Снова взлетела ракета и повисла как раз над ним. Явственно видны стали столбы, проволока между ними и человек на проволоке. Жутко смотреть: в мертвенно-голубом - мерцающем свете висит на проволоке человек. Гурин подошел к Зайцеву, спросил у него:
- Ты видишь, вон там что-то на проволоке висит?
- Да. То наш солдат, - сказал Зайцев. - Он там уже больше месяца, с тех пор, когда еще наши наступали. Пытались снять - немцы не даю: пристреляли, гады, его.
- Откуда ты все это знаешь?
- Комбат был тут, мы показали ему. Вот он нам и рассказал. Там под проволокой наших десятки лежат…
Прибежал связной от Максимова, сказал, чтобы Гурин послал людей за завтраком, а сам пришел к нему. Взяв по человеку от каждого отделения, Гурин отвел их на НП роты и, препоручив их старшине, побежал к Максимову.
Положив локти на бруствер, лейтенант всматривался через бинокль в немецкую оборону. Гурин подошел, встал рядом.
- А, комсомольский бог… - кивнул он, на секунду оторвавшись от бинокля.
- Какой там бог? Майор Кирьянов все за меня сработал. Звали?
Максимов молчал. И только когда ракета погасла, он, оторвав бинокль от глаз, опустился на дно траншеи, спросил:
- Ну как там, на твоем фланге?
- Тихо.
- "Тихо", - повторил он. - А настроение у людей?
- Нормальное.
- "Нормальное", - опять повторил.
Гурин насторожился: то ли он провинился в чем и лейтенант был недоволен, то ли лейтенанту начальство за что-то дало нахлобучку, и теперь Максимов хочет "разделить" с Гуриным этот груз.
- Что-нибудь случилось? - спросил Василий.
Лейтенант поманил его поближе к себе, сказал тихо:
- Утром предполагается наступление.
- А почему по секрету?
- Потому что это пока только слух такой.
- И мы пойдем в наступление? - удивился Гурин. - Что же это за наступление - солдат от солдата как телеграфные столбы друг от друга. В обороне и то жутко - такая разреженность.
- В том-то и дело, что пока никаких подробностей. Предполагается! А где, кто, как - пока неизвестно.
- Людей бы надо предупредить, - сказал Гурин.
- За этим и позвал. Пройди, проверь на всякий случай каждого - оружие, запас патронов, гранат.
Не успели они поговорить, как Максимова позвали к командиру роты.
- Ну вот… - сказал он. - Наверное, что-то выяснилось. Остаешься за меня. - Максимов одернул гимнастерку, отбросил назад на длинном ремешке планшетку и, пригнувшись, заторопился на НП роты.
Принесли завтрак.
- Это лейтенантов котелок. Куда его?
- Оставьте. Он сейчас придет.
- А ваш, товарищ старший сержант… Оставить? Вам на двоих с Зайцевым.
- Отнесите Зайцеву, пусть ест, не ждет.
Пригнув головы, ребята побежали по траншее, унося с собой теплый дух перловой каши с тушенкой. Гурин невольно глотнул слюну - раздразнили аппетит.
Вскоре пришел Максимов. Услышав запах каши, сказал весело:
- Ага! Уже завтрак принесли? Хорошо!
- Ну, что там? - нетерпеливо спросил Гурин.
- Точно, наступление, - бросил он будто между прочим и принялся открывать котелок. - Доставай ложку, поедим, потом соберем командиров отделений. Время еще есть. Пусть спокойно позавтракают. Доставай ложку, говорю, чего стоишь? Смотри сколько! Мне одному не съесть. Ну?..
- Мой паек там, у ребят… Потом поем.
- Барышня. Доставай ложку, не ломайся.
- Да нет… Я перед наступлением никогда не ем, - признался Гурин.
- Чего-о? - протянул удивленно лейтенант. - И ты, с предрассудками? А еще комсомолец!
- Нет, не предрассудок это. Просто боюсь, если в живот ранит. Говорят, что ранение в живот легче переносится на пустой желудок.
- Чепуха! - отрубил лейтенант. - Предрассудки. Кто это тебе сказал? А как же Суворов? Он всегда требовал, чтобы солдат сытым был. Ты, может, и курсантов этой своей премудрости учишь? - усмехнулся Максимов. - На голодный желудок много навоюешь! Еще одна новая теория! В живот, друг мой, если ранит - все равно не сладко, хоть ешь, хоть голодай.
- Да и бежать на голодный желудок легче, - стоял Гурин на своем.
- Куда бежать?
- Да хоть куда. В наступление, конечно. А то наешься и станешь, как боров, неповоротлив. Попыхтишь, попыхтишь и сразу запаришься.
- Ты что, сорокалетний старик, что ли?
- Все равно тяжело. Будешь, как майор Кирьянов.
- У майора легкое прострелено, потому он и дышит так тяжело, и хрипит.
- У него и легкое прострелено? - удивился Гурин. - А я думал, только нога повреждена.
Максимов принялся за кашу. Загребая ложкой густую "шрапнель", он всякий раз, прежде чем отправить кашу в рот, сбивал повыше на лоб большой козырек своей фуражки, который тут же снова спадал ему на глаза.
- Не хочешь, как хочешь, - проговорил он с набитым ртом. - Передай по цепи: командиров отделений ко мне.
И тут, фыркая, как всегда на излете, послышалась совсем рядом мина. Они моментально нырнули на дно траншеи, голова к голове, вжались в землю, и в тот же миг с сухим треском раздался удар. Их обдало землей, чесночным запахом тротила, а в ушах потек протяжный нудный звон. Выждав какое-то время, не повторится ли налет, они приподняли головы, стали отряхиваться. Лейтенант потянулся к котелку, - поднял его на уровень глаз, поморщился: котелок доверху был засыпан землей. Гурин невольно рассмеялся: с таким аппетитом Максимов ел кашу, похваливал, и вдруг все так неожиданно прекратилось.
- Смешно?.. Паразит, - выругался лейтенант. - Не дал доесть. Вот теперь и я буду налегке, - и он швырнул котелок за бруствер.
- Котелок-то не виноват, - сказал Гурин, давясь смехом.
- Ну, фриц! За все ответишь! - погрозил Максимов в сторону немецкой обороны. - Давай сзывай отделенных, - напомнил Максимов. Он вылез по грудь из траншеи, сорвал пучок травы, вытер им ложку, спрятал в полевую сумку.
Гурин не стал передавать приказание по цепи, побежал по траншее на свой фланг и каждого предупредил сам. Последним был Зайцев, он ждал Василия, не ел. Кивнул на котелок:
- Давай, помкомвзвода, а то я уже чуть тут не распорядился…
- Так ел бы! Мне и есть неохота…
- Ну вот. Нервничаешь? Наверное, что-то затевается?
- Затевается… - подтвердил Гурин. - Пошли к командиру взвода, оставь за себя кого-нибудь. Слушай, отложи мою долю каши в другой котелок, я лейтенанту отнесу.
- А ему что, не принесли? - удивился Зайцев.
- Принесли. Только немец землей разбавил, не дал ему поесть, - Гурин засмеялся. - Полон котелок навалил ему - миной шарахнул…
Зайцев щедро отложил в пустой котелок каши, и они пошли к Максимову. Возле него уже сидели трое отделенных, а сам он сосредоточенно вытирал травой внутренность своего котелка. "Пожалел все-таки котелок, - улыбнулся Гурин про себя, - ползал за ним, искал, наверное…" Максимов взглянул на Гурина, пояснил:
- Нельзя бросать. Вещь казенная. - Он захлопнул крышку. - Все собрались? Хорошо. Ну вот, товарищи командиры… Все, чему мы учились в виноградниках да на открытых холмах, наступило время применить на практике. Утром пойдем в наступление. - Он сделал паузу.
- Мы? В наступление? Такой горсточкой на таком расстоянии? - удивился Зайцев.
- Да, мы, - твердо сказал Максимов. - И прошу не перебивать. - Однако прерванную мысль свою не стал продолжать, а принялся отвечать Зайцеву: - Надо воевать не числом, а уменьем - это первое. А второе, мы вовсе не горстка. У нас каждый солдат стоит десяти, потому что он не просто солдат, а без пяти минут младший командир. Унтер-офицеры! И вообще: кто дал право обсуждать приказы? Безобразие, понимаете… - лейтенант насупил брови, сощурил узкие глазки, закрутил головой недовольно. - Продолжаю: наступление утром, на рассвете, после артподготовки. Сигнал к атаке - тройная красная ракета. Задача: выбить немцев из излучины, форсировать Днестр и далее преследовать противника вплоть до занятия Кишинева. Так что нам предстоят и уличные бои. Запаситесь гранатами и патронами. Наша полоса наступления… Даю ориентиры. Первое отделение: слева береза с оторванной верхушкой, далее - зеленый холмик, исключительно…
Максимов подробно, как на занятиях, втолковывал отделенным ориентиры и, когда кончил, поправив фуражку, спросил:
- Все ясно?
Сержанты молчали, - значит, ясно.
- Проходы в проволочном заграждении сделает артиллерия. Не бросайтесь кучей в один проход, рассредотачивайтесь. Если нет вопросов, - по местам.
Отделенные ушли, Гурин остался. Протянул взводному котелок.
- Что это? - набычился Максимов, будто ему предлагали бог весть что.
- Заправься немного.
- Да ты что? Голодный я, что ли?
- Ну как же…
- Я печенья пожевал.
- Возьми.
- Не… Ишь ты какой! Сам же убеждал, а теперь кормишь. Как это понимать?
- А разве убедил?
- Убедил не убедил, а занозу сомнения всадил, - улыбнулся он. - Так что, Вася, отдай кашу ребятам, если сам не хочешь. Иди, друг, на свой фланг. Будем живы, в Кишиневе рубанем.
Гурин хотел сказать "будем", но сдержался: на войне становишься суеверным, вспомнилось бабушкино "наперед не загадывай", и он промямлил:
- Ладно… Ну, я пошел?..
- Давай. Смотри там, помоги ребятам подняться.
- Поднимутся! - заверил Гурин комвзвода и пошел на свое место. В траншее чувствовалось оживление: никто не спал, каждый возился со своим снаряжением. Кто диски заряжал, кто прилаживал поудобнее на ремне гранаты. Харламов клацал затвором - гонял его туда-сюда, патроны выскакивали из казенника и падали на дно траншеи.
- Что, заедает?
- Да вроде нет, - отозвался он.
- А зачем же ты его терзаешь? Смотри, сколько патронов набросал. На хорошую очередь.
- Проверяю.
- Нервничаешь?
- Да вроде нет… Руки только почему-то потеют. Ладони. Вытираю, вытираю, а они все равно потеют.
- Нервничаешь. Ты не думай ничего такого… Все будет нормально.
- Нормально?
- Конечно. Тут главное - спокойствие. А точнее: взять себя в руки, не паниковать. И будет лучше. Поверь мне.
- Сам-то ты… Неужели спокоен?
- Подбери патроны, вытри и дозаряди диск. Держись, Харламыч!
Харламов скупо скривил рот, улыбнулся. Гурин пошел дальше. Зайцев у своей ячейки схватил его за рукав, остановил:
- Слушай, помкомвзвода!.. Слышь, что солдаты говорят? "Наши на Прут, а немец на Серет", - и выжидательно уставился на Гурина, затаив в глазах хитрую улыбку озорника-мальчишки. Сразу видно - спросил он это с каким-то подвохом.
- Ну и что? Правильно говорят, - сказал Гурин всерьез.
А Зайцев того и ждал: расхохотался, даже пилотку на затылок сбил, стал теребить свой ежик.
- Во, и ты, образованный, а не знаешь. Это же в Румынии река так называется - Серет. Вот это Днестр, - он чиркнул линию на стене траншеи, - потом будет Прут, а дальше уже эта самая… Понял, какая стратегия? Здорово?
- Здорово. Остряки. - Гуринское самолюбие немножко задело "образованный, а не знаешь". Действительно, не слышал он такого названия.
- А мне нравится. Сама география говорит за нас! - Зайцев поправил пилотку, посерьезнел. - Слушай… Но неужели они там, - кивнул он в сторону тыла, - всерьез думают наступать? Траншеи ж пустые… Или что-нибудь хитрят?
- Откуда я знаю. Может, хитрят, а может, действительно верят в нас. Им там виднее, у них все данные - и о противнике, и о соседях, и о нас с тобой.
- Данные… Другой раз ни черта не поймешь, что затевается. Думаешь, сплошная бестолковщина, гонят: "Вперед!" А потом выясняется, что можно было и без этого обойтись. А людей положили.
- Это тебе так кажется, что можно, ты же дальше своего взвода ничего не видишь. А может, это разведка боем, а может, отвлекающий маневр?.. Мало ли что.
- Это верно: солдату из своего окопа видно не много. Ну ладно, дождемся утра. Фриц что-то притих, чувствует, наверное, собака!
- Завтракают, паразиты, а может, тоже к чему-то готовятся. Наблюдение усиль.
- Да и так во все глаза смотрим.
Вскоре звезды стали одна за одной гаснуть, словно экономный хозяйственник выключал их, не дожидаясь рассвета. Небо на востоке посерело, а еще через какое-то время горизонт заголубел, потом облачка окрасились в розоватый цвет, тени исчезли - начинался день. Немцы неожиданно обрушили по нашим траншеям шквальный огонь, потом быстро перенесли его в глубину обороны и долго там толкли землю. "Не задумали ли они нас опередить с наступлением?" - подумал Гурин, отряхиваясь. Он осторожно выглянул - не прозевать бы их атаку. Но немцы в окопах вели себя спокойно, лишь кое-где постреливали пулеметы, словно забавлялись: пускали вверх дугообразные трассирующие очереди.
Артналет прекратился внезапно, наступила звенящая тишина. Пыль, дым, тротиловая гарь медленно плыли вдоль траншей, постепенно оседая и высветляя даль. Курсанты волновались и ждали нашей артподготовки, но ее не было. Может, отменили наступление?
Нет вот наконец грохнуло в нашем тылу, и в ту же минуту через траншеи, завывая на разные голоса, понеслись снаряды и мины. Гурин невольно втянул голову в плечи, присел, но тут же оправился от первого испуга - чего бояться, наши ведь бьют! - стал наблюдать за разрывами. Артиллерия била по немецкому переднему краю, по проволочному заграждению. Взлетали в воздух столбики, окутанные колючей спиралью, закачался на проволоке наш бедняга солдат. Уже весь передний край немцев был окутан пылью и дымом, а артиллерия все била и била, и снаряды с визгом проносились у самой головы, и от каждого такого визга Гурин невольно сжимался и вдавливался в землю. А они летят один за другим, один за другим - джю-у-у-и-и, джю-у-у-и-и, то слева, то справа, у самого виска, даже ветерок от них волосы на голове пошевеливает… Еще издали слышит Гурин нарастающий вой снаряда, и вот он уже вжикнул мимо, только трава на прямой пробор разошлась под его трассой, приникла к земле. Джю-у-у-и-и, джю-у-у-и-и… и разрывы - совсем рядом: рвут проволочное заграждение, осколки, как крупный дождь, сыплются в свои же траншеи.
Джю-у-у-и-и - и уже знают солдаты: этот пошел далеко, не зацепит, и потому не прячутся. Но вот вдруг появился какой-то звук необычный - похрюкивающий, будто летит, кувыркаясь, какая-то дура-болванка. Этот опасен, как бы рядом не плюхнулся… Свой, свой, а на дороге не стой, - юркнул Гурин в траншею, прижался к стене. Взрыв! Ох ты, еле перетянул через бруствер, разорвался на нейтралке. Куда же они там смотрят? Так и по своим можно лупануть.
Постепенно артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны, Гурин передал по цепи команду: "Приготовиться к атаке!" - и стал ждать сигнала. Но сигнала почему-то не было. Уже и канонада стихла. Нет, вот еще грохнуло, и еще один певун понесся к немцам. И был он какой-то запоздалый, кто-то пустил его, наверное, просто так, чтобы не оставался в стволе, пустил далеко, даже разрыв от него затерялся в общем гуле. И затихло. А сигнала к атаке все еще не было. Что-то непонятное творилось…
Только слева и справа все еще продолжала работать наша артиллерия. Особенно слева - оттуда доносился обвальный грохот, словно рушились гигантские горы. Не выдержал, к Гурину прибежал Зайцев.
- Ну что? Хитрят! Я же говорил: хитрят. Вон где наступление - слышишь, грохочет! А тут… Разве это артналет? Так, для отвода глаз. - И вдруг он заорал: - Смотри, смотри - фрицы драпают! - Он сбил на затылок пилотку и выпустил длинную очередь по немецким траншеям.
Действительно, немцы выскакивали из окопов и во весь рост бежали к себе в тыл. Из наших траншей открылась беспорядочная стрельба, послышалось какое-то улюлюканье, шум, крики.
- Драпают, гады! - Зайцев бесился, терзал пилотку на голове. - Ну где же сигнал к атаке?
Гурин увидел немца с пулеметом на плече, дал по нему очередь. Тот бросил пулемет, но сам не упал, побежал, согнувшись и петляя между кустами.
И тут наконец шпокнуло справа, словно разорвался резиновый шарик, взвилась в небо, оставляя белый след, ракета, вверху распалась на три красных огонька.
- Вперед! В атаку! Ура!
Курсанты высыпали из траншеи, ринулись к немецким окопам. У проволочного заграждения замешкались: проходов настоящих не было, разорванная проволока цеплялась за обмундирование, рвала в клочья. Впопыхах Гурин наткнулся как раз на солдата, который висел на заграждении, увидел голый череп в каске, отпрянул в испуге назад, рванулся вправо и вскочил в спираль Бруно. Схватила она когтистыми лапами за брюки в нескольких местах, он нагнулся, чтобы отцепить себя, и зацепился локтем. Оглянулся - не он один барахтается в проволоке, бьют ребята по ней прикладами, пытаются вырваться.
- Вперед! Вперед! - донесся уже охрипший голос Максимова. - Шинели!.. Шинелями накрывайте проволоку! - Подбежал к Гурину. - Вася, что же ты?.. - и он протянул ему руку, поволок назад, как из топкого болота, отцепил потянувшуюся проволоку. - Смотри под ноги. Шинелью накрой, если что. Вперед! - закричал он и подался снова на правый фланг. Длинная планшетка путалась у него между ног, он отбрасывал ее левой рукой назад, а правой придерживал на груди автомат и кричал без устали: - Вперед!
Гурин огляделся, увидел рядом разрыв в заграждении, побежал через него, догнал Зайцева, пошли рядом, тяжело дыша, слова сказать не могут, только переглядываются. Торопятся, даже не замечают - то ли виноградником идут, то ли кусты какого-то лозняка хлещут ветками по лицу. Через немецкие траншеи перепрыгнули - и дальше, дальше, пока не стреляют. А немцы будто подслушали, начали минометный обстрел.
- Броском вперед! - скомандовал Гурин.
Зайцев подхватил команду, передал дальше.
И, не оглядываясь, сами рванулись что есть духу поближе к противнику - там спасение от минометного огня. А противник, похоже, быстрее их бежит - не видно его: то ли ушел далеко вперед, то ли засел и ждет в запасных окопах. Только зачем же ему было оставлять первые, так хорошо насиженные траншеи, зачем убегать, когда курсанты еще и голоса не подавали? Наверное, их прижали с флангов…
Минометный огонь быстро прекратился, и до самого берега курсантов уже никто ни разу не обстрелял. Но не успели они выскочить к воде, как с противоположного высокого берега ударили пулеметы. Батальон залег, курсанты стали зарываться в песок, прятаться за кусты.
- Почему остановились? Кто приказал окапываться? - голос командира роты Коваленкова на пределе, сам в ярости - никогда таким его не видели. - Форсировать немедленно!
- Не на чем, товарищ капитан.
- А ты, Гурин, думал, немцы тебе тут переправу приготовили? Где Максимов?
- На правом фланге…
- Где пулеметы? Почему пулеметы молчат? Сейчас же выдвинуть вперед пулеметы и заткнуть немцам глотку. И - переправляться немедленно! Вон немецкие блиндажи, разбирайте их, вяжите плоты, на бревнах вплавь! Испугались воды! Живо!
- Зайцев! - крикнул Гурин. - Слышал? Давай пулемет вперед, а остальных - разбирать блиндажи! - и сам от куста к кусту побежал во второе отделение, отдал такое же приказание, потом в третье. Но тут Максимов уже опередил его, кричал визгливо:
- Разлеглись, понимаете! Кто приказал? Бревна, тащите бревна!