- Не спорю, - ответил Головко. - Но меня удивляет, почему британское адмиралтейство выбрало столь неудачный маршрут? Почему на карте проложен курс на острова Ян-Майен, Медвежий и дальше, в горло Белого моря? Ведь несколько прошлых конвоев шли тем же самым курсом. Противник изучил эту трассу и, что называется, ее оседлал. У него там подводные лодки и даже имеются плавучие базы торпедоносной авиации. Учитывая опыт войны, британское адмиралтейство обязано было выбрать другой путь, ввести в заблуждение противника, заставить искать конвой, затрачивать на это время и боевые средства...
- Какое значение имеет маршрут, если наши транспорты пойдут в круговом охранении? - возражал Беван. - У нас сильная противовоздушная оборона. Кроме зениток вы увидите нечто новое, необычное - аэростаты заграждения и змеи... Смею вас уверить, немецкие летчики не захотят идти на верную смерть.
- Вы все же передайте мои соображения, - попросил Головко.
- Я это сделаю непременно, - пообещал Беван.
Головко предвидел, что этот разговор ничего не изменит, путь конвоя останется прежний. И все-таки считал нужным высказать свое мнение.
Разве можно не считаться с тем, что у норвежских берегов, в районе Тронхейма, укрываются линкор "Тирпиц", тяжелые крейсеры "Адмирал Шеер" и "Лютцов"? Видимо, неспроста немцы перебросили сюда самую сильную и боеспособную эскадру. Англичане слишком опытные морские волки, чтобы не понимать возможных последствий...
Подготовка к встрече конвоя развернулась давно. Корабли Беломорской флотилии протраливали горло Белого моря, проверяли фарватеры Двинского залива и Северной Двины. На аэродромах в боевой готовности стояли десятки самолетов, главным образом истребители. Как только выйдет конвой, придется непрерывно вести разведку с воздуха и передавать данные в британскую военную миссию. И крейсерские подводные лодки были развернуты на дальних позициях. В том числе задолго до прохождения конвоя ушла в море и лунинская К-21 - "катюша". Прощаясь с Луниным, командующий напомнил, что в норвежском фиорде стоит гроза гитлеровского флота - линкор "Тирпиц".
- С ним не так просто расправиться, - предупредил Головко. - Помните, англичане в Атлантике всадили в "Бисмарк" девять торпед, и то он держался на плаву. Пришлось добивать из орудий главного калибра. Но если удастся насолить "Тирпицу", вы уже сделаете огромное дело.
Конвой еще не вступил в операционную зону Северного флота, а в Полярный потоком шли тревожные радиограммы. По совершенно непонятной тогда причине корабли прикрытия повернули обратно в Англию, в результате беззащитные транспорты подвергаются непрерывным ударам торпедоносцев противника. Многие транспорты уже на дне. Уцелевшим британское командование приказало рассеяться. И они идут поодиночке куда глаза глядят, спасаясь от опасности. Почему британский эскорт повернул обратно? На этот вопрос трудно ответить, и не было времени на догадки. Требовались срочные меры для спасения уцелевших судов. И эти меры выработало командование Северного флота: все корабли, авиация, подводные лодки, находившиеся в море, были брошены на помощь транспортам.
Но впереди маячила еще большая угроза: на перехват конвоя спешила немецкая эскадра - линкор "Тирпиц", тяжелые крейсеры "Адмирал Шеер", "Лютцов" в сопровождении эсминцев. Вот тут-то и получил радиограмму Лунин: идти навстречу эскадре, решительно ее атаковать!..
...Он стоял на мостике в своей темно-зеленой куртке на меху и старенькой черной кожаной ушанке, которую моряки называли шапкой-счастливкой.
Несмотря на опасность, лодка большую часть времени находилась в надводном положении: под водой быстро расходуется электроэнергия, иссякают запасы воздуха, и может случиться, что в нужный момент ни того, ни другого не окажется.
Атаковать "Тирпиц"! Эта мысль завладела на лодке всеми. Чуткий слух командира улавливает донесения акустика, корабль совершает маневр за маневром, прорываясь внутрь эскадры. В перископ замечен вражеский эскадренный миноносец, за ним второй, а там дальше за эсминцами верхушки мачт больших кораблей. Лунин, хорошо изучивший их по фотографиям, рисункам, узнает головной корабль - крейсер "Адмирал Шеер", а вслед за ним еще более внушительная крепость - линкор "Тирпиц". Вот он идет, широко рассекая воду, а рядом с ним вьются корабли охранения. Целая армада надвигается на подводную лодку.
Все готово для атаки. Только бы не обнаружили! Только бы не засекли! Подводный корабль занял удобную позицию, сейчас он атакует, но... эскадра неожиданно делает поворот влево, и опять следуют команды, опять нужно маневрировать, прежде чем выйти в атаку. И неотвязно сверлит сознание мысль, что там наверху чутко и настороженно прослушивают лодку. Там ее ищут самолеты, за ней охотятся быстроходные катера. Небольшая ошибка или даже чистая случайность - и лодку забросают глубинными бомбами. Тогда на карту будет поставлена судьба конвоя, судьба многих транспортов с грузами для наших войск.
Но вот маневр, кажется, удался. Снова в поле зрения мачты линкора и взвившиеся сигнальные флаги. Только бы снова не повернул, тогда все полетит к черту. Лодка не успеет выйти в нужную точку и выпустить торпеды.
Так оно и есть. Опять корабли поворачивают. Но это не сорок первый год. За спиной бесценный опыт, умение быстро маневрировать и, выйдя на боевой курс, безошибочно атаковать противника.
Вот и сейчас Лунин занимает новую позицию. Идет неторопливая игра со смертью. Игра, в которой - охотник и дичь в любую минуту могут поменяться местами.
Лодка снова заняла исходное положение для атаки. Акустик непрерывно докладывает пеленг на линкор. Из центрального поста к торпедным аппаратам поступает команда "Аппараты, пли!". Корпус лодки дрожит от выстрела двух торпед. Взрыв! Второй взрыв! "Теперь только бы уйти..."
Так был атакован линкор "Тирпиц". Он лег на обратный курс, и вся эскадра ушла вместе с ним, отказавшись от нападения на конвой.
Запали в память слова, сказанные однажды Луниным: "Подводники совершают коллективный подвиг. У нас или все побеждают, или все погибают". В этой связи я вспоминаю малоизвестный поход, который, кажется, подтвердил справедливость суждений Николая Александровича.
После "Тирпица" было долгое и трудное плавание. Лодка находилась совсем близко от берегов противника. Даже не требовалось бинокля - простым глазом можно было рассмотреть довольно большой отрезок побережья.
Лунин после успешного потопления транспорта принял решение прорваться в базу противника, но прежде, не торопясь, изучал обстановку, подходы к гавани, береговые сигнальные посты, режим движения судов...
Ранним утром, когда первые лучи солнца еще не разорвали тяжелый и влажный туман, на корабле заканчивали последние приготовления.
Лунин стоял на мостике внешне спокойный, стараясь скрыть от других волнение, которое всегда бывает у человека, принявшего смелое решение, а стало быть, и ответственность за всевозможные последствия.
Он хорошо знал свою команду и не сомневался, что, как бы трудно ни пришлось, люди не подведут. И все же сейчас особенно пристально вглядывался в сосредоточенные лица моряков, готовивших лодку к погружению, словно выверяя силы каждого из них. Вот совсем молодой, почти мальчик, недавно зачислен в экипаж, и этот поход - боевое крещение юноши. Он наклонился над перископом, усердно протирая до блеска зеркальное стекло, которое после погружения станет единственным глазом лодки.
Лунин смотрел на ершистые светлые волосы, выбивавшиеся из-под черной пилотки, и невольно думал о своей семье.
Усилием воли Лунин стряхнул с себя воспоминание, тревожащее и мешающее обычному размеренному ходу его мыслей.
- Товарищ Харитонов, как у вас дела? - спросил Лунин.
- Мое заведование в полном порядке, товарищ командир.
- А как настроение?
- Настроение тоже в порядке, товарищ командир, - улыбаясь, проговорил молодой моряк.
Через несколько минут Лунин скомандовал погружение. Глухо зашумела вода, заработали электромоторы, и лодка начала уходить под воду.
Все было хорошо. Прошли несколько миль. И вдруг донесение: "В пятом отсеке нарушились контакты, кабель расплавился, случилось короткое замыкание на электроподстанции. Пожар!.." Ничего другого не оставалось, как срочно всплыть.
Пламя, заключенное в металлических стенах, металось как живое, уклоняясь от направленных на него струй пены из огнетушителей. Оно шипело и исчезало от недостатка кислорода в одном месте, но появлялось в другом и ползло дальше. В багровых отсветах, как быстрые тени, двигались фигуры в особых костюмах и масках...
Лунин, находившийся в центральном посту, понимал, с какой предательской быстротой распространяется пожар и какая угроза нависла над экипажем. Резко повернулся к инженер-механику Браману и, показывая рукой в сторону горящего отсека, спросил:
- Сколько у нас там народу?
- Семь человек, - ответил Браман.
Сбрасывая с себя оцепенение, он скомандовал: "Герметизировать горящий отсек!". Металлические клинкеты плотно прихватили водонепроницаемые переборки и закрыли их наглухо.
Сразу стало тихо. Жизнь на подводной лодке шла своим чередом для всех, кроме тех семи, оставшихся за горящим отсеком.
Лунин смотрел на показания приборов. В переговорной трубе что-то зашумело, и затем донесся молодой спокойный голос одного из оставшихся по ту сторону отсека:
- Товарищ командир! Докладывает краснофлотец Харитонов. Мы живы. За нас не беспокойтесь!
Положение с каждой минутой осложнялось. Лодка потеряла ход и легла в дрейф.
Лунин отдает приказания одно за другим, и прежде всего привести в готовность артиллерию. Он понимает, что если в надводном положении лодку обнаружат самолеты или корабли противника, тогда придется вступить в бой. Вызывает на мостик шифровальщика и приказывает:
- Быстро записывай!
Лунин диктует шифровки.
Первая: "Возник пожар, потерял ход".
Вторая: "Веду артиллерийский бой".
Третья: "Погибаю, но не сдаюсь".
- Зашифруй и держи наготове! По моему приказанию будешь передавать в базу.
Шифровальщик захлопнул книгу и поспешил на свой пост.
Борьба за жизнь корабля продолжается, но никакие меры не помогают. В закупоренном отсеке огонь. На мостик поступают тревожные донесения: накаляются переборки.
Лунин смотрит на приборы: ртутный столбик термометра достиг цифры 70. Семьдесят градусов. А выше подволока, "на втором этаже", - бак с соляром. Велика опасность... Лунин решает открыть отсек и продолжить борьбу с огнем. Знающий и находчивый инженер-механик Владимир Юльевич Браман, не раз побывавший в разных переделках, и мичман Сбоев торопливо натягивают маски, костюмы.
Переборка открыта. Густой черный дым валит наружу. Двое бросаются в огонь.
Минута, две, три... Их нет. И тогда в огонь идет следующая группа моряков. Они выносят потерявших сознание друзей и возвращаются обратно, им удается сбить пламя огнетушителями. Пожар постепенно затихает. Лодка спасена. Спасены и люди, которые остались по ту сторону переборки. Краснофлотец Харитонов докладывает Лунину о том, что произошло, как действовали. И заключает такими словами:
- Мы, все семеро, были комсомольцами, а теперь хотим вступить в партию.
Для Лунина и комиссара корабля Сергея Александровича Лысова это сообщение было несколько неожиданным, но оба обрадовались, подумав о благородных помыслах отважной семерки. Для них звание коммуниста - самая высокая награда за подвиг...
- Добро! Будем вас принимать по боевой характеристике, - объявил Лысов.
Тем временем вступают в строй ходовые механизмы, и с мостика слышны команды:
- Малый... Средний... Полный вперед!..
Корабль оживает. Глаза людей полны радости. Лодка погружается и снова всплывает.
После такой беды вполне объяснимо было бы возвращение в базу - никто бы за это не осудил, но тут еще раз проявился характер Лунина. Он решил продолжить поход: ночью осуществить прорыв в базу противника.
Дело было рискованное. Предстояло форсировать минное поле. Часами стоял Лунин на ходовом мостике, всматривался в темную воду, приглядывался к мельчайшему подозрительному гребешку на волне.
И вдруг с мыса подают световые сигналы: лодку обнаружил вражеский пост наблюдения. Оттуда запрашивают: "Кто вы?". Сигнальщик докладывает Лунину. Как рассказывал мне Николай Александрович, он сначала опешил, не зная, что ответить. И вместе с тем нельзя медлить. Промедление смерти подобно. "Как принято у нас, решил взять их хитростью".
- Передай им ... по-русски, - приказал Лунин.
На посту, вероятно, произошло замешательство. Видимо, гитлеровцы решили: произошла какая-то путаница. И пропустили лодку.
В темноте чуть вырисовывались контуры бухты. У причалов мачты и силуэты нескольких кораблей. Пора в атаку! Четыре торпеды веером помчались к причалу. Взрывы и языки пламени взлетали к небу.
Лунин торопился уйти. К счастью, налетел снежный заряд, и на обратном пути посты наблюдения лодку вовсе не обнаружили.
Подводники выполнили задачу и теперь продолжали путь к родным берегам.
В Полярном их встречали командующий флотом Головко и член Военного совета Николаев. Они спустились вниз, осмотрели сгоревший отсек, приказали всех отличившихся при тушении пожара представить к правительственным наградам.
- Что произвело на вас самое сильное впечатление во время вашего длительного похода? - спросил Николаев, когда они с Луниным сидели в кают-компании и пили чай. - Самое сильное? - повторил Лунин и после короткого раздумья добавил: - Как в этой трагической обстановке семь моряков во главе с Харитоновым решили стать коммунистами.
Полуостров Рыбачий
Перед отъездом на Северный флот меня вызвали в Совинформбюро к одному из ответственных работников этой организации С. А. Лозовскому. Человек крайне занятой, он без лишних слов сразу перешел к делу:
- На Севере мы тесно сотрудничаем с союзниками. Поэтому иностранные агентства теребят нас, просят побольше писать. Вы где собираетесь быть?
- В Мурманске, Полярном...
Лозовский повернулся, взглянул на карту, висевшую на стене, и ткнул пальцем в маленький "аппендикс", выступавший в море, - полуостров Рыбачий.
- Нас очень интересует это место. Самый что ни на есть правый фланг. Говорят, там нет ни одного дома. Люди, как кроты, зарылись в землю. Рыбачий редко попадает в сводки, а ведь там своя жизнь. Хорошо бы написать об этом...
Полуостров Рыбачий и впрямь был самым далеким участком на правом фланге Северного фронта. Добраться туда с Большой земли было совсем не просто. Частые штормы, густые туманы. Если погода выдавалась нормальная и штаб флота давал "добро", то оказии на Рыбачий отправлялись не иначе как поздно вечером, с расчетом в темноте проскочить под носом у береговых батарей противника. Впрочем, и ночью пройти было не всегда безопасно: вдруг со стороны противника вспыхнет прожектор, нащупает суденышко, и по нему начинают бить орудия. Где-то далеко на центральных фронтах шла маневренная война, войска находились непрерывно в движении, а здесь фронт стоял неподвижно с сорок первого года. Люди "вросли" в скалы и стойко держались на занятых рубежах. Природа их не баловала, перед глазами одно и то же хмурое небо, голый бурый камень и свинцовые воды вечно сердитого Баренцева моря.
Большую часть года в этих краях зима. Налетит снежный заряд, в один миг закрутит вьюга, заметет дороги, люди по многу часов плутают по сопкам, пока не набредут на канаты, натянутые от жилья, или не услышат ударов гонга.
А поутру надо откопать землянку, занесенную снегом, заготовить дрова; приходилось охотиться на тюленей, чтобы из звериного жира изготовить свечи, - все это была суровая проза войны. Каждый день и час такой обычной будничной жизни были полны лишений и требовали от людей большого мужества. В этом я убедился, когда побывал на Рыбачьем.
В сумерках вместе с корреспондентом газеты "Краснофлотец", моим другом Андреем Петровым, спешим на пристань. На судно грузят ящики с надписью: "Елочные игрушки". Спрашиваем у командира, что за игрушки понадобились на Рыбачьем?
- Подарки для фашистов - фугасные и зажигательные, - шутливым тоном объясняет он.
Рассматриваем ящики. Действительно, из них торчат острые головки снарядов.
На палубе выросла гора "подарков". Их покрывают брезентом, увязывают, и буксир отходит от пирса.
- Часто бываете там? - спрашиваю старшину.
- Через день. За одну ночь обернуться не успеваем. Едва мы отошли, как в темноте из трубы повалил черный дым с огнем.
- На угле ходим, смола горит, - процедил сквозь зубы старшина. - Пускай тут лучше горит, чем там у противника на глазах.
Приближаемся к выходным воротам. Они закрыты. Нам приказывают вернуться. Старшина сыплет проклятиями.
- Не будет пути! - говорит он в сердцах.
Возвращаемся к пристани. С берега доносятся слова из репродуктора: приказ Верховного Главнокомандующего...
Все насторожились. Даже раздосадованный старшина приумолк.
Буксир подошел к причалу. Несколько человек спрыгнули на пирс, поспешили на контрольный пост узнать о новостях. Вернулись ликующие:
- Новороссийск взят!
У всех радостное возбуждение. Командиру буксира вручают пакет, и мы снова уходим. Бухту застилает туман.
- Сколько будем идти?
- Часов восемь.
На палубе ветрено. Спускаемся с Андрюшей в кубрик и, расстелив шинели, устраиваемся на скамейке. Кто-то вошел и возмущается:
- Черт возьми! Искры из трубы, как фейерверк! Лучшего ориентира для фашистов не придумаешь!
Я выхожу на палубу. Ветер рвет и мечет. Высокая, крутая волна. С носа летят соленые брызги. Из трубы валят искры. Поднимаюсь на мостик к командиру буксира:
- Чего это вы искрите?
- Как же не искрить, полгода трубу не чистили! Неделю просим на это дело. Не дают. Работка горячая, двух дней не удается выкроить.
Старшина просовывает голову в окно рубки, где над компасом мерцает лампочка, и уточняет со штурманом место нахождения нашего маленького судна.
Мы огибаем небольшой мыс и идем, прижимаясь и угрюмым черным скалам. Слева берег противника - район Западной Лицы. Там линия фронта, в воздух летят ракеты. Опасаясь десантов, противник по ночам освещает прибрежную полосу. Расстояние, отделяющее нас от гитлеровцев, невелико, поэтому батарее пристреляться ничего не стоит. Но темнота маскирует буксир, и нависшие над самым морем тучи скрадывают наш след.
Так идем часа полтора, и снова поворот. Входим в гавань, напоминающую озеро. Кстати, гавань так и называется Озерко. Полным ходом приближаемся к причалу, вернее, к барже, которая загородила причал. Баржа отходит, буксир швартуется, и люди тотчас же принимаются за разгрузку боеприпасов.
Моросит дождь. У причалов, замаскированные зелеными ветками, лежат мешки с мукой и... груда обломков сбитых немецких самолетов, приготовленных, видимо, для отправки на Большую землю.
Дорога ведет в глубь полуострова. Поднимаемся с Андреем по склону. На господствующих высотках расположены дзоты, траншеи, одиночные ячейки. С высоты открывается широкая панорама залива. Где-то там в сопках наша прославленная батарея бьет по вражеским кораблям, ведет дуэль с артиллерией противника.