Невесело начался новый учебный год для студентов второго курса. Поредели ряды украинцев, изгнаны два еврея, еще больше обнаглели корпоранты-поляки. Жизнь в правовом государстве оказалась бесправной, убийцы Коцко бравируют своей безнаказанностью. По-разному отозвался в душах молодых правоведов разрыв между наукой и кровавой действительностью: у одних - болью, разочарованием, крахом иллюзий, у других - укреплением веры, что им все дозволено.
Право и жизнь! В лоскутную монархию Габсбургов входит много покоренных народов, все труднее ими править, рвется к власти молодой капитал. Приходится хитрить, изворачиваться, в одних областях делить власть с местным дворянством, в других - с капиталом, в третьих - подыгрывать тем и другим, ссорить и стравливать.
В Галицийском наместничестве все должности в органах власти, кроме высших - австрийских, занимает польская шляхта, украинцам и евреям нет доступа. А еврейские капиталисты успешно ведут наступление на непрочные позиции польских помещиков и малочисленных, отстающих от Запада фабрикантов. На стороне наступающих - многовековой опыт выживания среди преследований и умение с максимальной выгодой использовать деньги. Деньги! Трудно от них отбиваться, когда это оружие в умелых и беспощадных руках. Шляхетское чванство не приносит дворянству побед, малоопытному польскому капиталу недостает знаний, ловкости и изворотливости их конкурентов.
Еврейские купцы и промышленники готовятся к новым сражениям, их золотые солдаты должны завоевать вражеские крепости, а право на них обеспечит второй эшелон наступающих войск - юристы, законники. В обществе денег спрос и предложение всегда шествуют рядом, вот почему на правовом факультете университета имени короля Казимира учится значительно больше евреев, чем когда бы то ни было. Как такое случалось? Не хватает студентов-поляков, сыновья польской знати не стремятся на правовой факультет, считают унизительной службу за деньги чужим интересам. Неохотно принимают украинцев, у многих из них нет денег для учебы в гимназии,
Ротфельд и его друзья не задумываются над этой проблемой, не понимают, что юдофобство студентов-поляков - лишь отражение неудач конкурентной борьбы, подогретой многовековыми предрассудками и извечной политикой всех правителей и всех эксплуататоров. Убийство Коцко обострило межнациональные отношения, возросло юдофобство. Среди студентов-евреев стал популярен сионистский кружок, за немногие месяцы удвоилось, а вскоре утроилось число его членов. И началось все с событий, казалось бы, не имеющих отношения к студенческой жизни.
В тот памятный день Ротфельд и Ландесберг зашли в небольшой ресторанчик на улице Кохановского. Белеют в одиночестве небольшие овальные столики, поблекший усач и красивая девица угощаются вином и шербетом.
Кормит усач дольками апельсина девицу, маслянистыми главами жадно разглядывает, раздевает.
Усмехнулся Ландесберг, выясняет у Ротфельда:
- В борделе бываешь?
Покраснел Ротфельд, отвергает нелепую мысль:
- Женскую любовь легче купить, труднее заслужить, только мне не по вкусу такая торговля. Более того, считаю ее недостойной.
Разлил Ландесберг по бокалам вино, отпил, иронично взглянул на усача и девицу, еще более иронично на Ротфельда.
- Медленно, очень медленно сходят с тебя местечковые привычки и нравы, а голова - министерская, можешь сделать большую карьеру. И сделаешь, но жить надо только умом, побыстрее отрешиться от никчемных пустых сантиментов. Зачем громкие фразы, когда речь идет о простых физиологических функциях. Дурак, перегруженный сантиментами, женится на двадцать лет раньше, чем появляется такая возможность, и этим бессмысленно гробит карьеру. Другие дураки обхаживают в ресторанах красивых и лживых шлюх, тратят на это драгоценное время и непомерные деньги. Не проще ли, на благо здоровью и на благо карьере, в борделе удовлетворять свои половые потребности. А красивые и очень красивые фразы оставь для судебных речей, для невесты, когда наступит время жениться.
Ландесберг обладает удивительной способностью сдирать этикетки морали и этики с человеческих отношений, сводить их к простейшим житейским потребностям. В его трактовке все понятно и просто, но это почему-то претит. Очевидно, в нем, Ротфельде, еще крепки местечковые мерки и местечковая жизнь.
- Может, сходим в одно заведение, там прекрасно совмещаются красота, гигиена, комфорт, - предложил Ландесберг, слово и дело у него никогда не расходятся.
Не ведая этого, разбередил самую жгучую проблему, не дающую спать и мешающую заниматься учебой. Хозяйская дочь манит не красотой и умом, а соседством. Легко совершить непоправимую глупость.
Вышли на площадь Гасевского, и стала понятна необычная пустота ресторанного зала.
Из конца в конец, плечом к плечу, заполнили площадь рабочие - угрюмые, злые, с неотмытой копотью, в темной одежде. Единым сердцем, единым разумом, единым гласом разносится боевой призыв:
Вихри враждебные веют над нами.
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Как и на митинге украинских студентов, Ротфельда охватил страх. Он чисто одет, сыт и благоухает вином, это может вызвать их ненависть. Хочет бежать и не сдвинется с места. Рядом стоит Ландесберг с наклеенной на лицо высокомерной улыбкой. Что кроется за этой улыбкой: презрение, страх?
Песню сменяют ораторы. С самодельной трибуны один за другим требуют права для рабочих: восьмичасового рабочего дня, десятипроцентной надбавки к зарплате, страхования от травматизма…
Все же выбрались из толпы. Заглушая свой страх и стыд за него, злятся на тех, кто на площади. Как законники, обсуждают и отвергают услышанное - нет и не может быть прав вне закона. Требования примитивных людей противоречат элементарному здравому смыслу, осуждаются не только университетскими профессорами - всеми учеными авторитетами мира.
- Не испортила чернь настроения? - выясняет Ландесберг у приятеля.
- Со времен Рима толпа требует хлеба и зрелищ, - с напускным спокойствием отвечает Ротфельд.
Весь путь до борделя прошел в обсуждении невиданных доселе событий.
- Чернь посягает на основы любого культурного общества, - заявил Ландесберг. - Начиная с античных времен, никем из юристов не оспаривается свобода сторон - предпринимателей и работников. Каждый предприниматель волен давать или не давать работу, назначать цену работы, устанавливать, сколько часов надо работать за эти деньги. Иначе невозможен прогресс, каждому хочется работать меньше и получать как можно больше. Если пойти на такое - немыслима конкуренция, наступит всеобщее разорение.
И для него, Ротфельда, это бесспорно. Профессор Малиновский в своих лекциях по гражданскому праву правильно исходит из того, что экономическая деятельность возможная лишь как результат договора - соглашения сторон. Требовать, заставлять при помощи угроз и силы принять неприемлемые условия - это незаконное посягательство на законную деятельность.
События на площади Гасевского еще долго обсуждаются в университете и дома. Квартирохозяин пан Вайман, владелец салона и портняжской мастерской "Элегант", потрясен черной неблагодарностью не чьих-нибудь - собственных голодранцев:
- Я, еврей, даю кусок хлеба евреям - и такая вот от них благодарность! Тоже драли горло на площади, им и этого мало. Бастуют с бездельниками других мастерских. Сумасшедший дом, евреи смешались с украинцами и поляками.
Здравым смыслом возмещает пан Вайман отсутствие юридических знаний, душою воспринимает эрудицию своего постояльца. Обоих возмутило, что из-за бездействия власти бесправие захватило респектабельный центр, тысячи рабочих заполонили Марианскую площадь. Потеряв чувство меры, предъявили несуразные требования не только к дельцам и промышленникам, даже к своему императору. Темные люди, не умеющие написать свое имя, потребовали всеобщего избирательного права для украинцев и других угнетенных народов, для женщин. И тогда на беззаконную силу власть ответила силой закона. Для разгона толпы конная полиция пустила в ход сабли. Трупы и раненые должны вразумить неразумных. Не вразумили. Сорокатысячный трудовой Львов снова вышел на улицы, буря народного гнева сотрясла сейм и наместничество. Войска и полиция разогнали рабочих.
Против бастующих и митингующих все чаще направлялись войска. Эскадроны гусар, жандармерия и полиция атаковали толпы рабочих, шашки и пули не могли сломить безоружных. Разгоняли, а сломить не смогли.
Как он, Ротфельд, отнесся к этим событиям? В гибнущих людях было что-то страшное, пугали своим фанатизмом. Не раз думал, что произойдет, если эта неуемная сила выступит против евреев. Успокаивал себя тем, что среди фанатиков немало евреев, но это не успокаивало. Антисемитизм набирал силу, власть и христианская знать, желая достичь результатов, уже недоступных войскам и полиции, переключала гнев толпы на евреев. Благонамеренные газеты и благонамеренные ораторы твердили, что во всех бедах виновны "кровососы-жиды", призывали к бойкоту "еврейских товаров".
У пана Ваймана сложные взаимоотношения с антисемитизмом, не скрывает:
- Антисемитизм - это плохо и это же хорошо. Почему плохо - ясно, а почему хорошо? Очень промывает мозги моим голодранцам. Теперь ценят работу у своего человека.
Антисемитизм стал модной темой и на правовом факультете. Профессор Каревич прочел публичную лекцию "Красный катехизис социалистов". Рост рабочего движения и социалистических идей объясняет еврейскими кознями.
- Евреи натравливают социалистов на антисемитов, ибо желают, чтобы христиане воевали друг с другом, а не отражали их происки, - утверждает профессор Каревич и разъясняет: - Кто такие антисемиты? Это люди умеренных взглядов, более или менее зажиточные, стремящиеся своим трудом создать обеспеченное существование. Желающие правильно разобраться в общественных отношениях должны исходить не из ложного учения Маркса, а из "Основ этики" Фридриха Паульсена, доказавшего, что знания и деньги одних и труд других являются двигателями прогресса.
После лекции студент Пилипив вежливо спросил профессора:
- Возможно ли умного превратить в дурака?
- Невозможно! - учуял подвох профессор Каревич. - Дураки - тоже сословие и, судя по вашему вопросу, - самое стойкое, непреходящее.
Хохочут корпоранты-поляки, вовсю аплодируют. Повернулся Пилипив к корпорантам, разглядывает, будто впервые увидел, поклонился профессору и вежливо констатирует:
- Очень точный ответ. Однако у сословия дураков не только антисемитская вера, но и умные предводители. Лишь в одном пан профессор ошибся: невозможно вопреки установленному вами сословному делению и нас обратить в дураков.
Вскочили студенты, в шуме и гаме раздается: "Позор!". С одинаковым энтузиазмом кричат сторонники и противники взглядов профессора. Перепалка перешла в рукопашную, закончившуюся появлением полиции.
Неприлично переносить в храм науки приемы уличных и ресторанных ораторов, профессор Каревич перешел допустимый предел. И все же университетская власть поспешила замять это дело, и лекцию издал католический центр Галиции отдельной брошюрой.
Когда Ротфельд стал выяснять мнение Ландесберга о профессорской лекции, тот ответил кратко и четко:
- Надо вступать в сионисты!
- Ты же утверждал, что еще неясна ситуация. Была неясна, прояснилась. Общество рвется на части, противостоящие силы рассредоточиваются по национальным домам, превращая их в крепости. Так поступают поляки, украинцы, евреям тоже надо собираться в своем доме, иначе останемся незащищенными от оскорбительных и несправедливых нападок.
Согласился с Ландесбергом, в этот же день сообщили о своем решении Шмораку - студенту четвертого курса, сеньору факультетской сионистской организации.
С неизменной иронией Ландесберг шутливо заметил:
- Профессор Каревич убедительней пропагандирует сионистские идеи, чем вы, мой сеньор.
- Некоторые, получая пощечины, лучше воспринимают идеи, - не остался Шморак в долгу. - Не беда, за битого двух небитых дают!
На следующий день Ротфельд и Ландесберг явились в ресторан на улице Бернштейна (еврейская музыка в исполнении скрипача Тетельбойма и кашерная кухня).
В зале только члены факультетской сионистской организации - восемнадцать студентов. Посторонним путь преграждает табличка на двери: "Свободных мест нет!".
Сеньор Шморак представил двух новых членов, провозгласил поздравительный тост.
Умолкли приветствия, Шморак провозглашает еще один тост:
- Хочу выразить благодарность профессору Каревичу, доказавшему, как никто другой, правоту нашего Ахера. Пусть после профессорской лекции кто-нибудь осмелится опровергнуть, что ненависть к евреям заложена в каждом христианине и преодолеть ее невозможно.
Снова выпили. Не за здоровье Каревича - за то, чтобы его антисемитские речи будили самосознание евреев.
Постучал Шморак ножом по графину, восстановил тишину:
- В наше братство сегодня вступили не зеленые новички, а зрелые мужи. Попросим поделиться своими ценными мыслями лучшего факультетского эрудита Генриха Ландесберга.
Поднялся Ландесберг, слегка поклонился коллегам, поблагодарил за оказанную честь. Не стал приводить свои размышления о социальных конфликтах, посвятил свое выступление значению национального вопроса в жизни современного общества.
- У каждой нации - своя жизнь, свои интересы. Не составляют исключения евреи. И знаете, почему до сих пор не шел к вам? Слишком односторонне понимал интересы евреев - только в свете экономической жизни. Теперь понял: на этой общей для всех народов основе произрастают разные национальные интересы. Наш интерес, интерес всех евреев, - противостояние извечным преследованиям. Вражда к евреям не убывает, только меняются поводы и формы вражды. За что только не бьют евреев! За то, что они капиталисты, за то, что они социалисты, за то, что изготовляют мацу на крови христианских младенцев, за то, что распяли еврея Христа, и прежде всего за то, что евреи. Чтобы противостоять наступающим отовсюду врагам, еврейской элите надо объединяться. Ум и созданный нашим умом капитал должны превратиться в несокрушимую крепость, стены которой оградят от волн ненависти.
- Стены ограждают, если их защищают солдаты. Деньги могут предоставить солдат, но сами по себе они еще не солдаты, - прервал оратора Шморак.
- Еще какие солдаты! - не соглашается Ландесберг. - В умелых руках эти армии - непобедимая сила.
- Почему же в еврейской истории деньги не раз побеждались штыком? Так было в древней Иудее, в средневековой Испании и Германии. И теперь далеко не всегда деньги побеждают в России и Австро-Венгрии, - поддержал Шморака Исаак Раппопорт.
- Человечество развивается, хозяином нового века стал капитал, - скачет Ландесберг на любимом коньке. - Сумеет еврейский народ правильно использовать свои капиталы, не страшны никакие Каревичи. Капитал нам вернет Палестину, еврейские поселенцы создадут города и селения.
- Ваше отношение к социализму? - спросил Сигиз-мунд Кац.
- В этом вопросе согласен с профессором Каревичем, - с подчеркнутым апломбом сообщил Ландесберг. - Социализм - это анархия, ниспровержение экономических основ общества. Лишите евреев капитала - и нет силы для возрождения еврейского государства. И в Австро-Венгрии не найдется желающих защищать евреев.
Вызвал Ландесберг одобрительный гул, поклонился и сел. Не сомневался в своей правоте, а ведь все происходящее оценивает по отцовским деньгам, из окна отцовского торгового дома. Не тогда понял это Ротфельд, значительно позже. Шморак сразу ухватил суть, возразил Ландесбергу:
- За деньги можно скупить древние еврейские земли, но требуются люди, чтобы их заселить. А они поедут лишь тогда, когда увидят лучшую жизнь. Если вы думаете, что для счастья малокультурных и нищих евреев достаточно одной мысли о том, что они живут в еврейском государстве, то плохо их знаете. Прежде всего они хотят жить лучше, чем ныне живут. И это можно понять, если побывать в их трущобах, посмотреть на их вечно голодных детей. Советую прочесть книгу Станислава Щепановского "Нищета Галиции в цифрах".
- А какое отношение она имеет к сионистской идее?
- Самое непосредственное, - ответил Шморак. - Из-за этой нищеты, пишет Щепановский, сионизм живет рядом с еврейскими воротами, по войти в них не может. Чтобы убедиться, приглашаю хоть раз сходить со мной в еврейскую читальню на улице Берко Иоселевича и поговорить с мастеровыми о работе и условиях жизни. Я беседовал, побывал в квартирах еврейских ремесленников и понял, почему евреи митингуют и бастуют против еврейских предпринимателей. А вы бывали на Замарстыновской и в других рабочих районах?
- Незачем, там нет ничего интересного, - брезгливо поморщился Ландесберг.
- Для правильных выводов надо познать все стороны жизни, - напоминает Шморак. - Согласен с коллегой Ландесбергом, что капитал является движущей силой современного общества, но и вижу несправедливость экономичен ских отношений, создающих полюса богатства и бедности. Неизбежно ли это, всегда ли так будет? Не знаю, но мастеровые так жить не желают и за нами не пойдут в Палестину, чтобы там влачить такую же жалкую жизнь… Что я предлагаю? Нет, не вношу предложение передать рабочим заводы и фабрики, даже не предлагаю бороться за это. Я, как и все вы, предлагаю бороться за создание еврейского государства на древней земле Палестины. Сначала создадим государство, затем будет видно, каким быть этому государству. Не приживется социализм в развитых странах - окажется нереален и в государстве евреев.
Слушая Шморака, Ротфельд вспомнил местечковую голь и задумался о сложностях современного мира. Неимущий люд не отправится в Палестину и не станет основывать еврейское государство, чтобы нищенствовать так, как во Львове. А нужно ли еврейское государство, чтобы богатство превратить в нищету?! Шморак прав: каждый должен ехать со своей мечтой и своей целью, последнее слово скажет элита…
В тишь кабинета ворвались Ландесберг и сегодняшний день:
- Немцами форсирован Сан, их армии приближаются к Раве-Русской и Львову.
- Ужасно! - Перед Ротфельдом - трупы замученных, призраки с шестиконечными звездами, гвоздями забитыми в грудь и спину, изувеченные и искалеченные.
- Ходят слухи, в Западную Украину и Западную Белоруссию вступила Красная Армия, - разрывает Ландесберг невыносимую тягость молчания.
- Слава богу! - ухватился Ландесберг за нежданную весть, как утопающий за соломинку. Впервые за всю свою жизнь подумал о Советском Союзе не как о враге сионизма - как о спасителе евреев Галиции.
- Ну-ну, посмотрим, чем нас порадует Сталин, - скептически произнес Ландесберг. Понимает, чем может закончиться встреча с фашистскими варварами, - а спасут ли советы евреев? Наверное, спасут, но не его и Ротфельда. Напоминает: - Для коммунистов мы - контрреволюционеры; из Германии хоть можно уехать в Палестину…