Немцы незаметно прекратили стрельбу и даже ракеты перестали бросать, наверное совсем успокоились и тоже ужинают - едят свой гороховый суп. А у нас перловка с тушенкой. Солдаты зовут ее презрительно "шрапнель", а Гурину она нравится, дома такой сытной и вкусной пищи он никогда не ел, все как-то впроголодь жили. Мать одна, их три рта - где ей было одной насытить всех?.. Василию нравится и пшенная каша, и овсяная, и кукурузная, в батальоне выздоравливающих он даже баланду из какой-то непонятной крупяной сечки ел с удовольствием и никогда не жаловался, как другие. Бывало, маловато ее клали в котелок, не наедался частенько, но это уже дело другое: такова норма.
- Вот она где, шрапнель, надо было днем ею шарахнуть по фрицам, высотка была бы нашей! - шутил какой-то остряк.
Поесть не успели, прибежал связной.
- Вы - автоматчики? Срочно все к командиру роты. Бегом.
- Не дал поужинать спокойно, - заворчали солдаты, однако засуетились: кто стал быстро доедать кашу, кто принялся вываливать ее за бруствер, весело заскрежетали ложки о котелки, подчищают остатки. - Пошли, а то будет орать.
По ходу сообщения побежали они вслед за связным. Еще издали увидели: стоит Кривцов, отдает распоряжения направо и налево, руками размахивает, только полы палатки взлетают, как от сильного ветра.
- Пришли автоматчики, - доложил связной.
- Где?.. - обернулся командир роты. Заорал: - А где остальные? Всех сюда!
Автоматчики угрюмо молчали, переглядывались: "Он что, дурак?"
- Угу, - кашлянул Кривцов. Наверное, дошло до него, где остальные. - Ладно. Ты, - указал он на Проторина, - бери пулемет. Будешь первым номером. Ты - вторым, - ткнул он в Шевцова и отделил их от остальных.
Те замешкались, хотели что-то сказать, но комроты закричал:
- Быстро! - и рука его вытянулась в сторону РПД, который лежал на бруствере на боку, задрав вверх одну сошку, словно зарезанный баран ногу.
Сергей поднял пулемет, пошел куда-то по траншее вперед, вслед за ним с сумкой с запасными дисками поплелся Шевцов.
- Ты, - указал Кривцов на Гурина, - бери ружье.
"Так и знал! - выругался Василий про себя. - Чего не хочешь, то обязательно будет!" Это ПТР, длинную эту железную палку, он невзлюбил с первого раза, еще когда только увидел в запасном полку, - неуклюжее, тяжелое, примитивное оружие. "Разве с ним, - думал он, - можно обороняться против танков?.." И вот оно, как нарочно, достается ему. "Что бы стать мне первым или хотя бы вторым! Достался бы пулемет". Но делать нечего, потянул Гурин нехотя эту железину.
- Будешь первым номером. Второй номер… Где второй номер ПТР?
- Я тута, - отозвался как-то вяло рядом стоящий солдат.
- Вот второй номер. Патроны есть?
- Та есть…
- Шагом марш! - махнул им комроты, чтобы отошли подальше.
Гурин и его второй номер отошли. Проторин с Шевцовым возились у пулемета.
- Тебе что досталось? - спросил Проторин.
- А во - дубина, - Гурин со злом поднял свое ружье.
- О! Тогда нам, К-к-коля, по-в-езло! - обрадовался тот.
Направив ствол в сторону немцев, Гурин открыл затвор - в казеннике оказался патрон. Он вытащил его, проверил работу затвора, вложил патрон на место. "Черт знает что за оружие! Даже на затворе не рукоятка, как на винтовке, а крючок какой-то. А ручка, за которую переносить ружье? Ну что это за ручка! Железный плоский кронштейн, а по бокам наклепаны две примитивные деревяшки. Будто дядя Карпо топором выстругал". Все нутро Гурина, аристократическое нутро автоматчика, восставало против противотанкового ружья.
- Патронов много? - спросил он сердито у своего напарника, будто тот был виноват, что Гурину досталось нелюбимое оружие.
- Да вота, - он положил на бруствер сумку. - Богато… Куды их?
Голос у солдата был тягучий, слабый, как у тяжелобольного. Гурин присмотрелся к нему: маленький, щупленький пожилой дядька. "Старик, - определил он. - Ему уже, наверное, лет сорок, не меньше. А я так грубо с ним обращаюсь. Он в отцы мне годится…"
- Ничего, пригодятся, - сказал Василий мягко, заглаживая свою оплошность. - Сейчас выберем местечко, оборудуем позицию…
- Какую п-п-позицию? - услышал их разговор Проторин. - Сейчас марш-б-бросок будем д-делать. Немцы-то д-д-драпанули. Р-разведчики там уже п-побывали.
- Как драпанули? А зачем же мы целый день лезли туда?
- А к-кто ж знал.
Вот почему притихла эта высотка: там, оказывается, уже никого нет!
По траншее пробежал старший лейтенант Кривцов:
- Готовы? Быстро! Быстро! Через пять минут тронемся. Быстро!
Задача ясна, и Гурин переворачивает свою грозу для немецких танков набок, поджимает к стволу ножки-сошки, вешает поудобнее вещмешок на спину, автомат на шею - готовится к походу.
- А на шо автомат, у вас же ружжо? - спросил Гурина напарник, увидев его приготовления.
- Ружье против танков, а автомат против пехоты, - объяснил Гурин ему, а про себя отметил: "Старик ко мне относится с почтением, на "вы"". - Этот автомат мне дорог, я привык к нему. - И он, как живого, погладил свой ППШ по ложе. Подтянул ремень, лопатку сдвинул подальше назад, чтобы не мешала. - Вас как зовут?
- Микола Родич.
- А по отчеству?
- Гнатом батьку звали.
- Николай Игнатович, значит? А меня зовут Василий. Фамилия Гурин. Вот и познакомились. Почему вы так тихо разговариваете? Голос слабенький? Вы больны? - спросил Гурин.
- Не, - сказал тот. - А зачем кричать?
"И то правда", - подумал Гурин.
Когда передали команду "Вперед!", Василий взвалил на правое плечо, словно бревно, длинное, тяжелое и неуклюжее ружье, сказал второму номеру:
- Ну, Николай Игнатович, пошли. Не отставайте только…
Идти было тяжело: глубокий снег напитался водой, стал рыхлым, ноги проваливались почти до колен, каждый шаг стоил огромных усилий. Не снег, а каша крутая. И ноша нелегкая. Ружье с каждым километром казалось все тяжелее и тяжелее. Гурин перебрасывал его с плеча на плечо и натрудил их так, что они горели, как обожженные. И сам был весь мокрый, будто только из парной вышел. Сначала он надеялся, что ношу эту они будут делить пополам со вторым номером, но потом ему пришлось от этой мысли отказаться. Уже на первых километрах Родич отстал от Гурина, и он вынужден был подождать его.
- Вы не отставайте, пожалуйста, - попросил его Гурин. - Вдруг придется отбиваться, а вас нет…
- Та успею… - протянул тот спокойно. - А вы дуже шибко не бежите.
- Ну как же? Вон все уже где, - Василий пошел вперед. Некоторое время он слышал позади себя сопение Родича, но вскоре тот умолк. Оглянулся Василий - не видать напарника, опять остановился, стал поджидать.
- Николай Игнатович, вам тяжело?
- Та ни…
- Так не отставайте, пожалуйста. Ну в самом деле: вдруг сейчас пойдут танки, где я вас буду искать? А у меня в стволе один патрон. Дайте мне хоть пару еще.
Тот охотно развязал сумку, Гурин взял два патрона (не патроны, а целые снаряды!), положил в карман шинели.
- Пойдемте побыстрее, не отставайте, прошу вас.
- Та успею…
"Да, не повезло мне с напарником. Не только не помощник, а хоть самого бери на буксир", - сокрушался Гурин. Его медлительность, тягучее спокойствие, невозмутимость начинали раздражать Гурина. Но он сдерживался: старик, что с него возьмешь. "И все-таки совесть должен бы иметь, хотя бы немножко понес ружье, а я взял бы сумку с патронами… Самому взвалить на него ружье, что ли? А потом что? Он совсем отстанет…"
Оглянулся Гурин - не видать старика, пропал где-то. Ну что за человек! Ведь это сколько сил стоит Гурину по такой дороге - отстав, - потом снова догонять роту! Плюнул, пошел один: три патрона есть, на первый случай хватит. А там подбежит, не совсем же он чокнутый, чтобы оставить товарища без патронов?
Шли всю ночь. И не просто шли, а почти бежали: надо было догнать немцев, не дать им закрепиться на новых вот таких высотках, которые стоят потом стольких жизней.
На рассвете немцы обстреляли роту, и они остановились, залегли. Напоролись на немецкую оборону, но атаковать ее с ходу ночью не решились, приказали окопаться. Гурин сбросил с себя всю амуницию, расчистил площадку от снега и принялся долбить мерзлую землю, поглядывая, не идет ли его напарник. Вдруг заблудился где в ночи, сбился с дороги - еще отвечать за него придется.
Грунт был как камень, даже искры летели из-под лопаты, тут бы лом нужен, а не эта малая саперная. Но где его взять, тот лом, а окоп нужен, вот вот рассветет, без окопа немцы быстро отправят в "могилевскую".
Наконец приплелся и напарник Гурина. Увидел того за работой, стал в сторонке, отвернулся спиной к ветру и будто уснул: стоит, качаясь. "Спит стоя? Ах ты ж паразит такой!" - рассердился на него Гурин.
- Николай Игнатович, а вы почему не окапываетесь?
- У мене лопаты нема.
- Так пойдите и найдите! - приказным тоном сказал ему Гурин. - Там же есть где-то лопаты. Идите!
Потек гуринский помощник куда-то, и долго не было, наконец пришел, остановился вдали:
- Ниде нема… Уси сами копають.
- Какой же вы солдат? Стащили бы…
- А на шо?.. Все одно - скоро пойдем дальше.
И тут, как нарочно, прибежал какой-то офицер, не Кривцов, а другой, незнакомый.
- На сто метров вперед, только тихо, без шума.
- Ну, шо я говорив? - невозмутимо и тягуче сказал Родич.
Собрал Гурин свои шмотки в охапку, подхватил ружье за рукоятку, побежал. На новом месте начал с нуля. Только теперь уже наметил окоп поменьше - земля тяжелая. Да и немцы поближе стали, постреливают.
Долбит мерзлую землю, вспотел даже, шинель сбросил. Поглядывает на восток - чувствует, не успеть ему до рассвета отрыть настоящий окоп, поэтому он долбит круглую яму, чтобы только пролезть в нее, а там, в глубине, когда пройдет слой мерзлоты и достанет мягкий грунт, там он расширит свое убежище.
А Родич, напарник его, стоит, дрожит весь: сырой ветер пронизывает его насквозь. Это Гурину жарко - работает, да и то вертится: то одним боком к ветру повернется, то другим.
- Ну, что же вы, так и будете стоять? Совести у вас нет… Помогите хоть мне, - не выдерживает Гурин.
- А на шо?
- Как "на шо"? День настанет, куда вы денетесь? Вы думаете, я на двоих копаю? Возьмите лопату - хоть согреетесь.
- Та… не надо, - великодушно отказывается Родич.
- Ах ты ж… твою мать. - И Гурин впервые выругался при старших. - И где ты родился такой? Какая земля таких чудаков рожает?
- Я с Донбассу, - проговорил тот невозмутимо, спокойно.
- Врешь, у нас нет таких!
- А из-под Мариуполя.
- И там таких нет. Берите лопату!
- Не хочу…
И вдруг - вой мины. Одна, другая, все ближе, ближе к ним. Гурин присел в свою яму - она уже по колено была, а Родич заметался к одному окопу, к другому, упал на Гурина, головой уткнулся и буравит его, хочет залезть на самое дно. "Ах ты паразит такой!" - взъярился Василий.
Налет был короткий - тут же прекратился, и Гурин вытолкнул своего напарника из окопа.
- Все, хватит. Ну как?
Родич молчал, отряхивался.
По цепи передали команду: "Вперед!" Противник оставил передние траншеи, надо их занять.
- Я ж говорив: все одно бросим окопы, на шо их и копать… - сказал Родич.
- Пошел ты, - огрызнулся на него Гурин и побежал вслед за ротой.
А рассвет все сильнее, уже далеко видно, а немцы, наверное, только и ждали этого - стали поливать из пулеметов.
В несколько перебежек Гурин добрался до траншеи и прыгнул в нее. Траншея оказалась залита водой - зловредные немцы обязательно какую-нибудь пакость устроят. А может, они и бросили эти траншеи потому, что их залило? Как бы там ни было, а делать что-то надо: в воде долго не простоишь. Гурин быстро отцепил лопату и принялся долбить в стенах повыше воды уступы. Выдолбил, уперся в них ногами, раскорячился на всю ширину траншеи, согнулся, чтобы голова не маячила над бруствером, стоит. Но ведь и в такой позе долго не простоишь, а тем более - не навоюешь. Надо придумать что-то понадежнее, соорудить опору для ног покрепче. И он снова начинает долбить стены, стесывать с них землю. Земля сыплется вниз, в воду - растет бугорок под ногами. Еще несколько усилий - и вот уже настоящая плотника поднялась над водой. Встал на нее Гурин - хорошо, прочно. Траншея, правда, стала мельче, но это ничего, зато сухо и твердь под ногами, и руки свободны на случай немецкой атаки.
Пока Гурин мостил себе гнездо, прибежал Родич. Плюхнулся, не глядя, в воду - так и остался стоять, как цапля посреди болота.
Гурин не выдержал, протянул ему лопату:
- Возьмите, нагребите себе под ноги земли.
- Не надо… - отмахнулся тот.
Посмотрел на него Гурин, вода почти до колен, а он ведь в ботинках и в обмотках.
- Простудитесь.
- Нехай… Скоро все одно в наступление.
"Странный тип", - подумал Гурин и стал оборудовать себе позицию для стрельбы. Впереди было ровное поле, залитое талой водой. Она поблескивала под лучами восходящего солнца, и казалось, будто впереди не поле, а глубокое озеро.
Василий пристроил свое ружье, прицелился в одну сторону, в другую, остался доволен: справа пойдут танки - ему все видно и бить удобно, и слева - тоже.
А солдаты все накапливались в траншее: бежали, прыгали, не обращая внимания на воду, потом ругались, кляли немцев.
Один прибежал, увидел воду и забоялся прыгнуть в нее, заметался на бруствере. Ему кричат: "Прыгай! Прыгай быстрее!" А он мечется туда-сюда, ищет где посуше и вдруг: "Ой!.." - и ткнулся ничком в землю.
- Дотанцевался! - упрекнул его кто-то громко, и засмеялись все дружно, захохотали - смешной случай: воды солдат испугался, замешкался и поймал пулю…
- Приготовиться к атаке!
- Приготовиться к атаке! - побежало по цепи.
Гурин давно готов. Услышав команду, прильнул к ружью правым плечом, посмотрел еще раз через прицел; танки пойдут в контратаку - надо будет успеть ударить по ним.
- Вперед!
- Впе-е-ре-ед!
Это "Вперед!", как он понимал, к нему пока не относилось: он должен быть готовым к отражению танков. Пошла пехота, побежали по воде, брызги из-под ног взлетают, сверкают на солнце веселой радугой. Ожили немецкие пулеметы. Присмотрелся Гурин и заметил, что один сидит прямо напротив него и оттуда строчит по наступающей цепи. "Ну-ка, что, если ударить по нему? Танков все равно пока не видно…" - подумал Гурин, прижимая ружье покрепче к плечу, Прицелился, нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, но Гурин ничего не слышал - все внимание его было сосредоточено на цели: попал ли? Обрадовался: кажется, именно там, куда он и целил, взметнулся фонтанчик земли. Если не попал, то напугал фрица здорово: такая пуля - чуть ли не со снаряд величиной - шпокнулась рядом!.. Ободренный выстрелом, Гурин достал из кармана другой патрон, зарядил ружье…
- Вперед! - продолжал кричать командир роты. - Вперед! - раздалось почти рядом. - А вы почему сидите? - Гурин оглянулся на крик. Рядом стоял старший лейтенант с выпученными от ярости глазами, с пистолетом наголо и сыпал матюками. - Вперед! Кому сказано?
Гурин показал ему глазами на свое ружье: "Мол, у меня ПТР, что же я буду делать с ним в немецких траншеях? Там с ним не развернуться. Жду танки…"
- Впере-ед! Пристрелю!
- За мной! - кивнул Василий Родичу и выскочил из траншеи. Подхватил правой рукой за ручку ружье, побежал. А иначе как с ним бежать? Наперевес, как винтовку, не возьмешь.
Сделал одну перебежку, другую, упал прямо в воду, оглянулся, поискал своего напарника. Увидел: отстал тот, но продвигается. Подождал, предупредил:
- Не отставайте! - и рванулся дальше.
Пробежал, снова упал, поднялся, еще пробежал, еще, залег: пора оглянуться, не отстал ли его второй номер с патронами. Ищет глазами - не видать. Наконец увидел: бежит далеко позади и держит направление куда-то вправо.
- Родич! - закричал ему Гурин. - Ко мне! Ко мне!
Услышал ли тот призыв Гурина, нет ли… Скорее всего - нет: всюду стрельба, крики - разве услышишь? "Идиот ненормальный! Уродится такой на мою голову…" - выругался Гурин, вскочил и побежал дальше, вперед за наступающими. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как вдруг что-то дернуло его за левое плечо, дернуло резко, сильно, даже рвануло всего назад. И в тот же миг он почувствовал, что левая рука его онемела и, повиснув плетью, сделалась непослушной. Гурин не сразу сообразил, что его ранило. Лишь какое-то время спустя он почувствовал острую боль в плече и все понял. Уткнувшись головой в ружье, он лежал в воде и думал, что ему делать. С одной рукой он, конечно, не вояка… И тот, идиот, где-то затерялся… Хотел было поискать Родича, но пули не дали ему поднять головы, они роем носились вокруг, падали густым градом в воду, взвихривали ее многочисленными фонтанчиками. Попытался пошевелить левой рукой - не смог, будто ее и не было вовсе. Только плечо отозвалось острой болью. Гурин схватил ружье и побежал обратно в траншею.
- Почему возвратился? Пристрелю! - закричал на него Кривцов, тыча пистолетом чуть ли не в лицо.
- Меня ранило… - сказал Гурин.
- "Ранило", - передразнил тот недовольно. - А где второй номер?
- А я знаю? Дали мудака какого-то, и нянчись с ним… - У Гурина закружилась голова, замутило, он обессиленно привалился к стене.
- Санитара сюда! - крикнул Кривцов, а сам подался куда-то по траншее.
Прибежала санитарка - курносенькая девчушка, две белые косички из-под шапки свисали на спину поверх серой шинели. Она быстро и умело раздела Гурина, вспорола рукав гимнастерки и принялась перевязывать, приговаривая ласковые слова, будто родная мать:
- Крепись, родненький, крепись… О, как тебе повезло, миленький!.. Еще бы немного, и прямо в сердце… Пулей навылет. Ну ничего, ничего… Все будет хорошо.
Забинтовав, она сделала петлю, набросила ему на шею и сунула в нее осторожно его руку.
- Ну вот… - она мягко набросила ему на плечо шинель. - Посиди. А если можешь, иди в санбат. Вот этой траншеей до поворота, а там - ходом сообщения… Как, родненький?..
- Пойду… - решил Василий.
- Иди, миленький…
У хода сообщения уже сидело несколько человек раненых. Тут распоряжался какой-то бойкий пожилой ефрейтор. Назначил старшего, рассказал, где расположен санбат, и отправил первую команду.
В санбате, когда Гурину уже сделали противостолбнячный укол, обработали рану и сестра бинтовала его плечо, заводя конец бинта под мышки, он вдруг услышал тягучий, нудный, так опротивевший ему за эти неполные сутки голос:
- Доктор… а я… буду жив?..
Гурин оглянулся и увидел своего напарника - его несли куда-то на носилках, а он все скулил:
- Доктор… а я… буду жив?..
У Гурина все еще кипела на него злость, и он сквозь зубы процедил:
- Ах ты паразит! Он еще жизнь себе выпрашивает!.. Гнида…