Он разгреб сено, влез в норку, устроился поудобнее, полежал. Затем стянул сапоги, растер ноги, переобулся и свернулся калачиком. Понемногу согреваясь, мальчик не заметил как задремал. Сколько Сережка проспал в копне, он не знал. Проснулся от боли в боку и ничего не понял, перевернулся на другой бок. Но тут почувствовал частые толчки, теперь уже в спину, отчего он даже застонал и вдруг вздрогнул - сон мигом пропал, внезапный страх охватил мальчика. Он приподнялся и сразу увидел рослого немца. Сидя на корточках, он настойчиво тыкал, Сережку стволом автомата в бок и что-то говорил по-немецки.
- Тебе чего? - испуганно выкрикнул Сережка, хотя сразу понял, чего от него хочет этот здоровый детина.
- Ком! - гаркнул немец.
Сережка вылез из своего укрытия и увидел еще трех немцев.
- Вам чего от меня надо? - спросил Сережка, отступая к стожку. Он глядел на немцев и старался сообразить, чем же все это теперь кончится.
А гитлеровцы со злорадством разглядывали его. "От них не уйдешь. Так не отпустят. Попался! - промелькнуло у него в голове, и он мысленно обругал себя: - Ну и тюха ты, Cepera. Задание командира не выполнил. И что о тебе в отряде подумают?"
Он вспомнил озабоченное лицо командира и фразу, которую тот сказал на прощание: "Смотри возвращайся целым. Помни, что не кому-нибудь, а мне за тебя перед твоей матерью ответ держать придется. А что я скажу ей?"
Все эти мысли пронеслись у него в голове, пока один из немцев ворошил стожок, надеясь найти что-нибудь спрятанное там.
Разметав копешку и ничего не найдя в сене, немец скомандовал: "Пошел!" и с силой толкнул мальчика автоматом в спину.
Сережка шел, опустив голову.
"Уйти надо. Убежать. Обязательно. Но как? Сейчас нельзя. Подстрелят", - думал он, не зная, как выпутаться из случившегося с ним.
Немцы провели его через деревню. Сережка не видел и не замечал ничего вокруг, настолько он был поглощен своими переживаниями.
Сколько было времени, он тоже не знал. Редкие встречные прохожие - женщины или старики, увидя конвоиров, отходили в сторону, останавливались, провожали мальчика испуганными взглядами.
Когда он проходил мимо одной избы, из-за изгороди его окликнул чей-то пронзительный голос:
- Сережа, ты ли это?!
Мальчик вскинул голову и взглянул в ту сторону: за изгородью стояла Нюра, та самая девочка, которой он однажды помогал колоть дрова.
Обрадованный неожиданной встречей, Сережка тут же откликнулся:
- Я, Нюра! Я! Мамке своей расскажи все.
- Поняла, - ответила девочка.
Из подворотни на дорогу выскочил лохматый пес. Он заметался вокруг немцев пронзительно и хрипло затявкал на них. Один гитлеровец сапогом ударил собаку, откинул в сторону. Пес перевернулся, взвизгнул, но тут же вскочил на лапы и снова кинулся на немца. Простучала короткая автоматная очередь - пес, прошитый пулями, растянулся на дороге.
Нюра от неожиданности вскрикнула: "Мама-а!" и кинулась в избу.
Сережку ввели в школу, где теперь у немцев был какой-то штаб. Конвоиры втолкнули его в комнату и что-то доложили сидящему за письменным столом худощавому офицеру. Тот, прищурившись, оглядел Сережку, поманил пальцем и, кивнув на табуретку, стоящую посреди комнаты, сказал по-русски:
- Пройди. Сядь.
Сережка, насупленно глядя на офицера, молча прошел, присел на краешек табуретки и обнял руками плечи, стараясь согреть себя. У офицера были жесткие короткие волосы, колючий взгляд, жесткая портупея, отчего и сам он весь казался жестким.
Когда солдат вышел, офицер поднялся из-за стола, обошел сидящего мальчика, испытующе разглядывая его. Потом он опять сел за стол, неторопливо закурил.
А Сережка сидел съежившись, думая, как бы не показать этому немцу, что он струсил или боится чего-то.
"Он не догадывается, кто я, - думал Сережка. - Если не подам виду, он подумает, что я и в самом деле сирота и иду из деревни в деревню, прошу милостыню, так как дом сгорел и мне негде теперь жить".
- Ну? - спросил немец. - Ты кто?
- Сирота.
- Из какой деревни?
- Из Вышегор.
- О! О-о!.. - протянул немец. - Это есть очень далеко отсюда. Как ты попал в эту деревню? /
- Пешком.
- Столько километров и пешком? Зачем?
- А я последнее время так и хожу пешком из деревни в деревню.
- Почему?
- Мне некуда податься. Сирота я.
- Я это слышал, - раздраженно перебил немец. - Не ври. Ты есть партизан. И пришел в расположение нашей воинской части специально.
- Не-е… Я не партизан, господин офицер. Я маленький. Партизаны все усатые и с бородами.
- Откуда ты это знаешь?
- На картинках видел, когда еще в школе учился. У нас в учебнике картинка такая была.
- А ты хитрый мальчик… Кто тебя послал?
"Фигу вам. Дудки", - подумал Сережка, Прикинулся совсем глупым.
- Зачем ты пришел сюда?
- Может, кто пустит переночевать. В Нелидово я иду. Там у меня тетка живет, она приютит.
- А кто у тебя еще из родственников есть?
- Никого.
- А брат есть?
- Нее…
- Врешь. У тебя есть брат. И он находится в партизанах. Я это точно знаю. Как твоя фамилия?
- Корнилов, - быстро смекнув, что врать не стоит, ответил Сережка и в то же время подумал: "Откуда он про брата узнал? А может, ловит меня на слове?"
- Ты сказал, что твоя фамилия Корнилов, - уточнил немец. - Это хорошо. Значит, у тебя есть и брат. Он партизан?
"Больше ты ничего не узнаешь, - подумал Сережка и вспомнил мать, которая любила говорить сыновьям: - Умейте держать язык за зубами. Помните, что длинный подол запутывает ноги, а длинный язык - шею".
- Он партизан? - переспросил немец.
- Не-е, - мотнул головой Сережка. - Брательника у меня нет.
- Врешь! - офицер поднялся из-за стола и наотмашь ударил мальчика по щеке.
Сережка не удержался на табуретке и грохнулся на пол, а когда поднялся, фашист снова ударил его кулаком прямо в лицо. И Сережка снова рухнул на пол. Горячая липкая кровь потекла из носа на подбородок. Приподнявшись, Сережка вытер рукавом кровь, простонал^
- За что?
- Ты будешь говорить правду?
- Нечего мне говорить. Я сирота.
Офицер побагровел и принялся снова бить мальчика тяжелым, точно кувалда, кулаком. Сережка падал, вставал, а гитлеровец ловил его за ворот пальтишка и снова бил, нещадно и иступленно орал: у
- Говори!!Сознавайся! Ты есть партизан?!
- Нет!
Гитлеровец окончательно рассвирепел. Сильным ударом он свалил мальчика! на пол и пнул его сапогом. Сережка увертывался насколько хватало сил, сжимал в комок тело, укрывал лицо и голову руками, а удары один сильнее другого обрушивались на него. Вдруг он весь как-то обмяк и потерял сознание. Офицер заметил, что мальчик не вздрагивает и не подает признаков жизни, остановился, приподнял его и тут же отшвырнул от себя. Вытерев платком пот с лица, позвал часового.
Вошедший солдат схватил Сережку за руки и волоком вытащил его на улицу. Даже холод не привел мальчика в чувство. Стоявший на крыльце часовой что-то крикнул солдату, тащившему Сережку, оба они засмеялись. Гитлеровец поволок мальчика через двор к сараю в углу школьного двора. Там он бросил Сережку на пол. Скрипнула ржавыми петлями закрывшаяся дверь. Солдат навесил замок и вернулся в дом.
Освобождение
Перепуганная тем, что произошло на ее глазах, Нюра вбежала в избу и, плача, кинулась к матери, которая с опаской поглядывала в окно: она, конечно, видела, что творилось на улице, но не знала, кого и куда ведут.
- Мамочка! Немцы мальчика схватили… Я сама видела. Это он, я узнала его.
- Чей мальчик-то? Говори толком.
- Тот самый, что к нам заходил погреться, дрова колол. Ну разве не помнишь?
- Ой, беда! Сережу, что ли?
- Его, его, мама.
- Быть не может. Он ведь тогда ушел из деревни.
- Зачем же мне неправду говорить, - всхлипнула Нюра. - Он тоже меня узнал, крикнул: "Скажи маме".
Нюра опустилась на лавку и снова заплакала.
- Что ж теперь с ним будет, мамочка?
- Да чего взять с парнишки, - осердясь сказала мать. - Ничего не будет, отпустят.
- А если нет? Может, он партизан, - запальчиво возразила Нюра.
- Где уж ему, - отмахнулась женщина и поджала губы, но, будто осененная какой-то догадкой, испуганно посмотрела на дочь. - Чего ты в этом понимаешь? Помалкивай знай.
- Я только подумала, - ответила Нюра. - Зачем его арестовали?
- Правда, пошто же они его? - недоуменно произнесла мать. - Может, нетутошний, поэтому?
Когда они немного успокоились, Нюра забралась на печь к своим куклам, а мать принялась за прерванную работу - стала чинить белье.
В полдень пришла Нюрина тетка и прямо с порога запричитала:
- Ужас, что творится, господи! Подхожу я к ихней комендатуре и вижу: немец кого-то волоком тянет с крыльца. Вгляделась - мальчонка, голова мотается, волосенки светленькие в кровищи. Я так и обмерла. А другой немец, с ружьем, увидел, что я остановилась, как заорет на меня… Думала, вот-вот упаду со страху: ноженьки так и отнялись, еле добежала к вам…
Тетка присела на лавку, и женщины стали обсуждать происшедшее. Нюра все порывалась сказать что-то, но мать тут же осекала ее, велела помалкивать.
Наконец тетка, попросив соли взаймы, ушла. Нюра спрыгнула с печи и, припав к матери, снова заплакала:
- Почему они убили Сережку?.. Ну чего ты молчишь, мамочка?
- Может, живой еще. - Мать погладила Нюру по голове. - С чего бы они в сарай-то его заперли.
И тут она с какой-то решимостью отстранила дочь, отчего та даже вздрогнула, быстро стала одеваться.
- Я схожу по делу. А ты сиди дома, закройся и не выходи, да не впускай никого. Поняла?
- Поняла. Иди, мамочка. Я никуда не выйду. Только ты поскорей…
В тревоге за судьбу Сережки Нюрина мать не помнила, как добежала до лесного кордона. Войдя в избу, она окликнула хозяина:
- Ефим, где ты?
- Тут я, - отозвался с печки лесник. - Кто там?
- Это я, Николавна из Крапивни. Дело у меня к тебе срочное.
В избе было жарко, она сняла платок, села к столу.
- В чем дело? - спускаясь с печи, спросил лесник.
- Немцы у нас в деревне мальчонку арестовали. Били его. А что с ним будет - не знаю. Подумала только: все это неспроста, заподозрили его в чем-то. Вот и прибежала к тебе.
- При чем тут я? - ответил Ефим, недовольно хмурясь. - Чем помочь могу?
- Ну, может, знаешь кого?.. - с надеждой глядя на лесника, сказала Николавна.
- Чей мальчонка-то, деревенский?
- Нет, не наш. Заходил он к нам с месяц назад, когда я еще болела. Светленький такой, шустрый, Сережкой звать.
Лесник не подал и вида, не спеша стал скручивать цигарку.
Женщина нетерпеливо теребила бахрому шерстяного платка, ждала, что ответит Ефим. Наконец, не вытерпев, с сердцем сказала:
- Не верю я тебе. Не может того быть, чтоб ты не знал про людей в своем лесу.
- Веришь не веришь, а я сказал - помочь ничем не могу.
- Не доверяешь ты мне, старый бирюк. Зачерствел здесь на своем на кордоне. Людям верить перестал.
- А чего мне им верить. Я с людьми не общаюсь. Мое дело - лес. Его я знаю, а людей - нет.
- И меня не знаешь? Мне-то ты можешь поверить. Не подведу. Смотри, ведь спросят с тебя.
- Чего с меня спрашивать? Не грози. Я в своей жизни всегда по прямой дороге шел. Не спотыкался. И немцам не служу. Так что остынь.
Он встал, походил по избе, успокоившись, сказал совсем не то, чего ждала от него Нюрина мать.
- Как здоровье твое, Николавна?
- Получше, сам видишь, бегаю, - недоуменно посмотрев на лесника, ответила она.
- Дам я тебе медку немного и травки сушеной, зверобоя, заваривай и пей, окрепнешь.
Старик слазил в подпол за медом, с полатей достал пучок травы, вручил все это матери, сказал:
- Спасибо, Николавна, что пришла, а теперь иди домой, я тут подумаю… И не спрашивай меня боле ни о чем.
Он проследил в окно, когда она скроется за деревьями, затем торопливо надел полушубок, шапку и вышел из избы.
В партизанский отряд Ефим пришел ночью, усталый, вспотевший.
В командирской землянке, слабо освещенной фонарем "летучая мышь", сидели Андрюхин с Гордеевым, о чем-то беседовали.
Андрюхин сразу понял: что-то срочное и важное заставило лесника прийти к нему. Андрюхин встал, пожал ему руку:
- Докладывай, Ефим, с чем пришел.
Лесник коротко рассказал о приходе к нему Николавны, почти слово в слово повторил сообщение женщины об аресте Сережки и о ее настойчивой просьбе помочь, и как можно скорее.
Молча выслушав Ефима, Андрюхин сказал:
- Выручать Корнилова надо. Собери, комиссар, бойцов.
Когда партизаны выстроились на поляне, Андрюхин прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица бойцов, и внятно, чтобы слышали все, сказал:
- Нужны сорок добровольцев. Задача такая. В Крапивне арестован разведчик Сергей Корнилов. Он выполнял мое задание. Немцы пытали его в комендатуре. Жизнь его в опасности. Кто готов идти - шаг вперед.
И не успел командир произнести последние слова, как вся шеренга всколыхнулась, и все до единого бойца шагнули вперед.
- Добро! - отозвался командир. - В таком случае приказываю выступать на выполнение задания второму и третьему взводам. Командирам взводов срочно обеспечить бойцов боеприпасами. Чтобы не терять времени, поедем на санях. Срочно запрягать. Всё. Остальные свободны.
Строй рассыпался. Часть людей ушла обратно в землянки, остальные стали готовиться к выходу. Вскоре партизаны уже ехали по лесной дороге.
Командир отряда и начальник штаба, сидя на передней подводе, обдумывали план предстоящего налета на гарнизон фашистов. Лесник, ехавший с ними, хорошо знал деревню, он подробно рассказал, что и где в ней находится. Начальник штаба Павлов, выслушав лесника, расспросил о дорогах, ведущих к деревне, о школе, в которой теперь немцы разместили комендатуру.
- Сколько немцев в Крапивне, мы знаем, как охраняется их комендатура, - тоже, - сказал Андрюхин.
- Верно, - отозвался начальник штаба. - Однако подход к комендатуре даже ночью опасен - школа расположена в самом центре деревни. Это усложняет нашу задачу. А подойти к комендатуре надо тихо и незаметно.
- Там, возле школы, деревья какие-нибудь есть? - обратился к леснику Андрюхин.
- Есть, но мало. Редкий молодняк.
- Им и придется воспользоваться. Предлагай, Павлов, как действовать.
- Человек десять пошлем к комендатуре. Подберутся по-пластунски как можно ближе. Я думаю, сумеют подойти вплотную.
- И я так думаю, - одобрил Андрюхин предложение Павлова. - Но только не десять, а двадцать. Остальные группы прочешут избы, где ночуют немцы. Да побольше шума и грома, чтоб немцы думали, что нас много.
- Согласен, - одобрительно ответил начальник штаба. - А кто поведет людей к комендатуре?
- Я, - ответил Андрюхин. - Тебе приказываю быть со вторым взводом, третьим командует Баутин. Он командир боевой.
Условились они и о сигналах, по которым будут действовать все группы.
Сережка очнулся ночью от холода. Он попытался приподняться, но тут же упал: все его тело пронизала острая боль. Мальчик открыл глаза, но ничего не увидел в темноте. Сережка прислушался: рядом кто-то ворочался, охал.
"Где это я?" - силился понять Сережка и не мог.
Но когда ощупал разбитое лицо и голову, сознание окончательно вернулось к нему. Он вспомнил, как его вытащили из копны, как били в комендатуре. Будто обрывки страшного сна прошли перед глазами и сам допрос, и последние слова гитлеровца: "Завтра утром тебя расстреляют".
Сережку поразила эта фраза, но он не испугался. Страх охватил его, когда подумал: "Не выполнил приказ командира. Не сделал то, что было поручено".
Мучимый этой мыслью, он снова впал в забытье.
Оставив подводы на опушке леса, партизаны тремя группами с разных сторон двинулись на Крапивню. Андрюхин со своими бойцами шел параллельно деревне. Дойдя до середины ее, партизаны свернули и, пригнувшись, редкой цепочкой двинулись в сторону школы. Когда здание стало различимо во тьме, бойцы поползли по-пластунски.
Кирпичный дом был выше других построек, окна темные, занавешенные изнутри, и лишь в одном из окон пробивался лучик света - возможно, там находилось караульное помещение.
Партизаны ползли, не спуская глаз с этого дома, ожидая команды для решительного броска.
Вот Андрюхин встал на колено, махнул рукой, и четыре-партизана кинулись к сараю. Обойдя его с двух сторон, сразу же, навалились на часового, топтавшегося около двери, подмяли его. Затем дали сигнал всей группе.
Партизаны окружили комендатуру, часть из них тихо вошли в дом.
Когда сбили замок, Андрюхин первым вошел в сарай, включил электрический фонарик, пошарил лучом. Светлый круг выхватил из темноты чьи-то незнакомые испуганные лица и вдруг замер - слева от входа на ворохе соломы лежал Сережка.
- Корнилов? Сережа? - Андрюхин наклонился над мальчиком.
Сережка, услышав свое имя, не раскрывая глаз, отозвался стоном.
Андрюхин поднял легкое тело мальчика на руки и вынес его из сарая.
- Где санитар?
- Я здесь, товарищ командир, - отозвалась Шура, подбегая к нему.
- Помоги Сереже, - сказал Андрюхин, передавая мальчика одному из бойцов. - Несите его в дом. Там светлей.
Командир опередил их, вбежал на крыльцо школы. Партизан с Сережкой на руках и Шура вошли следом за ним и услышали, как кто-то коротко доложил Андрюхину:
- Товарищ командир, школа очищена. Два офицера взяты в плен.
- Добро, - отозвался Андрюхин.
Партизан внес Сережку в учительскую, положил на диван и отошел в сторонку, уступив место Шуре.
Девушка присела на край дивана, расстегнула Сережкину рубашку, ощупала его грудь, спину.
Смочив ватный тампон в нашатырном спирте, поднесла к носу мальчика. Сережка вздрогнул, очнулся.
Подошел Андрюхин. Увидев его, Сережка тихо проговорил:
- Я им ничего не сказал, товарищ командир. Честное партизанское.
- Верю, - сказал Андрюхин. - Ты не волнуйся. Помолчи пока, потом доложишь.
Он посмотрел в угол учительской, где стояли связанные немецкие офицеры и, кивнув на них, спросил мальчика:
- Допрашивали тебя они?
Сережка повернул голову, увидел немцев.
- Вон тот, товарищ командир. Он допрашивал и бил меня…
Сережка вдруг задохнулся, закашлялся и повалился на диван.
- Полетайкин, Чувашова, - приказал Андрюхин. - Несите Корнилова к повозке.
Полетайкин поднял Сережку на руки и вынес его из дома. Шура, на ходу застегивая санитарную сумку, поспешила за ним.
Когда Сережку укладывали на сани, в деревне все еще слышались одиночные выстрелы и редкие автоматные очереди, но вскоре и они стихли.