Смерть Песочина потрясла дивизию - привыкли к нему, любили, надеялись на выздоровление. Поразила своей несправедливостью - знали, что Михаил Александрович в армии с восемнадцатого года, за бои на Халхин-Голе награжден монгольским орденом "Полярная Звезда", с пограничных сражений в районах Лучно и Дубно - на Отечественной, командуя 131-й дивизией, оборонял Сталинград, прорывал блокаду Ленинграда, с 225-й прошел от Псковщины до Германии. До чего же жестока бывает порой судьба!
* * *
Война продолжалась. Падали сраженные ее огнем солдаты и командиры. И все-таки она кончилась! И, как показалось вначале, совершенно неожиданно. В поздний, почти ночной час из штаба батальона выбежал непохожий на себя Коршунов, воздел к небу счастливые кулаки и закричал в полный голос:
- Капитуляция, товарищи! Полная и безоговорочная! По-бе-да-а! По-бе-да-а-а!
Схватил подкатившуюся к нему колобком Таню Дроздову, поднял над головой:
- Пляши, Танюша! Германия подписала акт о капитуляции!
- А что это такое? - спросила Таня, не торопясь опускаться на землю.
- Конец войне! Вот что это такое, Танюша! Наступление на земле мира. Ми-ра-а!
На крик Коршунова на улицу выбежали врачи, сестры, стали выбираться раненые. Загалдели разом и заплакали.
Грянул первый выстрел. За ним прозвучал второй, и началась ошалелая стрельба в ночное и - надо же! - мирное небо. От радости, удивления, от непередаваемого восторга буйство началось в медсанбате: кричали, пели, плясали, обнимались, кувыркались на подросшей уже траве. Не было предела радости, неистребимо было воодушевление - тысяча четыреста восемнадцать дней ждали этого часа, жили им, каждый день находясь на грани жизни и смерти. Теперь можно вздохнуть свободно, сбросить напряжение, почувствовать себя в полной безопасности. Не в грезах и мечтах, а наяву увидеть свой дом, свои березки и тропки, матерей и отцов, сестер и братьев.
Всю ночь ликовал санбат, а утром получил приказ - оставить раненых на месте, срочно сняться и идти в Чехословакию на разгром не сложившей оружия группировки генерала Шернера.
Первая часть приказа: "срочно сняться и идти" была понятна и легко выполнима. Сколько раз "снимались и шли". Вторая вызвала недоумение: всегда такие аккуратные в исполнении приказов немцы осмелились ослушаться? В Сталинграде трехсоттысячная армия Паулюса сложила оружие по его приказу. В Сталинграде! И когда! На что же теперь рассчитывает этот Шернер и откуда он взялся на нашу голову? Это что же, полсуток прожили без войны, и снова?
- Подождите, девочки, надо узнать у Коршунова. Может быть, какая-то ошибка?
Но и всезнающий Коршунов ничего не мог объяснить, и он был подавлен случившимся.
Страна узнала о Победе позднее действующей армии - девятого мая. Как и двадцать второго июня сорок первого года, был выходной, однако по какому-то необъяснимому внутреннему зову люди пошли на работу, и самый большой праздник начался на рабочих местах. Самые большие слезы пролились здесь же - в редкой семье не оказалось погибших.
А дивизия в это время спешила в Чехословакию навстречу новым боям и смертям. Для нее война продолжалась. Ехали хмурые, невыспавшиеся, ошеломленные таким крутым поворотом судьбы.
Остались позади пустынные, с белыми флагами на балконах и в окнах, последние города и деревни Германии. Пересекли ее границу, и все изменилось. Чехословакия встретила красными флагами и многолюдьем.
- Наздар! Наздар! - кричали чехи, и было в их голосах столько радости, так приветливо светились лица, что невозможно было не улыбнуться в ответ, не лрокричать что-нибудь такое же радостное и ликующее.
В каком-то маленьком городке к остановившимся машинам медсанбата прибежал запыхавшийся старик с бутылкой коньяка и маленькой рюмочкой:
- Прошу! Прошу! Берег до вас. Дождался!
Гостеприимный жест старика послужил своего рода сигналом. Из всех ближних домов потащили всякую снедь, пиво. Тянули руки к машинам, бросали в них цветы, с уважением разглядывали боевые ордена и медали на гимнастерках русских сестер милосердия.
Три дня дивизия шла к Праге, прочесывая леса, вылавливая в горах гитлеровских солдат и офицеров, беря в плен сложивших оружие, освобождая советских людей, угнанных фашистами в Чехословакию. И было на этом последнем пути много цветов и дружеских объятий чехов, были и неожиданные пулеметные очереди из-за угла, из засад, были и артиллерийские обстрелы.
Лилась кровь.
Двенадцатого мая передовые части дивизии были остановлены в городе Иичен, а медсанбат - в Новой Паке, как узнали чуть позднее, заминированной и подготовленной к взрыву.
Последние раненые были обработаны и отправлены в госпитали накануне. Новые не поступали. На чешской земле наступила тишина. Сколько ни прислушивались - ни одного выстрела. Ни впереди, ни сзади. И было от этого так непривычно, что не знали, что делать и чем заняться. Слонялись по школе, в которой остановились, по городу, фотографировались, стирали пропыленные гимнастерки.
Пронесся слух, что группировка генерала Шернера уничтожена, но радоваться не спешили - вдруг появится какая-нибудь другая. Один раз обманулись, теперь лучше подождать официального сообщения. Пришло и оно, и снова недоверие в душах. Привыкли к боям затяжным, кровопролитным, а тут три дня всего повоевали! Так не бывает. Надо еще подождать, чтобы удостовериться окончательно.
Работа нашлась самым неожиданным образом. На последнем марше заболел замполит капитан Коршунов. Начались острые боли в животе, в правой его части. Приступы аппендицита были у него и раньше, но отлежится немного - и все пройдет, а то и на ногах перемается. Теперь же еле добрался до комнаты и слег.
- Подождем еще, посмотрим, что дальше будет. Может, не аппендицит у тебя, а печень разыгралась. Симптомы почти одинаковые, - утешал замполита терапевт Финский.
- Тебе хорошо ждать, ты здоровый, - не выдержал Коршунов, - а я на стенку готов лезть. Зови Тихона.
Тимошин осмотрел больного и нахмурился:
- Надо резать, Яков.
- А что ты от него хотел услышать? - развел руками Финский. - У хирургов одно на уме. Им бы скальпелечком побаловаться.
- Последнее слово за тобой, Яков, но я советую, - настаивал Тимошин.
Коршунов лежал, крепко сцепив зубы, прислушиваясь к разливающейся по всему животу боли.
- Давай, Тихон. И по-ско-рее!
- Скоро не выйдет. Надо еще операционную приготовить.
Превратить в операционную обыкновенный класс не так-то просто, но тут уж навалились всем миром, на десять раз все вымыли и протерли, ни одной пылинки не оставили.
Пока готовились, день к вечеру клониться начал, пришлось свет включать, дополнительные, работающие от аккумуляторов лампы устанавливать.
При них и началась операция. "Лимонную корочку" для быстроты Тимошин и ассистирующая ему хирург Духно сделали с двух сторон.
На операционном столе лежал уже не замполит, а просто больной. Его надо было отвлечь и от неприятных ощущений, и от невеселых дум.
- Ты у нас заботливый, Яша, - начал издалека Тимошин. - Увидел, что мы слонов гоняем, и нашел какую ни есть работенку. Чтобы форму не теряли. А раз так, потерпи немного. Сейчас больно будет. Галя, разводите, - попросил ассистента. - Еще. Зажимы. Сушите. Ага, я так и думал.
- Что, плохи мои дела, Тихон? - спросил больной.
. - С чего это ты взял? Обыкновенный аппендицит. Когда я на прииске работал, по несколько раз в день их "щелкал". Сушите, Галя. Сушите. Ты для такой операции великолепно подготовлен - ни одной жиринки лишней. А мне однажды попался... Не поверишь - жировая прокладка сантиметров на пять. Вот с тем я помаялся.
У Коршунова был разлившийся перитонит. Еще бы немного, и не спасти замполита. Но ни Коршунов, ни Духно, ни помогающие им Катя Мариничева и Лида Васильева ничем не выдали охватившего их волнения.
- Ты очень даже хороший пациент, - продолжал обычным невозмутимым голосом Тимошин, - а вот интересно знать, почему ты мне доверился?
- Потому, Тихон, что все остальные хирурги у нас военно-полевые.
- Хитер, мужик, хитер! - изображая изумление, Тимошин поднял руки и чуть отступил от стола, давая возможность поработать Духно. - А я думаю, почему замполит ко мне такое расположение проявил? Лежи тихо, Яков. Лежи. Ты больной и должен не только доверять мне, но и слушаться.
Слух о неожиданном "сюрпризе" в операционной распространился по медсанбату. Школа притихла. Не стало слышно ни смеха, ни гулких шагов по коридору, да и операция, по мнению уже имеющего толк в медицине Коршунова, неоправданно затягивалась. Он забеспокоился:
- Долго копаешься, Тихон. Что у меня?
- Я же тебе сказал - аппендицит. А ты думаешь, я у тебя пулю ищу?
Еще час прошел, пока Тимошин не повеселел по-настоящему и не объявил:
- Ну вот, а ты боялся. Все вы операционного стола, как черт ладана, боитесь. "Упакуем" тебя, зашьем, и гуляй на здоровье. Девчонки, считайте салфетки, инструменты, чтобы не оставить в животе у нашего комиссара.
Наркоз уже начал терять силу. Коршунов стал постанывать.
- Ничего, Яков, покряхти, покряхти. Уколы я тебе больше все равно делать не буду - кожу уже зашиваю.
Он быстро навдергивал лигатуры. Духно пинцетом стягивала кожу, чтобы она была ровной, не завернулась где-нибудь. Тимошин завязал узлы, обрезал крнчики, довольно откинулся от стола. Сдернул маску:
- Девчонки, запомните этот день. И война для нас закончилась, и сделали мы первую операцию по законам мирного времени - ассистент-хирург мне помогала, две самые опытные сестры, и Таня еще была на подхвате. Кстати, Таня, это ты раззвонила, что у комиссара гнойный был?
- Что? Перитонит? - испуганно приподнялся Коршунов.
- Да, да, Яков, перитонит. Помнишь, что сказал Платон Кречет, выходя из операционной? "Жизнь наркома в безопасности!"
Тимошин неслышно подошел к двери, резко распахнул ее:
- А вы что тут делаете, мирные граждане? Подслушиваете и подглядываете, да? Ай-яй-яй-яй, как нехорошо. Что рты раскрыли? Ждете официального сообщения? Жизнь комиссара в безопасности! Тише! Тише!
Вы поди думали, что я его на тот свет отпущу? Раненых больше нет, больных - тоже? Тогда умываю руки. Санитары-гренадеры, отнесите капитана Коршунова в его опочивальню! Что вы со мной делаете? Куда тащите? Я же еще не размылся! - Но его не слушали. Повели, упирающегося, застеснявшегося чего-то, по пути срывая перепачканный кровью халат. Праздничный стол был давно накрыт.
Медсанбат второй раз праздновал день Победы!
"Мы так хотели победить!.."
Это не просто была жажда победы. Это было естественное, неодолимое желание освободить землю от скверны фашизма. От той темной слепой силы, которая попирает идеалы, уничтожает мировые ценности, калечит тела и души, убивает самое жизнь. Именно поэтому с такой силой проявился в советских людях дух патриотизма, готовность отдать все силы, знания, возможности, скромные сбережения - туда, где идет правый, священный бой, "не ради славы, ради жизни на земле".
Волей к победе прежде всего пронизана и эта книга.
В одной из наших бесед с автором, Павлом Ефимовичем Кодочиговым, он так и сказал со свойственной ему скромностью, даже какой-то аскетичностью:
- Воевал как все... Ничего такого выдающегося не совершил. Жаль вот, по ранению выбыл из строя раньше, чем пришла Победа. Мы так хотели победить!
Эту последнюю фразу можно, вероятно, поставить эпиграфом к любой книге о Великой Отечественной войне.
Очень коротко звучит военная биография П. Кодочигова. И она весьма типична для того времени, для его поколения. Только закончил школу, началась война. Помчались с ребятами в военкомат. Там отказали. Лишь в декабре призвали в армию и направили в Московское Краснознаменное пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.
Закончил училище лейтенантом и в августе 42-го года прибыл на Волховский фронт, стал командиром минометного взвода в 299-м стрелковом полку 225-й Краснознаменной стрелковой дивизии.
Первое ранение было весной 43-го, "настолько легкое, что к медицине не обращался - похромал недельку, поперевязывался, но строй не покинул".
А в январе 44-го Павел Кодочигов получил второе ранение. На этот раз тяжелое. Был демобилизован, порядком хватил госпитального лиха. Будущее - и в смысле здоровья, трудоспособности, и в смысле "жизненного обустройства" - было весьма туманным.
По-настоящему воспрянул духом, когда пришла Победа. В 1952 году закончил юридический институт, уже имея семилетнюю практику. Но увлекла журналистика - стал работать собкором "Тюменского комсомольца" в Ямало-Ненецком национальном округе.
Первая книжка Павла Кодочигова "Я работаю в редакции" (сборник рассказов) вышла в 1960 году в Тюменском издательстве. В основу сборника легли подлинные события, сам автор был их очевидцем, они потрясали, о них невозможно было молчать.
Но это был лишь дальний подступ к военной теме, первая проба.
В 1964 году в том же издательстве вышла вторая - совершенно неожиданная по жанру книга даже для самого автора "Первый поцелуй" - сборник юмористических рассказов.
Наконец в 1973 году в шестом номере "Урала" опубликована первая документальная повесть "Здравствуй, Марта!" - о новгородской комсомолке-подпольщице, латышке по национальности, Марте Лаубе. Эта повесть была переиздана в сборнике "Рассказы о храбрых" и получила множество читательских откликов. В ней уже появилась та основная черта, которая будет характерна для всех последующих книг П. Кодочигова - выверенная, строгая достоверность фактов, пульсирующая живой болью и радостью за подвиги своих героев органическая авторская причастность к каждому событию, каждой утрате и победе.
На многочисленных встречах и беседах с читателями нередко звучит вопрос - почему автор так долго не обращался к фронтовой теме. А он не хотел, не мог вспоминать, рассказывать о войне. Еще не дошла до глубины души надежная тишина мира, еще кровоточили фронтовые раны - и в прямом, и в переносном смысле. Не хотела мириться душа с потерей друзей, с навязанной нам бойней.
И в той, самой первой своей книжке он позволил себе всего один военный рассказ - "Солдаты клянутся".
Иное, неведомое доселе чувство овладевало душой, возвращало память к пройденным фронтовым дорогам - чувство долга перед людьми. Перед живыми и павшими однополчанами, перед теми, кто не дождался с войны своих близких, перед юными, которые не видели военного пекла, но так или иначе разделили горечь утрат, познали безотцовщину, голод, бытовые нехватки. Они должны знать, как это было. Пусть об этом уже написано много книг, созданы фильмы, пьесы. Но именно об этих, конкретных, реальных людях, с которыми рядом шел в атаки, которых хоронил или помогал выносить из-под огня. Так рассказать может только непосредственный очевидец и участник, только он - Павел Кодочигов.
Его вдруг неудержимо потянуло взглянуть на те места, где воевал. Была зима 1961 года. Холодная. Его отговаривали: надо ехать летом. Но все уже было решено. Поехал сразу, взяв отпуск без содержания. Новгород... Вместо развалин и вправду увидел "Новый Город" - восстановленный. "Когда въезжал в улицы на автобусе, сердце колотилось до дурноты... Больше всего потрясли группы мирно играющих ребятишек - санки, горки... Как ни в чем не бывало стоят школы, детсадики... Не ожидал, насколько это пронзительно - дети на месте боев и кровавой каши...-с волнением вспоминает автор.- В ту поездку на всю жизнь "заболел" Новгородом. Ездил туда летом 63-го года, 64-го. На машине. Поэтому не торопясь и часто уставая от воспоминаний, облазил все места, где наступали и стояли в обороне. Тогда захотелось написать что-то о событиях на Волхове..."
В 1966 году П. Кодочигов переезжает в Новгород. Начал основательно собирать материал, искал людей, беседовал. И туг неожиданно "наткнулся" на историю Марты. Ее жизнь, ее подвиг были настолько необычны, что надолго увели автора от главной темы. И все свое вдохновение и силы он переключил на повесть "Здравствуй, Марта!"
С выходом этой повести у П. Кодочигова завязалась постоянная переписка с ребятами 4-й новгородской школы, где училась Марта и где уже около двадцати лет существует отряд имени Марты Лаубе. Создана дружина в средней школе литовского города Мажейкян, где юная патриотка была казнена фашистами. С дружиной тоже идет переписка.
С 1970 года Павел Ефимович живет в Свердловске. Здесь он узнает о подвиге уральских комсомолок под Ленинградом и тут же начинает тщательно собирать материал. Он ездит по области - в Серов, Краснотурьинск, Алапаевск, Ревду, Реж, Асбест... Затем - в Ленинград. И снова - в Новгород. Ведь для фронтовика места долгих и трудных боев становятся как бы второй родиной. Тяга к тем местам постоянна и неодолима.
Результатом всех этих поездок стала книга "Как ты жива осталась, мама?", которая вышла в 1979 году в нашем Средне-Уральском книжном издательстве. Простое, но емкое и пронзительное название. А главное - очень точное. Ибо страницы книги без преувеличения, но и без замалчивания показывают обстановку необычайно тяжелых боев, где обыденным правилом стала формула "умереть, но не отступать". Личная отвага, мужество, порой просто выдержка, терпение каждого отдельного человека и складывались в ту лавинную силу, которую позже и навсегда назовут народным подвигом.
Главенствующая тема в творчестве П. Кодочигова - "женщина на войне". Этой теме посвящена и одна из повестей данной книги - "На той войне". Тема сложная. Ведь у войны "не женское лицо". Не место женщине на войне. Она создана для материнства, уюта, красоты. За это свое право на счастье, на мир и пошла наша женщина на войну. И жестокость войны не убила в ней ни женственности, ни тяги к уюту, ни мечты о счастье... Именно поэтому женщины воевали так мужественно и беззаветно. В этом нет противоречия.
Писатель вспоминает:
"В первый же день прибытия в расположение полка увидел худенькую, маленькую девушку - санинструктора Тамару Антонову с нашивкой за ранение и наганом на боку. Позднее узнал ее в деле и считал (не только я, но и все, кто видел ее в боях) самым храбрым воином нашего полка. О ней-то мне и хотелось прежде всего написать. Но Тамара нашлась лишь в 71-м году... Благодаря Тамаре эта тема меня и тревожит и заняла, видимо, на всю жизнь".
Надо сказать, Павла Кодочигова остро привлекают к себе личности, сильные в обыденном, люди, в душе которых живет жажда быть полезными и воля к самоопределению. Вот это потаенное мужество души покорило его, а потом и массу читателей, в герое его книги "Все радости жизни" - документальной повести о слепом адвокате А. М. Камаеве (Средне-Уральское книжное издательство, 1981). Эта повесть тоже дала обильную почту и в адрес издательства, и автору.
Отдельно надо сказать о герое повести, давшей название этой-книге, Полуэкте Шарапове. Это один из любимых героев и друзей писателя. Совсем юным ушел он на фронт, стал разведчиком. Человек удивительного мужества и необычайной находчивости, как это видно из страниц книги. Сейчас Полуэкт Константинович Шарапов работает старшим военруком школы в городе Данилове. Многие выпускники этой школы идут в военные училища. По экспериментальной программе он учит ребят рисованию. Он - непререкаемый авторитет у ребят. Еще бы! Отважный разведчик и снайпер, кавалер многих орденов и медалей, герой. Именно фронтовая сноровка помогла ему рискуя жизнью в последнюю секунду вытолкнуть из-под колес машины зазевавшегося школьника. Об этом писала "Учительская газета" от 30 сентября 1978 года. В 200-летие Данилова Полуэкту Константиновичу Шарапову присвоено звание Почетного гражданина его родного города.
А Павел Кодочигов уже увлечен новым замыслом, "болеет" новым героем. И впереди сотни километров дорог и километры магнитофонных записей - надо запомнить речь, манеры, жесты, вызвать к жизни сокровенное, важное. Ведь самое ценное для Павла Кодочигова - живая правда факта и достоверность человеческой судьбы.
С. МАРЧЕНКО