К селу солдаты спускались прямо по целине. Сочная трава была скользкой, и они катились по ней, как по ледяной горке, - с гиком, хохотом, толкали друг друга, подставляли подножки, кувыркались. Старшина пытался утихомирить, но только рукой махнул и побежал вперед, чтобы внизу остановить эту озорную ораву.
С трудом угомонив, он терпеливо ждал, пока солдаты отряхивались, приводили себя в порядок. Старшина мял мягкую траву своими пыльными сапогами, приговаривал:
- Мальчишки!.. Ей-бо, мальчишки… - И уже построже прикрикнул: - Побыстрее, побыстрее!
- Не торопи, старшина… Ведь уже пришли… А там неизвестно - встанешь ли еще хоть раз в полный рост, - заметил кто-то из солдат. - Вон, слышишь, гремит?..
И все сразу притихли, улыбки послетали с лиц, прислушались - действительно, впереди где-то далеко-далеко погромыхивало глухо, словно землю толкли огромные паровые молоты. Знакомые звуки…
Узкой дорогой виноградника они вышли на улицу села. Лейтенант спросил у встречного солдата, где размещается пересыльный пункт, тот указал рукой на дом. Приведя строй в порядок, старшина повел солдат вслед за лейтенантом. Вошли в просторный двор, совсем не похожий на дворы наших деревень, остановились. Лейтенант пошел в дом, а старшина остался с солдатами.
- Смотри, - толкнул Бубнов Гурина. - Сразу видно - тыловик: новенькое обмундирование, чистенький весь.
Гурин взглянул, куда указывал Бубнов: на крыльце стоял офицер, картинно подбоченясь, выставив одну ногу вперед. Обмундирование на нем ладно пригнано, темно-зеленая гимнастерка и галифе отутюжены, хромовые сапоги зеркально блестели, голова в аккуратной фуражечке гордо запрокинута. Густые черные брови и чуть прищуренные против солнца глаза. И все это ему показалось очень знакомым.
- Лейтенант Исаев! - узнал Гурин своего командира и обрадованно бросился к нему. - Здравствуйте!
Исаев взглянул на Гурина, улыбнулся приветливо:
- Ох ты! Агитатор? Гурин? - Он подал ему руку. - Откуда, Жёра?
- Из госпиталя. А вы?
- Тоже.
- И куда?
- А куда?.. - В голосе его послышалось недовольство: наверное, это "куда?" его чем-то беспокоило.
Из канцелярии выскочил связной:
- Товарищ лейтенант, вас зовут.
- Слушаюсь, товарищ рядовой! - Исаев с серьезной миной козырнул связному. Тот сначала опешил, но, поняв шутку, улыбнулся. - Видал? - он ударил Гурина по плечу. - Ну, пока!.. Может, еще встретимся, - и он скрылся за дверью вслед за солдатом.
- Знакомый, что ли? - спросил Бубнов.
- Вместе воевали. Мой командир роты автоматчиков. Потом его ранило. Геройский мужик и весельчак.
- А на вид - такой чистенький, настоящий тыловик.
- Он и на фронте таким же был. Форсистый парень! Одессит. Наверное, дома побывал. Тут ведь рядом. Жаль, не спросил.
На крылечко вышел лейтенант Бородулин, объявил:
- Располагайтесь на траве, садитесь. Будут вызывать по одному. Старшина, вы останетесь с ними до конца. - Вскинул небрежно руку к фуражке, сказал, ни на кого не глядя: - До свидания… - И, сбежав с крылечка, пошел куда-то со двора навсегда: больше его Гурин никогда не видел…
Вызывали быстро. Спрашивали данные - возраст, образование и прочее, записывали и вручали каждому клочки бумажки с цифрами - 17,2 и разные другие. У Гурина было написано - 45.
Теперь они стали группироваться по номерам, справлялись, у кого какой номер, гадали, что они значат, и, не узнав, все равно радовались, если попадали двое-трое сдружившихся за это время под один номер.
- У тебя какой? - спросил у Гурина Бубнов.
- Сорок пятый. А у тебя?
- Тоже. - Он заглянул в гуринский квиток. - Какой сорок пятый? По-моему, у тебя УБ, а не 45.
- Ошибки не будет, что УБ, что 45, - сказал появившийся на крыльце маленький лейтенант в фуражке с большим козырьком. Он был горд и еле сдерживал улыбку, наверное, оттого, что знает тайну цифр. Чтобы сохранить серьезность на лице, он даже выпятил вперед губы, отчего был немного смешон в своей надменной позе. Просторная фуражка, надвинутая низко на брови, казалось, придавливала его к земле.
- А вот и еще один мой знакомец! - сказал Гурин Бубнову. - Этот узкоглазый наполеончик - лейтенант Максимов. - И он, напустив на себя серьезность, подошел к нему, козырнул: - Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
- Да. - Он вздернул головой, и вдруг узкие глазки его стали медленно разлипаться, лицо озарилось такой неподдельной радостной улыбкой, что Гурин невольно растрогался. - Гурин! - и он шагнул к нему, обнял, как брата родного. - Живой? А я вот все в запасном, - и он указал глазами на свою левую руку, которая, как и прежде, неловко держалась за ремень большим пальцем. - Куда тебя распределили? - Он выхватил из рук Гурина номерок, посмотрел и обрадованно похлопал его по плечу - Нормально! Я тебя возьму к себе во взвод. - Он вернул номерок и, радостный, быстро вскочив опять на крылечко, скрылся в проеме двери.
Минут через пять Максимов выбежал со списком в руках, крикнул:
- Команда сорок пятая, ко мне! - Сделав перекличку - всего набралось семнадцать человек, - лейтенант сошел с крыльца, встал руки по швам, скомандовал: -В колонну по два - становись! - и отошел в сторону. Солдаты выстроились. - Рравняйсь! Смирно! Шаго-ом марш! - и сам побежал вперед.
- Куда же вы нас ведете, товарищ лейтенант? - не выдержал Бубнов.
Лейтенант приотстал, пошел сбоку.
- Всё узнаете в свое время.
Возле канцелярии роты к ним вышел старший лейтенант - белобрысый, нос картошкой, глаза широко поставлены, в фуражке с матерчатым козырьком. Максимов кинулся было доложить по всей форме - одернул гимнастерку, вскинул руку к козырьку, но комроты остановил его жестом, стал внимательно смотреть на солдат. Одни в погонах, другие без погон, кто в ботинках и без обмоток или в обмотках, но небрежно завязанных, кто в сапогах, некоторые в пилотках, большинство в шапках.
Комроты остановил свой взгляд на Гурине, спросил у лейтенанта:
- А этот что, сержант?
- Нет.
- А почему с полевой сумкой? Ну хорошо. Веди в канцелярию, пусть оформляют.
- Придется тебе, брат, проститься с сумочкой, - шепнул Гурину Бубнов. - Зря ты ее не спрятал.
- Теперь уже поздно, - вздохнул Василий.
Когда в канцелярии всех их переписали и они снова оказались на улице, ожидая новых распоряжений, Бубнов принялся подтрунивать над Гуриным:
- Слушай, ух как пристально смотрел на твою сумку старшина! Так и думал, что ты выйдешь из канцелярии без нее.
- Да пусть… - сказал Гурин. - Хочешь, я тебе ее подарю?
- Ну зачем она мне? Что я, офицер?
- Все-таки чин - ефрейтор! Я вижу, эта сумка тебе глаза мозолит, - обиделся Гурин.
- О, завелся! С пол-оборота. Шуток не понимаешь?
Из канцелярии вышел связной, позвал:
- Который с планшеткой - зайди в канцелярию.
- Ну, что я говорил? А ты обижаешься.
В канцелярии старшина, плотный, широкоплечий, стриженный высокой стрижкой - "под бокс", спросил:
- Полевая сумка за вами числится?
- Нет.
- Она вам нужна?
Взвинченный насмешками ефрейтора, Гурин хмуро ответил:
- Да. - И для пущей важности добавил: - Для украшения я ее не носил бы.
Старшина взглянул на него, сказал писарю:
- Запиши. - И потом Гурину: - Хорошо. Идите.
Только он вышел на порог, Бубнов принялся за свое:
- Ты смотри: с полевой сумкой! Неужели не отобрал?
- Отстань.
Прямо от канцелярии лейтенант повел их в баню. Тут было холодно, скользко, пахло сыростью и хозяйственным мылом. Надо было самим натопить ее, наносить воды и нагреть. Лейтенант показал, где вода, где дрова, назначил Гурина старшим, а сам ушел.
В бане солдаты возились долго. Наверное, и до ночи не вылезли бы, если бы не пришел Максимов и не поторопил их на ужин.
А после ужина случилось совсем удивительное: лейтенант построил их и повел в клуб - в кино.
- Ребята, куда мы попали? - не переставал удивляться Бубнов. - А может, мы уже в раю? Кино? Я уже и забыл, что это такое…
Клуб размещался в немецком молитвенном доме. Здесь на высоком крыльце стоял толстенький, солидный майор с палочкой в руке. На плечах у него была плащ-накидка, так как к ночи похолодало и вроде собирался пойти дождь.
- Это замполит батальона, майор Кирьянов, - сказал лейтенант солдатам.
Пухленький круглолицый майор щурил хитро глаза, смотрел внимательно на пришедших, делал вид, будто увидел странную диковинку.
- А что это за лихая-штурмовая? - спросил он густым хрипловатым басом.
- Новички, товарищ майор, - доложил лейтенант. - Не успели обмундироваться.
- А-а-а, - прохрипел майор, не переставая хитро щуриться и улыбаться. - Ну, веди, веди, рассаживай.
Когда они расселись, у экрана, сшитого из белых простынь, снова появился майор.
- Ну как? - и он пытливо зашарил глазами по лицам новичков. - Будем учиться?
- Чему? - удивились они.
- Как чему? На младших командиров, на сержантов.
- Всю жизнь мечтал! - сказал Бубнов.
- Вот оно что! - протянул кто-то разочарованно.
- Гонять нас будут? - спросил третий.
- Куда гонять? - майор сделал наивное лицо.
- Перебежками, по-пластунски?..
- О-о, - пробасил майор. - Нет, у нас не гоняют, у нас - учат.
- И строевая тоже, наверное, есть?
- А как же! - обрадованно подтвердил майор. - И строевая есть!
- Конечно, ведь без строевой на фронте, как без патронов, - сказал Бубнов.
- А ты как думал? - майор посмотрел на Бубнова и погрозил ему палкой. - Шустер! - И уже ко всем: - Вижу, вы народ стреляный, из вас получатся хорошие младшие командиры. А сержанты армии вот как нужны, - он резанул ребром ладони себя по горлу. - Сержант - это, если хотите, самая главная личность на войне: он рядом с солдатом, он ведет его в бой. Поэтому самые большие потери мы несем в сержантском составе, - говорил майор уже сурово, без улыбки. - Вы попали в сержантскую кузницу, и мы сделаем из вас настоящих командиров: знающих, умеющих воевать! У нас хорошо! - Он снова улыбнулся. - Верно?
- Конечно: кино есть!
- Здесь, правда, одного не хватает, - майор, насколько мог, сощурил глаза, выждал паузу, прислушиваясь - не догадывается ли кто, о чем идет речь.
- Чего? - не выдержал Бубнов.
В ответ майор отставил руку в сторону, согнул ее кренделем, склонил к ней голову, будто у него "под крылышком" была маленькая девчонка, прошелся вдоль экрана.
Все засмеялись - уж больно точно и комично изобразил он влюбленную парочку.
- О, це було б добре! - воскликнул кто-то из украинцев.
- Ото ж и я кажу, - в тон ему проговорил майор и развел руками. - Этого у нас нет. Да солдату оно и не нужно. После войны своих подружек приласкаем. Верно? Ух, как приласкаем! - он даже глаза закрыл. - А пока будем учиться на командиров. Договорились?
- Договорились!
- Можно начинать, - махнул майор механику.
Свет погас, затрещал аппарат, на экране замельтешило, появилась надпись - "Сердца четырех", и полилась совсем мирная мелодия:
Все стало вокруг голубым и зеленым,
В ручьях зашумела, запела вода.
Вся жизнь потекла по весенним законам,
Теперь от любви не уйти никуда…
Через минуту солдаты уже были все во власти чарующей музыки и еще более чарующего мирного времени, где люди катаются на лодках, шутят, влюбляются, страдают, смеются, женятся - всё как в настоящей жизни, которая казалась им такой далекой и невозвратной…
Дня через два или через три Гурин снова встретил лейтенанта Исаева. Он вел группу солдат, видать, такого же, как и они, "сброда" - после госпиталей и батальона выздоравливающих. Остановил возле канцелярии, кто-то начал бузить, он прикрикнул строго, солдаты замерли.
- Предупреждаю: дисциплина во взводе должна быть железной! Без дисциплины разведчик - не разведчик. Всегда, в любой обстановке каждый помни, что ты разведчик, и веди себя соответственно: с достоинством, но без бахвальства и нахальства. Всегда будь смелым, находчивым, решительным. Всегда!
- И на свидании?
- Тем более.
Солдаты весело загудели, заулыбались, стали острить, но Исаев был невозмутим, опять пресек шум:
- Тихо! Некоторые думают: разведчик - это вольница, анархия - мать порядка. Чепуха! Это пижоны только так ведут себя, да и то в тылу, а на передовой они как мышки. Рразойдись! - и совсем мирно добавил: - Покурите пока.
Гурин подошел к Исаеву, поздоровался.
- А, агитатор Жёра! Привет! Ну, вот и встретились. Ты где?
- В первом взводе, на сержанта буду учиться. А вы?
- А я вот архаровцев этих должен уму-разуму учить, разведчиков из них делать.
- Разведчиков! Вот здорово! - И его так подмывало попросить лейтенанта, чтобы он взял и его к себе во взвод, так хотелось Гурину быть разведчиком, что даже в горле запершило. Но почему-то не решался попросить, оробел, боялся отказа. Подумал: "Наверное, туда все-таки отбирают особенных, как в летчики". Он смотрел на лейтенанта такими по-собачьи преданными глазами и ждал, что тот скажет ему: "Давай ко мне во взвод!" Но он не сказал так.
- Чего ж здорового? - бросил лейтенант недовольно. - Не нравится мне эта педагогическая деятельность, сбегу я, пожалуй, из этой богадельни. - И он направился в канцелярию.
А Гурин стоял и с грустью смотрел ему вслед, и было до слез обидно, что он не пригласил его к себе во взвод. Наверное, слишком был занят своей судьбой.
Учебный батальон
- Полчаса на утренний туалет и - строиться на завтрак. Раз-з-зойдись!
Лошадиным табуном кинулись солдаты врассыпную, наперегонки побежали к землянкам - за мылом, за полотенцами, в туалет, к умывальнику. А минуты летят, будто подстегнутые, - уже слышится команда:
- Первая рота, выходи строиться на завтрак!
И где-то, как эхо, откликается:
- Вторая рота, выходи строиться на завтрак!
- Третья рота!..
- Становись! Рр-авняйсь! Смиррно! Шаго-ом марш! - старшина вышагивает рядом. - Запевай!
Молчат солдаты, поглядывают друг на друга, улыбаются - такой команды они еще отродясь не слыхали.
- Запевай! - настойчивей требует Богаткин.
Потупясь, рота продолжает молчать.
- Ррота, на месте! Запевай!
- Да мы не умеем…
- Разговорчики в строю! Запевай! Бегом - марш! - Побежали, гремя котелками, мимо столовой, за пределы лагеря, куда-то в поле. - Рота, стой! Ну, будем петь? Вы что, ни одной песни не знаете? Смиррно! С места с песней - шагом марш!
Вспотел старшина, по всему видно: пока не добьется своего, не отстанет, и солдаты начинают друг друга увещевать:
- Ну запойте кто-нибудь!.. Кто умеет - запевайте.
И вот кто-то затянул:
Как-то Софушка упала,
Не могли понять…
Целой ротой поднимали,
Не могли поднять.
Несколько голосов подхватили припев:
Софушка!
София Павловна, София Павловна.
Где вы теперь?…
- Отставить! - закричал старшина. - Вы что?.. Другую.
- Коля, запой, - толкает Гурин Николая Хованского, своего нового дружка. Они с первого дня как-то хорошо сошлись. Хованский красивый парень: прямой нос, волосы белые, шелковистые, пилоточку носит набекрень - в самый бы раз до девочек. Аккуратист. Не обидчивый, добрый, но в обиду себя не даст. - Можешь же? - и Гурин по глазам видит, что он может запеть, но стесняется. - Давай, Коля, выручи роту.
- Запевай! - не унимается старшина.
- Неудобно, - говорит Хованский Гурину.
- Плюнь!
- Ну ладно, - и Хованский откашливается, затягивает: