ГЛАВА 11
- Ты говоришь: сто тысяч казаков?
- Да, отец.
- Поэтому-то ты и упустил Доватора?.. Сто тысяч - это большая цифра.
Генерал смотрит на сына сквозь сигарный дым, щуря свои выпуклые глаза и морщась, словно сигара была горькой, как хина.
Полковник Густав Штрумф стоит перед отцом навытяжку. Он пунктуален в соблюдении субординации. Изящный, корректный, в золотом пенсне, надушенный тонкими французскими духами, худощавый, с продолговатым лицом, с прямым носом, полковник совсем не похож на отца.
- Оперировать конницей численностью в сто тысяч на территории, занятой противником, - это, Густав, невозможно. Ты преувеличиваешь! - говорит генерал, жестом приглашая сына сесть на диван.
В смежной комнате денщик Вилли прикладывает ухо к стенке. Он вынимает из-под подушки блокнот и торопливо начинает стенографировать разговор отца с сыном. Вилли очень любопытен...
- Небезызвестный вам майор Круфт утверждает, что он расшифровал радиограмму главной ставки русских. Это, будто бы, официальный документ! - Рукой в перчатке из тонкой коричневой кожи Густав трогает гладко выбритый подбородок. Он взволнован и нетерпеливо постукивает ногой.
Генерал Штрумф снял трубку и вызвал свой штаб. Новых сведений не было.
- Вот видишь, мой начальник штаба ведет разведку. Пока не подтверждается...
- Но батальон, который я направил прочесывать лес, почти полностью истреблен, - перебил Густав.
- Истреблен? - восклицает Штрумф-старший, хмуря брови. - Почему ж ты послал один батальон?
- Пока я лишился одного батальона. Если б я послал два...
- Но я все-таки не верю этой цифре! - прерывает его генерал. - Если бы у нас в тылу очутилось сто тысяч казаков, нам оставалось бы только одно - бежать туда, где больше войск. Я знаю еще по той войне, что из себя представляют казачьи соединения, когда их укрывает лес...
- Может быть, это и ошибка, - покорно склонив голову, говорит полковник, - но, во всяком случае, их не менее двадцати тысяч, а этого вполне достаточно, чтобы причинить нам крупные неприятности. Двадцать третьего августа в районах Устье, Подвязье, Крестовая уничтожено девять гарнизонов...
- Мне это известно, - снова прерывает его отец.
- Надо принимать меры, - нерешительно говорит сын. Ему не хочется раздражать отца, тем более, что у него есть еще одна щекотливая новость, которая совершенно неуместна в этой деловой обстановке. Но так или иначе, ее придется сообщить отцу...
- Я поручаю это тебе, - говорит генерал Штрумф. - Ликвидировать Доватора необходимо в самом срочном порядке. Предупредить население, что за всякую помощь казакам - расстрел, за голову их атамана Доватора - сто тысяч марок. Еще что нужно для проведения этой операции?
- Войска. Я прошу пехоту из группы "Гамбург" и артиллерию из группы "Клоппенбург".
- При всем желании я не могу дать из группы "Гамбург" ни одного солдата. Это отборный резерв, предназначенный для наступления на Москву.
- Но мои танки ведь тоже предназначены для этой цели. Я понимаю, мы не можем откладывать удар на Москву. Русский поход мы закончим до снега, африканский - к весне. Летом мы будем на островах Великобритании, хотя бы у нас в тылу действовало пять Доваторов. Через несколько дней казачий атаман будет в вашей штаб-квартире. У меня есть план...
Генерал искоса взглядывает на Густава. "Не таким хотел бы я видеть моего сына. Он, кажется, тоже намеревается топнуть ногой и сразу прикончить конницу Доватора", - опуская веки, думает генерал.
Вилли наблюдает в щелочку за лицом генерала.
Отец и сын молчат.
Вилли быстро рисует в блокноте сердитого военного с обвислыми щеками, потом пририсовывает длинные усы, как у того казака, который грозил ему из конопли автоматом.
- Если мы быстро не ликвидируем Доватора с его казаками, русские выиграют не один зимний месяц, а гораздо больше. Доватор тормозит наше продвижение на самом главном, на центральном участке фронта... Не пролог ли это контрнаступления? Его можно ожидать. В любой оборонительной войне оно неизбежно.
- Русское контрнаступление? - Густав снисходительно улыбается. - Я ценю и уважаю ваш опыт, папа, но не могу с вами согласиться. Русские армии разбиты на всех фронтах. Немецкие войска у стен Ленинграда. Еще один удар - и мы будем в Москве... Русская армия не возродится никогда!
- В стратегии существует правило: когда армии разбиты, это не значит, что они уничтожены, - строго говорит генерал Штрумф. - Покажи мне свой план уничтожения конницы Доватора.
Густав протягивает ему папку.
- Ты требуешь две дивизии? - просматривая бумаги, спрашивает Штрумф.
- Всего необходимо три дивизии плюс тяжелая артиллерия для обстрела лесного массива в зоне двадцати километров! Бомбардировщики и истребители...
- Хорошо. Я запрошу ставку. Необходимо уточнить данные разведки.
- К двадцати четырем часам вы получите точные сведения. Майор Круфт перехватил кое-какие радиограммы. Они интересны... У меня еще... - Но, видя, что отец углубился в бумаги и его не слушает, Густав умолкает.
- Мы сейчас будем обедать. - Штрумф смотрит на сына. - Ты еще что-то хочешь мне сказать, Густав?
- Да, папа. Я приехал не один. Со мной Хильда. - Как очутилась здесь твоя жена?
- Ты прости, папа... Каприз влюбленной женщины. Случайным самолетом прилетела из варшавского воеводства. Она осматривала наше имение.
- Влюбленная женщина прежде всего должна рожать детей, а не капризничать. - По лицу генерала пробежала слабая улыбка. - Ты разрешил ей приехать?
- Нет, она не могла предупредить меня...
- Разве в компетенцию Хильды входит осмотр имений?
Он не признавал вмешательства женщин в мужские дела. Находясь на фронте, Штрумф лично руководил своими громадными сельскохозяйственными имениями в Германии, Пруссии, Польше и Чехословакии. Ежемесячно на специальных самолетах к нему прилетали с отчетами доверенные лица, управляющие, агенты колбасных и консервных предприятий.
- Где ты ее оставил?
- Она в машине.
- Проси Хильду сюда...
Войдя в подземную резиденцию командующего, Хильда подошла к свекру, обняла его за шею, поцеловала в щеку. Это была крупная, откормленная женщина. Ее покатые плечи светились нежно-белой кожей сквозь платье синего шелка.
- Не сердитесь, папа! Мне очень захотелось увидеть Москву и... - Хильда смущенно взглянула на мужа, опустила глаза.
- А Густав полагал, что ты приехала только ради него! - Вдыхая запах крепких духов, генерал Штрумф погладил светлые, как солома, завитые волосы невестки. Склонившись, он приложился губами к ее полной шее.
- Как живет Берлин?
- Берлин празднует ваши победы и ожидает, когда вы будете в Москве.
- Мы там будем скоро, - вставил Густав.
- Положение дел в глазах современников рисуется не всегда ясно, - загадочно сказал генерал Штрумф и колюче посмотрел на Густава.
- Что это значит, папа? - Сдернув с переносицы пенсне, Густав взглянул на отца. Глаза их встретились.
- Это значит, что гостью следует угостить обедом, а не кормить военно-стратегическими рассуждениями.
Обед был прерван телефонным звонком.
Начальник штаба генерал Кляйнман сообщал, что в ночь на 24 августа разбит и почти целиком истреблен казаками гарнизон, расположенный в Дмитрове. Свыше десяти нападений одновременно совершено на большаках на армейский транспорт. Генерал Хоппер недоволен действиями генерала Штрумфа...
- Выскочка, жирный окорок, - негодовал Штрумф на своего начальника штаба. - Выбрал время, когда докладывать, как будто он не знает часы обеда...
- Что случилось? - спросил Густав, вопросительно посматривая на отца.
Хильда знала: если свекор раздражен, то он становится невыносимым. Она торопливо встала из-за стола.
- Вилли проводит Хильду туда, где жил генерал Лангер, - не отвечая на вопрос сына, сказал Штрумф. Исподлобья взглянув на Густава, сухо добавил: - Тебе придется немедленно выехать. Необходимое количество войск и мои распоряжения по проведению операции ты получишь.
ГЛАВА 12
Дом Авериных, если въезжать в село с запада, стоял третьим от края.
Легковой автомобиль мягко подкатился к зеленому крылечку.
Из машины вылез Вилли, громыхая сапогами, взбежал на крыльцо, громко крикнул: "Открывайт!"
Дверь открыла высокая седоволосая женщина с умным усталым лицом.
- Ви помещайт один мадам из Берлин, генеральский семья, - гнусавил Вилли. - Должен быть чиста, карош постель и полный спокойствий. Понимайт?
Женщина молча распахнула дверь и встала в глубине сеней.
В комнате, куда Вилли внес чемоданы и ввел Хильду, за столом, против русской печи, сидели Оксана Гончарова и Катя Аверина. Увидев немку, девушки отодвинули от себя недопитые стаканы молока.
Хильда смотрела на Катю холодными, широко открытыми глазами, точно в русской девушке были какие-то необыкновенные узоры. Катя в замешательстве отвернулась. Она еще не совсем успокоилась после того, как побывала в немецкой комендатуре. Их задержали недалеко от села и несколько часов допрашивали.
Оксана оправилась первая. Наклонив горлач, она долила стаканы, отломила кусок хлеба и, поглядывая на немку, стала есть.
Но Хильда не обратила на нее никакого внимания, она продолжала смотреть на Катю.
Вилли, выпятив грудь, улыбался девушкам. Хильда заметила это, сдвинула брови и резко потребовала показать ей комнату. Проходя к двери, она приподняла широкие полы светлоголубого плаща, точно боясь их выпачкать.
Горница была светлая, веселая - с четырьмя окнами. Справа от входа стояла новая никелированная кровать с горой подушек под кружевной накидкой; точно такая же кровать стояла слева. На стенах висели два совершенно одинаковых зеркала, и перед каждым из них на столах стояли белые самовары. Все приготовила Марфа Власьевна для двух дочерей-невест. Обе девушки учились: Катя заканчивала перед войной педагогический техникум, Клавдия - агрономический.
Хильда, поблескивая золотом колец, осторожно, двумя пальцами, приподняла край белого пикейного одеяла и о чем-то спросила Вилли по-немецки.
- Мадам спрашивает: клёп есть? - перевел Вилли.
Марфа Власьевна, скрестив руки на груди, пожала плечами.
- Дочурка тут моя спала... Аккуратница была уж такая...
Марфа Власьевна подошла к столу, взяла фотографию двух миловидных девушек, поразительно похожих одна на другую. У Кати - задумчивый, мечтательный взгляд, Клавдия ласково положила голову на Катино плечо...
Хильда, брезгливо поджав губы, взглянула на карточку. Лицо ее дрогнуло.
- Как имя этой девушки? - спросила она Вилли.
- Кланя, Клавдия, - сказала Марфа Власьевна. - Ее взяли на работы... Не знаю куда...
Марфа Власьевна, глотая слезы, качала головой.
- Клавдия?.. - Немка закусила губу, нахмурилась, показала глазами на дверь, спросила: - Это ее родная сестра?
Тем временем в кухне мальчик Петя, - тот самый, который пас на огороде теленка, - рассказывал девушкам:
- Убили телка, проклятущие... Дедушке-беженцу в ногу попали. Говорят, - партизанов привел. Его на огороде схватили - и прямо к генералу. Я побежал к бабушке в баню, - сказал, что деда увели. А она лежит и молчит... Я ей положил хлеба, огурчиков. В бане-то темно...
- Уходить надо, Ксана, - шепчет Катя. Ей кажется, что пистолет, запрятанный у нее под кофточкой, жжет грудь. "Что, если бы обыскали в комендатуре?" - мелькает у нее в голове. Сердце пронизывает страх, горло перехватывают спазмы... "Почему эта чернобровая белорусская девушка совсем не волнуется?.. В комендатуре она смеялась, строила глазки немецкому офицеру... Как она их ловко путала!.. "Моя подруга, - говорит, - перед войной приехала погостить и застряла". Документ показала. "Мы, - говорит, - за картошкой в поле ходили, а патруль задержал..." Хорошо, догадались накопать картошки. Смелая. А вот я не умею ни врать, ни притворяться. Деда-беженца схватили, - надо быстрей уходить! А она хочет зайти - старуху проведать..."
- Катя! - раздается из горницы голос Марфы Власьевны. - Катюша, иди сюда!
- Иди... - Оксана кивком головы показывает на дверь и шопотом добавляет: - Надо узнать, что это за птица?
В горнице Хильда показывает Кате карточку и спрашивает:
- Это ваша сестра?
Вилли переводит вопрос. Катя молча кивает головой.
Хильда сама видит: тот же непокорный, упрямый взгляд, тот же строгий изгиб бровей. "Русская дрянь!" - хочется крикнуть ей. Она смотрит на Катю с открытой враждебностью.
- Удивительное сходство! Зачем меня направили сюда? Вы что, не знали? Кто это хочет, чтобы мне здесь перерезали горло? Отравили? - Хильда раздраженно забрасывает Вилли вопросами.
- Я не понимаю... Здесь прилично... - лепечет Вилли.
- Не понимаешь? Девушку, которую я отправила из Берлина на ферму, прислали вы. Это ее сестра... - Хильда кивнула на Катю, - и дочь этой старухи. Я не могу здесь оставаться!
- О-о! Это любопытно! - восклицает Вилли. - Русских девушек отправлял ваш брат, майор Круфт...
У Кати холодеют ноги, кровь ударяет в виски. Если бы эта немецкая барыня знала, что Катя отлично понимает ее язык!.. Опустив голову, она как можно спокойней спрашивает Вилли.
- Что не нравится этой даме?.. Она будет всем довольна.
- Что говорит эта русская? - спрашивает Хильда.
Вилли переводит.
- Я не могу здесь оставаться! - взволнованно повторяет Хильда.
- Но, сударыня, приказание генерала... - нерешительно говорит Вилли. - Мы не располагаем другим помещением. У вас будет часовой. Заставьте эту девчонку прислуживать...
Хильда, зная характер генерала, не может не согласиться с Вилли. Если Штрумфу-старшему объяснить все положение, он скажет: "Женские глупости!" - "Надо скорей уехать из этой ужасной страны", - думает Хильда.
Перед отъездом Густав Штрумф зашел к жене ровно на две минуты - проститься.
Выслушав Хильду, он развел руками.
- Удивительное совпадение!.. Но тебе не стоит волноваться. Ведь им ничего неизвестно. На этих днях мы продвинемся на восток. А сейчас требуй все, что тебе будет нужно. Хозяйка в этом доме - ты...
В сумерки Петя повел девушек между огуречными грядками мимо колодезного журавля, прямо к бане, стоявшей на берегу речушки.
В бане было тепло, сыро и темно.
Катя зажгла спичку. На снопах ржаной соломы, под пестрой дерюжкой вытянулась черноволосая мертвая женщина с заостренным носом и широко открытым ртом. В ногах у нее лежали зеленые огурчики и нетронутая краюха хлеба, принесенные Петей.
Оксана опустилась на колени. Глухим, сдавленным голосом вскрикнула:
- Мама!.. Мама!..
Спичка погасла.
Петя поймал в темноте руку Оксаны, прижался к ней щекой, тихонько заплакал...
ГЛАВА 13
В штаб Доватора Торба и Шаповаленко вернулись глубокой ночью. У костров, тихо переговариваясь, бодрствовал очередной наряд.
Кавалеристы спали мертвым сном. Только голодные кони, позванивая колечками трензелей, рвали колючие еловые ветки и с хрустом обгладывали древесную кору.
Ложась отдыхать, Лев Михайлович приказал дежурному немедленно его разбудить, как только вернутся разведчики. И вот теперь он сидел в шалашике, у ярко горевшего костра, подкидывал в огонь веточки и слушал доклад Торбы. Тут же, покручивая усы, надвинув на ухо папаху, сидел Шаповаленко.
- Зачем старик пошел по огородам? - выслушав обстоятельный доклад Торбы, спросил Доватор.
- Вин хотив с пацаном побалакать! - ответил Шаповаленко. - А тут выбежал немец и начал курей гонять, наскочил на деда, - щоб ему пусто! - а у меня автомат раз - и мовчит...
- Чистить надо, Филипп Афанасьевич.
- Да по коноплям полз, товарищ полковник, семя насыпалось! После уж разгадал...
Принесенные разведчиками данные были очень ценными. Бойцы хорошо изучили проходы к селу, систему караулов, точно записали, сколько прошло в село и сколько ушло автомашин. Можно было догадаться, что в селе находится особо засекреченный штаб. Плохо было то, что немцы схватили старика, который имел связь с партизанами и не успел дать явку разведчикам. Не узнали разведчики и о том, что случилось с Катей Авериной и Оксаной. Это сильно беспокоило и волновало Доватора.
Выслушав донесения Торбы и Шаповаленко, Лев Михайлович сказал:
- Неосмотрительно действовали!.. Где девушки? Старика отпустили, а он попался в руки немцев. Значит, выявили себя. Теперь немцы усилят бдительность.
Разведчики виновато молчали.
- Сейчас приказываю отдыхать. Завтра - обратно в Рибшево. Во что бы то ни стало надо проникнуть в самую деревню, узнать, что случилось с девушками и куда немцы девали старика.
Когда разведчики ушли, Лев Михайлович, разбудив Карпенкова, приступил к разработке плана по разгрому Рибшева.
К утру был готов боевой приказ.
План операции сводился к следующему:
Бойков со своим полком в пешем строю должен приблизиться к селу через огороды и ворваться с юга; майор Осипов захватывает ригу на западной окраине, зажигает ее; это должно послужить сигналом для общей атаки; Чалдонов со своим эскадроном в конном строю прикрывает из леса северную окраину села и обеспечивает уничтожение отступающих немцев; с восточной стороны, на большаке, устраивается засада с шестью станковыми пулеметами под командованием Карпенкова. Отход немцев предполагался на восток и на север.
Все было построено с таким расчетом, чтобы из деревни не ушла ни одна машина, ни одна живая вражья душа...
Раннее холодноватое утро. Ветерок навевает бодрящую свежесть, отгоняет усталость и сонливость...
Разведчики двигаются по узкой, убегающей в лес тропинке. Их трое: Торба, Шаповаленко и Павлюк.