борьбу между собой.
- И продолжают вести по сей день, как я могу понять.
- Я не понимаю вас, дорогая моя.
- Отлично понимаете, ваше высочество. Последний потомок, и притом мужской, враждебного вам рода продолжает томиться в страшном одиночном заключении. Это железная маска вашего рода. И носит он имя Иоанна, не говоря о том, что по отцу он потомок герцогов Шлезвиг-Люнебургских. Не так ли, ваше высочество?
- Откуда вам известны такие подробности, моя дорогая? О них совершенно запрещено говорить при дворе, и я умоляю вас не будить спящую собаку. Вы просто не можете себе представить, к каким страшным для нас обоих последствиям это может привести.
- Вот-вот, теперь вы в своей роли, ваше высочество! Для вас главное предусмотрительность и осторожность. Без них вы не делаете ни шагу. Но вы же не кронпринц, ваше высочество! У вас есть семья и есть свой двор. У вас должна быть партия, которая вас бы поддерживала и защищала от происков императрицы. Должна быть! А в действительности? В действительности вы совершенно одиноки. Ваши так называемые друзья делят время между большим и малым двором со всегдашним перевесом в сторону Царского Села. Вы скажете мне, как говорили уже не раз, что ждёте. Чего же именно, ваше высочество? Того, что императрица сделает вас соправителем? Этого никогда не произойдёт. Императрица и близко не подпускает вас к государственным делам. Вы имеете о них слишком туманное представление, и то из чужих рук. Иной, как вы говорили, естественный исход, но вы сами в душе не верите в него. Императрице не так много лет. Фавориты не в силах удовлетворить её потребностей. Вы разве не обращали внимания на господина Васильчикова по утрам? Тёмные круги под глазами. Подгибающиеся колени. Неверная походка. А императрица? После своего обычного утреннего обтирания льдом она расцветает день ото дня.
- Я умоляю вас, дорогая, о фаворитах...
- Да-да, я нарушила негласное табу. Но мы супруги, и между нами не должно быть притворства. Я не случайно заговорила о вашей позиции при дворе, кронпринц. Разве вы не видите, в какой западне сегодня находится императрица? Принцесса Елизавета в Европе, этот самый страшный казак в оренбургских степях. Она же боится, ваше высочество, она отчаянно боится, и вы должны, вы просто обязаны этим воспользоваться!
- Встать в ряд с авантюристами и самозванцами? Держать их руку?
- Кто говорит о чём-то подобном? Но извлечь пользу из сложившейся ситуации - это вопрос чистейшей политики. Разве не так? В конце концов, ни принцесса Елизавета...
- Не называйте её так, моя дорогая, не называйте. Это оскорбительно и поносно для нашего царствующего дома. В этом императрица права: авантюрьера!
- Ваше высочество, а что особенного в том, что покойная императрица Елизавета могла иметь ещё одну побочную дочь? Имела же она других детей раньше, и все мирились с их существованием и даже жизнью во дворце. И почему именно от господина Шувалова, последнего и очень молодого любимца, она не могла родить дитя?
- Тётушка была немолода.
- Но ведь речь идёт о ребёнке, который мог появиться за десять лет до её кончины. Сорок лет не ставит препоны для появления детей. В монаршьих домах подобных случаев сколько угодно. Да и почему вообще вы так отстаиваете добродетель покойной императрицы именно в последние годы её жизни?
- Дорогая моя, я вас прошу оставить эту тему. В ней слишком много поворотов, вам попросту неизвестных.
- Отлично. Но ведь если принцесса Елизавета - настоящая или ненастоящая - будет покушаться на престол, это никак не касается вас. Напротив. Чем сомнительнее её притязания и чем более шатко положение императрицы нынешней, тем лучшие перспективы открываются перед вами. Для всего народа вы будете выглядеть избавителем, способным восстановить политическое равновесие и порядок.
- Это выглядит так, как будто вы все продумали.
- Совершенно верно. И потому обратимся к этому казаку. Он выдаёт себя за вашего отца и тем наглядно доказывает, что ваш отец больше устраивает народ, чем императрица.
- Народу свойственно бунтовать.
- Вы правы. История даёт тому множество примеров. Но в данном случае этот бунт вам на пользу. Ведь казак ничего не говорит против вас. Он называет вам любимым сыном и наследником, не правда ли?
- Мне омерзительна сама эта мысль!
- Вы правы. Но я говорю о другом. Это же угроза для императрицы, тогда как вам нет необходимости ни высказываться против казака, ни заявлять о себе в этой развернувшейся борьбе с ним, которая, по всей вероятности, лёгкой не будет. Что говорят последние донесения? Императрица допустила вас к ним?
- Конечно, нет. Но я имею представление о них. Девятого ноября отряд генерал-майора Кара был окружён бунтовщиками. Солдаты без боя перешли на сторону казака. Тринадцатого они разбила отряд полковника Чернышева. Двадцать восьмого ноября - отряд майора Заева, направленный в помощь осаждённому оренбургскому гарнизону. Оставленный без подкреплений, генерал-майор решил лично явиться в Петербург, чтобы просить помощи и доложить о подлинном положении вещей.
- Разве он появлялся в Петербурге? Или его приезд был окружён такой глубокой тайной, что даже вы не знали о нём?
- Нет, в Петербург его просто не допустили. Двадцать девятого ноября возле Москвы Кар был задержан курьером, который вёз указ императрицы, запрещавший ему отлучаться от вверенных ему воинских частей. Кара пытались задержать силой.
- О, это понятно. Ведь московское дворянство не любит императрицу, и на него вы тоже можете вполне рассчитывать. Воображаю, какое впечатление произвели там рассказы генерал-майора!
- Могли б произвести, моя дорогая, но императрица превзошла себя по скорости и решительности действий. Кар был смещён, а вместо него назначен Александр Ильич Бибиков. Креатура Потёмкина.
- А вы по-прежнему бездействуете, кронпринц!
* * *
Императрица Екатерина II, А.С. Протасова, М.С. Перекусихина, Фальконе
За туалетом опять народу множество. Дела. С утра дела. Проснуться толком не успеешь. Марья Саввишна та хоть помочь старается. Зато от Протасовой отбиваться надо. Целый ворох новостей всегда тащит. Все уголки дворца, кажется, каждую пылинку на свет просмотрит.
- Государыня, в Петербурге новость, и какая! Ещё один художник объявился. Скоро вашей аудиенции добиваться начнёт. Особливо если папаша поможет.
- Какой ещё художник, Королева Лото? От них и так проходу нет. И причём тут папаша?
- Вот в том-то и дело, нагрянул к нашему ваятелю господину Фальконе сынок.
- Господин Фальконе, насколько я знаю по докладам Бецкого, не испрашивал ни на что подобное разрешения.
- А чего ему испрашивать, когда сынок нежданно-негаданно нагрянул. Сказывают, родитель в великом гневе, да делать нечего.
- Ничего не знаю о сыне Фальконе.
- Вызнала, государыня, всё как есть вызнала. Живописец он, портреты списывает. Хорошо ли, нет ли, не скажу. О том разговору не было. Опять же говорят, будто не ладил он с малых лет с родителем. Оттого смолоду в Париже обосновываться не стал - в Англию отправился, и будто бы не зря.
- Что значит - не зря? Прижился там, что ли? Тогда зачем в Петербург заявился? Здесь чего искать решил?
- Откуда мне, государыня, знать. Только верно и то, что в землях аглинских в салоне выставлялся, награды всяческие получал, за портретами его дамы как есть гонялись. А прослышал, что монумент родительский на доброй дороге, к окончанию приближается, видно, решил и тут счастья попробовать. Родитель рад не рад, всё равно должен будет за него ваше величество просить. А вдруг и впрямь мастер хороший? Тогда ему и смолянок заказать можно бы было.
- Ишь ты, как раскомандовалась, Анна Степановна. Мне здесь Левицкий больше нужен. А ты что, Марья Саввишна? Кого из подопечных своих через дверцу заветную провела?
- Да я, государыня, только спросить. Господин Фальконе там пришёл, расстроенный весь. Об аудиенции вашей и не заикается. Через меня положил узнать, как ему с сынком-то его быть.
- Ну и скор на ногу наш ваятель, ничего не скажешь. Вели войти.
- Ваше императорское величество, простите великодушно, если бы не крайняя нужда...
- Знаю, знаю твою нужду, слов попусту не трать. О чём просить хочешь, Фальконе? Заказ для сына?
- Нет, ваше императорское величество, ничего подобного мне и в голову придти не могло. Я не знаю, каков в деле мой сын Пьер. Мы слишком много лет не виделись, а главное - мне незнакомо его мастерство. Я хотел всего лишь просить у вашего величества разрешения остаться Пьеру на некоторое время в Петербурге. Он привёз с собой образцы своих работ. Я не решусь их представить на ваш просвещённый вкус, ваше величество, но хочу заставить его для пробы написать при мне и в моей мастерской портрет мадемуазель Колло. Если эта вещь окажется, в моём представлении, достойной вашего внимания, я буду униженно просить представить его во дворец. Но это дело достаточно далёкого будущего.
- Что же, мне нравится твоё чувство ответственности. Сделай экзамен Фальконе-младшему, а мысль написать портрет очаровательной мадемуазель Колло просто хороша. Ты знаешь, как я люблю и ценю её редкостный талант. И жалею, что редко вижу её во дворце. Колло положительно игнорирует мои приглашения.
- О, как вы можете так говорить, ваше императорское величество! Мадемуазель Колло очень скромна и чувствует себя стеснённой в роскоши императорских чертог. Она неохотно меняет даже свой рабочий костюм на выходное платье.
- Что ж, скромность украшает каждого человека. Кстати, Фальконе, ты поддерживаешь переписку с Даламбером?
- Мы достаточно редко обмениваемся письмами, ваше величество. Это трудно назвать перепиской.
- Но сразу по приезде в Россию ты с радостью взялся за портрет философа. Значит, ты хорошо знаешь Даламбера и тем более хорошо относишься к нему. Так вот скажи, случайно не было последнее время разговора о приезде в Ферней нашего вельможи Ивана Шувалова? Ты ведь узнал в Петербурге и его тоже?
- О, да. Предостойнейший и хорошо осведомлённый в области искусств господин. Он сейчас путешествует по Европе с вашим поручением, ваше величество.
- Положим, не с поручением, а по моему разрешению. Так упомянул ли о нём когда-нибудь Даламбер?
- Насколько я понял, господин Даламбер не встречался с господином Шуваловым, но получил великолепный отзыв о нём господина Вольтера. Наш фернейский патриарх восторженно оценил образованность господина Шувалова, редкостный объем его познаний во всех разделах гуманитарных наук, его философический склад ума...
- Довольно, довольно, Фальконе. Я не нуждаюсь в панегирике господину Шувалову. Мне достаточно узнать, насколько благоприятное впечатление он мог произвести в просвещённых кругах. Как-никак он мой подданный и представляет мою Россию.
- Это так понятно, ваше величество. Отвечу одним словом: впечатление наиблагоприятнейшее. Кажется, в Париже он показывался ещё с одной русской девушкой, также отличившейся редкой образованностью. То ли это его воспитанница, то ли родственница. Друзья не сообщили мне подробностей.
- Ах, даже так. Я не задерживаю вас, Фальконе. Ваш сын может на некоторое время задержаться в Петербурге. Прощайте. Впрочем, ещё одно. Возможно, я закажу мадемуазель Колло портрет одной из питомиц Смольного института - Натали Алексеевой. И, пожалуй, Катерины Нелидовой. Они неразлучные подруги.
* * *