Никитич вошел в дом, пробрался между разбитой мебелью, отодвинул шкаф, зашел во вторую комнату, где из-под кровати вытащил припрятанный рюкзак с вещами с чердака, который он принес заранее. Потом отправился в сарай: среди хлама и тряпья там хранился велосипед "Украина", заблаговременно скрытый от людских глаз. Пётр вытянул велик, вытер его черную раму от серой пыли, грязи, кусочков прошлой жизни погорельца. Поставил на колеса, погладил потертое коричневое сиденье. Железный конь поблескивал блеклым хромом обода, обводкой фонаря и отражателями на педалях. Примостив рюкзак на багажник, Пётр Никитич вывел велосипед со двора на дорогу, вытянул из кармана две бельевые деревянные прищепки, залихватски прицепил их на брюки, чтобы те не попали в цепь, оттолкнулся и быстро запрыгнул. Еще секунда - и он уже крутил педали "Украины", придерживаясь направления на запад.
Пётр проехал у ставка - водного отстойника шахты имени Космонавтов, на которой так долго проработал. Увидел длинное растянутое тело конторского здания, что лежало на пригорке, как серая гусеница. Дальше была посадка деревьев, вдоль которой тянулась полоска грунтовой дороги, уводящая старика подальше от места, где он родился и уже, наверное, не умрет. Час езды по местным окрестностям, виды донбасской природы оживили деда. Он крутил педали, вглядываясь в зеленую листву на придорожных кустах и деревьях. Казалось, ветер обнял его своими руками, поднял куда-то высоко, где могут только летать птицы и сверкать звезды.
Пётр Никитич улыбался. Его довольство жизнью росло так же быстро, как и кровяное давление. Он поглядывал на зеленые декорации сельского пейзажа и глубоко вдыхал, так глубоко, что, казалось, теперь он полностью состоит из воздуха. Чувство свободы и испытываемое блаженство вызвали в старческом мозгу прилив эйфории, которая унесла деда в неведомую ему раньше легкость. Остановившись на привал, он прислонил велосипед к дереву, а сам развернул нехитрый тормозок - пару яиц, колбасу, сыр - и начал с удовольствием уплетать пищу.
- Как хорошо-то. Такое ощущение, что не было другой жизни. Я никогда не был так счастлив, - пробормотал дед. Его слова превратились в несколько "бу-бу-бу" из-за того, что рот был забит едой. Посмеявшись еще раз над собой, старик расстелил цветастое покрывало, аккуратно лег на него и посмотрел в дымчато-синее небо, видневшееся сквозь растопыренные пальцы веток. Там проплывали рыхлые, дрожжевые серые облака, солнце иногда протискивалось сквозь тучи и обливало землю яркими потоками света.
Может быть, этот приступ счастья и блаженства усыпил старика, он опустился на руки Морфея, который укачивал его, как ребенка, и мурлыкал колыбельную об иной жизни.
Через полчаса дед встал, потянулся и, собрав пожитки, отправился в путь. В хорошем настроении он крутил педали, насвистывал импровизированную мелодию, в которой не было ни ритма, ни нот, - его душа просто и по-детски пела.
Так продолжалось до того момента, пока он не попал на окраины города Ровеньки. Дед ехал по улице Шевченко, когда его обогнал грузовик с когортой "ополченцев" на борту. Небритые кавказские лица вперемешку со странными мужиками в камуфляже с игрушечными шевронами, папахами в стиле казаков, напоминавших ему героев советского фильма "Свадьба в Малиновке". Грузовик выплюнул черное облако из выхлопной трубы, обдав деда смрадом, а пассажиры его проводили Никитича угрюмыми взглядами. Он приостановился от удивления и стал наблюдать за пускающим газы автомобилем.
- Ну, ни хрена себе, - удивился наш пожилой герой, почесал лоб и поехал дальше.
На развилке, называемой местными "мост", он затормозил. Шахтеры, возвращающиеся домой со смены, когда договаривались, где будут встречаться, чтобы выпить в местной забегаловке, говорили коротко: "Увидимся на "мосте"". Это выражение "намосте" приобрело в ровеньковском сленге другое значение. В какой-то момент данная фраза перестала быть определением географического места. Теперь, когда шахтеры обсуждали то, куда они стремятся, фраза "намосте" прибрела иной смысл - состояние человека, напившегося до потери сознания, еле стоявшего на ногах, потерявшего связь с реальностью. В какой-то момент слова в языке изменяют значение, не меняя особо своей структуры. "Намосте" обозначает также мировоззрение человека, взгляд на обреченность, способ утопить эту обреченность в литрах водки, затушевать тяжелую реальность закуской, размыть ее глубоким опьянением.
Прибыв в пункт прощания с трезвой действительностью, Пётр Никитич и правда, зашатался, как пьяный. То ли воздух был пропитан алкогольными парами до такой степени, что пьянящий аромат вскружил ему голову, то ли место, в котором все пребывают в дурмане, диктовало правила поведения. Как бы там ни было, внезапное погружение в новую реальность выбило ездока из седла. На круговом перекрестке разрослась клумба, на которой ранее цвели петунии и чернобривцы, а теперь поселились жалкие засохшие стебли пырея. Над клумбой возвышался билборд с непривычными для Никитича изображениями. На одном плакате надпись красными буквами гласила, что ЛНР - это молодая республика, в которой процветают справедливость и доброта. На другом - карикатура Порошенко, облепленного нацистской символикой, со словами "Здесь нет места фашизму!". А чуть дальше расположилась армейская кухня и длинная очередь горожан, желающих получить дармовую пшенную кашу.
По внешнему виду и не скажешь, что это нищие и бомжи - обычные граждане, одетые по особой, можно даже сказать провинциальной моде. А она, как известно, в бывшем Советском Союзе одна и та же. Выйдешь где-нибудь в российском уральском городке, посмотришь на цветастые юбки женщин, яркий и вызывающий макияж, а потом переместишься в донбасскую украинскую провинцию - не заметишь разницы. Те же размалеванные унылые женщины с тяжелыми сумками и пьяные мужики, которые спят под забором. На всех дешевая цветастая китайская одежонка с наспех приделанными лейблами Nike и Pumа. В провинции за яркостью расцветок пытаются спрятать внутреннюю вязкую унылость. Что роднит наши страны? Ущербная и нищая провинция! Впрочем, старик не стал вглядываться в толпу, а понуро сел на свое транспортное средство и покатил в сторону центра города.
Когда он подъехал к улице Маркса, то увидел еще более необычную картину. Посреди площади стоял седоватый человек, одетый в камуфляжную форму. Мужчина строго осматривал прохожих, которые проскальзывали мимо и бросали на него подозрительные взгляды. Внешний вид смотрителя площади отсылал куда-то в глубь истории. В руках у него виднелась папаха времен кубанских казаков 1950-х годов. Камуфляжная куртка напоминала форму американской армии, сражавшейся во Вьетнаме. Брюки уж больно походили на форму воинов-интернационалистов, воевавших в Афгане. И только одна деталь являла собой универсальный для всех времен предмет одежды - красные кроссовки с длинными синими шнурками.
"Странный тип, почему он тут околачивается?" - подумал Никитич и попытался свернуть в сторону. Но только он начал совершать стратегический маневр уклонения, как камуфляжный чудак заприметил его и широким шагом поспешил навстречу. Дед, увидев это, развернул велосипед в сторону исполкома и поторопился прочь. Мужик не остановился, а наоборот - ускорил шаг. Пётр оглянулся и хотел было тормознуть, спросить, чего от него хотят, но, увидев перекошенное лицо, пошел еще быстрее. Преследователь не отставал. Дед уже подумывал о том, чтобы сесть на велосипед и рвануть, пока этот полоумный не пустился бежать за ним, но тут камуфляжный чудак выдавил слова, украшенные сдобой эмоций и корицей страсти.
- Товарищ, товарищ, подождите, ваше мнение важно для республики, - закричал он и подскочил к беглецу.
А тот опешил от такого поворота событий. Он теперь важен для кого-то? Он, маленькая шестеренка в большом механизме, чья цель в жизни заключалась только в одном - стараться не попадаться на глаза начальству, сейчас вдруг для кого-то важен. Даже больше: важен некой республике. Пётр Никитич остановился как вкопанный. Преследователь настиг беглеца, схватился за багажник велосипеда, чуть наклонился, чтобы отдышаться. Полминуты воздух сотрясали вздохи, ахи, мужчина глубоко вдыхал воздух и воспроизводил различные хрипы и рычание. Наконец дыхание любителя кроссовок выровнялось, он выпрямился, стал почти по стойке смирно, а потом отрапортовал:
- Ильич, военный комендант города Ровеньки уезда Луганской народной республики. Будем знакомы, - сказал он и протянул руку старику, улыбаясь самой доброй улыбкой крокодила, на которую только был способен. А через секунду отвел глаза и подозрительно покосился на велосипедную надпись - "Украина".
Глава 12
Илья насчитал один час и двадцать две минуты с того момента, как попал в камеру. Дед, прислонившись к стойке нар, замолчал. Наверное, обдумывал, как лучше продолжить рассказ. Лёха повернулся к стене, уставившись на зеленую краску, которая будто пародировала летнюю листву. Молчание неприлично затянулось. Илья привстал, посмотрел на Никитича, а тот безвольно опустил голову, закрыл глаза, слышалось только его ритмичное шипение-дыхание.
- Вот гад, захрапел на полуслове! Ну, куда они его привели? В пансионат какой определили бы, что ли, - пробормотал Кизименко.
Лёха обернулся, увидел, как старик клюет носом, да еще что-то там воркует, словно дикий голубь, махнул рукой, мол, что с него взять.
Мирное посапывание принесло в холодную камеру домашнее тепло. Казалось, что самый пожилой член семьи уснул, а его двое сыновей, чтобы не тревожить отца, ходят на цыпочках и укрывают его клетчатым пледом. Илья и Лёха действительно старались не шуметь. Они поместились в капсулы своих воспоминаний, которые унесли их из грязного и вонючего СИЗО в космос прошлого, в до боли знакомые места. Туда, где находились их души, где они не раз блуждали по дорожкам: один - просторного Донбасса, а второй - горного Дагестана.
- Товарищ лейтенант, слева, с ущелья, открыт по нам огонь, - к Илье обратился худощавый сержант под аккомпанемент резких и громких выстрелов.
- Да слышу, блин, не глухой. А в БТР есть кто? - спросил он подчиненного.
А тот только испуганно отрицательно покачал головой. Молодой еще, необстрелянный.
Пограничный пост расположился недалеко от села Метрада, на развилке трех дорог. Именно туда переехал офицерский состав пограничников. Здание поста - бетонное помещение с бойницами с каждой стороны дороги. Там же находились шлагбаумы и бетонные будки, обложенные мешками с песком. Справа от поста - АГС-7. Буквально позавчера сержант делал профилактику оружия, стрельнул с АГС - граната отскочила от провода ЛЭП и ранила рядового. Хорошо, что ранение осколочное, немного задело плечо. Считай, боец успел только в штаны наложить. Обошлось капитальной стиркой и несколькими пластырями. Но теперь дело принимало гораздо худший оборот.
Кизименко служил на заставе уже девятый месяц, и это был тринадцатый обстрел. В четырех километрах от поста находилось селение Эчеда, в котором проживали ваххабиты. Бывает, приедет туда патруль, пройдется по селу. Да разве поймешь по лицам, какие в головах у жителей мысли бродят? Тут они дружелюбно улыбаются, а через день разглядывают твою физиономию через оптический прицел винтовки. Так и сейчас: кто-то тренировался и обстреливал заставу короткими очередями.
- Отправь кого-то в БТР, задави огневую точку, - приказал Илья.
Перед постом врыт в землю БТР, только одна башня торчала. Частенько боевая машина простаивала, и место водителя занимал кот Похрен. На заставе было полным-полно полевых мышей, они до такой степени обнаглели, что ползали даже по командирскому столу, заваленному картами местности и всякими бумагами. Причем мыши на яд не очень-то и реагировали - оставляли пропитанные отравой кусочки еды нетронутыми. И вот к посту прибился котяра - длинная шерсть висела лохмотьями, правое ухо было откушено, а второе, постоянно согнутое, указывало влево. Солдаты гоготали, что, мол, его радар всегда готов увести кота "налево", поэтому и сканирует местность. В общем, прибытию животного были рады, поэтому в первый же вечер оставили его в командирской комнате, надеясь, что кот разберется с мышами по-хозяйски. На следующее утро Илья с сержантом открыл дверь в комнату и увидел такую картину: на полу, на армейской фуражке (видно, стащил ее со стола), возлежал кот. Свернувшись клубочком, он подложил хвост под морду и сладко дремал, а в это время мыши устраивали бега наперегонки, мотались перед ним, как ошалелые, чуть ли не кувыркаясь через ленивое животное.
- Ты смотри, а коту похрен, - озадаченно произнес сержант.
С тех пор к котяре и приклеилась эта кличка - Похрен. Выгонять странное животное никто не хотел: кот символизировал домашний очаг. К тому же он имел одну препаскуднейшую привычку: как только увидит человека, да еще почувствует, что тот умиляется им, поднимет большие грустные глазки и сделает такой просящий взгляд - и ни у кого не поднималась рука выкинуть его вон. Так и остался кот на заставе. И частенько его можно было найти именно в БТР. С чем это связано, никто не знал. Может быть, животное чувствовало себя в этом месте защищенным или он привык, что его там подкармливали - кидали еду в люк боевой машины.
- Пошли кого-то в машину. Да с котом там поосторожнее, - скомандовал лейтенант.
Через минуту раздался глухой лай 14-мм пулемета КПВТ, который словно отгавкивался в сторону засевших боевиков.
- Ах, мать твою, левее бери, - смотрел в бинокль лейтенант и бурчал себе под нос.
Крупнокалиберное оружие успокоило ваххабитов (или, как их называли бойцы, "вахов"). Стрельба с гор прекратилась. Люк БТР распахнулся, как ларец, оттуда быстрее пули выскочил Похрен и устремился в здание поста, срочно меняя дислокацию.
На следующий день Илья поехал искать место, откуда велась стрельба. Напротив заставы как раз расположились пологие скалы с грудой камней, впадинами, углублениями, откуда можно было стрелять.
- Блин, сволочь, отсюда шмолял, - сказал он сержанту, собиравшему гильзы, и посмотрел на него укоризненно:
- Брось эту гадость, ты что, в солдатики собрался играть?
Сержант опешил и выпустил гильзы из рук. Они с резким и высоким звоном упали на камни, так, что, казалось, отзвук от железяк еще долго скатывался по коричневой туше широкой горы.
- Я только хотел доказательства собрать, - пролепетал он.
- Не переживай, за тебя уже Аллах собрал все доказательства, - попытался грубо пошутить начальник заставы.
Он и еще пара бойцов осмотрели местность, нашли самую лучшую точку для обстрела поста и установили там противопехотные мины.
- А теперь, сержант, давай отсчитывать дни до взрыва, - произнес лейтенант и пошлепал вниз по узкой и корявой горной тропе.
Через два дня Илья стоял у шлагбаума, где пограничники проверяли документы: все неместные не могли проехать дальше, к следующему посту, находящемуся прямо у грузинской границы, без первоначального осмотра здесь, на перекрестке трех дорог. Из побитой синей "нивы" вылезли двое мужиков, по виду чеченцы. Сержант, ознакомившись с их паспортами, подозвал Кизименко, чтобы тот удостоверился, что все в порядке. Лейтенант посмотрел документы, подошел к путешественникам.
- Добрый день. Куда едете? - спросил он.
- Да добрий, йедим в гости, к другу, да, - моментально ответил чеченец.
Только лейтенант хотел задать уточняющие вопросы, как слева, в горах, раздались два глухих и коротких взрыва. От неожиданности чеченцы бросились в машину, развернулись и поехали назад. Бойцы пригнулись и посеменили к дотам, а лейтенант вглядывался в горную коричневую даль, прищурив глаза, и осматривал далекие клубы дыма, пеленой покрывшие скалы. Через минуту ветер разделал невесомую тушку дыма на части и разбросал среди камней. Небо вновь стало чистым и гладким. На лице лейтенанта пробежала довольная улыбка.
Потянулись нудные и вязкие будни. Туман все чаще окутывал местность в мутную белизну. Не видно ни зги, только понимаешь, что там, вдалеке, - темные контуры гор. Да еще дождь шел непрестанно, словно пытаясь затопить землю водой. Плоскость неба проржавела и протекала тяжелыми прозрачными каплями. Ветер завывал, как голодный волк. Рядом с постом находились казармы, куда начальник заставы переехал после того, как некоторое время пожил в Метраде. Планировка была нехитрой: отдельная комната для офицеров, дальше общая - для солдат. Недавно ему прислали нового заместителя заставы - выпускника московского погранинститута, высокого и стройного малого. Просил называть себя ни много ни мало - Иваном Федоровичем. Профессиональный бегун, пару раз занимал призовые места от вуза, да и теперь иногда бегал на длинные дистанции по краю видимости поста.
- Иван Федорович, вы уже совершили свой пробег? Что нового на охотничьих тропах? - деликатно спрашивал Илья и усмехался.
- Новое - это старое, поданное с неожиданной стороны, - философски замечал заместитель.
Тягучесть времени давала о себе знать. Каждый наполнял свой день, как умел или мог. Офицер-минометчик, сорокадвухлетний мужлан с чуть непропорциональным лицом и большой лысиной, ростом ниже среднего, плотно сбитый в плечах, составлял свой дневной распорядок очень просто: спал, играл на компе или бухал. А вот срочников гонял, как сидоровых коз - боялись и водочную пробку понюхать.
Илья вернулся к книгам. Читал их запоем. Окно у стола в его кабинете всегда было открыто, и солнечные лучи в ясные дни стекали широкими полосами на страницы очередного произведения. Он частенько думал, что занесло его на край света, как любил повторять сержант, в "жопу мира", и не мог пояснить, зачем он здесь. Может, и не нужна революция? Худо-бедно страна существует. Путин, конечно, тиран, но разве не тираны начинали самые большие войны? Империя - это всегда величие. А что, если он зря так вцепился в идею переворота? В голову лезли дурные мысли, а развеять их было нечем.
Однажды, когда уже было совсем нечего делать, самому опытному, а следовательно, самому развращенному пришла в голову мысль поехать в Махачкалу в сауну.
- Поедем, блин, к проституткам, - выпалил офицер-минометчик и мечтательно закатил глаза.
- Боязно че-то, - пробурчал Кизименко.
- Молодой ты еще, потому и трусишь, - ответил офицер, который был уже два дня как с бодуна.
- Э, ты, сука, место свое забыл, ща пойдешь по горам с минометом на горбу искать "вахов". На неделю пошлю, там ты уже не потрусишь, - поставил его на место командир.
Сидевшие в комнате сержант и Иван Федорович помалкивали. Офицер обиделся, замолчал. Но плоть брала свое: в голове у лейтенанта в белесом паре сауны, как в тумане, проплывали оголенные женские тела, соблазнительно выпуклые груди, пышные бедра. Мысли танцевали, как голые девушки в стрип-баре, показывая все прелести путешествия в город.
- А-а, была не была! Поехали! - махнул рукой Илья.
Радость осветила лица присутствующих, словно наступил самый светлый день в их жизни.