Капитан Джонсон не стал исключением - романтика ночных бомбардировок ему приелась где-то на третьем или четвертом вылете. Казавшаяся поначалу интересным приключением война превратилась в рутину, опасную и тяжелую. Каждый полет грозил гибелью или пленом, что в понимании Джонсона было примерно равнозначно. Ни один воюющий народ, даже подчиняющийся всяческим Женевским конвенциям о военнопленных, не прощает сбитым летчикам врага по ошибке сожженных деревень и случайно разбомбленных городских кварталов. Конечно, аппаратура "Аардварка" позволяла надеяться на то, что ни зенитчики, ни истребители северян не сумеют его уничтожить, - но все-таки иногда и она давала сбои. Потерю обеих машин приписали как раз отказу системы, обеспечивавшей следование рельефу местности. Она была запрограммирована так, что в случае ее внезапного отключения автопилот переводил самолет в резкий набор высоты, чтобы избежать столкновения с землей и дать летчикам возможность перехватить управление. Как предположили в Тахли, в первом случае F-111 был сбит зенитными ракетами, поскольку экипаж не удержал машину на безопасной высоте, а во втором автопилот попросту не успел среагировать на отказ. Экипажи обеих машин были признаны погибшими, а точные причины катастроф так и остались неизвестными.
Миф о неуязвимости "Аардварка" развеивался, как дым. И хотя спешно присланные из Америки специалисты перенастроили аппаратуру и заверили летчиков, что отныне все будет о'кей, те уже потеряли веру в свое оружие. И летали потому вполсилы, с опаской, - а ну как опять отказ?
Чем меньше Джонсону нравилось воевать, тем больше он обращал внимание на то, что старались не замечать другие. Будучи как-то в Бангкоке, он видел бесчисленное количество американцев, которые после ранений отлеживались в тайских госпиталях. Кого тут только не было: обгоревшие танкисты, летчики, изуродованные при катапультировании из подбитых самолетов, пехотинцы, тяжело раненные во время прочесывания джунглей… Искалеченные солдаты и офицеры, многим из которых не исполнилось еще и тридцати, были теперь обречены на инвалидность и нищенскую пенсию. Что бы там ни говорили в правительстве про долг перед страной, честь и прочее бла-бла-бла, Джонсон все меньше понимал, за что же Америка воюет во Вьетнаме. И еще он боялся, что и его однажды собьют, и потом он будет валяться в госпитале - обгоревший, слепой, изломанный…
А тут еще оказалось, что у сестры нашли какую-то опасную болезнь сердца, и ей срочно требуется сделать несколько операций. Стоило это все кругленькую сумму, которой у Джонсонов не было: отец давно умер, мать зарабатывала очень мало, сестре и вовсе едва исполнилось шестнадцать, поэтому все расходы легли на плечи капитана. Но даже его немаленького жалованья не хватило бы на оплату операций, поэтому матери пришлось заложить единственное имущество семьи, - дом в пригородах Чикаго. Роберт в это время уже улетел во Вьетнам - F-111 они туда перегоняли своим ходом через Тихий океан. Едва приземлившись в Тахли, он позвонил домой.
- Мы должны выкупить дом в течение двух лет, или его пустят с молотка, - голос матери был спокоен, но капитан понял, что она едва сдерживается.
- Я постараюсь, мама, - пообещал он. - Как Дженни?
- Первую операцию перенесла успешно. Еще несколько осталось. И еще потом, Робби… - мать вдруг всхлипнула. - Боже, за что? Дженни ведь всегда была такой здоровой и крепкой девочкой…
- Мама… - произнес капитан, не зная, что сказать еще. - Мама, все будет хорошо! Держись!
- Береги себя, Робби! - в голосе миссис Джонсон чувствовались едва сдерживаемые слезы. - Будь осторожней!
- Буду, мама! Береги и ты себя! Привет Дженни!
- Хорошо, сынок. Я уже заложила дом, денег должно хватить на все операции Дженни. С работы я ушла, буду сидеть с ней в больнице, ухаживать за ней…
- А на что вы с ней будете жить? - вырвалось у него.
- На первое время денег хватит, - торопливо ответила миссис Джонсон, - а там, может, найду что-то поудобнее теперешней работы…
- А на какой срок ты заложила дом?
- Два года.
- Два года?! - охнул капитан. Это был мизерный срок для такой большой суммы, какую выдали кредиторы под залог дома.
- Да, но если бы я брала на большее время, мне бы не хватило денег на операции, - быстро ответила мать.
- Ну и ну… Мам, я постараюсь помочь тебе и Дженни, слышишь?! Держитесь!
- Спасибо, сынок, - снова всхлипнула мать.
Капитан повесил трубку и достал блокнот.
- Операции… - бормотал он, по памяти записывая сумму, которую узнал еще перед командировкой, - цена дома… деньги на проживание… лекарства… ну, пускай будет столько… а теперь мой заработок…
Он уставился на цифры. Не поверив своим глазам, снова пересчитал все по новой.
То на то и выходило. В будущем семьи Джонсонов должны были остаться без дома и средств к существованию. Жалованья капитана не хватило бы на то, чтобы содержать свою семью, да еще и мать с сестрой.
- Душу, что ли, продать… - бессильно выругался капитан. Он прекрасно понимал, что ему, военному, банки вряд ли дадут кредит, достаточный для покупки хотя бы однокомнатной квартиры… Что с него взять банкирам, ежели он живет на государственной квартире?
В тот вечер Джонсон напился до зеленых чертиков. Очнулся он лишь под утро в какой-то гостинице; светало, и за окном шумел дождь. На соседней кровати, свернувшись калачиком, мирно спала молоденькая девушка. Капитан недоуменно воззрился на нее, пытаясь сообразить, как он тут оказался. Девушка вдруг проснулась, словно только и ждала этого.
- Ты в порядке? - голос ее был звонким, словно колокольчик.
- Ну, почти… - капитан поморщился. - Кофе бы…
- Голова болит? - участливо спросила девушка и потянулась. Под покрывалом обозначилась ее небольшая, но красивая грудь, - и Джонсон сглотнул слюну:
- Д-да… Болит.
- Сейчас принесу, - она легко выскользнула из постели и, небрежным движением поправив платье, скрылась за дверью. Капитан откинулся на подушку и попытался привести в порядок мысли.
Он решительно не помнил, когда и как они познакомились накануне. Память Джонсона напоминала сейчас мозаику, в которой там и тут не хватало кусочков. Он помнил начало вечера, потом тринадцатый тост, - "За авиацию!", - затем драку с морскими пехотинцами. Вспоминалось также, как он блевал с балкона прямо на джип с подоспевшей военной полицией. А вот как он тут оказался в номере, да еще с этой девчонкой, - как-то не отложилось…
Скрипнула дверь - вернулась она. С чашкой ароматного кофе. Как раз такого, что любил Джонсон - свежемолотый и чуть подслащенный. Капитан припал к кружке и, смакуя напиток, медленно выпил все, а потом с наслаждением растянулся на постели. Девчонка, улыбаясь, сидела напротив и смотрела на него.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Ната, - весело ответила она.
- Как я тут оказался?
- Пьяный был. Лежал у входа. Жалко. Я тебя сюда привела и спать заставила.
Джонсону стало очень стыдно.
- Спасибо, Ната. Я пойду…
- Куда? Там дождь. Твоя форма еще мокрая.
- Почему?
- Я ее стирала. Грязная была.
Капитан улыбнулся:
- Еще раз спасибо, Ната…
- Не за что. Ты хороший, - она вдруг проворно соскочила с постели и, стянув через голову платье, скользнула к нему под одеяло.
- Ты меня не ругал вчера, как другие, - шепнула девчонка. Джонсона бросило в жар, когда Ната прильнула к нему, - а потом их губы соприкоснулись, и он забыл обо всем…
…Потом они долго лежали, обнявшись, и молчали. Давно уже Роберту не было так хорошо. Даже грустные вести из дома уже не казались такими ужасными, как накануне. Он не шевелился, боясь спугнуть происходящее, как предрассветный сон. Час так прошел, или больше - капитан не знал, да и не хотел знать. Но все-таки он сказал:
- Ната, мне пора…
- Уже? - огорчилась девчонка. - Так быстро?
- Я вернусь. Завтра, - шепнул он. - Ты будешь тут?
- Да, - она снова прильнула к нему. - Приходи…
На базу капитан не шел - летел. Выговора за пьянку и драку он не получил - военная полиция его не задерживала, - наблевав в их джип, он ушел из бара через черный вход, пока копы на первом этаже мутузили морпехов. Единственное, к чему придрался полковник, было пятиминутное опоздание из увольнения.
На следующий день Джонсон вместе со штурманом совершили налет на электростанцию в Хоабине. Будя ревом двигателей крестьян, бомбардировщик пронесся над Таиландом и Лаосом и вошел в воздушное пространство Северного Вьетнама. Самолет радиоэлектронного противодействия, круживший над Лаосом близ вьетнамской границы, включил свое хитроумное оборудование, и радары северян тотчас словно ослепли. Вместо отдельных отметок целей на экранах операторов мерцало сплошное марево, и разглядеть что-либо сквозь него было почти невозможно.
- Черт, все в дыму… - выругался кто-то из операторов в расчете капитана Зунга.
- Усиливай сигнал! - рявкнул в ответ капитан. Когда-то он учился у Горелова, и потому возможности своей техники знал неплохо.
Оператор усилил сигнал радара. На фоне марева стала просматриваться одинокая отметка - к Хоабиню со стороны Лаоса быстро приближался самолет.
- Есть цель! Курс два-четыре-ноль, скорость тысяча сто, высота сто метров, следует курсом ноль-шесть-ноль!
- Тысяча километров в час? - оторопел капитан. - На бреющем? В темноте? Это ошибка!
- Ошибки нет, - покачал головой радиометрист.
- Тогда сбейте его!
Зенитчики попытались навести ракеты на приближающийся самолет, но ничего не вышло. Системы наведения не захватывали столь низколетящую цель.
- А-а, дит мэ! - выругался командир.
В дело вступили зенитные орудия, расставленные на подступах к электростанции. Их расчеты открыли огонь вслепую, надеясь, что приближающийся самолет нарвется на сплошную стену разрывов, вставшую на его пути, или отвернет. Судьба, однако, хранила экипаж Джонсона - ни один осколок даже не задел бомбардировщик. Они прорвались сквозь завесу разрывов, и компьютер автоматически сбросил бомбы. Две с лишним тонны фугасок, снабженных замедлителем взрывателя, попали в здание, где стояли генераторы, и через пару секунд оно взлетело на воздух. Крылатая тень с оглушительным ревом унеслась прочь.
- Дьявол! - произнес командир дивизиона, глядя на зарево пожара.
F-111 тем временем удалился километров на тридцать к северо-востоку, после чего автопилот развернул его на обратный курс, в обход ощетинившегося зенитками Хоабиня. В половине шестого утра Джонсон взял управление на себя и мягко посадил самолет в Тахли.
- Как слетали? - осведомился командир эскадрильи, полковник Майкл Гаррисон.
- Бабахнуло - будь здоров, - усмехнулся капитан.
- Чудесно, - кивнул полковник. - Пиши рапорт, - и спать.
- Есть, сэр.
Наскоро описав вылет, Джонсон завалился спать в комнате отдыха. Когда он проснулся и пришел к командиру, тот, не отрываясь от бумаг, бросил:
- Можешь рисовать на борту еще одну бомбу.
Это означало, что налет оказался успешным, и разведка подтвердила уничтожение цели.
Глава 6
На распутье
Словно на крыльях, мчался капитан в гостиницу, где жила Ната. По пути он купил ей красивые бусы, цветы, фрукты; подумав, захватил и бутылку вина. Метрдотель проводил его взглядом, когда Джонсон пересекал холл, но ничего не сказал.
Вбежав на второй этаж, где жила Наттайя, капитан постучался в дверь.
Никто не отозвался. Капитан постучал еще раз и прислушался. За дверью раздались торопливые шаги, а потом она приотворилась, и Джонсон увидел испуганное лицо Наттайи. На ней был только шелковый халатик, который она придерживала рукой, чтобы он не распахивался.
- Роберт? - удивилась она. - Ты не вовремя… - она покосилась вглубь комнаты. На что, капитан не видел: мешала дверь.
- Что такое? - округлил он глаза. - Я думал, ты сегодня не занята…
- Кто там, детка? - раздался из комнаты ленивый мужской голос. У капитана потемнело в глазах от мгновенно вспыхнувшей ненависти; выронив подарки, он рывком распахнул дверь и ворвался в номер.
На кровати лежал голый мужчина, жевавший апельсин. Мускулистый, чуть ниже ростом, но шире в плечах, с татуировкой на левой руке - по виду типичный десантник или морской пехотинец. При виде разъяренного Джонсона, несущегося на него, словно бык на тореадора, он сел и ухмыльнулся:
- Наттайя, ты не говорила, что еще кто-то будет!
Он был чуть ниже капитана, но шире его в плечах. Когда Джонсон с ревом бросился на него, мужчина увернулся и вскочил с кровати, позволив противнику рухнуть на нее. Кровать не выдержала и развалилась, капитан упал на пол, - и прежде, чем он успел вскочить, морпех принялся избивать Джонсона ногами. Пропустив несколько ударов, капитан все-таки сумел схватить его за ногу и повалить. Противники сцепились и покатились по полу, рыча и отвешивая друг другу удары. Наттайя, забившись в угол, с ужасом взирала на потасовку.
Закончилось все не в пользу морпеха - капитан сумел несколько раз приложить его затылком об стену, потом еще разбил о его голову вазу. Десантник потерял сознание и остался лежать в луже крови. Тяжело дыша, Джонсон поднялся на ноги и исподлобья взглянул на девушку:
- Кто он?
Ему очень хотелось ударить ее, но каким-то шестым чувством он понимал, что это ни к чему хорошему не приведет.
- Не знаю, - нехотя призналась Наттайя. - Познакомились, я его привела к себе, он меня угостил… За что ты его так?
- Ты моя, - процедил сквозь зубы капитан. - Не смей спать с другими!
- Почему?
- Потому что ты моя! - заорал Джонсон. - Я буду тебе платить за гостиницу и все прочее, но ты будешь только моей, поняла? - он рванулся к ней, и, хотя девушка попыталась увернуться, он схватил ее и прижал к себе. - Поняла?
- Пусти, больно… - вскрикнула она.
- Собирайся, поехали, - он ослабил объятья, и Наттайя, оттолкнув его, отскочила в сторону.
- Куда?
- В другую гостиницу.
- Зачем? Тут хорошо!
- Пора начинать новую жизнь, - бросил он. - Я люблю тебя, понимаешь?! - вдруг выпалил он.
- Правда? - удивилась Наттайя. Ей не впервой было выслушивать такие признания от американских военных, но так искренне и горячо это получилось лишь у Джонсона.
- Правда. Собирайся, быстрее!
- Сейчас! - она распахнула шкаф и побросала в небольшой чемодан свои платья и побрякушки. - Все, я готова, Робби.
- Пойдем, пока этот сосунок не очухался, - презрительно сплюнул Джонсон, отметив про себя, что "сосунок" все-таки изрядно потрепал его.
Они спустились вниз. Расплатившись с угодливо улыбающимся метрдотелем за номер и причиненный ущерб, капитан поймал такси и велел водителю ехать на другой конец города, в относительно тихий и спокойный район. Там он снял для Наттайи номер в недорогой и уютной гостинице. Его метрдотель исправно получал свою мзду и за это не интересовался настоящими фамилиями постояльцев, а капитан приезжал к Наттайе исключительно в гражданской одежде, чтобы не привлекать излишнего внимания. Обычно это происходило после его вылетов во Вьетнам. Он оставался у нее на всю ночь, уезжая лишь утром. Они развлекались допоздна, а потом она, утомившись, засыпала на его груди, - а он лежал, глядя в потолок, и напряжение постепенно отпускало его.
Ему было очень хорошо с ней. Хорошо было молчать, смотреть друг на друга и улыбаться.
- Сколько тебе лет, Ната? - спросил он как-то, развалившись на кровати и наблюдая за тем, как она расчесывает свои длинные волосы.
- Мало знаешь, хорошо спишь, - улыбалась она, глядя в зеркало. - Я большая, Роб. Больше, чем ты думаешь…
Потом она легла рядом с ним, и он, скосив глаза, увидел в разрезе голубого платья, так хорошо подчеркивавшего загар, ее небольшую упругую грудь. И, не выдержав искушения, с притворным рычанием подмял ее под себя. Она смеялась и отбивалась, но остановить разгоряченного Джонсона было не так-то просто…
…В ту ночь он снова остался у нее. Опять они развлекались допоздна, - а потом она уснула у него на груди. Капитан лежал, обняв ее, и смотрел в потолок. И размышлял. Десять вылетов во Вьетнам он уже сделал, оставалось еще девяносто - норма для его эскадрильи была такой же, как и для всех прочих американских летчиков. Сегодня вечером предстоял одиннадцатый - кажется, разведка что-то там нашла в городе Винь…
Джонсону очень не хотелось вставать и возвращаться на базу. Было так здорово лежать в обнимку со спящей Натой и слышать ее ровное дыхание…
Внезапно кто-то решительно постучал в дверь:
- Мистер Джонсон, откройте, пожалуйста!
Капитан напрягся - кроме метрдотеля никто не знал, что он тут, да и тот не ведал истинного имени постояльца. И ему было отдельно заплачено за то, чтобы он беспокоил Джонсона лишь в крайнем случае…
- Ната, - прошептал он, ласково коснувшись щеки девушки. Она открыла глаза:
- Что случилось?
- Кто-то пришел… Я открою, вдруг что важное… - высвободив руку, он выбрался из кровати.
В дверь снова постучали.
- Кто там? - резко спросил Джонсон.
- Вам срочное письмо!.
- Я не жду никакого письма!
- Очень срочное! - настаивали с той стороны двери. Судя по голосу, это был не метрдотель. - Велено передать лично в руки.
- Сейчас открою… - вздохнул Роберт.
Он отыскал ключ и, прошлепав к двери, приоткрыл ее ровно настолько, чтобы пролез конверт.
- Давайте письмо, - потребовал он.
- Вот, возьмите…
В щель протиснулся большой конверт из плотной бумаги, на котором было размашисто написано: "Капитану Р. Джонсону лично в руки". Роберт выхватил его у служащего и тотчас захлопнул дверь. Конверт оказался неожиданно тяжелым и толстым.
- Кто там, дорогой? - спросила Наттайя.
- Почтальон, - отшутился Роберт, пытаясь понять, кто и зачем выследил его тут и передал этот конверт. Пройдя к столу, он включил свет и вскрыл конверт. На стол грудой высыпалось множество фотографий. Десятка три, не меньше. Увидев их, капитан резко изменился в лице.
Там были он и Наттайя. Обнаженные. В разных позах и с разных ракурсов. Снимки самого высокого качества, явно сделанные рукой опытного фотографа. Можно было рассмотреть не то что лица, - самые маленькие родинки на телах. Джонсон почувствовал, что у него темнеет в глазах.
- Что там такое? - встревожено спросила Ната.
- Снимки… - с трудом произнес Роберт. Мысли его путались. - Но… как?!
Она приподнялась на локте и увидела снимки. Взяла один, где они лежали рядом, в обнимку, рассмотрела получше. Улыбнулась:
- Красиво. Ты не говорил, что сфотографируешь нас вместе.
- Заткнись! - вдруг заорал он, вырвав у нее фотографию и отвесив ей пощечину. Наттайя отшатнулась, и в глазах ее вспыхнул злой огонек:
- За что?! Почему ты дерешься?!
- Нас снимали скрытой камерой! - рявкнул Джонсон. - Это все ты виновата! Ты знала, что нас снимают, и ничего не сказала мне! Продажная сука!
- Нет! - воскликнула Ната. - Не сука! Ты злой! - она вскочила и стала одеваться. - Не приходи ко мне больше! - накинув халатик, девушка метнулась к двери и выскочила в коридор.