- И с них по пол-литра, - машинист показал на весело болтавших в стороне подручных. - От такой мучиловки избавились - теперь за гребок не возьмутся.
- Нельзя рабочий класс обижать, - шутливо отозвался директор. - Зайдите ко мне - спирта выпишу. Но только перед выходным.
- Вот жизнь пошла! - обрадовался машинист. - Раньше такую аварию сделаешь - "строгача" по меньшей мере получишь, а теперь - премию.
- Вторую сделаешь - получишь и "строгача", - охладил его Ротов.
Хотя Гаевой считал, что ему совершенно нечего делать ночью на выпуске плавки, он все же не удержался и пришел в цех. Общее нервное напряжение сразу же передалось и ему. Он непроизвольно напрягал мышцы, когда подручный доставал пробу, словно не подручный, а он держал в руке тяжелую ложку, словно сам нес ее, наполненную жидкой сталью, стараясь не проронить ни капли, а затем сливал огненной струйкой в одну точку на чугунную плиту. А когда подручные пробивали лётку длинным стальным ломом, он всем телом подавался вперед, будто помогал им. Заметив эти свои непроизвольные движения, взглянул на Ротова. Тот тоже сопровождал каждый удар движением корпуса.
Наконец металл ринулся в ковш. Ротов тронул Гаевого за плечо.
- Поедем ко мне, Гриша, расскажешь о Москве. Результата ждать долго. Анализ еще ничего не даст, важна структура металла. Пока прокатают, обработают, пока на полигоне испытают - двое суток пройдет.
…На полигон Гаевой приехал той же автомашиной, на которой везли "карты" - образцы брони для испытаний.
Ротов и начальник бронебюро Буцыкин стояли около противотанковой пушки, внимательно рассматривали снаряды, разложенные на помосте из досок.
- Горишь? - спросил Ротов Гаевого, заметив в его глазах знакомый огонек возбуждения.
- А ты нет?
Ротов махнул рукой и отвернулся, чтобы скрыть волнение.
Грузовик подъехал к брустверу из толстых бревен, за которым был насыпан высокий земляной вал, грузчики начали сбрасывать карты. Работали они согласованно и быстро, однако Ротов не удержался, чтобы не поторопить их. "Нервничаю, - отметил он. - Но разве будешь спокойным, когда вот-вот должно решиться все и завод либо перейдет на массовое производство брони, либо снова искания?"
Карты установили, и наводчик занял свое место у пушки.
Выстрел и разрыв снаряда слились в один звук. От бревен веером полетели щепки.
Гаевой пытался рассмотреть карту в бинокль, но дрожала рука, и, сунув бинокль в карман, он побежал по полю, догоняя крупно шагавшего директора.
Ровная, словно высверленная пробоина зияла в левом верхнем углу карты.
- Не может быть… - не веря глазам, процедил Ротов и, ссутулившись, пошел назад.
Остальные карты были пробиты так же легко, как и первая. С последним выстрелом Ротов сел в машину и уехал, никого с собой не взяв.
Гаевой и Буцыкин пошли пешком. Дорогой они не перебросились ни словом. Перед тем как разойтись, Буцыкин взял парторга за локоть.
- Я хотел бы… мне хочется убедить вас… уверить, - сбивчиво произнес он и посмотрел на Гаевого, словно желая угадать, как будут встречены его слова. - Могут подумать, что я торжествую, доказав свою правоту. Это не так. Я очень хотел бы ошибиться…
Гаевого тронула искренность тона Буцыкина.
- Плохо я о вас никогда не думал, - произнес он. - А радоваться в данном случае мог бы только мерзавец.
20
С полигона Ротов уехал домой - в угнетенном состоянии не хотелось быть на людях.
Он бочком скользнул в свою комнату мимо жены и заперся.
У Ротова выработалась привычка забывать о доме, когда он находился на заводе. Проходные ворота и дверь кабинета были тем рубежом, через который мысли о доме не проникали. Ему хотелось выработать и другую привычку - переступив порог своей квартиры, хотя бы на время забывать о заводе. Но это не удавалось. Пришлось ограничиться полумерой - не вносить в семью заводских настроений. У жены достаточно своих забот и дома и на эвакопункте. Ротов неодобрительно относился к тем людям, которые всем делились с женами. "К чему это? - думал он. - Твою радость жена разделяет наполовину, а горесть переживает вдвойне".
Странное поведение мужа озадачило и взволновало Людмилу Ивановну. Она позвонила Мокшиной - та не знала, что произошло на заводе, Гаевого не оказалось ни в парткоме, ни в гостинице. Диспетчер завода тоже ничего вразумительного не сказал.
В комнате Ротова некоторое время было тихо. Потом Людмила Ивановна услышала, как муж приказал по телефону Макарову прекратить на время отливку опытных плавок, и поняла: не выходит у них.
Ротов лежал на диване и мучительно думал. Стыдно было перед наркомом, который гарантировал удачный исход опытов правительству и ЦК. Но более всего угнетала утрата перспективы. Плавка проведена безупречно, иного способа выплавлять эту сталь не было.
При другом стечении обстоятельств Ротова беспокоила бы потеря собственного престижа, - он, директор, считавшийся знатоком сталеплавильного производства, сварил плавку, которая, по существу, оказалась браком. Сегодня было не до личного авторитета. Ротов восстановил в памяти весь ход плавки: характер кипения, температуру металла, время выдержки в ковше. Все было проведено как нельзя лучше. И прокатана плавка отлично. Неужели подвели термисты? Но ведь проба, отрезанная от испытывавшегося броневого листа, имела ровное волокно. А это полностью подтверждало правоту Кайгородова и Макарова. Как могло случиться, что при хорошем анализе и прекрасной структуре стали ее механические свойства оказались такими низкими?
"Все же нужно проверить термообработку", - решил Ротов, цепляясь за последнюю надежду.
Зазвонил телефон, Ротов неохотно поднял трубку. На линии был нарком. Ротов с удовольствием увильнул бы от этого разговора, но деваться было некуда.
Выслушав доклад директора, нарком сказал коротко:
- Этого не может быть.
В трубке затихло. Ротов уже решил было, что их разъединили, как нарком заговорил снова:
- Каковы условия термообработки?
- Нормальные.
- Сами проверили?
Это был обычный вопрос наркома. В серьезных случаях он требовал, чтобы руководитель лично проверял ход операции.
- Мне доложили, - неохотно ответил Ротов.
- Я понимаю. Проще поверить другому, чем проверить самому. Проверьте работу в термическом цехе.
Ротов повеселел - ободрило совпадение мнений. Он отпер дверь, и тотчас в комнату вошла Людмила Ивановна.
- Что с тобой, дружок? - участливо спросила она, положив ему на плечи маленькие руки.
- Хотелось побыть одному, Милочка, одуматься.
- Ну и как? - попробовала выпытать Людмила Ивановна, хотя знала, что это почти бесполезно: захочет - расскажет сам, не захочет - никак не упросишь, не заставишь.
- Одумался. Еду.
- А обедать?
- Обедать потом. - Ротов поцеловал жену.
- Когда? После войны?
- После! - крикнул он уже из передней.
Лихорадочное возбуждение овладело Ротовым. Такое состояние бывает у изобретателя, ухватившегося за нить, ведущую к изобретению, у следователя, открывающего тайну преступления.
Сначала Ротов побывал на полигоне, забрал в машину несколько пробитых карт, потом заехал в термический цех, а шофера отправил в лабораторный с запиской: "Немедленно приготовить пробы на излом и доставить мне, где бы я ни был".
Уже подходя к кабинету начальника термического цеха, Ротов услышал возбужденные голоса за дверью и, открыв ее, увидел, что здесь идет совещание. Проводил его Мокшин.
"Ну и упорен. Ни на минуту не унывает", - с завистливым восхищением подумал Ротов.
Несколько человек встали, уступая директору место, но он сел на свободный стул у двери.
Споры продолжались, однако инженеры уже выступали без азарта, осторожно подбирая слова. Говорили о природе металла, об особенностях технологии, определяющих разность его свойств; приводили в пример бессемеровскую и мартеновскую сталь, которые, несмотря на одинаковый анализ, различно ведут себя при механических испытаниях.
Ротов удивлялся терпению, с которым главный инженер выслушивал всех подряд, никого не перебивая, не поправляя, словно соглашался с каждым. Он только произносил: "Кто следующий?"
В заключение Мокшин резюмировал выступления:
- Из сказанного всеми вытекает, что термисты требуют изменить режим закалки новой брони, а также провести испытания, чтобы установить оптимальный режим.
- Чтобы доказать, что из этого металла брони не будет, - вставил Буцыкин, упорно отстаивающий свои позиции.
- Да, режим нужно менять, - подтвердил старший термист.
- А вы его ни в чем не изменили? - спросил Мокшин.
Термист протянул паспорт.
- Ни в чем.
- А при термообработке карт?
- Допущено небольшое изменение, - сказал молодой мастер.
- Какое, товарищ Смыслов? - насторожился Мокшин, рассматривая нескладное смуглое лицо, источенное редкими, но глубокими оспинами.
- По совету товарища Буцыкина мы изменили температуру нагрева.
- Как? - не выдержал директор, метнув гневный взгляд на начальника бронебюро.
- Снизили ее.
- Черт бы побрал и вас и Буцыкина! - взвился Ротов. - Значит, не прокалили лист? - Он подошел к телефону, вызвал лабораторию и спросил, готовы ли пробы на излом. Узнав, что их повезли, сел на свое место.
- Я считаю, что прежде всего нужно повторить закалку листов без изменения режима, - пробасил Мокшин. - На этом категорически настаиваю.
Мнение Мокшина совпало с мнением Ротова, и тот кивнул головой.
На асфальте за окном резко затормозила машина, и в кабинет вошел взволнованный начальник лаборатории. За ним двое рабочих несли изломанные карты.
Ротон схватил пробу. В изломе были и волокна и кристаллы.
- Ну вот, полюбуйтесь! Прокалили…
Радость этого открытия заглушила у директора недовольство работой термистов. Снова вспыхнула надежда на благополучный исход испытаний.
Озадаченный Буцыкин развел руками. Даже лысина его сморщилась от удивления.
Ротов вплотную подошел к Смыслову.
- Ответственным за вторичную обработку листов назначаю вас, товарищ…
- Смыслов, - подсказал Мокшин.
- …Смыслов. Немедленно приступайте к делу. Буцыкина не слушайте. Он ведь верит только себе. И выдержите инструкцию точно, градус в градус.
21
У кабинета начальника Пермяков и Шатилов долго расхаживали в нерешительности.
- Повременим, - убеждал Пермяков. - Настроение у него сейчас дрянное.
- Хорошего можем и не дождаться, - возразил Шатилов. - То подину срывает, то броня простреливается. Да и ждать некогда - к ремонту готовиться нужно. Когда печь сломают, поздно будет. Пошли!
Макаров встретил их без обычной приветливости.
- Василий Николаевич, при переделке печи на увеличенный тоннаж получается выигрыш в производительности? - скороговоркой спросил Шатилов.
- Конечно, - вяло ответил Макаров.
- Значит, примете наше предложение? - обрадовался Пермяков, придвигаясь ближе к столу.
- Я о нем еще не слышал.
Шатилов рассказал.
Устало улыбнувшись, Макаров достал из ящика письменного стола чертеж, развернул на столе, прижал углы книгами, чтобы не сворачивался.
- Она! - воскликнул Шатилов, рассмотрев чертеж.
- Триста тонн! - восхищенно протянул Пермяков, прочитав надпись под чертежом. - За чем же остановка?
Макарову было жалко разочаровывать друзей. Но что поделаешь?
- За немногим, - отозвался он. - За разрешением на реконструкцию.
- Кто не разрешает? - спросил Пермяков с угрозой в голосе, словно собирался сейчас же расправиться с виновником.
- А кто разрешит? - вопросом на вопрос ответил Макаров. - И как на нашем газе такую плавку сварите?
- Да ведь сейчас, пока газу мало, самое время на ремонт становиться, - разгорячился Иван Петрович. - А когда новую батарею на химзаводе пустят, тогда только и работать. Вот бы для нового газа новую печь справить!
- С директором говорили? - осведомился Шатилов.
- Получил отказ. Советует повременить: и так-де план напряженный, а вы еще с реконструкцией. Разве можно сейчас лишних восемь суток стоять?
- И вы сразу остыли? - попрекнул Пермяков.
- Нет, не остыл. Но вынужден повременить.
Шатилов не стал дожидаться, пока Иван Петрович закончит все свои дела, и ушел с завода против обыкновения один.
Дома он сразу лег в постель, к удивлению Бурого даже не взяв в руки книгу.
- Не ладится что?
- Все ладится, - коротко ответил Василий и, повернувшись к стене, уткнулся лицом в подушку.
Утром, едва открыл глаза - тотчас вспомнил о вчерашнем разговоре с Макаровым и решил при первом же удобном случае поговорить с директором.
В тот же день, встретив Ротова в цехе, Шатилов торопливо стал излагать ему сущность своего предложения.
Ротов не выносил разговоров на ходу и резко оборвал сталевара:
- Ясно, ясно. Сейчас это неосуществимо. Лучше думайте, как побольше взять с этой…
От глаза опытного сталеплавильщика не ускользнуло, что на печи не все в порядке - подручный метался у заслонок, потом опрометью бросился к рукоятям управления.
Перепрыгивая через ящики с материалами, Шатилов помчался к печи и увидел: против четвертого окна со свода свешивались сосульки.
Подошел директор, достал стекло, взглянул на свод и побагровел.
- Мировые проблемы решаете, а за печью не смотрите! Жжете нещадно! Теперь мне попятно, почему вы скоростник!..
Попало Шатилову и от Макарова на рапорте. Василий не оправдывался, ни на кого не ссылался. Молчал и главный виновник происшествия - подручный. Но совесть в конце концов преодолела страх, он поднялся и заявил:
- Поджег свод я. Мне была поручена печь.
- Ладно. Ты при чем? - вспыхнул Шатилов. - Печь ведет сталевар, он за нее и отвечает, - и обратился к начальнику: - Моя вина.
Разговаривать с Ротовым Пермяков ни за что не решился бы - советчиков тот не любил и ничьих советов не принимал. Идти к Мокшину считал бесполезным: доменщик. Правда, после заседания парткома он несколько изменил мнение о главном инженере - решительный, в вотчину директора полез, очертя голову, словно к медведю в берлогу. Писать наркому? Долго. Решил обратиться к парторгу. Он уважал Гаевого еще с тех времен, когда тот, молодой партийный работник, вел на заводе отчаянную борьбу с консерватизмом иностранных специалистов и всеми, кто их поддерживал.
Договорившись с Гаевым по телефону, Пермяков взял с собой Шатилова, пригласил и Макарова. Василий Николаевич пошел с явной неохотой: Ротова все равно не переубедить, да он, может быть, и прав.
Гаевой вопросительно посмотрел на вошедших, соображая, что привело их к нему.
- Вот, полюбуйтесь. - Пермяков указал на Макарова. - Неплохой инженер, хороший начальник, понимает выгоду большегрузных печей и не борется за них. Что вы на это скажете?
- Поподробнее, - потребовал Гаевой, удивленный тоном Пермякова. Он знал, что с Макаровым у того никаких столкновений не было, и даже беспокоился иногда: уж не подмял ли под себя начальник цеха секретаря партийной организации?
- Подробнее доложит Шатилов.
Шатилов поделился своими мыслями о реконструкции печи скоростными методами.
- Ты уверен в том, что идея правильная? - спросил Гаевой Макарова.
- Уверен.
Гаевой позвонил в приемную директора и, узнав, что Ротов у себя, предложил пройти к нему.
Ротов встретил их недружелюбно, скосил глаза на Шатилова.
- Вы что, товарищ Макаров, на расправу ко мне этого поджигателя привели? Сами не можете наказать?
- Этот вопрос у нас в "разных". На повестке дня другой, - отшутился Гаевой и рассказал директору о предложении Шатилова и Пермякова.
- Сталевару я уже сказал свое мнение. Пусть бережет ту печь, на которую поставлен, а не думает о другой, - со сдержанным негодованием ответил директор.
- Он ее бережет, - вступился Макаров. - Он дает металла больше других, а это…
- Дает больше потому, что больше жжет! Нечего его защищать.
- У нас этот вопрос в "разных", - повторил Гаевой, уже с суровой интонацией. - Так как же с большегрузной?
Ротов перевел глаза на Гаевого, сказал:
- Нарком не разрешит. Печь простоит восемь лишних суток. Посчитайте-ка, сколько недодадим металла.
- Так ты с наркомом и говорить не будешь? - спросил Гаевой.
- Нет. Это бесполезно.
- Тогда вы свободны, товарищи, - сказал парторг и, с трудом дождавшись, когда закрылась дверь кабинета, не на шутку рассерженный, вскипел: - Возмутительно! К тебе пришел сталевар, лучший работник, гордость завода, а ты его как мальчишку…
- Он для меня и есть мальчишка, да еще провинившийся!..
- У него первый поджог!
- Солдата не спрашивают, заснул он на посту в первый раз или всегда спит.
- Да ведь так тебе никто ничего советовать не будет!
- А я не во всех советах и нуждаюсь, - продолжал упрямиться Ротов.
- Слушать надо всех, чтобы отобрать самое дельное.
- У меня тридцать тысяч на заводе. Если все начнут советовать…
Гаевой посмотрел на Ротова так, что тот оборвал фразу на полуслове.
- Все-таки, что ты думаешь о большегрузной печи? - спросил парторг.
- Не любит нарком таких переделок. Недавно при проектировании одного цеха он приказал сделать так, чтобы производственники не могли потом уродовать цех, перегружать печи и переводить их на увеличенный тоннаж.
- Это было до войны. Ладно, не хочешь говорить с наркомом - я поговорю. Да мне, пожалуй, и удобнее.
Ротов задумался.
Настаивать на реконструкции печи (в несвоевременности этого он был уверен) ему не хотелось, а допустить разговор парторга с наркомом и вовсе не было желания - если Гаевой добьется своего, как будет выглядеть он, директор? Но сдаться сразу было не в его характере.
- Не перестаю удивляться тебе, Григорий Андреевич, - сказал Ротов примирительно. - Сначала надо одно решить, потом за другое браться. Пойми по-человечески: все мои мысли броней заняты, да ведь и твои тоже. У меня нервы натянуты, как струны, в ожидании испытания на полигоне.
Гаевой сочувствующе посмотрел на директора.
- Сегодня я, пожалуй, неправильно поступил, придя к тебе, - сознался он. - Лучше было дождаться испытаний. Ты стал бы добрее, на людей не набрасывался бы… Но нельзя же заниматься чем-то одним в ущерб остальному.
- Основным - можно. А в общем - дай подумать дня два. Мне кажется, нам все-таки удастся сократить ремонт еще часов на тридцать. Вот тогда можно разговаривать. У меня большегрузная в личном плане давно стоит. Вот. - Он протянул большой блокнот, открыв его на первой странице.
Не торопясь, Гаевой перелистал блокнот. Ротов ежедневно вносил в него все, что требовало особого внимания, вычеркивал сделанное, нерешенные дела переносил в листок следующего дня. Запись "реконструкции м. п." встречалась на каждой странице.
- Что ж, потерпим, пока испытают броню, - согласился Гаевой.