Ночь была темная, пахло осенью и грибами, но было очень тепло. Огни отбрасывали красные блики на гуляющих офицеров. Наконец они заметили поляков. Когда Анджей и Ромек прошли мимо, офицеры вдруг повернулись и оказались лицом к лицу с ними.
- Was machen sie hier? - спросил один из них вмиг изменившимся, каким-то каркающим голосом, в котором не оставалось и следа веселого смеха. - Sind sie Polen?
- А что, разве нельзя? - самым наивным тоном спросил Ромек.
- Raus! - крикнул другой немец, указывая на ворота.
Юноши спокойно повернулись и ушли.
У ворот Ромек обернулся. Немецкие офицеры стояли на том же месте и следили за ними. Ромек крикнул: "Адье!" - и помахал им рукой.
Один из офицеров сделал жест, будто потянулся за пистолетом, но юноши уже были за воротами и скрылись в ночной тьме. Они громко расхохотались. Из темноты им ответил такой же смех двух немцев. Офицеры были еще слишком молоды.
- Нет, война не кончилась, что бы ни говорил тот немец, - сказал Анджей, когда они шли к своей хате. - Война только начинается. Этим молодцам еще придется испытать ее на себе.
- Дай-то бог! - сказал Ромек.
Они вошли в хату. В горнице за столом сидели Оля и Казимеж. Маленькая керосиновая лампа сбоку светила на них. Оля с улыбкой слушала Казимежа, который рассказывал ей что-то.
Слыхала сказал недовольно:
- Где вы пропадаете? Мы ждем вас. Яичницу будете есть?
- Еще бы, - ответил Ромек. - По три десятка яиц на каждого!
- Прости, мама, - Анджей поцеловал матери руку, - мы, знаешь, засиделись в гостях. Навестили немцев в их квартире. Ну, этот визит и задержал нас. Ты беспокоилась?
- А как ты думаешь? - сказала Оля. - Конечно, очень беспокоилась.
И тут же сердце ее болезненно сжалось - она ведь даже не заметила отсутствия сына.
VI
Едва только повозка, увозившая Олю и Спыхалу из Пустых Лонк, исчезла за воротами парка, с противоположной стороны снова появился немецкий автомобильчик и остановился у крыльца. На этот раз Валерек приехал один.
Ройская встретила его холодно.
- Дай мне поесть, мама, - сказал Валерий, - я адски голоден.
Ройская проводила сына в столовую. Наскоро собрала на стол, подав что осталось из приготовленного на дорогу уехавшим.
Уже за столом она сказала:
- Я ведь просила тебя не появляться здесь.
Валерек с умилением взглянул на мать.
- Я помню это, мама, и не приехал бы, если бы у меня не было к тебе важного дела.
- Какого именно? - спросила Ройская.
- О, сейчас, сейчас… А Голомбеки уехали? Что-то их не видно.
- Так это дело касается Голомбеков?
- Да нет же. Просто интересуюсь родственниками. Мне показалось, что на крыльце стояла Геленка.
- Да, Геленка здесь.
- А Оля упорхнула с паном Спыхалой?
- Перестань, - сказала пани Ройская. - До чего же ты несносный, Валерек. Все такой же! Зачем же все-таки ты приехал?
- Да, я все такой же, - вздохнул Валерек. - А помнишь, мама, как ты однажды не взяла меня с собой в Одессу? До сих пор не могу забыть, как я тогда плакал.
В глазах госпожи Ройской засветилось тепло.
- Помнишь, ведь тогда я не был "все такой же", я был совсем другой. И ты считала меня тогда своим сыном.
- А разве теперь я не считаю тебя своим сыном?
- Не знаю. Теперь твое отношение ко мне совершенно переменилось.
- Но ведь и ты изменился.
- Я - да, но не мое отношение к тебе. Ну, да что об этом говорить… Так уж получилось…
- Все могло бы сложиться иначе, - с грустью сказала Ройская.
- Могло бы, но ведь не сложилось. Наибольшая житейская мудрость заключается в том, чтобы мириться с фактами. Пожалуйста, отрежь мне еще полендвицы .
- Действительно похоже, что ты не ел дня два.
- Да, очень голоден. Сентябрьский холод обостряет аппетит. А если бы еще съездить на охоту…
- Не вздумай только притащить сюда немцев на охоту!
- Нет, нет… Здесь я больше не появлюсь. Я как раз приехал с тобой попрощаться.
- Попрощаться? Со мной? В чем дело?
- Я получил должность далеко отсюда. В Пулавах. Меня назначили управляющим несколькими имениями.
- В Пулавах?
- Под Пулавами.
- И ты будешь работать на немцев?
- А что же делать? Не могут же они оставить имения без присмотра. Нужен же им какой-то ответственный…
- И доверенный, - иронически добавила госпожа Ройская.
- Вот-вот… Ты нашла точное слово. И доверенный - человек, которому можно доверять. В конце концов, это ведь и в наших интересах - нельзя допустить развала сельского хозяйства…
- Но ведь ты как будто не слишком разбираешься в сельском хозяйстве…
- Что ты, мама, это же моя специальность.
- Ах, вот как. Я и не знала.
Она хотела взять тарелку, стоявшую перед Валереком, но он схватил ее обеими руками.
- Подожди.
- Я хочу сменить тарелку, бери фрукты. Замечательные сливы. - Она пододвинула сыну корзину.
- Гордишься, как всегда, своим садом.
- Да. Сад у нас хороший, - улыбнулась госпожа Ройская. И вдруг положила ладонь на руку сына.
- Ну скажи, отчего ты бежишь из Седлеца?
Валерек отшатнулся.
- Бегу? Зачем мне бежать? Я же сказал тебе, что мне дают прекрасную должность. А что в Пулавах… так ведь, боже мой, это совсем недалеко.
- Боишься, что нас здесь слишком хорошо знают? - невольно перейдя на шепот, спросила Ройская.
Валерий замолчал и посмотрел на мать. Молчал долго. Потом принялся за сливы.
- Действительно, сливы великолепные, сладкие как мед. Дай мне, пожалуйста, с собой немного для моей малышки.
- Ну конечно, непременно дам.
- Я надеюсь, мама, что ты присмотришь за ней, я не беру с собой в Пулавы ни жену, ни дочь.
- Почему?
- Как знать? Может быть, в Седлеце им будет спокойнее.
- Спокойнее?.. Или безопаснее?
Валерек съел еще одну сливу.
- Лучше всего было бы, если бы ты взяла Зюню к себе. Она ведь здесь не помешает…
- Ну конечно, могу взять, это моя единственная внучка.
- Вот именно. Если что случится, жена привезет ее к тебе. Ты позаботишься о ней?
- Странный вопрос…
- Жизнь стала странная… Неизвестно, когда еще немецкая власть утвердится!
- А ты думаешь, что она утвердится?
- Ну а как же иначе? Они ведь победили! Ты, кажется, об этом забываешь. Раз у них такая мощная организационная основа, как их партия, ясно, что победа на их стороне.
- Оставим эту тему.
- Ладно, оставим. Но ты скоро убедишься, что я прав.
- Возможно.
Ройская позвонила слуге и велела упаковать корзину слив для пана Валерия.
- Ты меня выпроваживаешь! - засмеялся Валерий. - А ты ничего еще не варила из этих слив?
- Из нынешнего урожая - пока нет. Но водки, если хочешь, могу дать, - примирительно сказала Ройская.
- Ох нет, если трудно, то не надо. Да и к тому же я за рулем, лучше не пить.
- Это твоя машина?
- Сельскохозяйственного управления. Все равно что моя.
Ройская пожала плечами.
- Ах, да, - спохватился Валерек, - дай мне, пожалуйста, фотографию твоего отца.
- Фотографию моего отца? Зачем?
- Что тебе, жаль? У тебя ведь две: одна на камине, другая в альбоме. Ну прошу…
Ройская пристально посмотрела на сына.
- Что? Уже какие-то разговоры?
- Вовсе нет, просто мне хочется иметь этот портрет. Дедушка на нем такой красивый.
Пани Эвелина ушла к себе и вернулась с портретом в зеленой бархатной рамке. Высокий, худощавый джентльмен с бакенбардами выглядел на снимке действительно очень эффектно. Прежде чем отдать фотографию сыну, Ройская еще раз изучающе взглянула на него.
- Бери, - протянула она портрет.
- Дедушка был очень красивый, - сказал Валерек. - Эти бакенбарды просто великолепны. Ну вылитый Александр Второй. Правда ведь, он был похож на Александра Второго?
- Не знаю, никогда не думала об этом.
Пани Эвелина не садилась за стол. По всему было видно, что она хочет поскорее избавиться от этого сыновнего визита.
- Разве дедушка был блондин?
- Конечно, - подтвердила Ройская. - Светлый блондин.
- Чистый нордический тип, - подытожил Валерий, рассматривая фотографию.
Ройская иронически улыбнулась.
- Геленка на него похожа.
Валерек вздрогнул.
- Геленка? А при чем тут Геленка? Ах, да, она ведь его правнучка. Родственное сходство обычно так далеко не идет.
- И Геленка тоже нордический тип, - сказала Ройcкая.
Валерек вздохнул.
- Зюня, к сожалению, нет. Она такая темная. Значит, я не увижу Геленку? - спросил он мать, направляясь к двери.
- Может быть, она где-нибудь возле дома. Попрощается с тобой на крыльце.
Валерий с решительным видом вышел. Однако Геленки на крыльце не было.
- Жаль, - сказал он, прощаясь с матерью. - Очень красивая девушка, напоминает мне одну варшавскую актрису.
VII
К вечеру следующего дня за Венгровом свернули с основной магистрали и поехали по узкой, но хорошей дороге, ведущей в деревню, где жила старая Голомбекова. Анджей уговорил мать согласиться на эту остановку, потому что надеялся узнать там что-нибудь об отце. Ведь он не знал, при каких обстоятельствах ушла машина и почему отец не вернулся за женой и дочерью. Оля же видела, как все было, и инстинктивно чувствовала, что Франтишек исчез безвозвратно.
Спыхале тоже не слишком был по душе визит к матери Голомбека. А Оля боялась этой встречи со свекровью, она понимала, что невозможно будет объяснить ей, каким образом они потеряли Франтишека. Старуха Голомбекова жила в стороне от шоссе, почти не выбиралась из дому и, конечно, понятия не имела о том, как теперь выглядят большие дороги. Олю страшил разговор с ней.
Между тем все обошлось благополучно. Старуха лежала в постели после гриппа. Она была поглощена своей болезнью, и весть о том, что Франек где-то "пропал", приняла очень спокойно. Как все крестьяне, она привыкла мириться с самыми трудными обстоятельствами и никогда не пыталась бороться с всесильной судьбой. Что у человека на роду написано, так тому и быть. Франек исчез? Видно, такова уж судьба. Но Антек не унаследовал от бабки такой рассудительности.
Встреча с Антеком была большой неожиданностью. Ни Оля, ни Анджей не знали, что он здесь, и, увидев его рослую фигуру во дворе, очень обрадовались. Антек сердечно обнял мать, но в свою очередь был очень удивлен при виде Казимежа Спыхалы в повозке, которую он сразу узнал (так же как и Анджей, Антек всегда безошибочно узнавал упряжку из Пустых Лонк). Он холодно подал Спыхале руку. Анеля тотчас же принялась готовить ужин. Оле пришлось рассказать старухе Голомбековой о всех своих злоключениях - и о том, что случилось в Варшаве, и о том, что произошло в Пустых Лонках, - и одновременно выслушивать бесконечные жалобы свекрови.
Спыхала остался на крылечке избы. Антек же тотчас потащил Анджея к гумну, где шла молотьба (это соседи молотили свое зерно на молотилке старой Голомбековой), и, уведя его подальше, за стога соломы, спросил прямо:
- Слушай, что это значит? Откуда взялся этот кавалер? Почему он едет с вами?
Анджей попытался уклониться от ответа.
- Ну и что такого? Он был в Пустых Лонках, собрался в Варшаву, мы его и взяли.
- Все-таки, - с сомнением протянул Антек, - не нравится мне это. Он что, снова подбирается к маме?
- С ума ты спятил! - рассердился Анджей.
- Ну конечно, сначала вы отца потеряли, - Антек уже и Анджея считал виновным, - а теперь готовы отдать маму ее давнишнему возлюбленному…
Анджей не любил таких разговоров.
- Послушай, - сказал он, - не болтай зря. Подумаешь, какой-то там бывший жених…
- А где Билинская?
- Уехала на его машине. Наверно, в Румынию.
- А он остался? Зачем?
- Почем я знаю! И он хотел было ехать, но вернулся.
- Не нравится мне вся эта история, - повторил Антек упрямо.
- Поедешь с нами в Варшаву, - начал было Анджей, - вместе все-таки лучше…
- И не подумаю, - сказал Антек. - Что мне делать сейчас в Варшаве? Ты думаешь, немцы позволят открыть университет?
- Посмотрим, - сказал Анджей, задумавшись. - Что будет, то будет.
- Пока там только войска, еще полбеды, - рассуждал Антек, - но вот придет полиция…
- Мне кажется, в городе человеку легче затеряться, - сказал Анджей.
- Я предпочитаю сидеть здесь. Мне и у бабки хорошо. У них здесь нет ни одного мужчины, должен же кто-то помочь. Анеле одной не справиться.
- Ну а что это за Анеля? Какая она? - спросил Анджей без всякой задней мысли.
Но тут же заметил, что брат вдруг покраснел и, скрывая смущение, стал грызть соломинку. Анджей был очень деликатен, никогда не настаивал в таких случаях. Он и сам никогда не говорил брату о Касе, хотя знал, что и в Варшаве и в Пустых Лонках - все болтали об этой Касе. Ему было неприятно, что он заставил брата смутиться. И ни в коем случае не хотел выслушивать его излияния - ужасно не любил он этих разговоров о женщинах. Ну, если Ромек болтал что-то такое, он еще мог это снести, но с Антонием он не заговорил бы об этом ни за что на свете.
Видя, что Антек ничего не отвечает, Анджей добавил:
- Видишь ли, она показалась мне очень милой девушкой.
Волей-неволей Антеку пришлось ответить.
- И очень работящая, - сказал он убежденно.
Анджею стало смешно, но он не подал и виду. Однако не мог удержаться, чтобы не показать брату свое превосходство.
- Ах ты наивная душа, - сказал он.
Антек пропустил это мимо ушей и вернулся к разговору о Спыхале. Но тут уж Анджей не захотел вдаваться в обсуждения. Характер бабки в чем-то передался ему.
"Чему быть, того не миновать", - подумал он и не поддержал разговора.
- Посмотри, какие у меня брюки, - сказал Антек, - видал?
Анджей взглянул равнодушно.
- Брюки как брюки, - сказал он, но тут же спохватился. - А верно, ты ведь был в военной форме. Как же ты переоделся?
- Ого! Все зарыто в землю, - ответил Антек, - а брюки мне Анеля достала из чулана. Это брюки Владека Голомбека. Знаешь?
- Владек Голомбек? - задумался Анджей. - Кто это такой?
- Не знаешь? Не помнишь? Брат отца, он живет сейчас в Советах.
- Живет? - Анджей пожал плечами. - Там его, наверно, давно уже прикончили…
- Нет, - твердо сказал Антек. - Бабуня получила от него известия, ее разыскивали еще в Бартодзеях. Устное известие, конечно, но получила. Он жив, просил передать всем привет и сказать, что, наверно, скоро увидимся.
- Кто знает? Может, и правда.
- Думаешь, они скоро придут?
- Скоро не скоро, а все-таки придут.
- Ну идем, наверно, можно уже поесть.
Они вернулись в дом, и начались приготовления к ужину. Бабка поднялась с постели, нарядилась в черное платье и даже набросила на голову "одесскую" шаль, которую когда-то подарила ей тетя Михася. Шаль была кружевная, длинная, так называемая косынка - когда-то их носили на юге России. В этом наряде, редко доставаемом из шкафа, бабуся выглядела очень благообразно. Видимо, ей хотелось как-то отметить приезд невестки и внука.
Но ужин не получился ни веселым, ни торжественным. Был он какой-то печальный, скорее похожий на поминки, хотя и трудно было бы сказать, по ком или по чем эти поминки. Ведь бабуся не принимала близко к сердцу сообщение о том, что ее сын - и это уже второй сын - "пропал без вести". Она даже сказала Оле:
- Не беспокойся, Оля, он найдется.
- Дорогая мама, - сказала Оля, - но ведь это так ужасно…
- Еще никогда не бывало, чтобы он не нашелся, - сказала бабка, и юноши не могли удержаться от улыбки, услышав это безапелляционное заявление.
Все уселись за стол в чистой, с низким потолком комнате. Анеля подавала на стол. Антек то и дело вскакивал, чтобы помочь ей. Анджей с удивлением поглядывал на него: дома Антек никогда не обнаруживал охоты к каким-либо хозяйственным делам.
За столом воцарилось молчание. Ужин был немудреный: простокваша с картошкой, салат из помидоров, яичница…
Бабуня настаивала, чтобы все выпили немного водки. Оля отказывалась, ссылаясь на усталость, ведь они сегодня проехали больше двадцати километров да и к тому же недалеко от Венгрова произошел неприятный случай. Во время осмотра их повозки немцы обнаружили у Спыхалы пистолет. Когда его спросили, имеется ли у него оружие, он признался сразу. Только поэтому его отпустили. Немец, отобравший пистолет, сказал Оле: "Вы знаете, что я могу расстрелять его без суда? За ношение оружия расстреливают на месте".
- Видно, он принял пана Спыхалу за твоего мужа, - сказала Голомбекова.
- Наверно, - вставил Ромек, потому что все другие молчали.
- Неужели правда он мог его застрелить? - спросила старуха с беспокойством.
- Конечно, мог, - сказал Спыхала, - война есть война.
Выпили водки. Молодежь тотчас же повеселела - и Анеля, и Антек, и Анджей; Ромеку, у которого от усталости слипались глаза, водка сразу ударила в голову. Все начали рассказывать друг другу забавные и не очень забавные истории о пережитых неделях. Вестей из Варшавы давно не было, сюда доходили только неверные слухи да осипший голос Стажинского .
Если бы они не видели этого собственными глазами, многого не могли бы даже вообразить. Осада и защита Варшавы (Варшава - открытый город), вполне вероятный расстрел Спыхалы там, на дороге, все эти истории о том, как на мосту возле рва подорвался немецкий автомобиль, как взлетели на воздух трое солдат, как был убит какой-то еврей, ехавший в фурманке… Все это могло показаться просто неправдоподобным. Ведь еще совсем недавно здесь колыхались хлеба, рос зеленый, высокий и веселый "конский зуб" и бегали зайцы.