Д.Г. Левицкий, Дидро
- Я рад, что вы занялись моим портретом, господин Левицкий, и очень рассчитываю на вашу удачу.
- Мне остаётся поблагодарить вас за доверие, месье Дидро, результат же покажет, оправдал ли я ваше ожидания.
- О, в этом я уверен. Но откуда у вас такой великолепный французский язык? Это присуще всем русским художникам?
- Конечно, нет. Мне пришлось пользоваться советами господина Токкэ и притом без переводчика.
- А, Токкэ! Вы разрешите, я не буду высказывать своего мнения об этом художнике? Лучше ответьте мне на вопрос, любите ли вы театр?
- Театр?
- Но что вас удивляет? Вы написали театральные портреты.
- Я бы назвал их скорее маскарадными.
- Вы беспощадны, месье Левицкий, и всё же? Хорошо ли знакомы вы вообще с театром?
- Живя в российских столицах и особенно в Москве, нельзя не знать театра.
- Там так много трупп?
- Я бы ответил иначе. Не так много трупп, как велик интерес к ним.
- Но театр - это частное дело небольшой группы любителей.
- Только не в Москве.
- Но почему же? Вы меня интригуете, мэтр.
- Хорошо. Я попрошу вас недолго соблюдать молчание, и, чтобы вам это не показалось скучным, расскажу кое-что о интересующем вас театре.
- Но прежде чем я погружусь в столь не свойственное мне безмолвие, ответьте хотя бы на один вопрос: театр подарила России нынешняя императрица?
- Конечно, нет. Я не застал сгоревшего театра на самой большой - Красной площади Москвы. Его строил наш знаменитый зодчий Бартоломео Растрелли, он вмещал около трёх тысяч человек.
- Первый театр, и сразу на три тысячи зрителей?
- Господин Дидро, вы опять обрушиваете на меня водопад эмоций!
- Которые мешают вам работать! Бога ради извините. И всё же это невероятно.
- Прежде всего театр этот не был первым. До него около тех же кремлёвских ворот существовал другой, построенный Петром Великим. В нём шли драмы с длинными музыкальными антрактами. И вы, может быть, удивитесь, но не содержание действия, а именно музыка стала привлекать сюда публику. Когда вступившая на престол императрица Анна решила заменить театральное здание большим по размеру, было ясно, что это будет опера.
- Я опять повторяю своё "невероятно"!
- Тем не менее. Новый театр был за несколько месяцев возведён. В нём играли музыканты, пели приглашённые из Италии солисты и актёры Комедии масок. Почти каждый год императрица меняла итальянского капельмейстера, в обязанности которого входило также писать музыку. На сцене была машинерия, и у москвичей сохранилась память о том, как актёров спускали на облаках из-под потолка зала, имевшего три яруса.
- В России умеют так фантастически быстро строить?
- Обходясь без фундамента, внутренней отделки зала и даже многих дверей. Императрица Анна не хотела ждать завершения, и актёры начали играть в незаконченном помещении, где самым докучливым в зимнее время был холод.
- Но откуда вам знакомы такие подробности, мэтр?
- От господина Дмитриевского, превосходного актёра первого положения при дворе, к тому же обучающего сценическим действиям воспитанниц Института благородных девиц.
- Ах, так! С ними занимается профессиональный актёр. Но это совсем не то, о чём я думал, рекомендуя школьный театр. Впрочем, это уже неважно. Дорасскажите мне историю театра.
- Она достаточно продолжительна. После гибели первого оперного театра во время пожара, уничтожившего едва ли не две трети Москвы, пришедшая на престол императрица Елизавета Петровна подарила городу ещё лучший Оперный дом, правда, в той части Москвы, которую предпочитали и двор, и иностранцы, начиная со времён Петра Великого. В Оперном доме было пять тысяч мест и сцена, на которой ставились самые сложные оперы с декорациями и сложнейшими машинными эффектами.
- И это в то время, когда столица находилась в Петербурге? Значит, императрица выстроила народный театр?
- Двор постоянно приезжал и сейчас приезжает в Москву. Как раз приезды императрицы и отмечались новыми постановками в Оперном доме. Кроме того, была собственно городская театральная антреприза на окраине Москвы, возле так называемого Красного пруда. Итальянец Локателли бросил Петербург и специально переселился в Москву, чтобы ставить в этом огромном помещении итальянские оперы.
- Снова оперы? А язык? Ведь он же оставался непонятным простонародью?
- Но это решительно никого не смущало. Я сам был не раз в этом театре и видел полное удовольствие зрителей. Привязанность москвичей к опере огромна.
- По-видимому, не только москвичей. В том же театре Смольного института я увидел комические оперы, которые давно вышли из моды в Париже. Я не мешаю вам, мэтр?
- Нисколько. Теперь нисколько. Набросок закончен. Мне остаётся уточнить некоторые детали.
- Так вот, время выспренных оперных спектаклей, как и трагедий, прошло. Зритель ждёт от театра пьес на темы из обыкновенной жизни обыкновенных людей. Актёры должны спуститься с котурнов и начать учиться у зрителей. Простота и естественность - вот к чему должен идти современный театр. Думаю, та же волна заставит измениться и портретное искусство. В конце концов. Просто я предугадываю перемены, но с какой скоростью и где они будут совершаться, мне не под силу угадать.
- Наверно, вы правы, месье Дидро, но для России это время не представляется таким уж близким.
- Возможно. Но позвольте, ваш набросок может служить иллюстрацией к моим теоретическим выкладкам. Я не знаю, как будет выглядеть портрет в окончательном виде, но сейчас... Вы увидели во мне разочарованного скептика.
- Подождём окончания портрета, месье Дидро.
* * *
Я никак не могу порочить употреблённые вами строгости, но напротив того, нахожу их весьма нужными. Я б желала, чтоб вы между теми офицерами, кои должности свои забыли, пример также сделали; ибо до ужасных распутств тамошние гарнизоны дошли. И так не упустите, где способно найдёте, в подлых душах поселить душу к службе нужную; я думаю, что ныне, окроме уместною строгостию, не с чем. Колико возможно не потеряйте времени и старайтесь прежде всего до весны окончить дурные и поносные сии хлопоты. Для Бога вас прошу и приказываю всячески вам приложить труда для искоренения злодействий сих, весьма стыдных перед светом.
Екатерина II - А.И. Бибикову.
Царское Село. 9 февраля 1774.
Кажется, не ошиблась с Бибиковым. Поначалу оттеснил разбойников. В феврале до границ Башкирии стояли - к Волге отошли, а на юге - и вовсе до Самарской линии. 22 марта мои войска крепость Татищеве заняли. Да что там! В этом бою Пугачёв всю артиллерию потерял - вот что важно. Осаду с Оренбурга удалось снять. А 24 марта и осаду Уфы. Вот только не скрывал командующий: не сокращалась пугачёвская, прости господи, армия. Не сокращалась! С каждым поражением разрасталась. А тут нежданная беда - не стало 9 апреля Александра Ильича.
В донесениях говорилось: от горячки. В одночасье сгорел. Слухи поползли - отравили. Яду в кушанье подсыпали, так что из-за стола и встать не успел. Что дальше... Что?
С Орловым расквиталась. Давно пора - время подошло. С Васильчиковым - как от сердца оторвала. Снова выхода не было - понадеялась, Потёмкин всё дело в свои руки возьмёт. Лихой. Вроде удачливый.
Об оренбургских степях и думать не стал. 1 марта во дворец ворвался. Тем же днём главным командиром Новороссии стать пожелал. Не отказала. Да и в Петербурге с ним обок спокойнее.
Из Европы новость. Тринадцатого мая авантюрьера выехала из Оберштайна в Венецию. Свадьбу с князем отложила. Не время, сказала. Значит, к большим планам перешла. Зачем ей князёк нищий? Из Венеции в Турцию собралась. Король Радзивилл сопровождать собрался. Княжну Елизавету Владимирскую!
Потёмкину пожаловалась - плечами пожал. Чему, государыня, удивляться? На престол зариться все горазды. Занять-то его проще, чем потом удерживать. Вот ты только сейчас тревожиться начала, а что ж раньше тишь да гладь одна была? Сколько правишь, тень покойного императора у трона лежит, с места на место передвигается. Ведь и мне, поди, не скажешь, сколько дел в Тайной канцелярии о самозванцах Петрах Фёдоровичах прошло да проходит.
Не скажу. Никому не скажу. Припомнила, в первый же год по церквам Оренбургской губернии молиться начали о здравии государя Петра Фёдоровича III. Попы ведь молились, прихожан уверяли: жив император - в заключении находится. Жена с полюбовниками грех на душу взяла. А какой-то армянин себя императором объявил. Били его тогда плетьми, в Нерчинск сослали. Другой самозванец в Брянском полку объявился. Тоже в Нерчинск отправили.
Двух лет не прошло - беглый солдат народ в Воронежской и Белгородской губерниях взбунтовал. За него придворный певчий свидетельствовать стал. Видеть его, дескать, во дворце. На руках, мол, сам нашивал. Откуда вору знать, скольких лет наследником Пётр Фёдорович в Россию приехал? Как-никак сразу под венец пошёл. И солдата в Нерчинск отправили.
Потёмкин другое вспомнил - как сын майора Опочинина себя сыном покойной императрицы Елизаветы Петровны и английского короля объявил. Будто бы приезжал английский король в составе посольства в Россию инкогнито, вот императрица и сблудила, сынком разродилась. Одних свидетелей сколько сыскалось! Одни померли - наследникам слух завещали, другие живы - под присягой свидетельствовать готовы. И не о себе Опочинин-младший хлопотать принялся - за Павла Петровича, потому что стало всем известно, что императрица Екатерина Алексеевна решила всю Россию между братьями Орловыми поделить, совсем народ российский обездолить. Потёмкин усмехнулся: не наказали ведь Опочинина, не казнили. Свидетелям и впрямь досталось. А ему нет. Только в дальние линейные батальоны на службу отправили. В чём бы причина? В англичанах?
Зато Григорий Александрович о деле Иосифа Батурина не знал. Батурина в Шлиссельбургскую крепость ещё при покойной императрице заключили за злодействие намеренное к бунту. Додумался убить Алексея Разумовского, что российскую державу растаскивает, и посадить на престол Петра III, о чём наследнику в потайной записке сообщить решил.
И Пётр Фёдорович как к власти пришёл, бунтовщика не отпустил. И мне он на воле ни к чему не нужен. Пусть свой век в равелине доживает. Бог даст, не заживётся. Так и вышло. В 68 году Батурин заявил, что, судя по планетам, через три года Пётр Фёдорович объявится живой и здоровый. Объявился. У Григория Александровича на всё один ответ: на каждый роток не накинешь платок. Пусть толкуют. А на глаза попадутся, на люди выйдут, тут их и казнить самой что ни на есть жестокой казнью.
Легко говорить, когда вся страна кипит. Вся! Вот в Нерчинск всех самозванцев ссылают, а верно ли это? Вон венгерского барона Морица Анадора де Бенёва, что в Польской конфедерации служил, в 1769 году захватили наши войска и на Камчатку сослали. А он там в два счета всех сосланных за антиправительственные заговоры вокруг себя сгоношил, местных купцов, промышленников, жителей к ним прибавил да 25 апреля 1771-го российским императором Павла Петровича провозгласил. Кто надоумил? К чему?
До Петербурга известие пока дошло, уже весь Дальний Восток да и Европа знали, что захватили повстанцы галиот, развернули на нём знамя Павла I и назвались собранною компанией для имени его величества Павла Петровича. Письменную присягу в верности ему подписали и в Сенат отправили, а сами отправились в плавание к европейским берегам - через Курилы, Японию, Китай, Мадагаскар вплоть до Франции. Французы и придумали. Почему бы нет?
А вот теперь в Европе авантюрьера Пугачёву послания шлёт, братцем двоюродным называет, великого князя - дорогим племянником. Семейка! Одной императрице среди них места нет. От неё избавляться надобно.
* * *
Императрица Екатерина II, И.И. Бецкой
- Иван Иванович, что тебе? Говорила ведь, по утрам делами занимаюсь, не до твоих питомцев.
- Государыня, хочу подарок вам сделать.
- И что же, подарок твой своего часу подождать не может? Что за спех, право.
- Полагаю, ваше величество, сюрприз мой порадует вас.
- Сомневаюсь, да и обойдусь я без твоих сюрпризов. Всегда ты со своими пустяками.
- Не гневайтесь, ваше величество, но пройдите в малую гостиную.
- Ещё одна новость: из кабинета, все дела бросив, в гостиную отправляться. Разве ради того, чтобы ты дал мне наконец покой. И так с твоим выпуском монастырок непомерно много шуму устроил.
- Вы были недовольны выпускными праздниками?
- Всем была довольна. Только слава богу, что всё позади. Так чем же решил ты меня удивить?
- Прошу, ваше величество, взгляните!
- Портреты монастырок? Девушка Молчанова - о ней очень супруга Семёна Кирилловича хлопотала, Борщова, твоя Алымова. Не слишком ли торжественно, Иван Иванович? А впрочем, написаны неплохо. Это Левицкий?
- Левицкий, ваше величество, он самый.
- Что ж, хорошо. Спасибо. А дальше что с подарком своим делать собираешься? Не в классах же учебных вешать, полагаю.
- Я надеялся, государыня...
- На меня, конечно. Что я прикажу их повесить в залах Зимнего дворца. Нет, друг мой, такого намерения у меня нет.
- Не обязательно Зимнего, ваше величество.
- Ты прав, дворцов достаточно - и тех, в которых я предпочитаю жить, и тех, в которых предпочитаю реже бывать. Итак, я должна решать судьбу твоего подарка. Что же, я думаю, им следует разделить участь первых трёх. Надо распорядиться, чтобы их отправили в Петергоф.
- Но, ваше величество...
- Ты, кажется, возражаешь, Иван Иванович? Поверь, я устала от препирательств с тобой. Кажется, я даже представлю ту комнату, где они будут мило смотреться - это может быть биллиардная.
- Ваше величество, кто же будет в увлечении игрой замечать эти полотна?
- Ты прав. Уже знаю! Там есть гостиная в бельэтаже. Тот, кому захочется остаться наедине с монастырками, легко сможет это сделать. Василий! Ты слышал? Отправь все эти четыре картины в Петергоф и распорядись. А тебе, Иван Иванович, мой приказ. Госпоже Алымовой в твоём доме делать нечего. Что это за мода такая - молоденькую девушку в доме старого холостяка селить. Не знаю, кому из вас двоих такая мысль в голову пришла, но чтобы я больше об этом не слышала. А пока прощай. Меня дела ждут.
- Государыня, последний вопрос: вы не будете возражать, если я произведу Левицкого в советники Академии?
- Конечно, нет. Он достойный художник. Прощай же.
* * *
Александр Ильич! Письма ваши от 2 марта до рук моих дошли, на которые ответствовать имею, что с сожалением вижу, что злодеи обширно распространились, и весьма опасаюсь, чтоб они не пробрались в Сибирь, также и в Екатеринбургское ведомство. Дела не суще меня веселят... Друга вашего Потёмкина весь город определяет быть подполковником в полку Преображенском. Весь город часто лжёт, но сей раз весь город я во лжи не оставлю. И вероятие есть, так тому и быть. Но спросишь, какая мне нужда писать к тебе сие? На что ответствую: для забавы. Есть ли б здесь был, не сказала б. Но прежде, нежели получите сие письмо, дело уже сделано будет. Так не замай же, я первая сама скажу.
Екатерина II - А.А. Бибикову.
15 марта 1774.
До конца не знала, соглашаться ли на Григория Александровича. Дела так повернулись - без сильной мужской руки никуда. Алексей Орлов от берегов наших далеко, да ещё и с немалой эскадрой. От всего семейства самой что ни на есть щедрой рукой откупилась, ему, буяну и смутьяну великому, виду не подала, что расстроились отношения наши. Над письмами сидишь, каждое слово выверяешь, чтобы подозрения какого не родилось. От него, голубчика, всего ждать можно. А так - всё угроза: Потёмкина быстро не скрутишь и в отваге не превзойдёшь.
На Евдокию, 1 марта, переехала во дворец и тут же за дела государственные. Посмеялась: где ж медовый-то месяц наш с тобой, Григорий Александрович? Соколом глянул: коли утром сумеешь встать, государыня, жить тебе два века, не стареть, год от года молодеть.
Не обманул, а всё что-то сердце защемило. Будто и ночи не было: за бумагами сидит. Некогда, мол, государыня, некогда, дела в полном запустении. Может, и не неглижируешь ты ими, а всё напору не хватает. Не сыскал Лёшка Орлов авантюрьеры? Не сыскал. Ищет, говоришь. Мне-то сказок не рассказывай. Натуру его подлую превзошёл. Какие там донесения по авантюрьере были? 16 июня - сколько уж месяцев прошло! - донесение, что вместе с Каролем Радзивиллом, польскими и французскими офицерами выехала из Венеции в Турцию, помощи у падишаха просить. Первую остановку в Рагузе сделала. Вперёд гонцов послала, сама в доме французского посла поселилась. Это надо же такое небрежение к государству Российскому!
Александра Ильича покойного тоже хвалить не стал. Верно, что маркиз Пугачёв - так, кажется, патриарх Фернейский его называть решил? - поначалу на Яик отступил. Так ведь там же стал и новыми частями пополняться. В мае занял ряд крепостей по Верхне-Яицкой линии и на Казань двинулся. Подожди, подожди, государыня, вот же, чёрным по белому, 23 июня через Каму переправился, по камским берегам сколько земель занял, Ижевский и Боткинский заводы без боя взял, а там 9 июля к Казани подошёл. Армия у него 20 тысяч человек достигла.
Так ведь на том всё и кончилось будто бы? Будто-то, государыня! Это сколько же дней между разбойниками и твоими войсками бой продолжался? С тринадцатого по восемнадцатое? Июля? Слов нет, потерял маркиз Пугачёв всю артиллерию, народу своего уложил видимо-невидимо, так ведь через Волгу переправился, на Московскую дорогу вышел. К обороне Нижнего Новгорода да и самой Москвы готовиться пришлось. Не правда разве? Вот он откуда, мир спешный с Турцией, не до жиру - быть бы живу.