После проверки майор посмотрел на Илью, постучал пальцами по столу и пообещал устроить в батальон "Донбасс", мол, позвонит и договорится. Через несколько дней Кизименко выехал в расположение "Донбасса" в Новых Петровцах под Киевом. Но тут его никто не ждал, майор не позвонил, и в штабе батальона не знали, как с ним поступить. Илья сидел на ящиках из-под снарядов, смотрел в поле, которое раскинулось перед палаткой штаба. Вдалеке на полигоне гремели выстрелы. Слышались учебные взрывы. Коротко стучал пулемет. Звуки выстрелов успокоили его, погрузили в размышления. Он подумал, что приехал сюда и почувствовал что-то странное, то, с чем местные свыклись. "В России расцвел культ доброго царя и стабильности, а в Украине - культ ежесекундного Майдана и сваливания всех бед на москалей. А когда враг затихает или пропадает, украинцы грызутся между собой", - размышлял петербуржец под аккомпанемент взрывов. И подтверждалось это правило всегда, и не было ни одного исключения. На полигоне внезапно все стихло, и тут же в проеме палатки возникло румяное лицо бородатого мужика, который просунул голову и осмотрелся. Потом весь мужик выплыл из светло-зеленой ткани и позвал Кизименко. Через три минуты россиянину сообщили, что он принят…
- Это чье село? "Сепарское" или украинское? - спросил Илья у перепуганного продавца продуктового магазина.
- Да ничье. Вот сами гадаем, чьи мы, - ответил продавец.
В конце августа под Иловайском творилось невообразимое. В окружение попала значительная часть добровольческих батальонов, а те, кто сумел вырваться из "котла", не знали, куда податься.
- Е… твою мать, где разведка? - пробормотал боец "Донбасса" с короткой стрижкой.
- Да, хреново, тут бы не напороться на "сепарюг", - поддержал беседу Кизименко.
Они вышли из магазина, набрали продуктов, воды, естественно, ничего не заплатив. Хаос и неразбериха, никто не знал, что делать, куда идти, где наши, а где враги.
- Дальний, Дальний, ответь, - проскрипела рация.
- О, вот видишь, о нас не забыли, - сказал боец. - Дальний слушает, прием.
- Бегом на поля под Многополье собирать бойцов. Там сейчас бойня, нужно вывозить раненых, - пропищала рация. Илья переглянулся с напарником.
Через восемнадцать минут подъехал бусик - покрашенный под камуфляж автобус "mercedes" без боковой двери. Сиденья были только впереди. Внутри находились четверо. Святослав - здоровый дядька из Донецкой области (ему потом часть руки оторвало); Зоха - странный тип, побывавший на Майдане, то ли с пропитым, то ли с бомжеватым лицом; имени еще одного он не запомнил - невысокий крепыш в тельняшке, без каски, с деревенской мордой; водитель Жак - мужичок, служивший во французском легионе. Они направились под Волноваху, там присоединились к колонне, следовавшей в детский лагерь. Нагрузили матрасы и снова в путь. В поле подбирали отступавших бойцов. Жак гонял на бусе как сумасшедший, мчался на своей волне, ни на кого не обращая внимания. Им навстречу попадалась техника украинской армии: одни уезжали из Иловайска, спасаясь от окружения, а другие стремились в этот город, потому что до сих пор в силе был приказ. Неразбериха полная. В войсках не было ни координации, ни мониторинга ситуации.
Жак колесил будто угорелый, а тонкая назойливая пыль клубами залетала в салон: как раз там, где сидел Илья, не было двери. Лицо Кизименко покрылось серой пеленой, глаза постоянно слезились, а грязные руки, казалось, впитали пепельный порошок.
По дороге им встречались брошенные машины и техника, в одной из них обнаружили раненного в ногу солдата.
- Дальний, бегом сюда, - крикнул Святослав.
В салоне автомобиля лежал молодой парень, его лицо перекосила гримаса боли.
- Жак, подгони автобус поближе, - опять рявкнул дончанин.
Раненому вкололи две ампулы наркотиков, но он все стонал, так ему было больно. Видно, осколками бойцу повредило нервы на ногах, боль от этого сумасшедшая - ничем не унять. Он извивался и хрипло просил его пристрелить. Этот стон растягивался иногда до невообразимых звуков, превращаясь в животный рев, низкое рычание, а потом вдруг повышался до высокого крика.
- Пристрели… Сука, не могу… Ноги пекут… Нужно убить… Я не выдержу… Вколи еще… Нет сил, - вставлял раненый среди стонов слова.
- Нельзя тебе больше, потерпи, родной, - просил его Святослав, - пока чувствуешь боль - живешь. Иначе заснешь и подохнешь тут у нас на руках.
- Хочу… Я… Подохнуть, - взмолился раненый.
- Нужно возвращаться в Волноваху, - торопил Илья, глядя на мучения бойца.
Вдруг послышался свист, и в поле, в метрах пятистах от них, раздались взрывы: "Град" исполосовал землю, превратив около ста квадратных метров в выжженное пространство.
- Даже не знаю, сука, кто это бьет - наши или "сепары", - пробурчал Святослав.
Раненого погрузили в автобус и на всех парах помчались в лагерь. А в Волновахе уже сняли всю украинскую символику: ждали, что в город войдут сепаратисты и российская армия.
Пять дней они носились по проселочным дорогам, грохот от стрельбы стоял невообразимый. То и дело где-то хрипло запевал крупнокалиберный пулемет и, пропев полкуплета, затыкался, а через минуту арию войны продолжала артиллерия - басом, коротким и гулким, грохотала несколько минут.
- Эй, брат, иди сюда, - крикнул Дальний проходящему в "посадке" мужику в камуфляжной форме, высунувшись из окна.
Тот остановился, посмотрел по сторонам, куда бы бежать.
- Я местный, ребята, не военный, - соврал он.
- Да я понял, какой ты уже вояка, - усмехнулся Илья, - не бойся, мы свои.
Украинские солдаты шли, ползли, обходили стороной населенные пункты, вырывались из "котла". Часто даже боялись признаваться, кто они такие. Армия и батальоны оказались совершенно не готовыми к окружению.
- Какой там по счету? - спросил Дальний напарника.
- А сколько я говорил час назад? - в ответ задал он вопрос Илье.
- Сто пятьдесят один, - сказал Кизименко.
- Ну вот, плюс двенадцать, - суммировал боец.
- Да, с этими ребятами мы навоюем, - пробормотал бывший ФСБэшник.
Под вечер он вернулся на базу, изможденный и обессилевший.
- Сто семьдесят два, - прошептал он себе под нос и плюхнулся на лежак.
После Иловайска батальон "Донбасс" перебрасывали под Дебальцево, а россиянин перевелся в ДУК "Правого сектора", находящийся в поселке Пески.
Поселок обстреливали каждый день. В Донецком аэропорту начались масштабные сражения, а в Песках находилась украинская артбригада, прикрывавшая терминалы. Тридцать пять "правосеков" рассредоточились в разных местах поселка. В заброшенном здании шахты, которая давным-давно закрылась, часть добровольцев обжила железную вышку ствола - вертикальной выработки, по которой шахтеры когда-то спускались под землю. Кто-то из бойцов всегда дежурил на металлическом остове, вглядываясь в улицы, - ДРГ проникали на территорию, контролируемую украинцами, и нужно было отслеживать направление их группировок для подавления.
Однажды после обеда Дальний отдыхал на бетонном полу шахтерского здания. Целую ночь он дежурил, а теперь валился с ног.
- Движняка никакого, нужно подбодриться, хоть одного сепара пристрелить, - мечтательно произнес он.
В голове волнами накатывали мысли, хотелось есть, спать и… мороженого. Илья поерзал на самодельной подстилке. Взрослый мужик мечтает о мороженом, как-то непривычно. Так захотелось сладкого, что потекли слюнки.
- Хорошо, что об этом никто не узнает, - тихо проговорил он.
- Что не узнают? - к нему подкрался мужичок с позывным Гора.
И правда, почти двухметровый, подтянутый, моложавый, он выглядел устрашающе.
- О, да уже ничего, - замялся Дальний, а в голове крутилась картинка с белоснежным мороженым на блюдце, политым шоколадом и украшенным листочками мяты.
"Да чтоб тебя", - разгневанно подумал боец и представил, как он это мороженое выкидывает с высоты ствола. От этого в сердце еще сильнее защемило. На лице Кизименко появилась маска недовольства.
- Что ты загрустил? - обратился к нему Гора. - Неужели из-за аэропорта?
- А что из-за аэропорта? - спросил Илья.
- Ну, ты же все рвался туда, где погорячее, - напомнил собеседник.
- Ах, да. Конечно, воин и Вальхалла. Ты что, забыл? - усмехнулся бывший лейтенант.
- Ну, давай тогда мы так договоримся: ты проявишь себя, а потом я лично Ярошу рекомендую тебя туда, - пообещал Гора.
Настроение Ильи чуть улучшилось, к лицу прилила кровь, а "выброшенное" мороженое было уже не так жалко.
- Будешь контролировать дорогу, ведущую к международному аэропорту, вернее, к тому, что от него осталось, - приказал Гора, а Дальний в ответ по-белогвардейски отдал ему честь.
На следующий день он уже дежурил в одном из полуразрушенных домов, из окон которого хорошо просматривалась трасса в сторону взлетной полосы. В зале хаты оставались целыми окна, поэтому двое сидели там, а еще трое рассредоточились на позиции. Из оружия - только "калаши" с гранатометами. Периодически вспыхивали бои с диверсионными группами, которые пытались проникнуть на территорию поселка. Ночью в первое дежурство Илья увидел, как возле забора крадется чья-то тень. Местные в это время уже не ходили, боялись, а значит, кто-то чужой. Дальний прицелился, но решил ради первого раза взять чуть выше головы, мало ли, может, кто из штатских.
- Бух, бух, - пробурчали выстрелы "калаша".
Буквально через секунду в ответ полилась автоматная очередь. Илья пригнулся, спрятался за бетонным основанием забора и внезапно, даже для себя, улыбнулся.
- О, тут веселее, - пробурчал он, высунулся и дал очередь.
Каждый день на этом месте случались перестрелки, и с каждым днем лицо Кизименко все светлело и светлело.
Невесть откуда взялся пулемет "максим", наверное, кто-то из музея притащил. Илья забрал антиквариат себе и поставил на постамент за бетонной частью ограждения дома. Теперь он, как настоящий исторический персонаж, иногда стрелял из раритета, жаль только, дальность боя у него небольшая. Боеприпасов было мало, приходилось побираться у стоящих на соседних позициях армейцев. Доходило до того, что выменивал гранаты на шевроны "Правого сектора". Близлежащие улицы к аэропорту опустели, местных жителей в поселке осталось мало, в основном пенсионеры и почему-то дети. К "правосекам" отношение у них, мягко сказать, было неоднозначное. Днем лица такие наигранно-приветливые, а ночью из их домов по украинским постам стреляли. Минные растяжки по территории находили каждое утро, а так как ДРГ не часто пробирались в их зону, то вывод только один: это кто-то из местных работает на "сепаров". Кизименко снова почувствовал себя чуть моложе, как тогда, когда бродил по селам Дагестана и везде видел этот лицемерный взгляд - сначала в лицо, а потом чувствовал спиной, как в него впиваются когти ненависти смотрящих на него местных.
"Сука, круг замкнулся, опять я в горах вражды", - думал он.
Правда, на пятый день дежурства в калитку дома постучали. На пороге стояла пожилая женщина в синем плаще и цветастом с красными лепестками платке.
- Возьмите, сыночки, - протянула она Илье корзину с картошкой.
И сразу пошла прочь. Дальний помчался за металлоискателем, проверил корзину - чисто. Картоху через час приготовили - она выдалась на славу. Илья уплетал ее и думал: "Как так? Почему появляются "белые вороны" в обществе? В семье не без урода. Вот как объяснить? Пожилая женщина вроде должна мечтать о возврате Советского Союза, а помогает. Может быть, дело случая? Как в рулетке. Кто-то наверху бросает шарик - где он остановится, там человеку дается здравый разум. Почему многие мыслят так узко, отчего не анализируют, не сопоставляют факты? Почему они верят пропаганде?" На эти вопросы он пока не мог найти ответы.
На десятые сутки днем Кизименко, как обычно, смотрел на широкий проход, ведущий к селу, когда рация запищала противным голосом:
- Дальний, есть прорыв, по улице Ленина трое подозрительных, бери пару бойцов и выследи их, - поступил приказ со штаба ДУК.
Схватив "калаш", Илья побежал по улице, которая упиралась в улицу Ленина. Раздались одиночные выстрелы. Скорее всего, предупредительные, но какой там дурак предупреждает, по ответке стало понятно - "сепары". Наверное, кто-то случайно их обнаружил. Бегом в сторону стрельбы. Не успела группа "правосеков" добежать до перекрестка, как двое скрылись в сторону улицы Мира.
- Смотри туда, - прокричал он своим.
Еще несколько минут - и они минировали песковский ставок и выскочили на улицу. Впереди мчались два человека. Они оглядывались и, видно, перепутали направление движения. Вместо того чтобы уходить в сторону села Веселое, ближе к позициям ДНР, устремились в глубь поселка.
- Сука, уйдут, - громко сказал один из солдат, упер автомат и с колена из-под руки стрельнул гранатой ГП-25.
Расстояние было около ста пятидесяти метров - мина засвистела в сторону беглецов. Илья автоматически, вместо того чтобы стрельнуть одиночными, почти мгновенно выстрелил гранатой. Раздались два глухих взрыва. Было заметно, как одна из гранат легла в нескольких метрах от убегавших, накрыла их осколками и взрывной волной. А вторая по кривой траектории плюхнулась в середину дома, который, как вулкан, вместо лавы выплеснул куски шифера, камня, мебели и моментально запылал огромными лепестками диковинного растения - огня.
Глава 18
- Подожди, как на улице Мира? - встрепенулся Лёха.
Кизименко посмотрел на него и заиграл желваками. Он понимал, что от того, что он сейчас скажет, зависит дальнейшее развитие событий в камере.
- Да, это было на этой улице, - твердо проговорил он.
Лёхины глаза стали круглыми от ужаса. Его взгляд метался, как пойманный в клетку зверь, уши отказывались слышать звуки, поток электрохимических реакций в мозгу, казалось, затормозил, не торопился обрабатывать услышанное.
- Повтори. Повтори, падла, - повысил голос шахтер.
- Я не знаю. Пойми, там было две гранаты, - взволнованно ответил Илья.
Лёха смотрел на него широко раскрытыми глазами, тяжело дышал. Они стояли друг напротив друга, Никитич хотел было вставить слово, но потом решил промолчать. И вовремя, потому что в эту секунду Лёха внезапно сильно размахнулся и ударил Илью. Размах выдал удар, и Кизименко успел отодвинуть голову, кулак врезался в плечо. Недолго думая, он пригнулся и выкинул апперкот в противника. Но удар пошел вскользь и вместо подбородка пришелся по правой стороне челюсти и щеке. Через секунду нога Лёхи ударила в левый бок противника, который, пытаясь увернуться, упал на пол. Стараясь воспользоваться преимуществом, соперник вскочил на ноги и прыгнул к лежащему врагу. Тот со всей силы ударил ногой в коленку, так что послышался жуткий хруст. Лёха упал, а Илья резко поднялся и навалился всем телом на неприятеля. Скрутил руку, завел ее за спину Лёхи, одновременно перевернул его тело и оказался верхом на нем. Тот пытался вырваться, но бывалый солдат еще сильнее сдавил руку, выламывая ее. Острая, почти невыносимая боль пронзила конечности Лёхи, и он взвыл, как подбитый пес.
- Отпусти, отпусти, я тебя убью, - простонал он.
Илья тяжело дышал, крепко держа его.
- Я не знаю, кто попал в дом. Может быть, и я, но это война. Никто не может быть застрахован. - Он пытался найти разумные пути выхода из конфликта.
- Война? Что ты мелешь? Какая война? Ты их убил. Всех, кто мне так дорог. Чем ты оправдываешься? Отпусти, сука, ненавижу, я тебе горло перегрызу, - мычал житель Песков.
Дед попытался унять сокамерников, негромко причитая, что их услышат и тогда карцер грозит всем троим. Но никто не обращал на него внимания. Илья уперся и не хотел ни отпускать, ни добивать противника, а тот крыл его матом.
- Зачем ты пришел на мою землю? Почему ты приперся к нам? - стонал он.
- Да потому что не я войну начал! Как ты не понимаешь? Виноваты Путин и свора местных дебилов, которые бегали с криками "путин памаги", - на одном выдохе ответил Кизименко.
- Кто? Это люди, наши люди. Их держат за животное в стойле. Как мы живем! Ты видел? Что Украина нам дала? Нищету, голод, унижения. Нас считают быдлом. Сволочь, ты убил их, убии-и-и-и-л, - на этом месте Лёха разрыдался.
В его голове все смешалось. Почему Бог его так наказывает? Он ведь никогда никого не убивал. Даже Ленке не изменял. Жил своей тихой жизнью, полз по земле, как насекомое, среди сотен таких же насекомых. Каждый из них тянул свою палочку и крошку хлеба, тем и выживали. Чем он провинился? Где этот грех карающий, розги бьющие, крест распинающий? Почему Бог допустил, чтобы он пережил своего ребенка? Почему он?
Лёха плакал как мальчик. Было видно, что в его душе, как в резервуаре, скопилась боль, подкатывавшая и иссушавшая горло. Но он держался. Сколько дней? Не знает. Для него прошли даже не годы - десятилетия. Века. Он пил из чаши горя и не мог ее испить до дна, ибо она каждый день переполнялась. Ничего не помогало: ни водка, ни женщины. В его жизни осталось только одно лекарство, которое на мгновение исцеляло его, препятствовало еще большей ломке, - война.
Несколько минут он плакал, пока Илья держал его. А потом Лёха понял, что положение проигрышное, нужно искать другой выход.
- Пусти, прошу тебя, - проговорил он.
- Не могу, - ответил Кизименко.
- Пусти, - повторил лежащий, - я не буду тебя бить.
В ответ противник хмыкнул.
- Я тебе не верю, не дурак, - сказал он.
Лёха тяжело дышал, дед сидел поодаль, наблюдал за двумя разъяренными мужиками, решил не вмешиваться.
- Пусти. Я тебя не убью, но потом достану тебя из-под земли. Пусти, - попросил он.
- И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? После этих слов? Ты смеешься! - заявил Илья.
- Не сейчас. Не сейчас. Отпусти меня, я тебя не трону. Обещаю, - уговаривал житель Донбасса.
- Да как мне тебе поверить? Что я, ветреная баба, чтобы верить глупым обещаниям? - попытался шутить Дальний.
В это время противник попытался выскользнуть, но бывший лейтенант еще крепче и больнее вывернул ему руку.
- А-а-а, сука, - Лёха застонал. - Пусти, обещаю, что не трону. Не сегодня. Клянусь.
Илья задумался. Держать так своего врага бесконечно он не мог, да и у самого руки уже затекли.
- Клянешься? Чем? - попытался найти хоть какую-то подстраховку россиянин.
- Клянусь памятью своей семьи, - ответил Лёха и притих.
Несколько секунд Кизименко молчал, а потом ослабил руки, встал, отошел на пару шагов от противника. Тот, кряхтя, медленно поднялся, растер руку, а потом, сильно хромая, попрыгал к нарам. Видя скачущего Лёху, как в одной знаменитой майдановской припевке, россиянин улыбнулся.
- Ну, вот теперь и ты не москаль, - пошутил он.
- Шо? - не понял Лёха, держась за коленку.
- Да ниче, не обращай внимания, - ответил Дальний.
Тут в разговор встрял молчащий доселе Никитич.
- Я всегда думал о том, что нет судьбы человека, все крутится, как русская рулетка, - с умным видом проговорил он.
- Да что ты знаешь о судьбе? - зло прорычал Илья, чувствуя, что старик возвращается к теме трагедии в поселке Пески. - Всю жизнь провел в своей деревне, как затворник, носа никуда не показывал, мыслитель хренов.
- Засем ругаешься, насальника? - сымитировал дед известный ТВ-мем.