- Правильно! Рая, начинай. То уж смелая больно, а тут воды в рот набрала.
Уговорили. Снова завела Рая песню, уже громче, увереннее, но допеть до конца не удалось. Шум во дворе тюрьмы послышался. Загремели засовы.
- Пополнение?
- Интересно, кого еще привезли? Вдруг к нам, и так тесно...
- Ничего, в тесноте, да не в обиде. Давайте, девушки, встретим их нашей песней.
- Что-то много народу?
- Охранники! Зачем бы это?
А те уже выкрикивали фамилии заключенных:
- Выходи!
- Выходи!
- Вещи взять с собой, вы переводитесь в тюрьму города Тельшяя! - несколько раз громко, чтобы слышали остающиеся, объявили заключенным.
Что это они такие вежливые? Тюрьма притихла. Не поверила. Знала тюрьма: если после полуночи, то расстрел.
Из женской камеры вывели Марту, Раю Маркову, Нину Леонтьеву.
В мертвой тишине громом отдались шаги охранников. Их было на этот раз особенно много - по два на каждого заключенного.
Взревели моторы машин. Одна за другой выехали они из ворот тюрьмы и по безлюдному городу направились за переезд, к выезду из Мажейкяя.
Миновали тихую, без огоньков, улицу, и в лица узников остро пахнуло полем.
Поныряв в придорожных канавах, машины свернули влево и вместе с запахом разогревшейся за день и не остывшей еще хвои укрепилась мысль: не другая тюрьма - расстрел! Здесь, где всегда...
- Выходи! Раздеться до нижнего белья! Одежду в кучу - она вам больше не понадобится...
Пьяный смех. Шуточки. Яма, окантованная серебристым песком. Ясная ночь. Небо в звездах. С реки тянет прохладой.
Кучка обреченных в плотном окружении автоматов и винтовок. Не вырваться. Это конец!
* * *
Какая трагедия разыгралась здесь душной июльской ночью? Кто пал первым, и кого замучили последним? Об этом знают лишь каратели: из шестнадцати заключенных, вывезенных из Мажейкяйской тюрьмы в ночь на двадцать четвертое июля сорок четвертого года, в живых не осталось ни одного.
Поднаторевшие за три года войны в зверствах мастера расстрелов не спешили. Всю ночь до ближайших хуторов и Мажейкяя доносились выстрелы и крики истязуемых - каратели творили не расстрел в обычном понимании этого слова, а изуверскую расправу.
Город слышал выстрелы и крики. Слушал и запоминал.
Пусть узнают люди...
Близится час освобождения. Бои идут на подступах к городу. Все тревожнее становится в Мажейкяе. Мечутся по нему слухи, один другого противоречивее. Говорят, будто уже освобождена Рига, но говорят также, что никого здесь немцы не оставят - посадят на корабли и морем вывезут в Германию. Чему верить? Как поступить? Была бы Марта, все объяснила, решили бы главный вопрос вместе. Нет Марты. На Эмилии Ермолаевне вся ответственность.
Если скрыться на время, чтобы не нашли, не увезли? Котомку на плечи, внука на загорбок, мать за руку и в лес темной осенней ночью уходит Эмилия Ермолаевна. Набредает на заброшенный бункер. Решает:
- Вот здесь и будем жить - крыша над головой и место глухое. Сколько надо, столько и проживем, пока свои не придут.
Удачное место выбрала - стороной, не задев на этот раз семью, прошли бои. Можно возвращаться и в Мяжейкяй, но, как на грех, пошли дожди, раскисли дороги. Пришлось зайти на первый попавшийся по пути хутор.
- В доме места нет, - сказал хозяин, - а в сарае устраивайтесь.
В сарае так в сарае, несколько дней и в нем можно прожить.
Ночью разразилась гроза. Крестили небо молнии, грохотало небо. Жался к бабушке перепуганный Борька. Бил дождь в крышу. И сквозь его шум, между раскатами грома - пощелкивание автоматного затвора, хвастливый рассказ священника-баптиста - гостя хозяина:
- Свалили мы дерево на той дороге за поворотом. Машина остановилась, и вот тогда мы их гранатами да автоматами. Ни один не ушел...
Вот так же и Марту! Наши уже здесь, а они такое творят! Эмилия Ермолаевна задержалась на хуторе, разузнала, где живет божий служка и, вернувшись в Мажейкяй, сообщила о нем и его делах кому следует.
Не стрелять больше в наших бойцов ни ему, ни его банде. Ликвидировали банду!
В Мажейкяе радостные новгородцы штурмовали поезда, идущие на восток. Уехали домой семьи Раи Марковой, Нины Леонтьевой. Эмилия Ермолаевна осталась - был слух, что заключенные собирались бежать в ту ночь и кому-то удалось это сделать. Может, Марта спаслась и на этот раз? Надежда призрачная, но кто знает? А если погибла, пусть люди узнают об этом, об ее Марте и тысячах других, расстрелянных гитлеровцами в том лесочке.
Эмилия Ермолаевна просит вскрыть могилу. Ей отказывают:
- Бесполезно... прошло столько времени... и для вас это лишнее переживание.
- Я много горя испытала в жизни, перенесу и это.
- Но, поймите, земля уже замерзла, да и вряд ли что сохранилось сейчас...
- Там песок. Все должно сохраниться, и я не уеду, пока не удостоверюсь. В Москву буду писать, но своего добьюсь...
Добилась.
И еще одно кровавое злодеяние немецко-фашистских захватчиков на нашей земле стало известным людям.
- Вы сидите пока дома. Когда надо будет, мы за вами приедем, - сказали Эмилии Ермолаевне перед вскрытием могил.
- Хорошо, я подожду, - согласилась она.
Но усидеть не смогла. Едва услышала, что вскрыта могила дочери, схватила простыни и - на кладбище. Сначала только руку увидела и поняла, что это рука ее дочери. Узнала!
- Марта! Марта! Что же они с тобой наделали? Как изуродовали?! Люди! Разве ж можно так?..
О трагедии Мажейкяя, о кровавых злодеяниях фашистов узнал весь город.
О нем узнала Литва.
На месте массовых расстрелов советских людей было обнаружено свыше четырех тысяч трупов!
Необходимое послесловие
Неистребима жизнь! Малый, тщедушный росток и тот пробьется к солнцу из-под камня. Щуплое зерно, напившись влаги, рвет океанские теплоходы. Березка порой вытянется на карнизе старого здания, на каком-нибудь его уступе. Подумаешь:, как расти деревцу, когда для корней всего несколько горсток земли занесло туда попутным ветром? А живет, держится, поблескивает глянцевитыми листочками. И поймешь, глядя на нее: нет на свете силы, которая могла бы остановить жизнь!
Два с половиной года гитлеровцы методически, изо дня в день, разрушали Новгород. Они оставили после себя груды развалин. Сровняли с землей бесценный памятник древней Руси церковь Спаса-Нередицы, расстреляли церковь Николы на Липне, взорвали десятки других памятников старины.
Но люди вновь подняли их стены.
Снесли с лица земли сотни деревень и населенных пунктов, оставили пепелища на месте цветущей Старой Руссы, Чудова и других городов.
Люди сделали их еще краше.
Вновь ожила древняя новгородская земля, местом паломничества туристов стал Новгород, один из красивейших и своеобразнейших городов России. Попробуй отыщи сейчас в нем следы войны.
Залечили. Восстановили. Вот только липы в парке у кремля стоят одна к одной со сбитыми снарядами верхушками.
Попытайся найти передний край обороны. Давно сровнялись с землей окопы и траншеи, блиндажи и дзоты. Лишь бывшие солдаты-волховчане, те, кто выстоял перед врагом в лесах и болотах Новгородчины долгих два с половиной года, отыскивают малоприметные свежему взгляду их следы.
Но не зарубцевались и никогда не зарубцуются раны людских сердец - каждую семью здесь, каждый дом обожгла война. О ней ежедневно напоминают братские могилы, памятники, а в домах и квартирах - портреты тех, "кто был верен будущему и умер за то, чтобы оно было прекрасно".
* * *
О трагедии Мажейкяя я впервые услышал через двадцать с лишним лет после окончания войны у братской могилы воинов Второй ударной армии в Мясном Бору - злом, памятном каждому волховчанину месте. Поехал отыскивать свою "самую первую оборону", остановился у памятника, и местная жительница Ольга Юзова неожиданно рассказала о мученической смерти и стойкости в фашистском застенке Раи Марковой. Упомянула и о переводчице, расстрелянной вместе с Раей. Как только представилась возможность, я пошел по следам этой давней истории. Сестра Раи Галина Владимировна и мать Мария Семеновна назвали имя переводчицы - Марта. Сергей Николаевич Мельников помог уточнить фамилию. Руководитель кружка юных краеведов четвертой новгородской школы Ирина Александровна Жукова обрадовала особенно: в школьном музее собран большой материал о жизни Марты, жива ее мать - Эмилия Ермолаевна. Живет в деревне Березовке, недалеко от Ермолино.
Наверное, из-за поры сенокосной на улицах Березовки ни души. Дом Эмилии Ермолаевны на замке. Вот тебе и на - ушла куда-то. Несколько раз назначал себе время, до которого буду ждать, и переносил его, не терпелось поскорее увидеть мать, воспитавшую такую отважную дочь, поклониться ей. Наконец вдали, со стороны Ермолино, показалась женщина. Невысокая, крепкая, в синей вязаной кофточке. Она? Едва ли - слишком молода, пожалуй, да и идет, дай бог всякому. Но, может, посоветует, где искать Эмилию Ермолаевну?
- Так это я и есть. Только я вас что-то не признаю, - ответила женщина, зорко вглядываясь в меня, но улыбаясь.
Так вот она какая, мать Марты! Темно-каштановые, гладко причесанные волосы почти не тронутые сединой, убраны под чистый платок. Сама вся опрятная, чистая, будто только из бани. Глаза и лицо в морщинках, но старой ее не назовешь. В движениях быстра и ловка. Говорит негромко, словно прислушиваясь к своим словам.
- А я в Ермолино была. Захожу в магазин, а мне говорят: "Тебя ищут". Ну, я быстро купила что надо, и обратно.
- Вот досада! Так зачем же вы возвращались в такую даль?
- А как же? - В живых, с голубинкой глазах укоризна. - Меня ищут, а я где-то сидеть буду? Хотела переночевать в Ермолино, но раз такое дело... Быстро шла, вот и запыхалась немного. Правнучек недавно гостил. Живой такой мальчишка и шустрый до чего! Он меня и умотал. - Вроде бы жалуется, а у самой счастье в глазах сияет, любовь в словах плещется. - Заболела я при нем, так он забеспокоился весь, крутится около меня, крутится: "Баба, - он меня бабой зовет, - где у тебя градусник? Дай я тебе температурку смеряю?"
Дом крохотный - кухня и небольшая комната. Но пол хорошо покрашен, стены оклеены светло-голубыми обоями. Чисто в нем и уютно. В углу телевизор "Темп-2". Уловив мой взгляд, Эмилия Ермолаевна поясняет:
- Внук Боря оставил, чтобы не скучала. Он в Волгограде на следователя учится, а жена его - Вера с Сашкой у родителей живет.
На стенах портреты, много фотографий.
- Это все Марта, да?
- Марта...
- Красивая!
- Ой, и не говорите, хлопот мне с ее красотой было! В восьмом еще училась, так мальчишки уроки не давали делать, все в волейбол под ее окно собирались играть - она в Новгороде на частной жила. Пришлось мне подыскать ей другую квартиру... на третьем этаже. Да у меня все дети красивые были...
Помолчали.
Заметив, что я рассматриваю самодельную, крепко сбитую мебель, Эмилия Ермолаевна оживилась:
- Сама мастерила - я ко всему привычная. С девяти лет в пастушки пошла, всякую работу могу делать. Когда из Литвы вернулась, сама дом отремонтировала, печь сложила. А сюда недавно переехала. Боре, внучку, когда женился и жил на частной квартире, тоже стол, табуретки и все прочее сделала. Говорю ему как-то: сходил бы к начальству, может, в память о матери тебе квартиру дадут? А он: "Если и получу квартиру, то так, как все получают, а спекулировать памятью матери не буду". Тоже прав. Что ему возразишь?
За окном густеют сумерки, набирает силу дождь. На столе давно чай, и Эмилия Ермолаевна зорко следит за тем, чтобы я не стеснялся и накладывал побольше варенья. Не торопясь рассказывает о своей жизни:
- Однажды прихожу домой, а на крыше мальчишки лазают. Что вы, мальчики, здесь делаете, спрашиваю. Крышу обмеряем, отвечают, новую вам будем делать, шифером покроем. Говорю им: милые вы мои, да зачем же на такую старую хату новый шифер тратить? Ни к чему это. Я, может, и умру скоро. В другой раз подарки привезли. Приятно было, но зачем мне подарки? Мне государство помогает, да и непривычная я к ним. Отвадила я их от этого дела. Вот только, когда картофель надо выкопать, дрова на зиму заготовить, тогда допускаю. К их приезду - они из Новгорода приезжают, из той школы, в которой Марта училась, - всего наготовлю, они с собой еще больше привезут. Весело живем, хорошо. Я с ними оживаю - такие хорошие ребята все, вежливые, послушные...
Чем больше вслушивался я в тихий, спокойный голос Эмилии Ермолаевны, всматривался в ее лицо, тем больше нравилась мне эта женщина, простая, бесхитростная, верная. Это она воспитала Марту такой отважной и в самое тяжелое время была все время рядом с нею, а после ее гибели спасла ее сына. Как ни была к ней жестока судьба, не сломилась, не разучилась радоваться жизни. Трудилась в меру своих сил, а чаще - без меры. И сейчас не сидит без дела. Боре надо свитер связать, чтобы не простыл, катаясь на лыжах. Его жене, Вере, кофточку. Всем - варежки теплые. Вот только бы шерсти до стать хорошей, а фасон она уже подобрала.
Не о себе, а о них, только вступающих в жизнь, все ее заботы, и потому не прошлым живет, как нередко бывает в старости, а будущим. Всегда так жила.
Ребенка надо воспитывать, пока он лежит поперек лавки - утверждает народная мудрость. Еще говорят, какие нравственные устои, привычки, понятия закрепятся в человеке до пяти-шести лет, то с ним навсегда и останется. Наверное, это правильно: стойкий характер и доброе, отзывчивое сердце формируются не на пустом месте, и пример старших здесь, как путеводная звезда. Много раз думал я об этом, читая и перечитывая довоенные дневники Марты, бережно хранящиеся в школьном музее, особенно те строчки из них, которые касаются матери. Сколько в них тепла, нежности, признательности и взаимопонимания.
Но дневники я прочитал много позднее, а в тот дождливый вечер Эмилия Ермолаевна показала мне письма внука, которые я с ее разрешения переписал в блокнот, - они тоже многое объясняют.
"...Всем, что я имею, я обязан тебе. И если потеряю тебя, значит, потеряю все, все, что у меня осталось самого дорогого, и останусь один, а это для меня страшно. Дождись меня, дорогая, тогда я буду спокоен, потому что буду там, где ты.
А мама? Маму я люблю и помню - сильно, горячо, навсегда! До свиданья, милая бабушка! Все будет хорошо, мы будем вместе, потому что ты не можешь без меня, а я без тебя - пойми это.
Твой любящий Борька".
"...С учебой у меня все хорошо. Из четырнадцати предметов, которые мы проходили, у меня три четверки, остальные - пятерки. Числюсь в числе лучших. Пиши, как твое здоровье, как дела. Береги себя.
Твой Бориска".
"Бабушка! Милая!
...Когда приедет Вера, то ты уж, моя хорошая, побереги ее, пожалуйста, - ведь ты умеешь это делать. Не давай ей много работать, а то она будет там с тобой целые дни что-нибудь ворочать. Вы всегда найдете себе работу. Отдохни и ты с ними, бабушка! Не ворочайся ты с этим хозяйством.
С Сашкой, если приедет, не сюсюкайся, не лезь из кожи вон, чтобы его ублажить. Он уже большой. Ему сейчас друзья нужны. Пусть бегает больше. Не тряситесь за него, как за "мимозу", пусть растет, как деревенские мальчишки, тогда не будет неженкой, тряпкой, капризой.
У меня все хорошо. Я здоров, не болел и не болею. Да, забыл - ведь я не курю уже три месяца. Бросил. Вот и все. Пиши. Целую тебя крепко.
"...Не беспокойся и не переживай за меня - лучше о себе больше заботься. Не трать кучу денег на меня. Зачем? Слышишь? Купи себе что-нибудь теплое, съезди лишний раз куда-нибудь в гости, но не траться на меня. Сашка - другое дело. Тут я тебе не могу запретить делать подарки, но прошу - не очень беспокойся и об этом. Иногда, может быть, и не стоит ему покупать какие-то вещи, тем более дорогие или просто, не очень нужные.
Еще раз (который уже!) прошу тебя: не возись ты с этим огородом. Ты же погубишь себя, слышишь? Ну прошу, на коленях умоляю, подумай о нас, если тебе не дорого свое здоровье. Ты пойми меня, бабушка, что твоя жизнь нужна нам - мне, Вере, Сашке - без всяких подарков с твоей стороны. Пойми ты хоть это, береги себя. Это единственное, о чем я тебя прошу, умоляю, плачу от твоего упрямства. Ведь пройдет не так уж много времени, и мы будем жить все вместе в хорошей квартире, мирно и счастливо. Ты будешь с нами, с Сашкой, я не дам тебе делать ничего тяжелого, но сейчас я не могу тебя остановить, только все прошу, прошу... и все напрасно.
Неужели ты не веришь в такую жизнь, не хочешь ее? Наверное, не очень веришь, а я верю и поэтому все сделаю, чтобы это сбылось. Будет это! Только ты береги себя.
Вот так, бабушка!
Твой Борька".
Сколько теплоты, участия и душевности в этих письмах.. И сколько искренности - таким воспитала внука бабушка. Потому и гордится им, как гордится своей дочерью. Потому, хотя между дневниками Марты и письмами ее сына почти тридцать лет, написаны они будто на одном дыхании, одной рукой.
* * *
Помнит народ своих героев. Помнит и чтит. Был в Новгороде один пионерский отряд имени Марты Лаубе - в четвертой школе, в которой она училась. Сейчас это имя присваивается и лучшему отряду пионерской дружины школы № 8. Имя отважной патриотки носит и лучшая бригада коммунистического труда завода имени Ленинского комсомола.
Валерий Ткаль, конструктор завода имени Ленинского комсомола, так рассказывает об истории первого отряда имени Марты Лаубе:
- Учились мы тогда в пятом классе "б". О Марте кое-что знали - стенд в школе уже висел, выдержки из ее дневников. Присмотрелась к нам Ирина Александровна, руководитель краеведческого кружка, и где-то среди зимы предложила помочь оформить для школьного музея уголок Марты. Мы загорелись. И тут родилась мысль - добиться, чтобы именно нашему отряду было присвоено имя Марты. 8 Марта решили поздравить Эмилию Ермолаевну, подарки ей отвезти. После долгих споров поехали лучшие из нас - Саша Тимофеев и Таня Чеченова. Потом стали и другие ездить помогать садить и копать картошку, пилить дрова. И ездили как на праздник. Кончили школу, тогда она была восьмилеткой, и все равно продолжали навещать тетю Милю. Эти поездки сплотили. Большинство ребят теперь работают на нашем заводе. И сейчас, если что надо, можем моментально собраться, как тимуровцы.
Когда Эмилия Ермолаевна заболела и трудно ей стало жить одной в Березовке, было чисто по-пионерски решено: кто где работает или учится, оттуда и должно быть ходатайство в горисполком о предоставлении Эмилии Ермолаевне благоустроенной квартиры. И такие ходатайства поступили: от филиала Ленинградского электротехнического института - в нем учился Валерий Ткаль, от бригады имени Марты Лаубе завода имени Ленинского комсомола, даже от совета ветеранов. Штаб этой операции, как всегда, был на квартире у Ирины Александровны.
Не сразу удалось получить ордер, пришлось похлопотать, побегать по инстанциям, но получили и в тот же день перевезли Эмилию Ермолаевну на новую квартиру. Хотели было ей и мебель всю купить, чтобы обставить комнату по-современному, но она охладила их пыл:
- За квартиру спасибо, а мебель не надо. Что я, совсем беспомощная, что ли? Мне государство помогает, я и сама все. куплю...
Они и сейчас - коллектив, бывшие мальчишки и девчонки из первого отряда имени Марты Лаубе.
Жива память о Марте и в литовском городе Мажейкяе. Пионерская дружина средней школы, построенной недавно в новом микрорайоне, с гордостью носит имя новгородской комсомолки. Ребята и учителя собирают деньги на памятник.
В мае семьдесят второго года бригада имени Марты вместе с Эмилией Ермолаевной ездила в Мажейкяй по приглашению школы. В пути заблудились. Должны были приехать в день рождения пионерской организации, а добрались лишь в четыре утра на следующий день. Очень расстраивались, что не увидят приема в пионеры на могиле Марты, но напрасно: торжества перенесли, и девчата оказались их свидетелями. Утром колонны школьников двинулись на братскую могилу. Впереди шел школьный духовой оркестр. Дружина рапортовала о своих успехах, принимала в свои ряды октябрят. Право повязать первый галстук было предоставлено Эмилии Ермолаевне. А вечером все собрались в школе. Звучали в ней русские и литовские песни, читались стихи, шли разговоры по душам.
Летом группа учителей Мажейкяйского района приезжала с ответным визитом в Новгород. Девушки из бригады имени Марты организовали для них экскурсию по городу, отдых на туристской базе в Перынском скиту. Сейчас уже литовские и русские песни звучали на берегах Волхова.
* * *
Неистребима жизнь! Неистребима и память народная о тех, кто отдал жизнь за Родину! И потому мальчишки и девчонки четвертой школы Новгорода так часто замирают перед портретом Марты, подолгу, будто впервые, вглядываются в ее такое знакомое улыбающееся лицо, мысленно приветствуют ее:
- Здравствуй, Марта!
И обещают:
- Мы будем такими, как ты!