Сильные духом (в сокращении) - Роберт Дейли 5 стр.


- В Англии у забора нашего интерната вечно торчали мальчишки. Одному я назначала свидания. Мы убегали на пляж, забирались на вышку спасателей и целовались.

Снова наступила пауза, на этот раз она длилась еще дольше, тишину нарушали лишь вздохи да шорох одеял.

- Ты с ним целовалась, как со мной?

- Нет. Это были совсем невинные поцелуи. Мы не разжимали губ.

- Мне нравится тебя целовать. - Никогда прежде он не был так близок с девушкой, как сейчас.

Но в нем - в них обоих - просыпались новые желания. Очень скоро одних поцелуев стало уже недостаточно.

- Тебе не жарко в этих свитерах?

- Немного.

- Так сними их.

- Ладно, сниму один, - сказала Рашель. - Здесь и вправду довольно жарко, - объяснила она.

Впрочем, она не возразила, когда его рука скользнула под оставшийся свитер. Дейви нащупал ее ребра, такие же крепкие, как у него, но потом его рука ощутила нечто невероятно мягкое и невероятно гладкое, совершенно не похожее на его мускулистую грудь. К его изумлению, Рашель негромко застонала и прижалась к нему.

- Сними этот свитер тоже.

- Нет.

- Почему?

Она ничего не ответила. Теперь они уже не сидели, а, крепко обнявшись, лежали на узкой для двоих кровати, бормотали друг другу нежные слова. Дейви закрыл глаза и тут же ему в голову пришла поразившая его мысль. Вопреки всему, что вот уже год твердили ему его старшие товарищи, научиться летать и убивать немцев еще недостаточно, чтобы стать мужчиной. В жизни есть многое другое. Например, любовь женщины. Это была важная мысль, только слишком сложная. Сейчас он не мог додумать ее до конца, но ничего, как-нибудь потом. И он уснул.

Лежа в его объятиях, Рашель испытывала приятное умиротворение. Вскоре она увидела, что он спит, и даже обрадовалась - желание, которое в них вспыхнуло, было ей внове, и неизвестно, как долго она смогла бы сдерживать порывы Дейви, да и свои тоже. Ей казалось, она никогда прежде не была такой счастливой. Осторожно поцеловав его нос и глаза, она решила, что надо встать, пойти надеть ночную рубашку и лечь. Вот только еще чуть-чуть побудет с ним, просто полежит, глядя на него. Она сама не заметила, как ее сморил сон.

Утром они проснулись одновременно. Обнаружив, что спала рядом с Дейви, Рашель смутилась.

- Извини. Я не собиралась проводить с тобой всю ночь.

Прежде чем Дейви успел ее остановить, она уже встала и натянула на себя второй свитер.

- Ты, наверное, спал со многими девушками.

- Но не целую ночь.

Его ответ ей понравился.

- Значит, со мной было в первый раз?

- Да.

- Но у тебя с ними было… ну, ты понимаешь.

- Конечно.

- И со сколькими ты занимался любовью?

- Я скажу тебе после того, как мы с тобой это сделаем.

Рашель рассмеялась:

- В таком случае я никогда этого не узнаю.

Она умылась на кухне и вытерлась посудным полотенцем. А когда стала готовить завтрак, неожиданно запела.

Одного за другим арестованных оформляли, заполняя необходимые бумаги, и при этом зачитывали лагерные правила. Даже мелкая провинность наказывалась восемью днями карцера - один день без еды и питья, затем три дня на хлебе и воде. Четыре раза в день перекличка на плацу, за опоздание - карцер. То же самое за передвижения или разговоры во время переклички.

Лагерь был поделен на три сектора, отгороженных один от другого рвами и колючей проволокой. Сектор А предназначался для совершивших преступление иностранцев, сектор Б - для политзаключенных, прежде всего коммунистов, а сектор В - для всех остальных. На самом деле в секторе А в основном содержались беженцы, виновные в том, что не имели документов; как правило, это были евреи. Преступники сидели в обычных городских тюрьмах.

Пастора Фавера, Анрио и Вернье определили в сектор Б. Они вошли в указанный им барак. Вместо кроватей там были устроены двухэтажные кары, тянувшиеся во всю длину по обе стороны от узкого прохода. В торцевых стенах - окна без стекол. В таких условиях обитателям лагеря предстояло провести долгую холодную зиму.

На одной из коек сидел истощенный одноногий мужчина.

- Я тут задал несколько вопросов, - сказал пастору Анрио. - Туалет здесь - выкопанная в земле канава. Вода есть, но нет мыла. Что касается питания…

Фавер рассмеялся:

- Не надо меня дразнить.

- На завтрак черный желудевый кофе.

- На обед, полагаю, дают бифштекс из вырезки, - пошутил Фавер.

- На обед и на ужин полагается похлебка с брюквой.

- Не люблю брюкву, - жалобно произнес Вернье.

- Похоже, нам предстоит посидеть на диете, - сказал Фавер. - Не волнуйтесь, не успеете оглянуться, как мы отсюда выйдем. - Он улыбнулся им притворно веселой улыбкой.

Рашель шла по запорошенному снегом городу. День был морозный и ясный. Перед "Приютом путешественника" она увидела два белых автобуса с красными крестами и крытый грузовик с опознавательными знаками германской армии. Она подошла поближе. Немецкие солдаты выводили из автобусов каких-то мужчин в больничных халатах, некоторых выносили на руках, а потом клали на носилки и заносили в гостиницу.

- Что здесь происходит? - спросила Рашель у одной из стоявших неподалеку женщин.

- Они реквизируют гостиницу. Теперь тут будут долечиваться их раненые.

У Рашели подкосились колени. Немцы могли арестовать ее и депортировать как еврейку. А если они явятся в дом к пастору, то обнаружат, что она виновна в куда более серьезном преступлении. Тогда ее расстреляют. И Дейви, наверное, тоже.

Она побежала домой и сообщила американцу, что в Ле-Линьоне разместился госпиталь оккупационных войск. Услышав эту новость, он сразу посерьезнел:

- Мне надо уходить. Я подвергаю тебя большой опасности. И весь ваш городок тоже.

- Но ты еще не можешь ходить.

- Все равно. Еще пару дней, и я отсюда уйду.

- Я не хочу, чтобы ты уходил, - сказала Рашель.

Глава шестая

Майору Тофту все-таки удалось пробиться в таинственный Норджби-Хаус на лондонской Бейкер-стрит. Снаружи это здание легко было принять за небольшой музей или богатый особняк. По короткому коридору Тофта провели в какую-то комнату и закрыли за ним дверь.

Минут через десять в комнату вошла женщина с желтым блокнотом в руках.

- Вы хотели со мной поговорить? - спросила она Тофта.

- Я точно не знаю, с кем мне нужно говорить. - На вид ей было лет тридцать пять, намного больше, чем ему. - Я даже не знаю, по адресу ли я обратился. Вы Вера Томпкинс?

- Да.

В учреждении, в которое проник Тофт, имели дело со множеством секретов. И это было британское учреждение, а не американское.

- Насколько я понимаю, мы находимся в штаб-квартире Управления специальных операций?

- Меня ждет работа, майор.

- Но я не видел никакой вывески при входе.

Мисс Томпкинс была в темном шерстяном платье с модными высокими плечами. Лучше бы на ней была форма - по нарукавным нашивкам он понял бы, в каком она звании.

- Мне сказали, вы руководите операциями по поддержке сил Сопротивления на оккупированной территории Франции.

- Что конкретно вас интересует?

- Вы сбрасываете им оружие, засылаете туда своих агентов и вывозите их назад.

- Кто вам это сказал?

- Друзья из американской разведки. Они должны были предупредить вас о моем приходе.

- Может, вам следовало обратиться к людям из "Сражающейся Франции"?

- Мне советовали поговорить с вами. Лично с вами.

Как объяснили Тофту, Вера Томпкинс была третьим человеком во французском отделе разведывательной организации, насчитывавшей тысячу четыреста сотрудников. Но стоящие над ней генерал и полковник выполняли в основном декоративные функции. Эта женщина имела во Франции больше агентов, радиопередатчиков и радистов, чем кто-либо еще.

- Так что же вам от нас нужно, майор?

- Одного из моих летчиков недавно сбили, и его самолет упал во Франции. Мне нужно знать, жив он или погиб.

Женщина нахмурилась:

- Вы должны меня понять. Я не имею права говорить вам, что входит в сферу нашей деятельности, а что нет.

- Вы можете ответить на мой вопрос?

- Нет.

- Но у вас есть возможность это узнать!

- Почему вы так решили?

- У вас имеются радисты по всей Франции.

- Это утверждение я оставлю без комментариев.

- Если к вам или к кому-то другому поступает подобная информация, вы сообщаете на базу сбитого летчика?

- Полагаю, это происходит по официальным каналам.

- Допустим, чисто теоретически, наш летчик приземлился во Франции. За ним пошлют самолет?

- У вашего товарища был шанс выжить?

- Трудно сказать. Но он очень крепкий парень.

- Как его зовут?

Она записала в блокнот имя и фамилию.

- И все-таки, - настаивал Тофт, - если пилота сбили над Францией, за ним посылают самолет или нет?

Женщина покачала головой:

- Над Францией сбивают слишком много наших летчиков.

- Как же они оттуда выбираются?

- Наверное, пешком через Испанию. Те, кто может.

- Но ведь во Францию постоянно летают самолеты.

- Они летают не по расписанию. Это не железная дорога.

- Предположим, у вас есть самолет и человек, готовый кого-то оттуда вывезти…

- К чему вы клоните?

- Ни к чему. Для начала постарайтесь, пожалуйста, выяснить, жив он или нет. Я оставлю вам свой телефон.

Она записала номер телефона. Тофт встал.

- Должна извиниться, майор, - сказала мисс Томпкинс. - Мне известно ваше имя. И я знаю, сколько сбитых самолетов на вашем счету. Я часто думаю, как людям, подобным вам, удается выжить. Теперь, когда мы познакомились, позвольте мне выразить вам свое восхищение.

Она поднялась со стула, открыла дверь и вышла.

Рашель разбудил громкий стук. Она несколько мгновений стояла, оцепенев, возле кровати, потом отыскала свои сабо и пошла в гостиную. На полпути вспомнила про распахнутые двери обеих спален и про две незаправленные постели, в одной из которых лежал раненый американский летчик.

- Сиди тихо, - прошептала она Дейви и закрыла дверь в его комнату.

Ранней гостьей оказалась Жизель Анрио, жена помощника пастора. Похоже, ее удивило, что в такое время Рашель еще спала - часы на камине показывали без четверти девять.

- Здесь ужасно холодно, - сказала мадам Анрио, осматриваясь по сторонам.

Рашель тоже окинула взглядом гостиную, но, к счастью, не обнаружила ничего, что могло бы выдать присутствие в доме постороннего.

- Сейчас разведу огонь.

Она сунула в кучку тлевших головешек немного щепок и положила сверху несколько поленьев. Огонь быстро разгорелся.

- Я пришла сообщить, что на завтрашнюю службу присылают другого пастора, - сказала мадам Анрио. - Он должен прибыть сегодня с двенадцатичасовым поездом, а может, и позже, если, конечно, поезда еще ходят. В последнее время на железную дорогу нельзя особенно полагаться.

Кроме того, продолжала она, звонила мадам Фавер, передавала привет. Она сейчас в Виши, пытается выяснить, по чьему приказу арестовали двух священнослужителей и директора школы. Получив ответ, она сразу же вернется домой.

Мадам Анрио говорила без остановки, и Рашели, чтобы поддерживать разговор, достаточно было лишь изредка кивать. Пастора, который сегодня приедет, зовут Пеллетье. В воскресенье после обеда он, скорее всего, вернется домой. Но сегодня, естественно, рассчитывает на ночлег в доме Фавера. Если Рашели неудобно оставаться наедине с незнакомым мужчиной, она может переночевать у мадам Анрио.

- Спасибо, ничего страшного, - сказала Рашель и тут же с тревогой подумала про Дейви. - Мне надо поддерживать огонь, чтобы дом не вымерз до приезда мадам Фавер.

Когда мадам Анрио наконец ушла, Рашель бросилась к Дейви, который с нетерпением ее ждал. Она объяснила, что ему придется со всеми своими вещами перебраться на чердак.

- На чердак?

- Он не должен знать, что ты здесь.

- Почему ему нельзя знать, что я здесь?

- Потому что он может донести, вот почему.

- Но он же протестант.

- Многие протестанты вступили в нацистскую партию.

- В Германии - да. Но ведь этот пастор француз.

- Многие французы сотрудничают с немцами. Те, кто уверен, что немцы победят, - добавила она. - Некоторые даже считают: оккупация пойдет Франции на пользу, немцы наведут в стране порядок. Тебе нельзя рисковать.

У него был такой подавленный вид, что она невольно смягчила тон, добавив:

- Как только он уедет, ты сможешь спуститься.

Дейви обнял ее, и она погладила его по щеке. В это время с улицы снова постучали.

Рашель тщательно прикрыла за собой дверь. Но это был всего-навсего Пьер Гликштейн. Он принес удостоверение личности и продовольственные карточки для летчика. Девушка проводила его в комнату американца.

- Их сделал для вас один мой знакомый. - Он не говорил по-английски, и Рашели пришлось переводить.

Дейви положил документы на тумбочку.

- Даже не знаю, - сказал он ей. - Если я ими воспользуюсь, я стану шпионом. Меня могут расстрелять.

- Что он говорит? - спросил Гликштейн.

- Он вас благодарит, - улыбнулась Рашель.

Пьер просиял:

- Теперь у него другое имя. По документам он был ранен и демобилизован из французской армии.

Судя по выражению лица американца, на него бумаги не произвели особого впечатления, зато девушка кивала, улыбалась и глядела на Пьера с уважением. Но тут он заметил, как эти двое смотрят друг на друга - словно безмолвно обмениваясь только им понятными посланиями.

- Скажите ему, над той фермой, где он упал, на днях летал немецкий самолет-разведчик.

Вдруг постучали в дверь, все трое испуганно переглянулись.

- Наверное, приехал пастор, который будет замещать Фавера на воскресной службе, - сказала Рашель, пытаясь успокоить и их, и себя. - Я схожу посмотрю.

Вскоре молодые люди услышали приближавшиеся шаги, дверь распахнулась, и на пороге показалась облегченно улыбающаяся Рашель. Следом за ней шел доктор Блюм.

- Возможно, сегодня швы снимать, - сказал он.

Выставив девушку и Пьера из комнаты, он осмотрел раны и действительно принялся снимать швы. Целиком уйдя в работу, врач приговаривал: "Хорошо, хорошо", довольный тем, что раны у Дейви заживают. Сменив повязки, он измерил пациенту давление - оно оказалось в норме - и температуру, которая тоже была нормальной.

- У молодых все так быстро заживает, - пробормотал Блюм на своем родном языке.

Вскоре он вышел в коридор, а вслед за ним в дверях спальни показался ковылявший на костылях Дейви.

- Спроси у него, сколько еще мне тут сидеть. - Он с нетерпением слушал, пока Рашель переводила его вопрос.

- Говорит, три недели как минимум.

Рашель не предложила гостям ни чаю, ни какого-нибудь другого угощения. Ей хотелось поскорее их выпроводить, чтобы Дейви успел спрятаться до появления пастора Пеллетье. В результате доктор Блюм почти сразу откланялся, а через несколько минут ушел и Пьер Гликштейн.

Пастор Пеллетье объявился лишь после полудня. Он привез с собой еду. Когда Рашель ее увидела, у нее потекли слюнки - два апельсина и запеченная в духовке курица. Пеллетье объяснил, что всегда берет что-нибудь поесть, если приходится ехать в чужой приход. В нынешние времена нельзя злоупотреблять гостеприимством. Но он, конечно, с ней поделится.

- Спасибо, - машинально ответила Рашель.

Ее сейчас волновало другое: что за человек этот пастор и насколько ему можно доверять.

Вечером Рашель ужинала вместе с гостем. От курицы она отказалась, сказав, что редко ест мясо, но апельсин взяла, потому что уже и не помнила, когда в последний раз видела эти фрукты. За столом пастор Пеллетье начал расспрашивать ее: кто она, откуда приехала и так далее. Рашель повторила свою обычную легенду, а когда он спросил про скрывавшихся в Ле-Линьоне евреев, ответила, что ничего о них не слышала.

После ужина Пеллетье, сидя у камина, немного поработал над проповедью. Рашель устроилась с книжкой поближе к огню, но не столько читала, сколько прислушивалась, не доносятся ли сверху какие-нибудь звуки. Наконец, пожелав девушке спокойной ночи, Пеллетье удалился в одну из детских спален.

По его ощущению температура на чердаке опустилась почти до нуля и продолжала падать.

Им кое-как удалось затащить сюда матрац. Затем они отнесли наверх одеяла, подушку, пару бутылок с водой, хлеб, немного сушеных фруктов и орехов, лампу, электрообогреватель, ведро и костыли. Рашель закинула на чердак и его парашют.

- Незачем ему валяться внизу. Если кто-нибудь его увидит… - Она бросила парашют на матрац. - Можешь подложить его под голову.

Они сидели на чердаке, держа люк открытым, чтобы услышать, когда придет пастор Пеллетье, и разговаривали. Когда Дейви попытался повалить ее на матрац, она воспротивилась - Пеллетье мог появиться в любую минуту, - но позволила ему несколько поцелуев. Ему их вполне хватило, чтобы воспламениться. В конце концов она была вынуждена его остановить. Когда он в очередной раз попробовал ее поцеловать, она прикрыла его губы рукой:

- Хватит, хватит. - Потом она сказала: - Мне надо тебе кое в чем признаться.

- И в чем же?

Пришло время покаяться в обмане. Она назовет ему свое настоящее имя, скажет, что она еврейка и родилась в Германии, повинится, что съела его шоколад… Вдохнув поглубже, Рашель спросила:

- Кто такая Нэнси? - Она решила начать с чего попроще.

- А что ты про нее знаешь?

- Я читала ее письмо, - ответила Рашель, отводя глаза. - Я знаю, это нехорошо. Мне очень стыдно.

Дейви рассмеялся:

- Прочла и прочла. Ничего страшного.

Его реакция придала ей смелости.

- Я съела твой шоколад.

Он опять засмеялся:

- В чем еще ты должна мне сознаться?

Ей хотелось рассказать ему правду о себе, но она никак не могла решиться.

- Так кто же такая эта Нэнси?

- Девушка, с которой я встречался. Даже подумывал на ней жениться. Она была очень подходящей партией.

- Подходящей?

- Наши родители дружили. Мы знали друг друга чуть ли не с детства. - Неужели это все, что их связывало? Только лишь то, что она ему "подходила"? В последнее время Дейви искал ответы на вопросы, над которыми раньше даже не задумывался. - В любом случае это было до того, как я встретил тебя.

- Почему встреча со мной должна что-то изменить?

- Никто не был мне так близок, как ты. - Это была еще одна новая истина, с которой он старался свыкнуться. - Теперь я больше не хочу жениться на Нэнси.

- На ком же ты тогда хочешь жениться? - спросила она нарочито беззаботным голосом.

- Не знаю… может быть, на тебе.

- На мне?

Ей было удивительно приятно это слышать, даже просто думать об этом. Но со свойственной ей рассудительностью Рашель сразу поняла, что это невозможно.

- Как ты можешь на мне жениться? Я останусь здесь, а ты будешь где-то далеко.

- Война когда-нибудь кончится, и я вернусь.

Может, он и вправду вернется. Все может быть - хоть это и казалось ей маловероятным.

Назад Дальше