Выглядели они довольно справно: коренастые, явно не голодающие, крепкие, чистые, как ни странно… Хотя что тут странного - работали они не абы где, а на самых ответственных объектах - у нужных людей. Нужные люди, в большинстве своем, соображали, что слишком по-хамски относится к специалистам - чревато. Могут что-нибудь запороть незаметно, а потом все это вылезет, когда их уже и след простынет. Ищи потом. А если подойти к человеку по-хорошему, в разумных, конечно, пределах, чтобы на голову не сел, то можно рассчитывать и на качественную работу. В общем, хотя отдыхать бойцам строительного фронта и не давали, но и в отношении снабжения не обижали.
- Товарищи солдаты! - обратился к ним Юра с легким сарказмом. - Я понимаю, что вы изумлены и поражены возвращением в родную батарею. Так вот что… Нужно сделать канцелярию, и учебно-материальную базу. Чем быстрее управитесь, тем быстрее покинете казарму. Ясно?
- Из чего делать-то? - угрюмо спросил плотник. - Или опять скажете - с материалами или деньгами и дурак сделает, а вы вот без них обойдитесь?
Попов ехидно улыбнулся, и повел их в каптерку. Они осмотрелись, и немного повеселели:
- Это меняет дело. Скоро все сделаем.
Они действительно заторопились. Торопливости особенно помог резкий переход от сытных хозяйских харчей на скудный рацион обычного бойца. Краем уха Юра услышал, как вечно хмурый плотник жаловался отделочнику:
- Как можно эту сечку жрать? У нас дома собаке такую гадость не давали! Масла дают тут, как украли! Чай без сахара, компот - пресный. Хлеба, твою мать совсем, не хватает! Рыба эта красная - килька - задолбала уже. Вон, у Магомеда каждый день макароны с тушенкой были, и сахара - сколько влезет…
Отделочник сильно расстраивался по другому поводу:
- Курить вообще нечего. У меня кончились нормальные, тут, блин, уроды местные все порастаскали. Уже уши вянут.
- А "Астра"?
- Да я такую гадость не курю. Чего я - полгода "Винстон" курил, а теперь на это гавно переходить? Здоровье гробить?
Юра, постояв, все-таки в канцелярию вошел.
- Ну, как дела? - бодрым голосом спросил он. - Скоро нас покинете?
- Стараемся, - ответили оба немного вразнобой.
Полы бойцы уже перестелили, и теперь они, наконец-то, перестали скрипеть. Нарядные, чистые, новенькие плинтусы радовали глаз. Но больше всего Юре нравились обои. Эти обои он захотел с первого взгляда.
Они были сделаны под красный кирпич, увитый зеленым плющом. Не хватало только камина, чтобы вообразить себе комнату в замке.
И, вообще-то, если бы было можно, Попов сделал бы в канцелярию железную дверь. Старая деревянная была испещрена латками, так как в нее постоянно врезали новые замки, и заделывали повреждения от ударов. Кто и зачем в нее бил - выяснить почему-то не удавалось, но били часто.
Заменили разбитое стекло в окне, заделали щели - и в комнате сразу стало гораздо теплее. Теперь в нее стало приятно заходить с холодной улицы - можно было погреться, посидеть на новом стуле, полюбоваться новым чистым полом, красивыми обоями…
Все нужные рамки, таблички, указатели и прочую деревянно-пластиковую основу "братья - умельцы" сделали быстро. А вот рисовать что-то на них, и оформлять отказались категорически.
- Не наше это дело, - сказал, как отрезал, плотник, шмыгнув носом, - у нас руки под это не заточены.
Юра пошел к начштабу, честно доложил, что специалисты ему больше не нужны, и обрадованный Акимов тут же куда-то позвонил, и пообещал, что нужные бойцы сегодня же будут на объекте.
Попов помялся, но все же пересилил себя:
- Товарищ капитан! Тут такое дело… Бойцы сделали все, что могли… Но мне для учебной базы нужен теперь хороший писарь, чтобы все таблички оформить…
К его удивлению, Акимов даже не задумался, и не стал что-то "втирать":
- А в чем дело? Приноси все сюда - в штаб. Объясни только Подоляку, Шаршакову и Гайворонскому, что именно им нужно сделать - и все!
Юра, подумал, что это, конечно, здорово, но ведь они могут год все это делать, если их конкретно не подстегнуть. Так он честно и сказал:
- Если вы, товарищ капитан, им лично не укажите…
Акимов засмеялся:
- Да понятно, можешь дальше не продолжать! Я им сам скажу. Оформлю как свое личное поручение. Только уж что где рисовать и писать ты им сам будешь указывать.
- Хорошо, - ответил Юра. - Время у меня есть - буду сидеть у них над душой, пока не сделают.
Начштаба сразу посуровел:
- Только ты смотри того - не переусердствуй! У них и текущей работы очень много. Ты мне планы тоже не срывай!
- Нет, нет, никоим образом! - Попов даже перекрестился. - Упаси Бог! Буду соблюдать личные и общественные интересы. Баланс - в смысле.
- Ты так не выражайся! - засмеялся Акимов. - Ты же артиллерист, а не замполит! Не пугай меня. Ха-ха!…
Короче, УМБ нужна, и надо ее сделать красиво.
*****
Впрочем, довольно скоро все эти важные для обычной армейской жизни вещи сразу отступили на второй план. Началась первая чеченская война. Первоначально, видимо, командование планировало обойтись без участия бригады, но события развивались в таком непредсказуемом направлении, что скоро начальству понадобилось пустить в дело все, что только можно было собрать боеспособного в округе.
Как абсолютно точно предсказал Акимов, из всей бригады можно было собрать в лучшем случае батальон.
В первую очередь загребли всех водителей - даже тех, у кого не было закрепленной техники, а были хотя бы соответствующие права. В сводный батальон свозили технику, которая еще оставалась на ходу. В частях решили оставить только технические и дежурные машины - без которых жить в расположении было вообще невозможно.
Попова, как он и предполагал, включили в состав минометной батареи - старшим офицером. Командиром батареи назначили Шлейникова, так что Юра даже несколько расслабился - за его спиной, как ему казалось, можно особо не напрягать голову, а просто делать то, что говорят.
С Юриной же минометкой, как и предсказывалось, произошло следующее. Часть отправили в бессменный караул, часть в пехоту - на усиление, а четырех человек Попов все-таки забрал с собой. К сожалению, даже расчет составить из них было нельзя, так как к миномету за время службы они толком и не подходили. Однако Юра рассчитывал, что ему удастся раскидать их по другим расчетам, а потом - после того, как они на практике наберутся опыта - все-таки сделать из них отдельный собственный расчет. Он почему-то надеялся, в глубине души, что после того как конфликт утрясется, эта четверка поможет ему начать нормальное обучение личного состава боевой работе. Наивный!
Потом началось непонятное.
Сначала на плацу, где было общее построение бригады, объявили, что минометная батарея никуда не поедет. Она остается, вместе со всем офицерским составом, в расположении. Юра даже и не знал - радоваться ему или огорчаться? С одной стороны - новости о больших потерях к этому времени дошли до всех, с другой стороны - определенный настрой уже был, и оставаться в части не хотелось особо никому. Был тут один момент…
Грубо говоря, уверенности, что здесь будет безопаснее, чем в самой Чечне, не было никакой. До границы Ичкерии было рукой подать, сочувствующих аборигенов было полно, и ходить по городу без оружия… Становилось несколько напряженно. А почему бы чеченцам и не напасть на часть, тем более, если большая, и самая боеспособная ее часть оставит расположение? Не будут ли оставшиеся завидовать ушедшим?
Юре почему-то казалось, что, наверное, будут. В общем, он все-таки расстроился.
Потом, на следующее утро, оказалось, что личный состав остается здесь, а вот кадровые лейтенанты, старшие лейтенанты и капитаны будут переброшены вертолетами прямо в Грозный. Юру включили в список, он прибыл с вещами в третий военный городок, и, ожидая вертолетов, господа офицеры нарезались до поросячьего визга - водку запивали шампанским, закусывали жареными семечками… Утром выяснилось, что вертолеты не прилетели, приказ отметили, и почти все офицеры остались на месте.
Единственные, кого все-таки отправили в одной обычной "шишиге" - оказались офицеры - связисты.
А потом из части забрали практически всех срочников - водителей. На "дежурки" оставили контрактников, а на остальную технику, стоящую в боксах, посадить было практически некого.
- Сами поведете, - сказал комбриг, обращаясь к недоумевающим и растерянным командирам батальонов, рот, и батарей. - Права есть? Садитесь сами за руль и вперед! Что я могу сделать? Там, в Чечне - с водителями просто катастрофа. Выгребают по округу всех, кого только можно.
Когда довольно скоро в части стали получать сообщения о гибели тех или иных прикомандированных бойцов, а потом и о гибели двух офицеров - связистов, которые сгорели вместе со своей машиной, Попов подумал, что недаром говорится - "Все, что Господь не делает - все к лучшему". Героизм, конечно, героизмом, но попасть в Грозный под раздачу… Был бы приказ - вопросов нет. А так… Не отправили - ну и слава Богу!
- Эта война надолго, - грустно сказал Шлейников, - нам еще хватит. Хлебнем еще. Так что куда торопиться?
Как в воду глядел!
Мищенко.
В отличие от Попова, Мищенко сразу знал, что будет военным. Эту стезю с детства ему выбрал отец.
- Всегда одет, обут, зарплата хорошая, пенсия нормальная в сорок два года, льготы. Может, за границей будешь служить, - перечислял, загибая пальцы отец. - У меня все равно денег нет, тебя в институт на хорошее место проталкивать. А в инженеры я тебе не советую - дерьмовая, сын, работа. За все отвечаешь - голый вассер получаешь. Ну и не в рабочие же идти? Я думаю, ты поумнее всякого быдла.
Да, Олег уже тогда понимал, что отец имеет в виду. В их заводском районе жили пролетарии отнюдь не умственного труда. А самые настоящие "гегемоны".
Грязные подъезды с выбитыми стеклами, двери на одной петле, заделанные фанерой или картоном. Кучки дерьма по углам, неистребимый запах мочи или блевотины. Иногда кровь.
Пили и дрались здесь много. Очень много. Мищенко еще с первого класса понял, что если он не будет кого-то бить, то бить будут именно его. И еще одно - в одиночку не справишься. Нужно, чтобы были друзья - союзники.
Олег и дрался. Дрался с ровесниками, а когда один обиженный сбегал за братом - третьеклассником, то дрался и с ним. Получил прилично, но и противник без фонаря не ушел. Постепенно, видя, что с ним лучше ладить, чем враждовать, к нему потянулись другие пацаны. Сначала пришла уверенность в себе, а потом - привычка командовать. А затем они переплелись - привычка командовать, уверенность в себе, и нахальство.
В общем, как ни странно, но при этом он еще и неплохо учился. Сначала помогали природные способности - читать маленький Мищенко научился рано, память была отличной - Олег первые три класса не мог поладить только с правописанием. Его корявые и неровные буквы вызывали кривою усмешку и легкий презрительный взгляд первой учительницы - Галины Михайловны. Однако, несмотря на то, что по русскому языку маленький Мищенко перебивался с тройки на четверку, учительница, видя, что остальные оценки достаточно хорошие, со вздохом ставила ему четверку - чтобы не портить отчетность ни себе, ни ученику. Это была ведь совсем легкая натяжка, не правда ли?
Только в одной строке всегда стояло неприятное "удов.". Это за поведение. Как бы не хотелось Галине Михайловне поставить "хорошо", но… Но это было бы уже слишком.
Все-таки слишком много драк и жестокости. Но иначе вести себя Олегу было нельзя. То и дело кто-то из ровесников пытался оспорить приоритет вожака, и получал, как у них говорили - "в дыню". Труднее было, когда приходили старшие. Тогда Олегу доставалось, и сильно. Единственное, что отпугнуло почти всех - это то, что он никогда не сдавался. Мищенко дрался до конца, без жалости к себе и противнику. Постепенно до всех дошло, что связываться с ним - это неизбежно получить какие-то болезненные повреждения. И всем расхотелось. Многие начали уважали. А однажды - уже в третьем классе - Олег сумел мобилизовать, и заставить поддержать его своих друзей, которые постоянно крутились вокруг него - и в драке с двумя пятиклассниками одержать убедительную победу.
Мать дома только охала над синяками, шишками и ссадинами, и постоянно собиралась пойти, наконец, к учительнице, и узнать, в чем дело? Поддержку Олег получил со стороны отца.
- У нас мужик растет, - сказал он. - Если он не будет драться за себя сейчас, что из него потом вырастет?
Мать все-таки как-то поинтересовалась у Галины Михайловны, что за постоянные синяки и шишки возникают у ее сына. Ответ изумил.
- Вы бы видели его противников, - воскликнула первая учительница. - Его и так все боятся, я бы давно обратила ваше внимание на его поведение… Однако он, как оказывается, никогда не бывает инициатором. Это удивительно, но все его друзья говорят именно так. Конечно, это дети, и доверия их словам мало… Ну, мягко говоря… А вообще-то, это ерунда, конечно, мальчишки без драк не могут. И я здесь когда училась в школе, было то же самое… Но я вот что давно хотела вам сказать, да как-то не было повода… У вас мальчик слишком жестокий. Не по-детски как-то… Где он этого насмотрелся, откуда это?
Отец, узнав о содержании разговора, задумался, потом, дождавшись сына с улицы, прямо от порога повел его к себе в спальню.
- В школе говорят, что ты слишком сильно бьешь одноклассников. За что?
- Да ну, папа, ты что? Каких одноклассников? Я их давно не бью никого. Они на меня ни за что не полезут - они же меня боятся. Я сейчас только со старшими дерусь. А они сильнее меня! Понимаешь?
Отец откинулся на спинку стула и изумленно сказал:
- Ты так поумнел? Ты уже можешь отвечать за свои поступки?
- Папа! Если я не отлуплю этих пацанов, они отлупят меня. Кого ты хочешь, чтобы отлупили?
Наступила пауза.
- М-да… И возразить нечего, - грустно сказал отец, как-то сразу осунувшись и покраснев.
- А нельзя ли мирно - никто никого не трогает? - сказала мама, незаметно вошедшая в спальню.
Отец устало отмахнулся:
- Мать, не говори ерунды! С волками жить - по-волчьи выть! Что он вокруг себя видит-то здесь? Тому и учится.
Конечно, родители, (на то они и родители), попросили Олега вести себя потише, меньше привлекать к себе внимания, не баловаться, лучше учиться и тому подобное… Но без энтузиазма, как обязаловку какую-то оттянули.
Странно, но родители порой забывают, что детский мир гораздо более жесток, чем даже мир взрослых, где граждан охраняют друг от друга законы, милиция, армия и суды, (хотя далеко не всегда). А детей охраняет друг от друга только кулак. И горе тебе, если твой кулак слабее, чем у пацана с соседней улицы.
А может, взрослые все прекрасно помнят, только не хотят об этом говорить с детьми? Признаться в осведомленности - это же, простите, прямая обязанность что-то сделать! А что можно сделать? Ну, что?… Да ничего! Лучше лицемерно сделать вид, что ничего не знаешь - так делали наши родители, родители наших родителей… Так было всегда, и, наверное, так и будет.
Где-то с шестого класса учеба стала даваться гораздо труднее. На одной памяти выехать уже было трудно. Перед мальчиком встал выбор - или улица, где у него была своя команда, или учеба в школе. Первое было и проще, и приятнее. Второе требовалось, чтобы стать военным. После долгих колебаний, Олег, с большим скрипом, но склонился в сторону уроков. Он стал меньше бывать на улице, фактически распустил свою компанию, и те, пошарахавшись некоторое время в недоумении без предводителя, разбрелись, кто куда. Олег же, подумав, записался в секцию бокса.
Особых успехов он не добился, но приобрел хорошие навыки, и теперь мог полностью считать лично себя в безопасности от всех.
В общем, его положение многие сочли бы идеальным.
С одной стороны, он был на хорошем счету у учителей. Да, не активно участвовал в общественной жизни, (этого еще не хватало!), зато хорошо учился. Во всяком случае, пятерок в его дневнике было заметно больше, чем четверок. За успеваемость в местной школе, не блиставшей в этом отношении особыми успехами, прощалось многое.
С другой - он не был так называемым "быком", которым не было житья от "пацанов". Пару новеньких чуваков, которые раньше в этой школе не учились, попытались сдуру его "обычить", но получили такой отпор, что один предпочел за лучшее вообще перейти в другую школу. Олег как-то случайно встретил его на улице, и снова набил морду - для профилактики. Тот потом пару раз случайно попадался на пути, и сразу исчезал куда-то. Постепенно он занял в школе особое положение - его в равной степени уважали и учителя, и одноклассники. Большего на данный момент и не нужно было.
Закончив школу с вполне приличным аттестатом, никаких проблем с поступлением в военное училище он не имел. Легко сдал вступительные экзамены, физическую подготовку, и уже в сентябре то потел, то замерзал на курсах молодого бойца.
Будучи юношей сообразительным, он быстро понял, что училище - это не родная школа, и надо на время притихнуть. Не рыпаться, подчиняться старшим курсам - в пределах разумного, конечно, и просто ждать своего времени. Свой злой и язвительный характер он раскрывал постепенно - от курса к курсу. И на последнем "молодежь" уже боялась его до судорог.
Снова вокруг него собралась толпа друзей и почитателей. Иногда они устраивали всякие "нарушения дисциплины", но в меру - пусть и балансируя на грани больших неприятностей, но никогда не переступая ее. При этом Мищенко, как правило, который все это и придумывал, оставался обычно в тени.
И Мартышка - Мартынов, и Свин - Свиньин в его окружении не были, хотя на каратэ они ходили вместе.
Мартышка вообще вряд ли мог признать кого-то над собой - он был, как говорится, отмороженный на всю голову, а Свин просто всегда кучковался с земляками. В училище оказалось много русских из Караганды, и он как-то так прикипел именно к ним.
Родители Олега, сразу, как только произошел распад Союза, продали квартиру, и переехали на Украину. "Поближе к своим", - объяснил отец. - "А то мало ли что у казахов на уме"? Что было у них на уме - сказать сложно, но внешне обстановка в училище была спокойной.
Чем ближе был срок окончания учебы, тем чаще Олег думал над тем, где ему служить. Казахстан его не привлекал. Никаких перспектив здесь для себя он не видел. Все было очень просто, и неприятно - лицо некоренной национальности, не казах, по его стойкому ощущению, сделать приемлемую карьеру в местной армии не мог в принципе. Все-таки, что ни говори, а местные кадры - это местные кадры. А отличить казаха от русского, украинца или белоруса труда, ясно, никакого не составляло. Ну и все на этом.
Сначала Мищенко думал поехать служить на Украину - туда, где живут родители. Однако, как-то ближе к зиме Олег получил от родителей письмо, где отец со всей своей обычной прямотой написал, что он думает о местных порядках. "Не надо к нам ехать", - написал отец. - "Тут полный бардак, и ничего хорошего нет. Если ты, конечно, еще хочешь служить в армии. Зарплату не платят, воруют все по полной. Но воруют высокие чины. А так как ты чин не высокий, то тебе все равно ничего не достанется. А пока дорастешь - уже все поделят, и тебе опять ничего не достанется. Иди в Россию. Страна большая, все не разворуют, и на твою долю достанется. Да и снабжение все-таки, как я слышал, лучше, чем тут у нас".