22
На полигоне собралось людей больше, чем при первом испытании. Ротов нетерпеливо топтался у пушки, Макаров непрерывно и жадно курил, прикуривая папиросу от папиросы. Даже начальник полигона, старый, видавший виды артиллерист с глубоким шрамом через всю щеку, заразился общей нервозностью и суетился. Биноклей он не дал: знал, что после первого же выстрела все побегут смотреть броню.
В последнюю минуту приехал Мокшин.
Ротов сказал ему с укоризной:
- Будет скандал, если позвонят из наркомата и никого не найдут на заводе.
- Ничего, Скандал будет, если брони не будет, а получится - нам простят.
Услышав выстрел, Ротов повернул голову в направлении бруствера. Взрыв во все стороны разметал щепки.
- Ничего не могу понять, - сказал он, разводя руками. - Лист калил сам, от каждой карты у меня проба. Прекрасное волокно.
Никто не обратил внимания на смущенного артиллериста, который возился у пушки, поправляя прицел. Он зарядил пушку и выстрелил снова.
Щепок не было. Только пронзительно засвистели в воздухе осколки снаряда. К листу, неуклюже раскидывая ноги, побежал артиллерист. Осмотрев карту с обеих сторон, он вдруг выпрямился, снял шапку, бросил вверх, поймал на лету и замахал ею в воздухе, сзывая всех.
Инженеры опрометью побежали к нему.
Карта стояла целехонькая. Только небольшая вмятина была в том месте, куда попал снаряд.
- А первое попадание где? - закричал Ротов. - Где первое?
- Первое в бревне, - без всякого смущения ответил артиллерист. - Затуркали наводчика: скорей да скорей - и взял человек чуть-чуть выше. Первоклассная броня! - восхищенно похвалил он и, сложив кукиш, протянул его в сторону запада: - На-кось, выкуси!
Мокшин, возбужденно поблескивая глазами, откровенно загляделся на счастливое лицо директора.
Инженеры не знали, кого поздравлять, - работали все. И, словно сговорившись, они окружили артиллериста и стали жать ему руку. Только Буцыкин стоял в стороне и виновато улыбался.
- Разрешите поздравить вас, товарищи, с освоением новой марки стали, - торжественно и непривычно приветливо заговорил Ротов. - С завтрашнего дня мы переходим на выплавку этой стали и дадим ее столько, сколько потребует от нас фронт!
Он пожал руку каждому инженеру, Гаевому - последнему, но крепче, чем остальным.
С полигона Гаевой ушел вместе с Макаровым и Кайгородовым. Он чувствовал себя словно очнувшимся после долгого и мучительного сна. На душе было легко и спокойно, и впервые за много дней он вдруг увидел широкую, скованную льдом реку, заснеженную степь и залюбовался мягкими тонами зимнего заката.
- Молодчина Ротов, добился все-таки разрешения на опыты! - восхищался Кайгородов. - Не выскажи он свою точку зрения наркому, долго мучились бы еще с броней. А вообще недолюбливаю я его. Тяжелый человек.
- Смельчак, - с уважением произнес Макаров, и парторг порадовался тому, что авторитет директора растет. Гаевой никому, даже Макарову, не сказал, что летал в ЦК.
Остановились у здания мартеновского цеха.
Навстречу им бежал Шатилов.
- Как броня? - крикнул он еще издали.
- Лучше быть не может! - широко улыбаясь, ответил Макаров.
Шатилов помчался к печи, чтобы сообщить счастливую весть бригаде.
Не заглянув в партком, Гаевой пошел к Ротову - хотелось еще побыть в атмосфере радости и успеха.
К удивлению Гаевого, Ротов сидел пасмурный. Он мельком взглянул на парторга и тотчас отвел глаза.
- В чем дело? - недоуменно спросил Гаевой.
- Не в чем, а в ком! - фыркнул Ротов. - В тебе дело. Ты всегда в неприятность втравишь.
- А пояснее?
- Доложил я наркому о броне. Он поздравил, спросил, что нам нужно, а я возьми и попроси лишних шесть суток на реконструкцию печи.
- И что?
- И получил по заслугам. Ответил вежливо, но вразумительно: "Вы потеряли ощущение реальности обстановки". Вот тебе пояснее…
Весь остаток дня преследовала Гаевого эта фраза, с ней он и уснул. Вскоре ему приснилось, будто идет он по мартеновскому цеху и слышит за собой резкий, настойчивый звонок завалочной машины. Свернул в сторону - снова звонок, направился в другую - и опять звонок. Открыл глаза - надрывается телефон. Звонили из Москвы.
- Разбудил? - спросил секретарь ЦК. - Раньше позвонить не мог. Передайте коллективу благодарность за освоение новой броневой стали. Ваши рабочие и инженеры еще раз доказали, что не только наука прокладывает пути производственникам, но и производственники - науке.
- Поддержите нас еще в одном, - попросил обрадованный Гаевой и поведал о перипетиях с большегрузной.
- Преждевременное предложение, - сухо ответил секретарь ЦК. - Надо читать сводки и между строк. Стабилизация линии фронта дается ценой упорных боев. Положение таково, что, может быть, сегодня тонна стали нужнее, чем полторы через неделю.
23
Работа восьмой печи привлекала внимание Макарова - кривая выполнения плана поползла вверх, сталевары стали вести себя спокойнее, жалобы при приемке смен прекратились.
Сначала Макаров думал, что сталевары по-приятельски покрывают грехи друг друга, и, приняв рапорт, заглядывал на печь. Но все было в порядке. Если же сталевар и допускал какой-либо промах, то, сдавая смену, сам заявлял об этом.
Так, однажды во время рапорта Бурой на вопрос Макарова о том, как он сработал, ответил неохотно, понурив голову:
- Плохо, товарищ начальник. Свод поджег против пятого окна.
- Сильно?
- Да процентов десять премии можно с меня снять.
Макаров был удивлен честным признанием сталевара. До сих пор он знал Бурого другим: накуролесит - и с пеной у рта доказывает, что виноват не он.
- Что с ним сталось? - спросил Макаров Пермякова, когда они остались вдвоем. - Ваша работа?
- Враждовать перестал. Сейчас, когда Бурой смену подготавливает к сдаче, он не о рапорте в первую очередь думает, не о начальнике, с которым привык спорить, а о товарище, упрек которого руганью не перекроешь, успех которого - твой успех, а неудача - твоя неудача. Дружнее стали. К тому же Бурой - общественное лицо: руководит рабочим контролем в столовой. Все свое красноречие там растрачивает. На поваров такого страха нагнал - как никого боятся.
- Не думал, что вы с ним так быстро справитесь, - признался Макаров.
- Справился? До этого еще далеко. По-прежнему пьет. Недавно в общежитии такое устроил… А натура его мне нравится. Горяч. Его энергию только нужно куда следует направить. Вот с апатичными, безвольными - худо. Их труднее воспитывать. А все-таки таких, как Бурой, я люблю.
- Надеюсь, не только таких? - улыбнулся Макаров.
- Не только. Разных - по-разному. Возьмите Смирнова или Шатилова, например. Без единого пятнышка парень, насквозь просвечивает. Кем будет лет через десять Шатилов? Начальником цеха. И надо его к этому посту заранее готовить. А то у нас иногда как получается? Назначат, предположим, начальника цеха главным инженером, и смотришь - не тот уже человек. И говорит иначе, и голову держит по-другому, и особого почтения к себе требует. Не понимает одного: есть авторитет должности, а есть авторитет личности, - и уже официальным тоном добавил: - Плакатист мне нужен.
- Для чего? И так весь цех в плакатах, - запротестовал Макаров.
- Это верно, но не заметили ли вы, что наша наглядная агитация какая-то… - Пермяков замялся, подыскивая подходящее слово, - ну, больно стабильная. Оперативная агитация нужна, живая. Вот на фронте. Кончился бой, глядишь - уже боевой листок по бойцам пошел. Узнают, кто как воевал. И у нас бы так. Выпустили скоростную плавку - "молния", плохую - тоже "молния". Каждый день. А сейчас что? Призывы висят, а как их выполняют, коллектив узнает с опозданием.
- В этом вы, пожалуй, правы. Но где такого плакатиста найти?
- Я уже нашел. На фронте убит один наш машинист. У него сынишка остался четырнадцати лет. Матери тоже нету.
- Четырнадцати? Кто же его в цех пустит, малолетку?
- Не беспокойтесь, пустят.
- Где отыскали?
- Отыскал не я, а Дмитрюк в детдоме. Упрямый паренек. Не хочет оставаться там - и все. "Или в цех возьмите, говорит, где батя работал, или беспризорничать пойду". Вот и выбирай. Не пускать же его на улицу. Очень прошу уважить паренька.
- Хорошо. Приведите - посмотрим.
- Да он тут. - И Пермяков с юношеским проворством вылетел из комнаты.
Через несколько минут в кабинет вошел мальчуган, сделал несколько нерешительных шагов и остановился.
Он был низкорослый. Огромные серые глаза смотрели с затаенной грустью, но задорный нос и по-детски смешно надутые губы смягчали это выражение.
Макаров на мгновение закрыл глаза: мальчик напомнил ему умершего сына.
- Подойди, сынок! - мягко сказал он. - Как тебя зовут?
- По-разному звали. Папка - Петром звал, мамка - Петей, ребята - Петюхой называют, а кто Петухом.
У Пети ломался голос, деланный басок неожиданно срывался на дискант, и Макарову стало смешно: в самом дело петух.
Он долго убеждал Петю продолжать учиться в школе, обещал помочь, но мальчик стоял на своем.
- Батя с одиннадцати лет сам себя кормил, а мне уже четырнадцать. Никуда я из батиного цеха не уйду.
Вошел Дмитрюк - он умышленно задержался, чтобы не мешать разговору.
- Ну, кто кого уговорил? - спросил он, зная, что Петю переубедить не удастся.
- Возьмем, - решил Макаров. - Но как с охраной труда?
- Уже разрешили взять в штат плотником.
Макаров повертел в руках приемный листок, подписал его и взял с мальчугана слово, что с начала учебного года пойдет учиться в школу.
Петя порылся в недрах своего кармана, отыскивая платок, но не нашел, сочно шмыгнул носом и, потянувшись через стол, степенно поблагодарил Макарова, пожав ему руку.
- Вот и кончилось у него детство… - покачал головой Макаров и задумчиво посмотрел на дверь, которую осторожно закрыл Петя.
- Ничего… - возразил Дмитрюк. - Пермяков обещал в плотницкой устроить, а там он всем сыном будет. Присмотрят, чтобы не совался, куда не надо, чтобы поел вовремя. Больше четырех часов работать не придется. И на забавы времени хватит.
24
Макарову нездоровилось - сказалось перенапряжение последних дней. Он позвонил в цех и, узнав, что дела идут нормально, решил, к великому восторгу Вадимки, не ехать на вечерний рапорт - поручил провести его своему заместителю.
Вадимка отказался идти спать. Он прилег рядом с Василием Николаевичем так же, как, бывало, ложился с отцом, и шепотом спросил: "А почему тетя Лена у нас такая грустная растет?"
Василий Николаевич прыснул, но, взглянув на жену, заметил в глазах у нее слезы.
Надо было как-то отвлечь ее, и Макаров рассказал о разговоре с Ротовым.
- Гаевой, говоришь, у него остался? - спросила Елена. - Ну, он уговорит.
- И я так думаю. Если уж Григорий чем-то займется, то доведет до конца.
С улицы донесся зловещий, заплетающийся говор ветра. В стекло беспокойно застучала ветка березы, как человек, просящий в ночи у хозяев крова.
Елена вздрогнула, зябко поежилась.
- Жутко.
- А знаешь, о чем я думаю в такие ночи?
- Знаю, - одними губами сказала Елена, побледнев, и безвольно уронила голову на сцепленные пальцами руки.
Макаров понял, что она представила себе одинокую могилку сына в степи на полустанке, и мысленно выругал себя за неосторожность. Тихонько, чтоб не разбудить заснувшего ребенка, встал с кровати, взял теплый платок и накинул его на опущенные, дрожащие плечи жены.
Елена признательно кивнула головой и отбросила со лба прядку непокорных волос. Еще год назад она выглядела так молодо, что порой походила на школьницу. Но со смертью сына появились сединки (впрочем, они легко терялись в светлых волосах), у глаз собрались морщинки - легкие, тонкие, но их не спрячешь.
- Вот так на все лады завывал ветер, когда хоронили Витюшку, - произнесла Елена, глотая слезы, и, не выдержав, беззвучно зарыдала.
Раздался телефонный звонок, резкий, продолжительный. Василий Николаевич схватил трубку и долго еще слышал треск звонка. Так телефонистки вызывали абонента для директора или на аварию.
На линии был нарком. Он осведомился о работе цеха и спросил, каково его, Макарова, мнение об увеличении тоннажа печей.
- Я считаю, что только это даст возможность выплавлять миллион тонн стали в год.
- Значит, вы поддерживаете предложение Ротова?
- Ротова? - переспросил Макаров и осекся.
- А разве это предложение ваше?
- Нет, это инициатива сталеваров Шатилова и Пермякова.
В трубке стало тихо, и Макаров по индукции слышал, как телефонистка вызывала Серовский завод.
- Мне Ротов не сказал об этом, - наконец произнес нарком. - Что ж, очень хорошо, если у вас такие сталевары. Поддержали?
Макаров коротко рассказал, как было дело. Нарком усмехнулся.
Теперь мне все понятно. Директор, очевидно, считает, что если он руководит коллективом, то все рационализаторские предложения, рождающиеся в коллективе, должны исходить от него.
- Товарищ нарком, - вступился за Ротова Макаров, - сталевары предлагали увеличить завалку до двухсот пятидесяти тони, я - до трехсот, а Ротов одновременно с нами - до трехсот пятидесяти. Первенство, таким образом, за ним.
- Ладно, не в этом суть, - сказал нарком и распорядился: - Включайтесь и вы в подготовку к реконструкции, товарищ Макаров.
- Но ведь вы директору отказали.
- Да, долго стоять нельзя. Уложитесь в сроки обычного большого ремонта.
- Как? - удивился Макаров, решив, что ослышался.
- Чему удивляетесь? На Магнитке уложились в эти сроки. Описание сверхскоростных методов ремонта наркомат вчера разослал по заводам, но я посоветовал Ротову не ждать, а послать инженеров для изучения опыта на месте. Подину печи и отдельные участки разрешаю взорвать.
- В действующем цехе?
- А в Действующей армии разве снаряды не рвутся? Приступайте и смотрите: ни часу более. За этот срок я поручился перед правительством.
Макаров положил трубку обрадованный и озадаченный. О таких сроках он до сих пор не слыхал. Он позвонил Гаевому и подробно рассказал о беседе с наркомом. Хотел позвонить и Шатилову, да вспомнил, что тот еще не пришел на смену.
- Ну, Леночка, предстоят горячие дела!
Елена грустно посмотрела на мужа, позавидовав его настроению.
- Тебе хорошо. Ты плоды своей работы видишь. А я? Что делаю я? - вымолвила она тягуче, с придыханием.
- Тоже немало. Рукавицы для бойцов вяжешь, над детским садом шефствуешь - там ведь дети бойцов, английский изучаешь.
- Я хочу отдать Вадимку в детский садик. Он уже достаточно подрос. Ты согласен?
Макаров знал, как сильно привязана жена к ребенку, как неохотно расстается с ним даже на короткое время, и, не поняв мотивов ее желания, спросил:
- Есть ли в этом необходимость?
- Есть. Рукавицы и шефство - не то. Этим и на досуге заниматься можно. Пора выполнить Гришин совет. Хочу на завод. Снаряды точить, как Мария Матвиенко. У нее трое детей, а работает.
- Смотри-ка! Ты еще в армию запросишься, - пошутил Макаров.
- Куда мне, трусихе! Помнишь, как бомбежек боялась? Первая пряталась в щель. А знаешь, в спеццехе много новеньких работает. Там и женщины и подростки. Неужели я хуже?
Макаров крепко обнял жену.
25
Ремонт печи для сталевара - процесс неприятный, глубоко прозаический. Вместо привычной интересной работы над металлом приходится ломать спекшиеся огнеупоры, грузить мусор, проверять качество кладки, спорить с несговорчивыми каменщиками.
Шатилов не любил ремонтов, но относился к ним терпеливо. И в Донбассе он бывал на всех участках, где только стучали молотки каменщиков, даже глубоко под землей, в дымоходах.
Это всегда не нравилось Дмитрюку.
- Ты что, не доверяешь мне? - ворчал на него старик. - Да тебя, жигуна, еще не замышляли, когда я эти печи строил!
Обрадованный тем, что их предложение одобрено (эту часть разговора с наркомом Макаров передал сталевару), Шатилов спросил начальника цеха:
- Премируете, Василий Николаевич?
"Женится, наверное, - решил Макаров, - деньги нужны".
- Обязательно. Поработаем, экономию подсчитаем - сумма получится, надо полагать, изрядная.
- Да я не о деньгах. - Шатилов досадливо отмахнулся. - Поставите меня на эту печь сталеваром?
- Поставлю, - пообещал Макаров. - И как лучшего сталевара, и как инициатора. На эту печь - самых лучших. Плавка-то в триста пятьдесят тонн!
В дверях Шатилов столкнулся с Дмитрюком.
- Останься, Вася, замолвишь словечко… - шепнул Дмитрюк.
Макаров вышел из-за стола навстречу старику, тепло потряс его руку. Дмитрюк проковылял к столу и сел.
- Пришел наниматься, - сказал он, теребя отрастающие усы.
- А эвакопункт?
- Там работа стихла, а я тихой работы ой как не люблю. Старикам живое дело нужно, а на этом заснуть можно.
Молча вынув из стола приемную карточку, Макаров заполнил ее и протянул Дмитрюку.
- Идите, Ананий Михайлович, в отдел кадров оформляться.
- А кем? Написали?
- Каменщиком, конечно. Оформитесь, а тут что-нибудь полегче подберем.
- Инспектором по качеству, - подсказал Шатилов.
- Рабочие нужны, а не инспектора, - строго ответил Дмитрюк. - Скоро будет у вас большой ремонт.
- Вы и об этом знаете?
- Ворон чует, где пожива, а каменщик - где ремонт. Прошу самую деликатную работу мне дать: выпускное отверстие заготовить и арочки для шлаковых лёток.
- Лучше Анания Михайловича их никто в мире не сделает. С других заводов к нему ездили учиться. Никто так кирпич к кирпичу не пригонит, - превозносил старика Шатилов.
- Хорошо, - согласился Макаров. - Даю вам отдельный участок работы. Дело такое…
- Сиди дед у печи и теши кирпичи, - вставил Дмитрюк другую свою поговорку. - Ну, спасибо, Василий Николаевич.
Шатилов провожал Дмитрюка до отдела кадров.
На площади, перед проходными воротами, на которых были установлены мощные репродукторы, они увидели огромную толпу рабочих.
Слышался голос московского диктора: "…враг терпит поражение, но он еще не разбит и тем более не добит…"
- Что передают? - спросил Дмитрюк рабочего.
- Не мешай. Слушай! - сердито бросил тот.
Дмитрюк обратился к другому рабочему.
- Приказ. Двадцать четвертая годовщина Красной Армии.
"…необходимо, чтобы с каждым днем фронт получал все больше танков, самолетов, орудий, минометов, пулеметов, винтовок, автоматов, боеприпасов…" - чеканно читал диктор.
- Будто специально для тебя, - шепнул Дмитрюк Шатилову.
Люди шли на вторую смену, и толпа рабочих росла. Из здания заводоуправления выбегали служащие - красный уголок не вместил всех. Многие не успели набросить на плечи верхнюю одежду и стояли налегке - в костюмах, в платьях.
Когда диктор дочитал приказ, на площади загремели аплодисменты.
Люди не расходились, ожидали повторения передачи. Хотелось снова услышать ясные и твердые слова приказа, вселявшие уверенность в победе над врагом.
Шатилова потянуло к Ольге. Но как его примут? Не рассердилась ли на него девушка за то, что так долго не появлялся?