- Не, подожди, - Лёха вскочил. Заволновался, захромал по камере. - Вы с дедом оба по своей сути одно и то же. Люди, которые возомнили, что они уже не люди. Хотели подняться над человечеством. Даже выдумали себе сверхчеловеческие способности. Ты время считаешь, дед мысли читает. Все это из-за того, что вы не в силах поменять что-то в этом треклятом мире. Сука. Не можете ничего сделать - ни в своем мире, ни в чужом. Вы вбили себе в голову, что должна быть какая-то сверхцель, сверхсмысл существования. И дополнили это сверхсуществование своими мнимыми суперспособностями. Вы оба хотели добиться результатов здесь и сейчас. Думали, сделаете планету лучше, проживете другой жизнью остатки лет. Ни хрена, сотни лет люди бьются, чтобы установить справедливый строй. И что? Все равно кто-то унижен, а кто-то возвышен. Так в чем разница?
- В количестве, - спокойно ответил Илья.
- Каком количестве? - удивился Лёха.
- Количестве правды и неправды. Ты меряешь жизнь всеобщим равенством. Это бред, нужно измерять тем, что человек получает в процессе своей жизни. Справедливость - это плоды бытия, а не цель. Это содержание, а не форма. Можно заниматься показухой, а внутри гнить. Вот ради чего я сражаюсь, - немного возвышенно проговорил Илья.
- Моя правда или неправда никому не важна, - резонно заметил Лёха.
- Она должна быть интересна в первую очередь тебе, - объяснил Кизименко.
- Бред, ты много слышал о судьбе маленького человека? О его настоящих чувствах, мыслях, словах? Кому они интересны? Где мы, те, кто, как рабы, возносит наверх правителей? Мы те, кто погибает, чтобы они жировали! Кому мы нужны?! - воскликнул шахтер.
- А я отвечу. Потому что на Донбассе реальная жизнь стала вдруг нелегитимной. Никто не говорил о самом глубоком, человеческом, своем. Этой личной жизни присвоен статус интимности, приватности. Человек оказался под запретом, - размышлял Дальний.
- Я не понимаю… - проговорил Лёха.
- Объясню по-другому. Люди не в силах остановить жизнь, это ведь не вагон поезда, откуда можно выйти. То есть жизнь, по сути, заставляет нас жить. А значит, от горя нам никуда не деться. Поэтому есть два пути - убить себя или приспособиться. Убить себя - путь слабака, и еще неизвестно, что дальше, душу ведь никто не отменял, да и вечные страдания тоже. Поэтому легче понять и принять оправдание для своего существования. Законы мира логичны, как уравнения математики. Это только мы думаем, что формула мира вот такая, а на деле она оказывается другой. 2 + 2 = 4 - всегда. А значит, итог, совершившееся событие - хорошее оно или плохое - произошло. Его не изменить. Символ за знаком равно - это закономерность жизни. И тогда все беды - девушка бросила, несчастная и ненужная любовь, собачка умерла или ушли в мир иной родные - это логика бытия, в которую вплетено небытие. Это 4, - разошелся Илья.
- То есть просто принять… Но ты не понимаешь… Боль… В груди ноет, словно вонзили нож и он чуть не достает до сердца, - прошептал Лёха.
- Потому что ты держишься за свою боль. Ты думаешь, что она держит тебя, нет, это ты ее удерживаешь. Не отпускаешь. Так иногда человек становится добровольным рабом боли, - ответил Кизименко.
- Нет… Они ведь не сами умерли… Убили… Как мне забыть? - протестовал Лёха.
- Фокус в том, что забывать не нужно. Просто нужно примириться с событием, перестать сопротивляться прошлому - его уже точно никак не изменишь, - посоветовал Илья.
- Я не знаю… Как это - забыть, не забывая… - не понимал Лёха.
Оба на секунду замолчали.
- Ты хочешь приписать себе статус жертвы, чтобы обвинить весь мир. Вызвать жалость, в первую очередь у себя самого. Понимаешь, ты обвиняешь кого-то в том, что в механизме мира случилась поломка, заклинил передаточный вал, а починить ты не можешь. Это худший путь, который можно придумать, - ты сам заставляешь признать других и, конечно, себя, что все кончено, - ты не в силах что-либо изменить. Да, горе - это рана в душе. Это боль. Разочарование. Но согласившись с ролью жертвы, ты навсегда теряешь решимость и возможность поменяться, - наставлял Илья.
- Я не понимаю… - проговорил Лёха, но закончить свою мысль не успел: железные двери с шумом распахнулись, и на пороге возник уже знакомый им толстопузый охранник. Второй встал у двери с другой стороны. Железяка повторно противно скрипнула закрывшись.
- Так, пошто деда довели до сердечного приступа? - злобно проговорил пузатый, постукивая резиновой дубинкой по нарам, потом посмотрел на Илью.
- А у тебя шо морда побитая? - спросил он.
- Поскользнулся у параши, товарищ начальник. Не переживай, - моментально среагировал Илья.
- Да я и не переживаю, куда уж мне, - ехидно подтвердил вертухай и ласково погладил себя по пузу. - А ну, встань, - направил он дубинку в сторону Лёхи.
Тот приподнялся.
- Режущих-колющих предметов нет? - грозно задал вопрос он.
- Начальник, из режущих и колющих только точило, - ответил Лёха и вытянул морду.
- Поговори мне, щенок. Молодой, а уже такой задиристый. Но ничего, "сепарюга", мы из тебя дурь выбьем, - пригрозил он и осмотрел матрас.
Потом прошелся туда-сюда, пошмонал нары, даже зачем-то принюхался к воздуху.
- Ладно, вроде ничего, - решил толстяк и обратился ко второму: - Заводи.
Дверь опять пропела песнь из железных скрипов, и на пороге появился здоровый мужик, метра два ростом. Его полное лицо лоснилось, будто натертый до блеска шар для боулинга. Куцая бородка обрамляла физиономию. Каштановые волосы. Руки и шея в наколках. Он посеменил к нарам. Вертухаи довольно заулыбались, проведя такую спецоперацию, а здоровяк посмотрел на двух заключенных, смерил их взглядом. Те стояли. Было видно, что их рост несоизмеримо мал. Потом новенький поднял сумку, кинул на второй этаж, на котором раньше находился Пётр Никитич. Обернулся, еще раз смерил сокамерников взглядом и довольно хмыкнул.
- Ну, для начала пока здесь, а потом поглядим, кто тут почем, - сказал амбал и в один миг, подтянувшись на руках, забрался на второй этаж.
Глава 21
Илья смотрел на Лёху, а тот делал вид, что ничего не происходит. Кизименко хотелось поговорить со своим оппонентом, он испытывал какое-то жгучее желание обратиться к нему, досказать недосказанное. На втором этаже шконки послышался шум - здоровяк пытался умоститься, видно, ему там было неудобно. Дальний сел.
- Ты знаешь, Лёха, что в тебе я узнаю русского человека, - начал он издалека.
- Да? - отозвался тот. - Меньше всего мне интересно твое мнение. Но все же почему?
- Потому что ты живешь, как они. Я понял одну вещь: эти люди, словно затерянные в поле странники, бредут, потому что нет компаса. Нет осознания пути. Плана, например на двадцать лет. А потом кто-то приходит, говорит: "Идите за мной", - ведет их также в никуда, а когда начинаются сомнения, то продает людям страх. Он стал таким же товаром, как еда и обувь. Сколько раз ты читал или видел по ТВ, что страну обступили враги? Россиянам скармливают якобы отравленную еду, а потом, когда ничего не происходит, говорят, что вот как хорошо - и это заслуга власти. Создай проблему и успешно преодолей ее, чтобы показать свою эффективность. Кремль оживает при терактах, катаклизмах, стихийных бедствиях. Потому что только тогда может доказать свою нужность. Он даже врагов выдумывает: Украину. США. Потом Турцию, потом черта лысого. Главное - сплотить людей страхом. Так он и действует - государственность на постсоветском пространстве превратилась в систему удержания власти ради власти. Это ее идеология. А страх превратился в инструмент для манипуляции общественным мнением. Это ее изъян, - подвел итог Илья.
- Ну, ты загнул. А я тебе тоже скажу: мне наплевать на твои рассуждения и философствования. Я разбит. Понимаешь? Ничего у меня не осталась. Ни мифов. Ни лжи. Ни правды. Ни страхов. Я пуст. Ни семьи, ни родины. Все полетело к чертям. Думал, что Донбасс - это сила, кормим Украину, с нами считаются. А выходит, что нас тупо использовали. Как гондон штопаный. Мне теперь нет места, я выброшен, как на помойку, - проговорил Лёха.
Илья молчал. Хотел было сказать, что сам чувствует себя неприкаянным - без рода и племени. Если даже выпустят его из СИЗО, то куда идти? Куда податься? Кому отдаться?
- Неужели нельзя примириться? Мы ведь все больны одной болезнью. Побиты войной. Наши души разбиты! - заметил Кизименко.
- Я не знаю, о каком примирении ты базаришь. Для меня сейчас цель - завалить тебя и того мужичка, который с тобой в мой дом стрелял, - зло пробурчал Лёха.
- Руки коротки завалить, - отбился противник, а потом продолжил, как ни в чем не бывало: - Ты понимаешь, что дед тоже выброшен, как кит на берег? Он повис между эпохами, застрял в пространстве, такой же, как ты и я.
- Я не такой, как ты, козлина! - отреагировал Лёха. - Если бы меня не трогали, жил бы своей маленькой и тихой жизнью. И на хрен кому я сдался.
- Как ты, балда, не поймешь, что именно из таких маленьких строится большое.
- Что ты мелешь? Большое, маленькое. Уже нет разницы. Мы мертвые для Украины и выкидыш для России. Я давно это понял, - сказал Лёха.
- Нельзя выжечь стремление к жизни. Даже смертельно больные мучаются, а хотят жить, - протестовал Илья.
- Хотят, да не все.
- Вот убьешь ты меня. И что? Убьешь еще десять таких, как я. Тебе легче будет? Да ни хрена. Ты будешь хотеть мочить "укров", кацапов, жидов - нет разницы. Не убивать нужно кого-то, а разобраться, кто ты на самом деле. Не то, что тебе навязали, а кто ты, какое твое естество. Я сейчас об этом думаю, - разоткровенничался Кизименко.
- Найти себя. Бляха, какой ты высокопарный. Нельзя найти, когда ничего нет. Кто мы? Скажи? Кто мы? Жители Украины, России, Новороссии? Где наша родина? Какого мы рода? Кто наши предки? Где наши истоки и кто наши потомки? Как ты не поймешь, что даже видимая связь внутри Донбасса разлезлась, разрушилась. Мы хотим выжить, но как? Петь песни о свободной республике? Насмотрелся я, разочаровался и в этом. Потому что не наше это, не от сердца идет. Как во время регионалов заставляли петь песенки партии, так и сейчас. Неискреннее это время, не берет за душу. Мы пользовались искусственными, пластмассовыми лозунгами, потому что другого не было! Чувствую это и ничего не могу поделать со своим чувством, - закончил монолог Лёха.
Тут со второго этажа опустился амбал.
- О чем, братки, чешете, что за тему развиваете? - спросил он.
- У нас тут долгая история, не хочу пересказывать, - ответил Илья.
- А, да ты парень резкий, смотри, рога обломаю, мало не покажется, - злобно проговорил новичок.
Кизименко смерил его взглядом. Да, здоровый, но и не такие шкафы падали.
- Я, бляха, пока нормально с вами базарю. А если вы пацанского языка не понимаете, то запедрилю вас, как два пальца обсосать, - продолжал нагнетать обстановку здоровяк.
Лёха помалкивал. Он еще не отошел от двух драк и в следующие не больно хотел лезть. Впрочем, детина уставился именно на россиянина, морда расплылась в улыбке.
- Вы, я вижу, неместные. Срок не мотали. Я три ходки уже сделал. Нагляделся на таких, как вы, крысят, - продолжил амбал.
Илья посмотрел на него, обдумывая разные варианты, потом чуть успокоился.
- Ладно, не будем. Замяли это дело, - проговорил он.
Здоровый еще больше заулыбался. Потер одну руку, смачно отрыгнул.
- А, это ты правильно делаешь, - согласился он с тем, что сокамерник пошел на попятную, - лучше вам сразу узнать, кто тут пахан. - Потом помолчал и решил добавить: - А так как сися у меня одна, будете сосать по очереди. - Он довольно захрюкал.
Сердце Кизименко застучало, как отбойный молоток. Количество ударов убыстрялось. Кровь хлынула в голову. Он еле сдерживался.
- Ладно, - обратился здоровый к Илье, - понял я, шо вы за птицы, слезай со своего места. Первый этаж шконки будет мой.
Верзила встал и приблизился к Илье. Протянул руку, схватил за ворот и попытался скинуть его на пол.
Тот вывернулся, ударил рукой в пах, потом развернулся и коленкой рубанул противника в голову. Здоровяк откинулся чуть назад, его зашатало, но падать он и не собирался.
- Ах ты, сука, - кинулся он на Илью.
Длинные и мощные удары просвистели у лица россиянина, но он удачно изворачивался. А один раз ответным приложился кулаком противнику в бок, по печени. Тот чуть согнулся, но оказался слишком силен, чтобы его так легко можно было свалить. Шаг за шагом он приближался к Илье.
- Я тебя поставлю на место, сосунок, будешь парашу всю ночь облизывать, - пробормотал он и замахнулся на противника.
Тот увернулся и пытался встречным ответить, но только чиркнул по лицу, разозлив детину еще больше. Сделав несколько неуклюжих движений, амбал все-таки зажал соперника в углу.
Тот стоял и просчитывал ситуацию. Если сейчас выкинуть левую руку, сразу сделав уход вправо, и сильным хуком вонзить кулак в челюсть, туда, где находится множество нервных окончаний, можно будет вырубить врага. А там посмотрим, по ситуации.
Обманное движение слева, уход вбок, мощный правый хук. Детину повело, он пошатнулся. С наскока Илья стал наносить резкие и сильные удары по лицу, нарушая координацию противника. В этот момент верзила выставил руки, а потом внезапно схватил Илью своими кулачищами и прижал к себе. Даже в этом состоянии он был чрезвычайно силен. Кизименко попытался вывернуться, но вместо этого оказался спиной к уголовнику, а тот сдавил руки в кольце и зажал его шею. Двумя руками россиянин ухватил здоровяка и попробовал разжать захват, но безрезультатно. Невпопад дергал ногами, пытался достать до коленок, повис в воздухе - амбал приподнял его и душил, чуть покачиваясь в разные стороны.
В эту секунду парочка повернулась лицом к Лёхе. Тот встал со шконки, наблюдал за дракой. Противники особо не шумели, только сопели, как паровозы. Мужик сдавил шею Кизименко так сильно, что поток воздуха с каждой секундой уменьшался. Тот руками пытался ослабить хватку, но на деле лишь чуть приостанавливал давление. Илья взглянул на Лёху, который стоял и смотрел, как его врага медленно убивают, как его оппонент и собеседник прощается с жизнью, задыхается, и не мог понять, что происходит внутри него самого. В голове мелькали разные мысли, волнами бились о берега сознания. Лёха смотрел на врага, который как рыба хватал ртом воздух, дергал ногами и цеплялся за жизнь из последних сил. Ему скоро конец, еще пара десятков секунд и все. И тогда Лёха снова окажется свободным. Семья будет отомщена. И в эти двадцать секунд он представил, как видит мертвое тело своего кровного врага, подходит к нему и пинает ногой, а оно, как мешок с песком, чуть сдвигается от удара, а потом возвращается на место. Лёха пытался понять, что будет ощущать, разглядывая темно-фиолетовую полосу от удушения на шее Ильи. И внезапно ему стало спокойно и хорошо, так, как бывает только младенцу на руках у матери. Так хорошо, как страннику, который спустя многие годы вернулся в свой старый перекошенный дом. Бывший шахтер вдруг ощутил в себе то, чего ждал давно, когда смотрел в звездное небо и думал, как он мал по сравнению с исполинами-звездами. И теперь он осознал, как он безудержно одинок и одновременно свободен. В нем появилась небывалая доселе легкость, невесомость души, с которой упали кандалы. В один миг он стал другим человеком.
Когда амбал развернулся, Лёха со всей силы ударил по его коленке, тот присел, ослабил хватку. Илья выскользнул из объятий здоровяка в тот момент, когда он резко развернулся и сильно ударил внезапного обидчика. Лёха пролетел один метр, с тупым грохотом стукнулся головой о железный край шконки, рухнул на бетонный пол. Илья упал, тяжело дыша, а детина шатался, держась за колено. Почти сразу же распахнулась железная дверь: грохот от удара головой и шумное падение сделали свое дело - вертухаи забеспокоились и забежали в камеру. Перед их взорами открылась такая картина: на полу лежал Лёха, раскинув руки в стороны, из раны на голове вытекала кровь, образуя неровную лужицу; здоровяк придерживался за верхний этаж шконки, а Илья сидел на полу, сплевывал и не мог отдышаться.
Пузатый со всей силы рубанул амбала по животу дубинкой, так что тот моментально согнулся в три погибели.
- Сука, я говорил попугать! А ты что наделал? - обратился он к нему.
Тут подбежали еще два тюремщика и принялись мутузить детину, который по-детски прикрывал лицо руками и даже не пикнул.
Кизименко повернулся, оперся спиной о стенку и вытирал кровь, капающую из губы, пока охранники обрабатывали заключенного. Тут они спохватились, пузатый нагнулся к Лёхе.
- Э, слышь, вставай, - прорычал он.
Но тот никак не реагировал. Пузатый пнул в Лёху дубинкой, а потом приложил руку к шее.
- Срочно в медпункт! - крикнул он худощавому молодому вертухаю, который тут же скрылся в дверном проеме.
Два охранника поставили здоровяка на колени лицом к стенке и изредка переговаривались между собой. Илья с трудом приподнялся. Ноги дрожали. В голове помутилось и казалось, что до сих пор не хватает воздуха. Шатаясь, он медленно подошел к Лёхе и опустился перед ним. Из раны на голове у того сочилась тонкими потеками малиновая кровь. Глаза были чуть прикрыты, но не до конца - видно полоску белка и темный овал зрачка. Кизименко дотронулся до шеи, пытаясь прощупать пульс, потрогал рукой кожу, выискивая лучшее место, чтобы найти вену. А потом сел, согнув колени. В руках появилась дрожь.
Он посмотрел на тело Алексея, дотронулся до его лица, а потом медленно провел руками по векам, помогая глазам сокамерника закрыться навсегда. Больше ничего не хотелось. Он сел возле тела - опустошенность и слабость одолели его. Впервые за много лет Илья почувствовал безнадежность и глубокое нежелание что-либо делать. Бывший лейтенант обреченно опустил взгляд на пол, уставился в одну ничем не примечательную точку - какое-то пятно, кусок грязи, а может, и едва заметный след, словом, в то, что среди множества узоров и пыли виднелось под ногами.
В камере стало непривычно тихо. Так тихо, что единственный звук, пронзающий помещение, издавала секундная стрелка часов на руке толстого охранника. Ее движения напоминали стук маленького молоточка, который равномерно отбивал ритм неизвестной мелодии. Казалось, что в этой музыке когда-то были слова, приятный мотивчик и запоминающийся припев, но со временем слово за словом пропадали фразы и куплеты, стирались ноты, осыпались скрипичные ключи, пока не осталось только биение - однообразное, повторяющееся, безликое. Секундная стрелка сделала три шага, ударилась о цифру 12 и неожиданно остановилась, судорожно делая рывки то вперед, то назад. На циферблате застыл временной диапазон в районе трех часов дня пятидесяти двух минут. Так продолжалось ровно три мгновения. Внезапно секундная стрелка избавилась от болезненного паралича и резво двинулась по кругу, ритмично отбивая свой безразличный шаг.
Примечания
1
ГРОЗ - горнорабочий очистного забоя.
2
Вальхалла - в скандинавской мифологии дворец Óдина, куда попадают павшие в битве воины и где они продолжают прежнюю героическую жизнь.
3
БТР - бронетранспортер.
4
АГС - автоматический гранатомет станковый.
5
ДУК - добровольческий украинский батальон.
6
ДРГ - диверсионно-разведывательные группы.
7
ВСУ - Вооруженные силы Украины.
8
ДШРГ - диверсионно-штурмовая разведывательная группа.
9
ПТУР - противотанковая управляемая ракета.
10
По-блатному, лицо.