- Мама, я знаю, ты считаешь меня каким-то чудовищем. Хорошо, пусть я чудовище. Но неужели тебе не приходит в голову мысль, что я в самом деле мог о тебе беспокоиться? Что я в самом деле подумал: лучше съездить туда с каким-нибудь немцем, вдруг там творится что-нибудь недоброе? Можешь ты понять это, мама? Я хотел защитить тебя.
- Очень тебе благодарна, - сказала Ройская уже гораздо мягче. - Но ты хорошо знаешь, что я и сама могу за себя постоять. Я давно уже перестала быть сентиментальной гусыней.
- Ты никогда и не была сентиментальной гусыней, - возразил Валерий.
- Ты меня не знаешь, - проговорила мать уже совсем мягко, - не знаешь, потому что никогда не хотел узнать. Но все равно, забирай отсюда своего немца. Уезжайте, уезжайте.
- Хорошо, - Валерек еще раз склонился к руке матери, - сейчас уедем. Но если тебе что-нибудь понадобится, если тебе будет грозить опасность… С этим твоим окружением… всякое может случиться. Не знаешь, чего ждать от этих сумасшедших. Ведь теперь уже ясно: все кончено. Мы полностью зависим от немцев. Прими это во внимание. И чуть что… сейчас же пошли кого-нибудь ко мне в Седлец.
- Хорошо, хорошо, - поспешно, лишь бы отвязаться, ответила Ройская. - Еще увидим, как все сложится.
- Все уже сложилось. Нет ни малейшего сомнения, - твердо заключил Валерий. - Но мне действительно пора ехать. Кто здесь еще у тебя?
- Но, право же, никого. Оля с Анджеем. Больше никого.
В эту минуту, словно желая уличить Ройскую во лжи, в передней появилась Геленка.
Она вся цвела от свежего сентябрьского ветра, волосы рассыпались по плечам. Увидев Валерия, девушка остановилась.
- Ну, и Геленка здесь с матерью, - добавила Ройская, словно заканчивая предыдущую фразу, но при этом покраснела.
Валерек протянул Геленке руку. Геленка нерешительно поздоровалась с ним.
- Вижу, вижу, - медленно проговорил Валерий, - вижу, что это Геленка, хоть она и очень изменилась, настоящая панна стала, - обратился он к матери, - и очень красивая панна.
- На отца похожа, - заметила Ройская, лишь бы что-нибудь сказать.
Валерек усмехнулся.
- Может быть, совсем немножко. Но только гораздо красивее.
Он в упор, бесцеремонно рассматривал девушку.
- А я и не знал, что панна здесь, - с преувеличенной почтительностью продолжал он.
- Да, приехала, - сказала Геленка, - и, наверно, останусь здесь на некоторое время…
Она остановилась, заметив по лицу Ройской, что сказала что-то лишнее.
В эту минуту в дверях зала появился немецкий офицер. За ним неуверенно следовал Анджей. Офицер говорил по-французски с очень твердым акцентом.
- La guerre est finie , - сказал он. - Я убеждаю этого молодого человека, что надо изучать немецкий язык. В Польше очень немногие знают немецкий! - многозначительно добавил он, глядя на Валерия. - Ну как, едем? - Вопрос был задан по-немецки.
- Да, да, - подтвердил Валерек, демонстративно "пожирая глазами" Геленку, - едем.
- Мне было очень приятно, - обратился офицер к пани Ройской. - Надеюсь, вам не потребуется наша помощь. Но если… Впрочем, я не знаю, надолго ли я в Седлеце.
Ройская не ответила и молча подала офицеру руку - на этот раз она вынуждена была это сделать. Валерек попрощался со всеми с большой сердечностью, что было для него весьма необычно. И это не на шутку встревожило Анджея. Ему сразу вспомнились каникулы. Но Валерек похлопал его по спине и сказал дружески:
- Ну, ну, держись, Анджей. И выкинь из головы всякие глупости!
Провожая гостей на крыльцо - даже сейчас он не мог пренебречь установленным обычаем, - Анджей думал: "Валерий предупреждает, чтобы я не думал ни о каких глупостях… Значит, наверняка уже есть такие, которые об этих "глупостях" думают".
- La guerre est finie, - повторил немецкий летчик, усаживаясь в свой автомобильчик и дружески махая рукой стоящему на крыльце Анджею.
Анджей не выдержал и ответил язвительным вопросом:
- Vous le croyez, monsieur?
Усевшись в машину, Валерек хотел было что-то сказать, но водитель рванул с места, и он так и остался с открытым ртом.
"Не к добру этот приезд", - подумал Анджей, но тетке ничего не сказал.
- О чем это вы говорили в зале? - спросила Ройская, когда Анджей вернулся в дом.
- Уговаривал меня изучать немецкий, только и всего!
Однако пани Эвелина почувствовала, что Анджей что-то скрывает.
V
Сентябрьское утро выдалось погожее, но было уже совсем по-осеннему свежо. У крыльца стояла повозка, щедро устланная соломой и покрытая мешками. В повозку запрягли пару упитанных гнедых. "Слишком упитанных", - недовольно заявил Анджей. Но возвращающихся в Варшаву было еще немного, и Спыхала уверял, что им не угрожает опасность лишиться лошадей и не придется подвозить попутчиков.
Никаких вещей они с собой не брали. Все чемоданы Оли и Геленки остались в автомобиле Голомбека. Анджей не взял с собой из Варшавы ничего - в Пустые Лонки он шел пешком. Спыхала садился в экипаж Ройской "в чем был". Только один Ромек захватил кое-что. Ну и, конечно, были в повозке две корзинки со съестными припасами в расчете не только на дорогу, но и на первые дни жизни в Варшаве. Кто знает, как там сейчас с продовольствием, наверно, лучше не стало.
- Все это выглядит очень романтично, - сказала Геленка, стоя на крыльце, - но не лучше ли все-таки взять у тети машину? Были бы в Варшаве через два часа.
Анджей, поправляя под сиденьем мешки с овсом, сказал:
- Тебе хорошо говорить - машина, машина! Конечно, лучше было бы, но для машины нужен бензин, а у тети бензина уже нет. Достать где-нибудь по дороге - об этом не может быть и речи. Откуда сейчас взять бензин? Если где и остался, так немцы наверняка забрали.
- В самом деле, - сказала Геленка без улыбки. - Ты иногда рассуждаешь даже логично.
- Ну, Геленка, едем с нами, - сказал Ромек, усаживаясь на соломенных "козлах".
- Знаешь, что-то нет охоты, - ответила Геленка. - Уж очень скучная будет поездка…
- Боюсь, как бы она не оказалась слишком веселой, - заметил Анджей.
Геленка пожала плечами.
- Тетя тоже уговаривала меня ехать, но мама не согласилась, - добавила она вдруг как-то очень многозначительно. - Непременно хочет, чтобы я осталась.
Анджей вначале не обратил внимания на ее слова, но Геленка вздохнула совсем "по-взрослому", и он, оторвавшись от дела, взглянул на нее.
- Что это с тобой сегодня? - спросил он, нахмурив брови.
- А у тебя вид такой, словно ты на пикник собрался, в лес, - лениво сказала Геленка. - Вы совсем как дети.
- Дети или не дети, - сказал Ромек, - но что все это может кончиться походом до лясу - это наверняка.
Анджей задумался. Сейчас это старое выражение, пахнущее романтизмом и чуждой ему жеромщиной, приобретало новое значение.
- Снова до лясу? Как все повторяется!
Геленка не сразу схватила смысл этих слов и удивленно спросила:
- О чем это вы говорите? - Но тут же смутилась. Выезд и в самом деле был похож на обычную прогулку. Ройская притворялась веселой, юноши нетерпеливо вертелись. Лицо Оли, обрамленное серой вуалью, было очень красиво. Спыхала сидел бледный, сжав губы. Пожалуй, только он один понимал все безумие этой необыкновенной экспедиции. Все это вдруг показалось ему путешествием куда-то в глубь доисторических времен, назад от цивилизации.
Ромек стегнул лошадей, они рванули, и не успели пани Ройская и Геленка оглянуться, как повозка выехала за ворота и помчалась по деревенской улице. Было сухо, и вскоре повозка скрылась в клубах пыли, поднявшейся над дорогой.
За деревней широко простирались вспаханные поля. Кое-где всходила молодая, еще розовая озимь. На бледно-голубом небе плыли редкие, очень белые облачка. Погода обещала быть устойчивой.
Подъехав к городку, они, к своему удивлению, увидели красный флаг на ратуше. Каким образом он оказался сейчас по эту сторону Буга - было непонятно. На рыночной площади стояли советские танки и автомобили. Не задерживаясь, поехали дальше.
Сразу же за железнодорожным полотном, за дорогой, ведущей к кирпичному зданию сахарного завода, готические трубы которого были видны издали, начинался лес. Вначале он высился только по левой стороне дороги, затем потянулся и с другой. Выехали на шоссе, по которому отступала польская армия. В кюветах валялось много военного имущества. Все чаще попадались на глаза ящики с артиллерийскими снарядами. Когда выехали из лесу, ящиков стало еще больше - кюветы были попросту завалены ими.
Ехали молча. Всем стало как-то не по себе, когда они увидели войска в местечке. Только сейчас Оля поняла, на что она отважилась, и ее охватил страх. Каким безумием было согласиться на эту, как она называла, "экскурсию" и подвергнуть опасности не только себя, но и сына! Она ждала, что Спыхала как-то успокоит ее, ободрит. Но Казимеж сидел нахохлившийся, угрюмый, думал о чем-то своем и не произносил ни слова. Оля ни разу не подумала о том, что рядом с ней сидит ее бывший жених. С этой историей давно было покончено, и она о ней даже не вспоминала - давно поставила на этом крест. Ведь столько лет минуло с тех пор, жизнь ее прошла в заботах о детях, о муже, и не было в ней места воспоминаниям о прошлом, о той песне, которую Оля пела когда-то в Одессе.
Туман медленно подымался меж деревьев, и шоссе открывалось перед глазами, словно пустынная просека. Лента асфальта была испещрена следами снарядов. Еще несколько дней назад эту дорогу бомбили. Здесь и там стояли обезглавленные деревья. Сломанные ветви сосен и грабов густо усыпали землю. Высоко на дерево закинуло труп зайца. Раздробленные лапы свисали с сосновой ветки, будто елочное украшение.
Убитых они еще не видели. Однажды им встретился небольшой свеженасыпанный холм. Песок, взятый из придорожного рва, был еще влажный. Могилу венчала солдатская каска - больше ничего.
Проезжая мимо холма, они не сказали друг другу ни слова, только Ромек, переложив вожжи в левую руку, снял на минуту фуражку. Потом они встречали много таких могил.
Лес кончился. По обе стороны дороги раскинулись вспаханные и невспаханные поля, но людей на них не было видно. Еще не утихла война, еще трудно было взяться за сев или пахоту. Впрочем, в Пустых Лонках крестьяне окрестных деревень уже выходили в поле и работали, несмотря на бомбежки и бои.
Тишина полей со всех сторон обступила шоссе. Лошади мерно трусили, и Ромек все спокойнее погонял их. Постепенно всех охватило прежнее настроение - они снова почувствовали себя словно на прогулке.
Впереди простиралось пустынное шоссе, не было ни пешеходов, ни телег, ни автомобилей.
Несмотря на то, что ехали они уже более двух часов, лошади не устали. Все-таки решили сделать привал. Анджей и Спыхала, чтобы размять ноги, пошли через поле. До сих пор они не обменялись ни словом - ни в повозке, ни сейчас, когда остались наедине.
Кое-где уцелевшие вдоль шоссе провода были усеяны ласточками. Анджей удивился, что они еще здесь, что их не спугнула война.
Едва после привала повозка двинулась, как Анджей, оглянувшись, вскрикнул:
- Внимание, грузовик!
Ромек с перепугу вытянул кнутом по лошадям. Анджей остановил его:
- Ладно, ладно, он еще далеко, не гони их, понесут. Он то и дело оглядывался. Ромек свернул на обочину, чтобы дать дорогу грузовику.
Вскоре их нагнала большая серая машина. В кузове стоя ехали немецкие солдаты с винтовками в руках. Мелькнула военная фуражка шофера.
Когда грузовик обогнал их, они увидели, что солдаты конвоируют сидящих на дне кузова одетых в черное бородатых людей: это были евреи.
- Куда их везут? - спросила Оля, зная, что на вопрос этот все равно никто не мог бы ответить.
Прямая линия шоссе уходила далеко вперед, постепенно поднимаясь в гору. Неожиданно грузовик остановился, и люди высыпали на дорогу. Едущим в повозке не видно было, что там происходит. Вдруг раздался ружейный залп, и кони, прядая ушами, рванулись. Но Ромек удержал их.
- Что они там делают?
- Не понимаю, - сказал Анджей. - Посмотрите, - обратился он к Спыхале, - немцы ведь не расстреливают их. Видите, они движутся вдоль шоссе и довольно живо.
Через некоторое время повозка наткнулась на выставленный караул. Немецкий солдат движением руки остановил их. Ромек держал лошадей, а Спыхала и Анджей спокойно подошли к немцу. Сердце у Оли упало.
- Можно нам проехать? - спросил Спыхала, не дожидаясь, когда немец заговорит с ним.
Тот задумался.
- Валяйте, - решил он. - А куда едете?
- В Варшаву, - с какой-то торжественностью сказал Анджей, - nach Warschau.
- Тогда поторопитесь, а то мы недолго будем здесь пастись.
Немец оказался добродушным, и Спыхала рискнул задать вопрос.
- А что они там делают?
Солдат засмеялся.
- Э, ничего особенного. Поляки растеряли здесь свои патроны, нам приходится собирать их. Вот евреи и собирают.
- Но ведь там стреляют, - сказал Спыхала.
- Не бойтесь, - немец засмеялся. - Стреляют в воздух. Чтоб те живее поворачивались.
Когда едущие в повозке приблизились к тому месту, где остановился грузовик, они увидели толпу евреев, вытаскивающих из рва ящики с патронами. Время от времени немецкий капрал давал команду, и солдаты поднимали ружья вверх. Повозка уже проехала мимо, когда раздался очередной залп. Кони понесли, Анджей оглянулся. Он увидел, что солдаты стреляют над головами несчастных жителей местечка.
- Они стреляют еще только над головами, - сказал Спыхала.
Это была пока еще нестрашная встреча с войной, но Оля не могла избавиться от воспоминания об этом зрелище. Когда повозка проезжала мимо, пленные украдкой бросали на них взгляды, пробовали даже улыбаться. Один молодой еврей подмигнул Оле, словно говоря: "Ну, ничего, пускай себе постреляют". Этот взгляд преследовал ее весь день, и когда они поздно ночью, уже за Венгровом, остановились на ночлег в какой-то придорожной избе у бедных, перепуганных крестьян, она долго сидела на табуретке перед кухонным очагом и не могла произнести ни слова.
Спыхала подошел к ней.
- Вы устали? - спросил он.
Она не ответила. И только спросила немного погодя:
- Где мальчики?
- Выпрягают лошадей, их надо напоить и накормить. Иначе завтра не потянут.
- Много ли мы проехали?
- Немного, - ответил Спыхала, - каких-нибудь сорок километров. - Что с вами? - спросил он, заметив, как Оля бледна.
- Да ничего. Только я все думаю: неужели они потом всех этих евреев расстреляли?
- Нет, пожалуй, - сказал Спыхала. - Они ведь им еще нужны, чтобы собирать патроны.
- Почему же наши все так побросали? - безучастно спросила Оля.
- Потому что было тяжело. Удирать приходилось.
- Удирали, всюду удирали, - повторила Оля. - Я ведь видела, что делалось по дороге из Варшавы.
- Не удивляйтесь этому, - с какой-то неожиданной ласковостью сказал Спыхала.
Изможденная крестьянка, которая когда-то, наверно, служила по поместьям и знала "панские" порядки, вскипятила в чайнике воду. Она была очень растрогана, когда Спыхала, заварив чай из маленькой коробочки, взятой из Пустых Лонк, угостил ее горячим крепким напитком. Потом все сидели в горнице, которую им отвели на ночлег хозяева. Здесь стояли две кровати. Решили, что Ромек будет спать над конюшней, на сене, чтобы быть возле лошадей. Спыхале пришлось устроиться на одной кровати с Анджеем. Другая кровать, стоявшая в углу под образами, широкая, хотя и жесткая, была предоставлена Оле. Здесь же висела фотография хозяина в военной форме, который и сейчас где-то защищал отчизну. На все вопросы о нем хозяйка отмалчивалась и только тяжело вздыхала.
Оля и Спыхала сидели в горнице за столом, пили чай и ждали мальчиков. У хозяйки в чулане нашлось еще несколько яиц, и Оля решила поджарить для мальчиков яичницу.
Тем временем Ромек и Анджей, накормив и напоив лошадей, вышли на дорогу. Асфальт на шоссе отливал серебром в густой темноте сентябрьского вечера. Из парка невдалеке глухо доносились голоса. Хозяйский сын, парень лет четырнадцати, сказал Ромеку, что в парке стоят немцы.
- Там, наверно, штаб, - заявил мальчуган, он уже неплохо разбирался в военных порядках. - Сколько всего туда понаехало! И автомобили, и разные офицеры… Идите посмотрите.
- Так ведь, наверно, не пускают?
- Э-э, они даже караула не выставили, - ответил мальчик. - Я там уже три раза был. Немецкого супа получил. Варят на кострах. Там помещичья усадьба, - пояснил он.
- Пойдем, - затормошил Ромек Анджея, который остановился в нерешительности, - посмотрим.
И в самом деле не было никаких караулов, они свободно прошли на территорию лагеря, никто даже не заметил их. Несколько деревенских мальчишек вертелись у костров.
Ворота у въезда в парк были разрушены. Видимо, оказались узкими для грузовиков или танков. От ворот вела к дому аллея старых грабов. Вдоль аллеи, отступив в глубину парка, стояли легковые автомобили и грузовики. Между деревьями тут и там пылали костры. Солдаты, лежа, грелись у огня либо сновали с судками в руках.
Анджей и Ромек подошли почти к самой усадьбе. На классическом крыльце бывшего помещичьего дома были установлены рефлекторы с аккумуляторами. Несмотря на костры и льющийся из дома яркий электрический свет, в аллее было довольно темно.
Юноши ходили по аллее взад и вперед, и никто не замечал их. Два молоденьких немецких офицера, прогуливаясь по аллее, то и дело проходили мимо них. В мерцающем свете лица их казались красивыми, интеллигентными; они похожи были на студентов, гуляющих по университетскому двору. То держась за руки, точно школьники, то в обнимку, они гуляли и оживленно рассказывали что-то друг другу, поминутно хохоча и совершенно не замечая идущих навстречу поляков.
Каждый раз, поравнявшись с офицерами, Анджей стискивал зубы.
- Посмотри, - сказал он наконец Ромеку, - какие они счастливые - удачный поход. Подумай только: нас разбили, у нас все развалилось, а они ходят себе с торжествующими лицами. Радуются, что они молоды и что победа на их стороне.
Волнение Анджея было непонятно Ромеку.
- Вот бы сейчас пистолетик, - сказал он, - мы бы их враз укокошили.
- Ну и что дальше? - спросил Анджей.
- Ничего, конечно! Я ведь знаю, что у Спыхалы есть пистолет. Но не собираюсь его брать, чтобы стрелять в этих негодяев.
- Видишь ли, самое ужасное, что эти даже не выглядят негодяями, они похожи на нас. Они совсем как мы.
- Ошибаешься, - сказал Ромек. - Видал, как они стреляли в евреев? Тот, что стоял на шоссе, тоже был похож на нас… Но…
- Вот именно - но. Хотелось бы мне поговорить с таким. Когда тот немец с Валереком приехал в Пустые Лонки, я так растерялся, что ничего не смог ему сказать.
- Пани Ройская своим молчанием сказала ему достаточно.
И они снова пошли по аллее.