- Издалека. Немцы деревню сожгли. Один я остался теперь. Вот и иду к тетке в Нелидово, - пояснил Сережка.
Он взглянул за ворота и в конце улицы увидел немца, который быстро шел в его сторону.
Сережка кинулся в сени, девочка с охапкой дров поспешила за ним. И когда она вбежала на крыльцо, Сережка шепнул: "Молчи", закрыл за ней дверь и задвинул засов. Войдя в избу, девочка кинула дрова около печки, подбежала к окну. Мимо прошел немец.
Сережка из-за плеча девочки тоже наблюдал за ним, и ему даже показалось, что это тот самый фашист, которого увидел в доме на краю деревни.
- Он что, тебя ищет, что ли? - спросила девочка.
- Кто его знает.
- Чего же ты испугался его?
- Я давеча в один дом постучался. А немец увидел меня и к себе звать стал. Ну я и убежал.
- Нюра, отойди от окна, - окликнул девочку тихий женский голос.
Сережка оглянулся и увидел лежавшую на койке женщину, укрытую под самый подбородок пестрым лоскутным одеялом.
- Кто это? - спросил он шепотом девочку.
- Мамка моя. Болеет она. Доктора у нас в деревне нет, лечить некому, к немецкому лекарю не пойдешь.
- Давно у вас немцы стоят? - будто невзначай, спросил Сережка.
- Да уже пять дней как налетели. Раньше-то только проездом на больших машинах. У тех на рукавах белый цветочек пришит был.
- А сейчас много их у вас?
- Десять машин грузовых. Машины все крытые и размалеванные пестро.
- Это, видать, саперная часть к вам наехала, - с видом знатока сказал Сережка.
- Нет, не саперы, - возразила Нюра. - Дядя Василий сказал, что это каратели. Они все с автоматами и пулеметами. Пушка у них. Люди между собой говорят, что немцы в лес пойдут. Против партизан воевать будут.
- А есть у вас партизаны?
- Кто их знает. Должно быть, есть, раз каратели понаехали, - ответила Нюра и подозрительно поглядела на Сережку. - Тебе это зачем надо?
- Да это мне ни к чему. Я это просто так спросил.
- Так тебе и поверила.
- Правду говорю, к тетке мне надо, вон еще сколько идти. Далеко. А потому скажу тебе по секрету: если бы партизан встретил, то обязательно бы к ним попросился. Может быть, и приняли меня.
- Я бы тоже к партизанам ушла, - вздохнув, сказала Нюра. - Только вот мамку жалко. Ее теперь одну никак нельзя оставлять. Только нас не возьмут партизаны.
- Это почему же?
- Потому как малы еще. Партизаны взрослые все, с бородами.
- Тоже мне, придумала, - рассмеялся Сережка. - Да если хочешь знать… - Он хотел вгорячах еще что-то добавить, но вовремя остановился и только крепко сжал губы, а потом чуть слышно проговорил - Меня бы они приняли.
- С какой стати?
Сережка тихо, но внятно ответил:
- Потому как сирота я. И потом немцы всю нашу деревню спалили. Партизаны бы меня поняли.
- Может, и поняли, - примирительно согласилась Нюра. - Но только не сыскать их.
- Да помолчите вы, - сердито прервала их разговор Нюрина мать. - Не болтайте, о чем не следует…
- Ой, заговорилась я с тобой, - всполошилась Нюра. - Мне еще печку топить надо и еду сготовить.
Девочка нащепала лучины, принялась растапливать печку.
Сережа посмотрел в окно. Улица была пустынна, он собрался было уходить, но передумал и решил повременить.
- Можно, я у вас побуду немного? - спросил он Нюру.
- Сиди. Мне что, жалко, что ли? - ответила девочка. - Вот воды сейчас вскипячу, заварю мятой, и чаю попьем.
- Да ты разденься, мальчик, - посоветовала Нюрина мать. - Как тебя зовут?
- Сережа.
- Иди, Сережа, к печке поближе.
- Спасибо, - поблагодарил Сережка.
Он снял холщовую сумку, скинул пальто, присел на табуретку возле печки, протянул руки к огню.
Когда вода вскипела, Нюра бросила в чугунок пучок сухой мяты, дала настояться. Она поставила на стол миску с вареной свеклой, отрезала три небольших кусочка черного хлеба, затем разлила по чашкам душистый настой.
Нюрина мать приподнялась с подушки, сказала дочери:
- Ты Сережу-то угости. Пусть согреется.
- Сейчас. - Нюра подала матери чашку чая и ломтик хлеба со свеклой, подошла к Сережке и просто сказала - Садись с нами чай пить.
- Спасибо, - замялся Сережка. - Не хочу. Я сыт.
- Пойдем. Спасибо потом говорить будешь. А то мама обидится.
- Нечего стесняться, - сказала женщина. - Садись, грейся.
Сережке было так неловко, что убежал бы, но и совсем отказаться он не мог - некрасиво. Пришлось сесть к столу. Нюра подвинула ему чашку и скромное угощение.
Он неторопливо пил чай, понемногу откусывал кусочки хлеба со свеклой, а сам думал, как бы половчее, незаметно выбраться из деревни.
Поблагодарив Нюру и мать, Сережка отодвинул чашку, встал.
- Ты попей еще, - сказала Нюра. - Жаль, что без сахара. А то бы еще вкуснее было.
- И на том спасибо.
- И тебе тоже, что дров наколол.
- Выходит, не задаром ел, - улыбнулся Сережка.
Он подошел к Нюриной матери, поклонился.
- Вы уж простите меня, может, помешал вам. Пойду я, далеко идти.
- За что прощать-то? - вздохнула женщина. - Ступай, Сережа, счастливо тебе.
Он не спеша оделся, еще раз поблагодарив Нюру и ее мать, вышел из избы..
В другие дома Сережка больше не заходил - все, что ему надо было разведать, он довольно легко узнал из разговора с Нюрой, и сведения эти оказались верными: в том он убедился, когда на выходе из деревни увидел немецкие грузовики, крытые брезентом.
"Значит, правду сказала Нюра, - подумал Сережка. - Молодец. Запомним".
Когда за бугром скрылись последние избы, Сережка прибавил шагу, а потом побежал: ему хотелось поскорее миновать этот густой темный лес и засветло добраться до следующей деревни.
Она открылась сразу же, как только вышел на опушку. Сережка постоял, прислушался: все было тихо. Теперь он уже не робел, как в первый раз, а смело зашел в четыре избы подряд, попросил милостыню. В двух хозяйки подали ему по небольшому черствому кусочку хлеба, а в других отказали, сославшись на то, что самим есть нечего. Поговорить ни с кем из взрослых ему толком не удалось, но зато на горке он увидел мальчишек с санками. От них он узнал, что в деревне несколько дней находились немцы на восьми мотоциклах, вчера все до единого уехали в сторону Соснухи. Машины были с колясками, из чего Сережка сделал вывод, что фашистов было не менее шестнадцати человек. А вооружены, как сказали мальчишки, все автоматами, и, кроме того, они приметили на трех мотоциклах пулеметы.
Тем временем стемнело. Довольный собой, Сережка прошел эту большую деревню до конца и попросился в одной избе на ночлег.
Командир партизанского отряда, направляя в разведку Сережу Корнилова, наметил маршрут так, что он выглядел на карте в виде неровной дуги, одним концом упиравшейся в Вышегоры, потому что от этой деревни до кордона лесника был самый короткий путь.
За весь следующий день Сережка прошел две деревни, и все, что увидел, схватил цепкой памятью. В одной деревне, очевидно, располагался какой-то штаб: юный партизан определил это по скоплению автобусов, фургонов с антеннами. В другой тоже стояло немало грузовиков, повозок - здесь, стало быть, тылы вражеской части. Он с любопытством наблюдал за гитлеровцами, которые, наоборот, не обращали внимания на какого-то оборвыша, но два или три раза и Сережку охватывал страх, когда какой-нибудь немец приставал к нему с расспросами. В ответ Сережка раскрывал сумку, где лежали жалкие подаяния, и его отпускали.
И вот уже близко его родные Вышегоры. Он решил нигде не задерживаться и незаметно добраться до дому.
Его не пугала ни дорога через открытые заснеженные поля, ни усилившийся мороз: мысль как можно лучше выполнить задание, которое ему поручили в отряде, и другая мысль - о скорой встрече с матерью придавали ему силы, и потому он смело шел в темноте. Заблудиться или сбиться с дороги Сережка не боялся: он не раз до войны ходил здесь и потому очень хорошо знал почти каждый поворот, любую примету на этом участке пути. Он чувствовал под ногами накатанную автомобильную дорогу, а при лунном свете был виден и свежий след санных полозьев сбоку.
Шел Сережка быстро, а то и пускался бежать вприпрыжку, чтобы согреться. Снег, как свежая капуста, похрустывал под ногами, и в спину дул порывистый ветер, он точно торопил, подгонял мальчика.
Иногда Сережке казалось, что вот-вот поднимется пурга, ветер заметет дорогу и он собьется с пути.
Сколько времени прошло, Сережка не знал, но чувствовал, что выбивается из сил, и боялся, что свалится от усталости. Но вот он миновал широкий овраг и сразу воспрянул духом - до Вышегор оставалось рукой подать. Он растер снегом щеки, которые нажгло морозом, и прибавил шагу.
Сережка еле держался на ногах, когда огородами подходил к своему дому. Закоченевшими пальцами он постучал в окно - в избе его не услышали. Тогда он постучал сильней. В сенях заскрипели половицы, и мать испуганным голосом спросила:
- Кто там?
Сережка поднялся на крыльцо.
- Мам, это я.
Мать охнула, щелкнул засовчик, и она впустила Сережку в избу. И как только он переступил порог, мать теплыми руками крепко прижала сына к себе.
- Откуда ты, непутевый мой, среди ночи? - спросила она и заплакала.
- Чего плакать-то? - недовольно ответил Сережка, почувствовав на своей щеке материнские слезы. - Ведь живой я и Петр тоже.
Мать нашарила в печурке спички, зажгла коптилку.
Сережка скинул сумку, пальтишко бросил на лавку, устало присел за стол и огляделся: все в доме выглядело по-старому привычно и знакомо.
- Проголодался небось? - спросила мать и поспешила к печке. А когда вынула чугунок с картошкой и вернулась к столу, то увидела, что сын крепко спит, положив голову на вытянутые руки.
- Намотался, видать, где-то, - глотая слезы, прошептала мать.
Она присела на корточки, стянула с Сережкиных ног валенки, потом подняла его на руки и отнесла на койку, уложила и старательно укрыла одеялом. Остаток ночи она не сомкнула глаз.
Долгим был для Сережки этот день свидания с матерью. Многое узнала она из рассказов сына, многое поняла.
А как только окончательно стемнело, Сережка снова огородами ушел в лес, на кордон, к деду Ефиму.
Встреча радиста
Когда Сережка ушел по заданию командира второй раз в разведку, в отряде произошло очень важное событие.
Связной, прибывший от первого секретаря подпольного райкома партии Борисова, передал командиру отряда Андрюхину: ждите из Москвы самолет, который доставит радиста и выбросит на парашютах груз. Было приказано в два часа ночи в условленном месте приготовить и зажечь при появлении самолета пять больших костров, расположенных в одну линию.
За сутки до назначенного времени Андрюхин вместе с начальником разведки Смирновым и пятью партизанами, которые прихватили с собой канистру с бензином, на трех санях отправились с базы в заданный квадрат. В полдень прибыли на место. На краю леса сделали короткий привал, а затем принялись за дело: валили сухостой, пилили дрова, раскладывали их кучками по полю на равном расстоянии друг от друга.
К сумеркам все приготовления были закончены. Поужинав у костерка в лесу, партизаны оставшееся время провели в томительном ожидании.
В двадцать четыре ноль-ноль Андрюхин поднял группу и вывел ее в поле. Вместе со Смирновым он еще раз обошел подготовленные для костров дрова, расставил у каждой кучки по одному партизану, а в час тридцать приказал облить дрова бензином. Партизаны, кроме того, смочили бензином и паклю, которой были обмотаны концы тонких шестов. Приготовив все, стали ждать.
Андрюхин и Смирнов внимательно вслушивались в тишину ночи, поглядывали на темное небо, где зябко мерцали редкие звезды.
Андрюхин посветил фонариком на циферблат часов - стрелки приблизились к двум. Никаких признаков приближающегося самолета- тишина. Немного погодя он спросил Смирнова:
- На твоих сколько?
- Два часа восемнадцать.
- Задерживается почему-то?..
И не успел Андрюхин договорить, как стоявший дальше всех партизан радостным голосом выкрикнул:
- Летит, товарищ командир!
Андрюхин встрепенулся, скомандовал:
- Тихо. Зажигай!
Партизаны кинули зажженные факелы в поленья - пять оранжево-красных огней вспыхнули разом.
Андрюхин наклонил голову, замер: издали до него донесся едва слышимый, стрекот мотора. Он быстро приближался, нарастал, становясь все отчетливее.
Ровный рокочущий звук пронесся где-то высоко над их головами, удалился в сторону и замер.
- Неужто это' немец пролетел? - спросил Андрюхин.
- Не может быть, - возразил Смирнов. - По шуму мотора узнаю, что наш прошел.
Самолет появился скора, но уже с другой стороны. Он опять пролетел над полем, помигав рубиновыми бортовыми огнями, погасил их, и вскоре удалился в том направлении, откуда прилетел. Андрюхин со Смирновым отошли от костров подальше и, заслонив глаза ладонью, стали пристально вглядываться в небо. Вскоре они заметили едва приметные серые пятна на разных высотах и расстояниях, которые медленно опускались к земле.
- Парашюты! - сказал Андрюхин.
- Точно, товарищ командир. Три.
Партизаны, загасив костры, бросились к приземлившимся парашютам, Андрюхин и Смирнов еле поспевали за ними. Под первым и вторым парашютами оказались грузы в мягкой упаковке. Приказав подавать сани и укладывать на них груз, Андрюхин со Смирновым побежали к третьему парашюту, который опустился в значительном отдалении от костров.
Подбежав, они заметили маленькую фигуру человека, который складывал парашют. При их появлении человек выпрямился и быстро обернулся - Андрюхин со Смирновым увидели в трех метрах от себя молоденькую, невысокого роста девушку в светлом армейском полушубке, валенках и шапке-ушанке.
Держа в вытянутой руке пистолет, девушка твердым голосом спросила:
- Пароль?
- "Щорс", - откликнулся Андрюхин.
- "Москва", - отозвалась девушка.
Андрюхин бросился к ней, крепко обнял и, поцеловав в щеку, сказал:
- Дорогой ты мой человек. Заждались мы тебя.
- Поосторожнее, "Белочку" раздавите, - слегка отстраняясь, сказала девушка.
- Мне сообщили - радист прибудет, а тут "Белочка".
- Я и есть радист.
- Понял. Только не радист, а радистка. Тебя как зовут?
- Вера.
- А белочкой-то кого зовут.
Девушка улыбнулась.
- У меня, товарищ командир, вот здесь, под мышкой, рация небольшая прикреплена, "Белочкой" называется. Для малого радиуса действия. Вот я и боялась, что вы ее раздавите.
- Понятно, - улыбнулся Андрюхин.
- А почему вы ее с грузом не упаковали? - спросил Смирнов.
- На всякий случай. Боялась расстаться. А вдруг при выброске что-нибудь не так произойдет. Вторая, основная рация, там с грузом упакована.
- Правильно сделали, - похвалил Андрюхин и добавил: - Вы одна с Большой земли прилетели?
- Нет, товарищ командир. Вторым после меня минер Максимов прыгал. Надо скорее найти его.
Андрюхин повернулся и крикнул в темноту:
- Веселов, Полетайкин! Гоните в северный угол поля. Быстро!
Вскоре партизаны вернулись, и Полетайкин доложил Андрюхину:
- Товарищ командир, ваше приказание выполнено.
И тогда вперед шагнул высокий мужчина в белом полушубке.
- Вы товарищ Андрюхин?
- Да, я.
- Сержант Максимов прибыл в ваше распоряжение.
- Здравствуйте, товарищ Максимов, - сказал Андрюхин, протягивая руку. - С благополучным приземлением.
На базу партизаны возвращались радостные и очень довольные. Взметая сухой снег, кони бежали бойко.
В последних санях, чуть приотстав, ехали Андрюхин, Максимов, радистка и Смирнов; он правил лошадью.
Андрюхин, покуривая, расспрашивал радистку о московских новостях, о том, как живут и трудятся москвичи.
И хотя Вера оказалась неважной рассказчицей, говорила скупо, зато эти живые слова ее, человека с Большой земли, Андрюхин и Смирнов слушали с благоговейным вниманием.
- Ой, чуть не забыла! - воскликнула девушка. - Вам, товарищ Андрюхин, и всем партизанам из Центрального штаба партизанского движения большой привет и благодарность передать просили.
- Спасибо! - сдерживая волнение, ответил Андрюхин. - Порадовал)! ты нас сегодня крепко. Спасибо. А когда первый сеанс связи?
- Завтра в ночь. От двадцати трех до часу.
- Добро. У нас есть важные сведения, которые надо срочно передать, - сказал Андрюхин и, обратись к начальнику разведки, добавил: - Товарищ Смирнов, заранее подготовьте разведданные. Да обязательно вставьте сообщение Сережи Корнилова о передислокации горнострелковой дивизии.
- Есть, товарищ капитан, - коротко ответил Смирнов.
- Еще вам, товарищ командир, вот что просили передать, - девушка расстегнула полушубок и, достав из нагрудного кармана конверт, передала Андрюхину. - Письмо вам лично, от семьи.
- Спасибо. Вот уж никак не ожидал…
Андрюхин ваял письмо и спрятал его на груди под шинелью.
Один на один
Уже два раза по заданию Андрюхина ходил Сережка в разведку. Добытые им ценные сведения о численности немецких воинских частей, их передислокации тут же передавались по рации советскому командованию. Теперь юный разведчик был в отряде на особом положении. Андрюхин убедился, что лучшего разведчика ему не сыскать. Командир сразу оценил и Сережкину память, и наблюдательность, его умение вести себя при встрече с гитлеровцами.
В третий раз командир послал Сережку с заданием в деревню Крапивня.
Всю ночь Сережка провел в пути. Он сильно устал, но мысль, что утро может застать его в открытом поле, в котором негде будет укрыться от случайной ненужной встречи, подгоняла его.
Близился рассвет, и на восточной светлеющей полоске неба очертился бугор. Когда Сережка поднялся на него, он увидел в серой предутренней полутьме деревню, тоже темную, без единого огонька.
"Это Крапивня, - подумал Сережка и с сожалением вздохнул. - Не успел затемно дойти до нее".
Сережка рассуждал по-своему: если не удалось в темноте прокрасться в деревню, то на рассвете соваться в нее куда опаснее - сразу задержат, если попадешься на глаза часовому. Значит, надо идти днем, не прячась, не вызывая у немцев подозрения.
Он еще раз оглядел деревню и поле и свернул в лощину, заросшую кустарником.
На востоке небо все светлело. Уже заметнее стали видны серые облака, низко плывущие над землей. Сережка вышел на узкую полевую тропку, засыпанную снегом; она петляла, убегала в сторону кустарников. Он пригнулся и побежал по ней, чтобы согреться.
Разведчик был уверен, что в то время когда он свернул с дороги и шел по полю, а потом трусцой бежал по тропинке его никто не видел. Однако на самом деле из одного окна избы за ним уже следили.
На выходе из кустов Сережка увидел небольшой стожок сена.
"Неплохо, - подумал он. - Можно переждать и отдохнуть малость".