Перечитывал свой дневник, и сердце сжималось от боли: Фисанович не дожил до победы.
Приехав в Полярный, мы прошли по улице имени Фисановича и не узнали города, настолько он раздался вширь и застроился.
В одном из музеев боевой славы в Заполярье я снова увидел знакомое лицо с лучистыми глазами и прочитал строки письма, написанного женой героя Еленой Андреевной, обращенного к молодым подводникам. Она свято хранит память не только о своем муже, но и обо всех его товарищах, что отдали жизнь за нашу победу.
Решил, не откладывая, написать Елене Андреевне. И вскоре получил теплое письмо, из которого узнал, что она инженер-кораблестроитель, многие годы работала в конструкторском бюро. А ее сын Тарас поначалу решил стать врачом, окончил медицинский институт, у него появился интерес к несколько необычной области, только одним краем связанной с медициной. Он задался целью разработать собственную конструкцию протезов для людей, лишившихся рук. Идея благороднейшая! Но для этого мало знать медицину, потребовалось стать еще и конструктором. И вот Тарас поступает в Ленинградский политехнический институт. Сейчас он кандидат медицинских наук. Работает над этой проблемой. И я верю, что ученый сделает свой вклад в науку и многие люди от души скажут ему спасибо.
Дерзкое сердце
В свое время я рассказал о многих известных подводниках - Иване Колышкине, Федоре Видяеве, Григории Щедрине. И вот еще одно имя, не нуждающееся ни в каких рекомендациях, ибо личность эта поистине историческая, и любой, кто берется сегодня писать о подводниках Севера - беллетрист, мемуарист или военно-морской историк, - не пройдет мимо этого имени, не оставит его в тени.
Николай Александрович Лунин! О нем шла разноречивая молва. Говорили, человек он сложный, капризный, захваленный и перехваленный, и потому страдает зазнайством. "Обрежет и больше не сунешься", - предупреждали меня собратья по перу. Однако все мнения сходились на том, что моряк он отличный.
Увидев его впервые - сурового, недоступного, с грубым мужественным лицом, зная, что при виде журналистского блокнота и карандаша он может прийти в ярость, я долгое время не решался к нему подойти и представиться. Ходил вокруг да около, смотрел, "принюхивался", ждал удобного случая для знакомства. Время уходило, а фортуна мне явно не улыбалась.
Тогда я решил посоветоваться с членом Военного совета контр-адмиралом А. А. Николаевым, хотя понимал, что, если даже он позвонит Лунину и прикажет меня принять, ничего хорошего из этой принудительной затеи не получится. И все же я посвятил Александра Андреевича Николаева в свои сомнения. Он слушал меня, и я читал в его глазах сочувствие: "Да, не просто разговорить Лунина". И вдруг глаза Николаева заблестели; я понял, что у него созрел какой-то план. Не делая от меня секрета, Александр Андреевич сообщил, что он пригласит Лунина к себе в гости и познакомит со мной, не открывая сразу, кто я и что мне от него нужно...
- Вы только не бросайтесь с ходу в атаку с традиционными вопросами. Он этого не любит, - предупредил Николаев.
"Операция" эта состоялась. В назначенный час в дом на берегу бухты, в холостяцкую квартиру члена Военного совета, явился Лунин, как всегда суровый и недоступный. При виде гостеприимного хозяина он все же потеплел, вежливо улыбнулся, поблагодарил за приглашение и вошел в комнату, где стоял скромно сервированный столик. Глядя на меня подозрительно, он спросил:
- Вы, наверное, корреспондент?
Пришлось сознаться.
- Я с корреспондентами дел не имею, - наотрез заявил он. Но тут же неожиданно улыбка осветила его лицо.
- Поймали как-то моего сигнальщика, побеседовали с ним и такую чепуху написали - только для "Крокодила"... С тех пор наша дружба врозь...
- Учтите! - подхватил Александр Андреевич, обращаясь ко мне поучающим тоном: - Надо начинать с командира, а не с сигнальщика.
Домашняя обстановка всегда располагает к дружеской, откровенной беседе. Александр Андреевич, будучи человеком общительным, наделенным чувством юмора, умел поддержать любой разговор. А в данном случае встретились подводники, товарищи по оружию, у которых масса тем для разговоров. Пройдя службу "насквозь и даже глубже", начиная с учебного отряда подплава имени Кирова, где он получил первую специальность дизелиста, Николаев потом много плавал, прежде чем попал в Военно-политическую академию. Он знал на лодке каждый уголок, мог с завязанными глазами пройти по отсекам и сказать, где какой механизм. И хотя далеко ушли те времена, но он всегда гордился своей принадлежностью к подводному флоту.
Разговор у них с Луниным катился по накатанной дорожке. Я прислушивался. Лунин рассказывал о своих походах. Александр Андреевич слушал, не перебивая, а потом высказывал свое вполне компетентное суждение, к которому Лунин (я это заметил!) относился уважительно.
Во всяком случае, когда мы поднялись и поблагодарили Николаева за гостеприимство, я почувствовал, что "лед тронулся". Выйдя вместе со мной и прощаясь, Лунин сказал:
- Приходите. Поговорим. Только в самом деле не начинайте с сигнальщика. Поймите меня правильно. Я не принижаю своих людей. Сигнальщик у нас геройский парень, мы в море рядом на мостике, он не однажды спасал нас от опасности. Но все-таки командир корабля больше знает и может лучше оценить действия в целом...
После знакомства с Луниным мне постепенно становилось понятно, откуда взялась эта резкость, которую кое-кто принимал за гордыню, зазнайство, высокомерие.
Я понял многое. И понял правильно. Да, он был в ореоле славы, его снимали для газет, кино, зарисовывали и описывали взахлеб, и он откровенно признался, что ему претит эта слава и вызывает чувство внутреннего протеста. А кроме того, сказывалась усталость. Безумная усталость от долгих изнурительных походов. Если бы он командовал "малюткой", ушел в море на сутки, двое, сделал свое - и опять дома. А тут крейсерская лодка К-21 - одна из самых крупных в советском подводном флоте. И если уж он уходил в поход, то на долгие недели. Недели боевых действий на самых дальних коммуникациях противника, недели предельного напряжения, бессонных ночей. И естественно, что, вернувшись домой, он спешил в баню, а потом отсыпался, и ему было не до корреспондентов...
Во время новых встреч на плавбазе разговоры с Луниным не носили характера интервью: блокнот из кармана даже не вынимался. Я старался запомнить все, что услышал. А рассказывал Лунин мастерски. В том, что он говорил и как говорил, чувствовался большой ум и наблюдательность.
По возвращении домой я многое старательно записывал. Теперь, когда Николая Александровича нет в живых, эти записи послужили материалом для документального рассказа об отважном подводнике.
...Он ушел в море в канун войны и больше десяти дней находился в дозоре, не видя берегов, не имея никакого представления о трагических событиях, приближавшихся с каждым часом.
На одиннадцатые сутки во время зарядки аккумуляторов на лодке приняли шифровку: "Яблоко".
Лунин вскрыл пакет, хранившийся в сейфе под девизом "Яблоко", и прочитал; "Усилить внимание".
На следующий день новая шифровка: "Вишня". В пакете под таким девизом хранилось приказание: "Останавливать корабли противника, пытающегося прорваться в Кольский залив".
"Учения начались!" - решил он и стал думать, какие еще задачи будут поставлены его кораблю. А тут новая вводная: "Виноград". Она означала: "Если противник не останавливается - применять оружие". Тут уж закралась мысль: неужели война?
Еще через сутки приказали вернуться в базу. На пирсе встречали командир бригады, флагманские специалисты, товарищи. Строгие, мрачные, полные тревоги лица. Даже известный всем командир дивизиона "малюток", или, как он сам себя называл, малюточный дед, Николай Иванович Морозов - неутомимый шутник, рассказчик, знаток бесчисленного множества анекдотических историй из морской жизни, которые лились из его уст неутомимым потоком, - даже он притих, обрел совсем несвойственную ему степенность и молча стоял в стороне.
- Ты еще толком ничего не знаешь, а страна уже воюет, - сообщили Лунину, и по всему телу его прошел холодок...
- Сколько нужно вам времени на пополнение запасов? Четырех часов хватит? - осведомился командир бригады капитан 1 ранга Николай Игнатьевич Виноградов.
- Хватит, - не задумавшись, ответил Николай Александрович.
Глянул в сторону, а там за забором стояла жена с маленькой дочуркой. Обе плакали... Свидание с ними, разговор через забор продолжался считанные минуты. Лунин не успел забежать домой, переодеться, потому что четыре часа пролетели как четыре минуты. Отдали швартовы, лодка отошла от пирса и легла на курс в открытое море.
Прошли Кильдин и дальше, дальше, навстречу неизвестности с одной мыслью, с одним желанием - топить фашистские корабли. Не о наградах думали, не о почестях. О долге! И только о нем. Других мыслей быть не могло, когда и здесь, на Севере, кипела битва и каждый потопленный корабль с войсками или боеприпасами был ударом по немецко-фашистской армии генерала Дитла, нацелившейся на захват Мурманска и наших военно-морских баз.
Тянулись долгие летние дни. Ходили, искали, выслеживали... Не покидали район, где, по наметкам штаба флота, должны идти конвои. И ничего не попадалось. Пустынное море, туманы над водой. Днем находились в подводном положении. По ночам всплывали и уходили подальше от берега заряжать аккумуляторные батареи. Старались не раскрыть себя. При появлении самолетов по сигналу "Срочное погружение" мгновенно уходили на глубину.
Мрачно было на душе у Лунина от мыслей, что так бездарно проходит день за днем и неделя за неделей.
В то хмурое, прохладное утро только что закончили зарядку. Смолк шум дизелей. Погрузились - и опять на позицию. "Ищите да обрящете", - пошутил инженер-механик лодки, справившись со своими делами, передавая эстафету мастерам поиска и атаки. Не успел Лунин пустить в ответ острое словцо, как из рубки акустика послышался голос: "Шумы винтов..." Лунин скомандовал подвсплыть, прильнул к перископу и увидел все то же пустынное море. Между тем акустик продолжал докладывать, что слышит шумы.
Снова погрузились и двигались по акустическому пеленгу на сближение с невидимой целью. Лунин то поднимал перископ, то снова погружался с мыслью, как бы не прозевать эту долгожданную возможность. Лодка шла полным ходом.
В ушах акустика шумы винтов нарастали. Это был верный признак того, что не зря сыграли боевую тревогу, подняли всех, кто отдыхал.
В ожидании неизвестной встречи - первой встречи с врагом и первой атаки - Лунин и все остальные внешне сохраняли спокойствие, и только не терпелось узнать, что там за корабли?
И вот в очередной раз, подняв перископ, Лунин увидел три огромных транспорта с высокими мачтами, точно упиравшимися в небо, а кругом маячили сторожевики, рядом с великанами казавшиеся букашками. Вся эта армада держала путь в Киркенес.
"На ловца и зверь бежит", - обрадовался Лунин и начал маневрировать. Он был убежден в том, что залп из носовых аппаратов обеспечит полный успех - можно потопить два транспорта из трех. И это неплохое начало.
Все было рассчитано, все готово. Руки торпедистов лежали на рычагах. Достаточно Лунину произнести короткое "пли", чтобы торпеды помчались к цели.
А он не торопился. Для верности еще раз направил глазок в сторону конвоя и обомлел при виде картины, неожиданно представшей его взору: корабли совершали поворот, оставляя за собой широкую кильватерную струю. И, стало быть, все надо начинать сначала.
- Право на борт! Так держать! - скомандовал он, радуясь ненастью, клочьям тумана, проносившимся низко над водой, маскировавшим головку перископа. Можно надеяться, что до атаки его не обнаружат.
Лунин неотрывно следил за темными громадами транспортов. Маневрирование слишком затянулось, а тем временем транспорты стали удаляться. Тогда он решил пуститься вдогонку. Но лодка под водой имела слишком малый ход и никак не могла состязаться с надводными кораблями.
Конвой уходил. Расстояние между лодкой и гитлеровскими кораблями быстро увеличивалось. Теперь в перископ виднелись лишь одни верхушки мачт. С каждой минутой шум винтов все больше заглушался привычным рокотом моря...
Было горько сознавать свое бессилие: из-под самого носа ушла ценная добыча. Лунин никак не хотел в это поверить. Был дан отбой. Никто не сошел с места. Всем казалось совершенно невероятным, что упущена такая счастливая возможность. Точно опасный Морской зверь, пойманный в сети, снова вырвался на свободу.
- Прохлопали атаку, - признался Лунин своим товарищам, на лицах которых отразилась досада.
Никто ему не ответил, потому что все знали: на исходе двадцать седьмые сутки плавания.
Топливо, пресная вода, продукты - все уже кончается, и надо возвращаться в базу. Только торпеды остались целехоньки. Длинные металлические сигары лежали в своих желобах, напоминая о непростительной ошибке...
Пришли ни с чем в такое страшное время, когда пал Смоленск и армия врага катилась к Москве. А другие лодки вернулись с победами. Столбов первым открыл счет...
Стыдно было смотреть в глаза начальству и друзьям, встречавшим на пирсе с уверенностью, что Лунин тоже пришел "не пустой".
Молча выслушал доклад Лунина командир бригады, сообщил: "Завтра доложите Военному совету" и направился к себе на КП. С ощущением боли и досады расходились все остальные. Как всегда, нашлись злые языки. Одни с ехидством поговаривали: "Конечно, Совторгфлот, что от него ждать?!". (А Лунин действительно в прошлом был штурманом на судах торгового флота.) "Швартоваться умеет. Ему бы буксиром командовать - в самый раз". Другие предсказывали, что разбирательство на Военном совете ничего хорошего не сулит: "Признают трусость и взыщут строго..."
При мысли, что ему предстоит держать ответ перед Военным советом флота, он вспомнил нечто подобное, случившееся с ним до войны.
На флоте проводились большие учения. Лунину поставили, прямо скажем, нелегкую задачу: точно в определенный час прорваться в маленькую бухточку и атаковать там условного противника.
Никаких кораблей там не было. Но зато выставили усиленное охранение. На дальних и ближних подступах несли дозорную службу катера-охотники. У входа в бухту денно и нощно наблюдатели не отрывали глаз от биноклей.
И все же Лунин прошел. Прошел так ловко, что его никто не заметил. Но, оказавшись в бухте, он задержался там, не успел выйти обратно и всплыть в условленном месте. Всю ночь лодка пролежала на грунте.
А на берегу поднялась тревога. Особенно волновался командующий флотом Головко. По всему флоту передали извещение о том, что пропала подводная лодка, вероятно, потерпела бедствие...
И вдруг к утру лодка обнаружилась.
Лунина немедленно вызвали к командующему. Он докладывал, а из головы не выходила мысль: "Не бывать мне больше командиром корабля". Головко крепко разгневался. Еще никто не видел его в таком состоянии. Но, слушая Лунина, он смотрел на кальку и в душе, вероятно, все больше восхищался искусством молодого подводника; лицо его смягчилось, жесткость уступала место горячей заинтересованности.
К концу разговора у Головко было уже совсем другое настроение. И все же он строго сказал:
- За невыполнение графика учений объявляю вам выговор, - и тут же, улыбнувшись, добавил: - А за прорыв в гавань - благодарность в приказе по флоту.
Теперь не то время. И спрос другой...
Тревожные мысли бродили в голове Лунина. И все же он держался молодцевато, с достоинством. И не искал себе оправдания, готовый ко всему, что сулит судьба.
В назначенный час явился в Военный совет. В руках вахтенный журнал, карта, свернутая в трубочку, и схема маневрирования.
Увидев хмурые, сосредоточенные лица Головко, Николаева, других командиров из штаба флота, он догадался: разговор будет серьезный.
Ему предложили доложить о походе. И он доложил. Посыпались придирчивые вопросы, на которые он отвечал спокойно и обстоятельно, хотя внутри все горело от волнения. Самый коварный вопрос задал Головко:
- Как вы рассматриваете результаты своего похода? Трусость это или неудача?
При слове "трусость" Лунин не смог сдержаться. Обида и негодование разом выплеснулись наружу.
- Я решительно отметаю ваши подозрения, - чуть дрогнувшим голосом произнес он. - Что угодно, только не трусость. Лучше смерть принять, чем услышать здесь "трус, изменник". Ведь это одно и то же...
Разбирали подробно, придирчиво все связанное с походом, и особенно с неудачной атакой: десятки глаз пристально изучали документы, особенно кальку маневрирования, после чего поднялся командующий и высказал свое мнение:
- Я не допускаю мысли, чтобы такой командир, как Лунин, мог струсить. В данном случае мы расплачиваемся за недостатки боевой подготовки мирного времени...
Он говорил о многом, чему не учили людей и что потребовалось на войне.
И навсегда запомнились Лунину последние слова командующего, обращенные к нему:
- Военный совет вам верит. Надеемся, вы учтете свои ошибки и больше их не повторите. Вы остаетесь командиром корабля. Готовьтесь к новому походу.
А новый поход завершился потоплением немецкого транспорта. Потом еще и еще... За несколько походов он пустил на дно семь вражеских кораблей и из рук Головко получил первую высокую награду - орден Ленина.
В один из июльских дней 1942 года Головко приказал адъютанту никого в кабинет не впускать. Пусть по всем делам обращаются к замначштаба, а он вместе с членом Военного совета, начштаба и начальником оперативного отдела крайне заняты. Это можно было понять и по их озабоченным лицам, и по тому внутреннему напряжению, которое всегда передается окружающим.
Перед ними лежала карта. Глядя на нее, они пытались разгадать чужой замысел. Конвой, состоявший из тридцати семи транспортов, - самый большой из тех, что посылали к нам союзники во время войны, - вышел из исландского порта Рейкьявик в Мурманск и Архангельск. Англичане заверили: транспорты пойдут в охранении эскадренных миноносцев. А, кроме того, учитывая большую ценность грузов, направляются две группы крупных кораблей оперативного прикрытия: линкоры "Дьюк оф Йорк", "Вашингтон", крейсеры "Лондон", "Норфолк", "Вичита", "Тускалуза", "Кумберленд", "Нигерия", девять миноносцев...
К мощной артиллерии кораблей, крупнокалиберным пулеметам и чутким радиолокаторам, помогающим своевременно обнаружить вражеские самолеты и подводные лодки, следует добавить и десятки истребителей: они готовы будут по первому сигналу подняться с палубы одного из самых совершенных английских авианосцев "Викториес".
Казалось, не было оснований волноваться. Тем более глава британской военно-морской миссии на Севере контр-адмирал Беван заверял:
- Операция полностью обеспечена, господин адмирал... Мы воюем не первый год и кое-чему научились. Для нас проводка транспортов - самое обычное дело...