Но не погода больше всего порадовала Тамару. До конца войны она считала полк своим единственным домом, и не ошиблась. Привязанность оказалась взаимной. Как родную дочь встретили Тамару на КП полка, где давно знаком почти каждый, повели к новому командиру полка подполковнику Ермишеву - вот Тамара Антонова вернулась, самый боевой санинструктор; в санроте сбежались все и едва не затискали в объятиях, особенно Маша Варламова - повисла на шее, запричитала - ой, подружка, подружка, привезли-то тебя к нам какую: ноги, руки и голова болтаются, как у мертвой, думала, уж не увижу тебя больше; в батальоне - она служила в нем давно - и совсем растаяла. Дома она, все хорошо у нее, так хорошо, что лучше и не надо. Одно на первых порах огорчило. В госпитале по совету подруг написала Тамара в Москву, просила передать по радио, что разыскивает родителей. И было передано такое сообщение, сама слышала, но ни одного письма в ответ не пришло. Значит, не успели мама и папа уйти от гитлеровцев, остались в оккупации.
10
На развилке дорог старший оперуполномоченный полка капитан Фишкин придержал лошадь:
- Саша, может, в медсанбат завернем? Тут недалеко.
- Никак заболел? - попытался отшутиться старший лейтенант Высочин, но его номер не прошел.
- Ты мне не финти. Не для себя стараюсь, - строго сказал Фишкин и повернул налево.
Недели две назад Высочин рассказал Фишкину о своей радости и о горе - тоже. Полтавскую область только начали освобождать, как он отправил два письма. Одно родителям, второе в сельсовет, чтобы сообщили, остался ли кто жив из семьи. И получил весточку из дома, узнал, что отец воюет, мать и младшая сестра Марфуша уцелели, со старшей же, Марией, беда приключилась. Их село Степановка стоит вдалеке от больших дорог, и немцы в нем появлялись редко. Власть и расправу чинили пришлые полицейские. Они же занимались угоном молодежи в Германию. Марфуше двенадцать лет, и ее не трогали, а Марии удавалось скрываться от облав в зарослях старой части сельского кладбища. Успела убежать и последний раз.
- И тогда что сделали эти сволочи! - бледнея от ярости, рассказывал Высочин. - Забрали Марфушу, понимаешь ли. Вывели из дома, и сразу выстрелы! Мать, не помня себя, выбежала на улицу, а полицаи ржут: "Говорила, больная лежишь, подняться не можешь, а выпорхнула как молодица. Так вот, Анна, не придет Мария, расстреляем младшую". И увели Марфушу, посадили. - Он сделал несколько глубоких затяжек и продолжал: - Сто дум мать передумала, а выход один. Разыскала Марию, и решили они, будь что будет, а младшую надо спасать. Марфушу выпустили, а Марию угнали. Написал матери, как мог успокаивал, а сам не верю, что жива Мария останется. Как ты думаешь? Фишкин вздохнул:
- Никто на этот вопрос не ответит, Саша. Во время войны жизнь человека зависит от таких случайностей, что и на день вперед загадывать нельзя, а вот надеяться можно и надо.
- Умом понимаю, а сердцу как быть?
- В кулак его, Саша, в кулак, что еще посоветовать... - Фишкин помолчал, а потом, чтобы отвлечь. Высочина от тяжких мыслей, спросил: - О родных ты рассказал, а девушка у тебя есть?
- Откуда? Я же с финской в армии.
- Ну и что? Не урод, парень видный, я бы сказал, даже красивый.
По душам так по душам. Была у него девушка. В техникуме. Несколько месяцев любовался издали, все искал повода познакомиться. Такой случай представился, и он воспарил. Дня не мог без нее прожить. Но больно бойка оказалась избранница, тороплива, а по его мнению, любовь должна быть доверчивой, но робкой. Пытался внушить это девушке, она засмеялась: "Тебе надо "бедную Лизу" искать". На этом все и кончилось.
- Да, - посочувствовал Фишкин, - не повезло, но кто ищет, тот всегда найдет. - В черных глазах капитана загорелись веселые огоньки. - Давай я тебя с настоящей дивчиной познакомлю?
- Сосватать, что ли, хочешь?
- А хотя бы и так, раз ты сам не телишься.
- Война закончится, подумаю, - пообещал Высочин. Случайный, ни к чему не обязывающий разговор получился, но Высочин догадался, почему повернул в медсанбат Фишкин, беспокойно заерзал, готов был выпрыгнуть из саней, но удержало вдруг возникшее незнакомое радостное чувство, тревожно, как перед боем, забилось в груди сердце.
Оперуполномоченный батальона старший лейтенант Доронькин оказался на месте. Фишкин познакомил с ним Высочина и не мешкая приступил к делу:
- Помнишь, о чем я тебя просил?
- Конечно, - Доронькин с интересом посмотрел на Высочина.
- Тогда действуй.
Доронькин исчез. "На самом деле какое-то сватовство получается, как у Островского. А если я ей не понравлюсь, или она мне, тогда как быть?" - подумал Высочин и недовольно спросил у Фишкина:
- Зачем так быстро? И вообще, понимаешь ли, не нравится мне все это. - Ему и перед Доронькиным было неудобно, и еще больше он боялся обидеть незнакомую пока девушку.
Фишкин рассмеялся:
- Чтобы не дать тебе опомниться, чтобы не сбежал, не выпрыгнул в окно, как Подколесин. Помнишь такого?
- Изучал, - хмуро ответил Высочин. А Фишкин гнул свою линию:
- Она с регистрационным журналом придет. Ты поищи в нем "интересующие тебя сведения" и какие-нибудь умные вопросы задай, чтобы произвести хорошее впечатление.
Все это Фишкин выговорил, не скрывая иронии, и Высочин понял, что его начальник действует по заранее разработанному плану, с Доронькиным у него полная договоренность и ничего уже не поправить и не изменить. С опаской взглянув на дверь, он достал расческу и начал приводить в порядок волосы. Фишкин расхохотался:
- Смотри-ка ты на него! Он и впрямь не хуже красной девицы волнуется. Ну попереживай, попереживай.
- Разрешите войти? - раздался в двери певучий голос.
Фишкин поднялся, приглашая Высочина следовать его примеру.
- Да, да, заходите, пожалуйста.
- Товарищ капитан, ефрейтор Филиппова по вашему приказанию явилась.
- Ну, не по приказанию, Люба, а по просьбе. Раздевайтесь, пожалуйста. Разрешите-ка я за вами поухаживаю. Вот так. Шинель вашу на гвоздик повесим. Присаживайтесь.
- Спасибо. Мне сказали, что нужен журнал...
- Да. Передайте его старшему лейтенанту. Его Сашей Высочиным зовут.
Тайком, как ему казалось, Высочин успел рассмотреть Любу. Сначала его поразили тяжелые русые косы. Почему не острижены? Потом - глаза, лучистые и ясные, как у ребенка. И крепкие, стройные ноги.
- Вам журнал нужен? Вот возьмите, - Люба смотрела на Высочина спокойно, без тени смущения, и он сообразил, что она ни о чем не догадывается. - Ах да. Извините. Я, понимаете ли... Он взял журнал, раскрыл, что-то прочитал и отвернулся от света, чтобы скрыть лицо и проступивший на лбу пот. Вспомнил, что платок у него не первой свежести, и покраснел еще больше. А Фишкин уже вовлек Любу в разговор, они над чем-то смеялись. Как просто все у него получается и как смело он разговаривает с такой необыкновенной девушкой! Ему бы так, завидовал Саша, но на все попытки капитана втянуть его в разговор отделывался краткими междометиями.
- Саша, у тебя есть вопросы к Любе? - громко и со значением спросил капитан.
- Нет, не имею, - зачем-то вскочил на ноги и ругнул себя за это Высочин.
- Тебе все ясно? Ну что ж, тогда помоги Любе одеться и проводи ее.
Легко сказать: "Помоги одеться!" А ему не приходилось подавать пальто девушке, и Люба не умела пользоваться такой помощью. Она никак не могла попасть в рукава шинели и покраснела не меньше Саши. Они вышли из землянки. Высочин понимал, что разговор должен начать он, хотя бы спросить о чем-нибудь, но нужные слова не находились, а вопросы, которые хотелось задать, казались преждевременными.
- Мы пришли, - сказала Люба, останавливаясь. - Спасибо, что проводили, товарищ старший лейтенант. До свиданья.
- До свиданья, Люба, - ответил он каким-то смятенным голосом - думал, что они пойдут долго и он в конце концов на что-либо решится. - До свиданья. - Повернулся и пошел, ругая себя на чем свет стоит: "Дурак! Ни о чем не договорился. Потом-то как быть?"
Обернулся. Люба стояла на месте и как будто ждала чего-то. Это придало смелости.
- Люба, я думаю, мы не последний раз встретились? - спросил, снова не узнавая своего голоса.
- Не знаю...
- А как же дальше будет? - бросился он головой в омут.
- Может, вам еще журнал понадобится. Приезжайте, - неопределенно ответила Люба.
Сделал к ней шаг, другой и оказался снова рядом. Хотел сказать, что обязательно приедет, но Люба круто повернулась и сбежала по ступенькам полуземлянки. Задержать ее, окликнуть не решился.
В медсанбате известно все, о каждом, со всеми подробностями. Беспроволочный телеграф работает круглые сутки - пока одни спят, другие бодрствуют. Появление Высочина не осталось незамеченным.
- Зачем вызывали? - деланно равнодушно, сдувая с глаз прядь волос, спросила озорная Клава Отрепьева, и руки ее, до блеска начищавшие потускневшую красную звездочку, замерли в ожидании.
- Журналом интересовались, - думая о своем, ответила Люба. - Зачем же я сюда-то его принесла?
- Вот именно. А еще чем? Вернее, кем?
- Тебе-то что до этого? - почему-то рассердилась Люба.
- Да так. А он ничего: высокий, стройный, и лицо симпатичное. Волосы вот только не разглядела. Черные, кажется?
Люба вспыхнула. Она тоже "не разглядела". - О ком ты?
- Не о капитане же. Он старый. А вот старший лейтенант, который провожал тебя, надо сказать...
Ох уж эта Клавка! Привяжется, так не отцепишься. Люба выбежала из землянки. И журнал надо было отнести на место, и захотелось побыть одной, во всяком случае, не отвечать на досужие вопросы.
- Все! Пропала девка. Уж от кого-кого, а от нее я не ожидала такого кульбита, - подвела итог Отрепьева.
Ей возразили:
- Выдумываешь ты все, Клавка. Первый раз, что ли, регистрационный журнал проверяют.
- Дурочки! Журнал - это предлог. Кто сегодня в приемной дежурит? Лида Васильева. Вот ее и надо быловызывать. Голову даю на отсечение, что этот старший лейтенант очень скоро снова появится в наших краях. Тут меня не проведешь.
Фишкин вопросов не задавал. Косил время от времени черный глаз на Сашу и посмеивался. Так и доехали до КП полка. При расставании все же подковырнул:
- Жаром от тебя несло, будто из бани вывалился. Понравилась?
- Очень! Такая девушка. Я, понимаешь ли...
- Понимаю. О следующей встрече договорились?
- Да что-то и не пойму. Сказала, что могу приехать, если журнал будет нужен.
- Влюбленные всегда глупы, но чтобы до такой степени! - удивился капитан. - С чем тебя и поздравляю!
Часть третья. От Новгорода до Чехословакии
1
Медсанбат встал на колеса вечером и через несколько часов остановился недалеко от деревни Холыньи. Последовал приказ развернуться по полному профилю. Развернулись, и тут же приказали свернуться и распределить имущество по машинам равномерно, чтобы ни одна из них не была перегружена. Недоумевая, сели на машины и ощупью, в кромешной тьме, поехали к Ильменю. Почему? Зачем? Наступления ждали со дня на день, но не через озеро же! Побьют всех на льду, никто и до берега не доберется!
А замысел операции по освобождению Новгорода в том и состоял, чтобы форсировать Ильмень силами скрытно сформированной южной группы войск, которую возглавил генерал-майор Т. А. Свиклин, и нанести отвлекающий, вспомогательный, удар. В случае успеха обойти город с юга и соединиться с главными силами, наступавшими севернее Новгорода.
В южную группу вошли 58-я отдельная стрелковая бригада, 299-й полк 225-й дивизии, ее лыжный батальон, 34-й и 44-й аэросанные батальоны, которые должны были обеспечить быстрый подвоз боепитания и такую же быструю эвакуацию раненых.
Пошуметь и сбить фашистов с толку такими малыми силами можно, а продвинуться далеко вперед - вряд ли. Это хорошо понимал Свиклин и решительно отказался от артиллерийской и авиационной подготовки. "Предупредим немцев, и положат на льду, - рассуждал он, - а вот если внезапно нападем, захватим хотя бы несколько прибрежных деревень, тогда нам что-нибудь подбросят и можно будет главную задачу выполнять".
Это решение окрепло к утру, когда над Ильменем разыгралась хорошая метель.
* * *
Батальоны полка пошли на западный берег в походных колоннах. Тамара Антонова (ей же всегда надо быть впереди!) обогнала одну роту, вторую и добралась до полковых разведчиков. Зыркнули на нее из-под капюшонов, но не прогнали. Среди белых фигур увидела кого-то в телогрейке. Узнала оперуполномоченного батальона старшего лейтенанта Высочина.
- Тебе чего тут надо? - спросил он шепотом.
- А тебе? - огрызнулась Тамара.
Дальше пошли вместе. Тамаре так и надежнее - у Высочина автомат, у нее неизменный наган и пара "лимонок" на ремне.
До первой деревни уже рукой подать. На берег вышли, подниматься по нему начали, а немцы молчат. Огородами пробирались, когда встревоженный окрик часового раздался. Ответили на него автоматным огнем, бросились вперед. В разных концах деревни взлетели ракеты. В их свете немцы разглядели скрытые ранее метелью цепи атакующих и, отстреливаясь на ходу, бежали из деревни. Так быстро захватили Береговые Морины, что даже первый батальон не весь развернулся и подходил к южной окраине в походных колоннах.
58-я стрелковая бригада в это же время атаковала и взяла с ходу деревню Троицу. К началу артиллерийской подготовки на главном направлении южная группа войск с минимальными потерями успела захватить до десятка деревень и продолжала расширять плацдарм. Фашисты пришли в себя и начали контратаковать только после полудня.
* * *
С последним раненым Тамара возвращалась в санроту в двенадцатом часу ночи безлюдным и темным полем. Посвистывали пули, рвались снаряды, но не было сил падать даже при близких разрывах или пережидать обстрел. Изгибаясь дугой, упираясь ногами в снег, как заезженная лошадь, тянула постромку волокуши. И довезла семнадцатого за день. Прислонилась к крыльцу, чтобы отдышаться, и тут ее застала Маша Варламова. Всплеснула руками:
- Ой, Томка, на тебе же лица нет! Давай помогу затащить, - кивнула на раненого.
- Мужиков позови - мне не поднять.
- Да никого нет сейчас. За девчонками, что ли, сбегать? А вон Сеня идет. С ним утащим, а ты подожди меня здесь, ладно? - Переверзеву коротко приказала: - Помоги, Сеня.
Вдвоем они легко подняли раненого и понесли в дом, а Тамара опустилась на крыльцо, привалилась к перилам и заснула бы, если не Маша.
- Девчонки в соседнем доме отдыхают, и ты там поспать можешь - помогла подняться Тамаре, и подхватила, и повела.
- Фельдшер Переверзев для тебя уже просто Сеня? - спросила Тамара подругу.
- И я для него просто Маша, - ответила та и засмеялась.
- Ну-ну, - только и сказала Тамара - ей даже говорить не хотелось. В доме, однако, не удержалась: - Прачкам физкультпривет! - крикнула. - "Все живы и здоровы?
- Все, все, - охотно откликнулись девушки. - Проходи, не стесняйся.
Перед наступлением прачек подучили новому делу и передали кого в санроту, а кого в батальоны санинструкторами. Они первый раз побывали в деле, никого при этом не убило и не ранило, и настроение у всех было отличным.
- Ты как? - подсела к Тамаре Нина Рябова.
- Нормально, если не считать, что ни рукой, ни ногой двинуть не могу.
- А мы часа три отдыхали.
- Когда? Где?
- Спроси Женьку Коблову. Она лучше меня расскажет.
- А что? Могу, - охотно согласилась Женя. - Значит, так. Вечерком посадил нас врач Бадьин на подводу и повез в какую-то деревню. Там в доме раненые были, а здоровых никого, Мы - основная боевая сила. Во! - хохотнула баском Женя. - И Бадьин нас караулить оставил. Два карабина выдал. Мне без затвора. Я говорю: "Товарищ капитан, как же я стрелять из него буду?" Смеется, дескать, мне стрелять необязательно, я, по его мнению, и прикладом от десяти фашистских собак могу отбиться. Уехал, несколько человек с собой забрал, а обещанных подвод нет, пальба кругом такая, хоть уши затыкай. Мы с Нинкой от страха ни живы ни мертвы. Шеи поотвертели, немцев выглядывая. И тут наша ленинградская умница предлагает: "Если немцы придут, мы с тобой застрелимся, но живыми не дадимся". - "А как мы стреляться будем?" - спрашиваю. "А так, - говорит Нинка, - сначала я тебя застрелю, потом ты меня". Я, дура, согласилась, но скоро и призадумалась: если она меня убьет, то кто же в нее стрелять станет? Объясняю ей эту нелепицу, а она свое толмачит: "Что тебе непонятно? Сначала я в тебя, потом ты в меня". Отвечаю ей: "Давай лучше наоборот - я первой стрелять буду, а ты второй". Тут до нее дошло. Так рассыпалась мелким горошком, что и я не выдержала.
- - Подводы-то хоть приехали? - перебила Тамара. - Ну ты даешь! - удивилась Женя. - А как бы мы здесь оказались? Ты думаешь, мы знали, в какой стороне санрота, а где немцы? Так все перемешалось, что сам черт не разберет.
- А я столько ездок на своих двоих в деревню Запростье сделала, что с завязанными глазами нашла бы дорогу, - позевывая, сказала Тамара и провалилась в сон.
- Смотрите-ка, спит! - удивилась Женя. - А у меня ни в одном глазу, я еще домой письмо напишу.
К началу войны Жене Кобловой не исполнилось и семнадцати, однако она была рослой, сильной и потому считала себя вполне пригодной для службы в армии. Родители, потомственные орехово-зуевские ткачи, об этом и слышать не хотели, в военкомате - тоже. Только в январе сорок третьего добилась своего.
Через три месяца Женя стала поваром 120-миллиметровой минометной батареи полка, сразу же начала проситься в какой-нибудь батальон и до того надоела командиру батареи, что он "откомандировал" ее в прачечную. О новой должности Женя помалкивала, теперь же родителям можно было кое-что и сообщить. Со всеми подробностями описывала Женя минувший день, не сознавая по младости, что повергнет родителей, особенно маму, в великое смятение.
А девчата разговорились. Приключений с каждой было много, надо же ими поделиться. Еле угомонились.
На другой день уже не до смеха было. И раненых больше стало, и обстановка резко изменилась. Воспользовавшись ясной погодой, немцы начали бомбардировку льда у западного берега озера, чтобы отрезать путь отступления, потом свежие силы подбросили, танки. Несколько деревень пришлось отдать. На помощь сражающимся на плацдарме был спешно переброшен с северного направления 1347-й полк дивизии, вступила в бой свежая 372-я дивизия, стала прорываться на запад, чтобы замкнуть кольцо вокруг Новгорода.
Местность в поозерье ровная, открытая, одни кустики кое-где растут. Плацдарм вытянулся клином на запад, в некоторых местах его ширина не более четырех километров, а батальон уже оседлал шоссе Шимск - Новгород. На себе раненых до санроты не потаскаешь.
Тамара везла на санях пятерых. У одного хорошо знакомого ей пожилого заряжающего из минометной роты Хаирова нога раздроблена до колена. Ему каждый толчок болью отзывался, и Тамара, пока было можно, ехала тихо. В том же месте, где немцы простреливали дорогу с двух сторон, разогнала лошадь вскачь.
- Больно! Больно! - закричал Хаиров. - Куда гонишь?
Не оглядываясь, Тамара ткнула кнутом направо и налево, показывая на видневшиеся там деревни, из которых уже ударили по повозке пулеметы.