Кто его знает, как так вышло, но по-настоящему талантливых людей в девятой роте всегда хватало. Чего стоил, к примеру, знаменитый дуэт братьев-близнецов Сашки и Сереги Лавровых! Этим орлам ничего не стоило скромно притопать в воскресенье на танцплощадку в городском парке, скромно пристроиться где-нибудь в уголке, у стеночки и начать ВЫДАВАТЬ под израненную во многих драках гитару. И все: через пять минут штатный ансамбль танцплощадки оставался не у дел, а вся аудитория танцплощадки обступала братьев плотным кольцом. И был сей знаменитый дуэт выперт из училища за удалые пьянки и самоволки, и стал на гражданке лауреатом всесоюзного конкурса "Золотой камертон", но это - позже…. А дивный плясун Валерка Доценко с его знаменитой "десантной цыганочкой"! А Вовка Зубков с его бардовским песнями! Да, были люди…
Однако супергвоздем самодеятельности девятой роты были, конечно же, спектакли. Точнее, это не было спектаклями в их привычном понимании, ибо традиционные рамки сего жанра были размыты до полнейшей прозрачности. Объединяла их лишь общая тематика сюжетов: вначале на сцене вдохновенно предавались разврату Враги (белогвардейцы, махновцы, фашисты в оккупированном Париже). По ходу дела Враги обсуждали планы операции по борьбе с Нашими (буденовцами, партизанами, борцами Сопротивления). Один из врагов, естественно, оказывался Нашим Разведчиком и подавал Нашим условный сигнал, когда Враги доходили до необходимой кондиции. Лихим налетом Наши вламывались в сие гнездо разврата и очень красиво задавали Врагам перцу - с тщательно отрепетированными рукопашными схватками, под аккомпанемент пальбы холостыми патронами и поросячий визг девиц легкого поведения, безнравственных подружек подлых Врагов.
Здесь надо признаться: увы, желающих исполнять роли Врагов всегда было больше, чем претендентов на роли Наших. И то сказать - развалиться в кресле на глазах у сидящего в зрительном зале начальника политотдела - да в расстегнутом белогвардейском мундире, да нагло лапая веселенькую приглашенную подружку-статистку, да распевая пьяным голосом: "…Мой отец в Октябре-е-е убежать не успел, но для белых он сделал немала-а…"! Или: скакать в черной эсэсовской форме верхом на стульях, маша пивными кружками, да вокруг стола, на котором задирают ножки в пьяненьком канкане все те же подружки-статистки! Да распевая при этом во всю глотку "Хорст Вессель"! Это ж какой кайф, вы только представьте!
Присутствующее в зале начальство пыхтело от досады, но увы, формально придраться было не к чему: на то они и Враги, чтобы выглядеть столь отвратительно, тем более все равно им сейчас банок накидают.
Подготовка к очередному концерту в честь Дня разведки была в самом разгаре, когда слухи о незаурядных способностях Ауриньша в области хореографии дошли до Вовки Зубкова - в этом году подготовку концерта взвалили на него.
- Марик, - разыскал Зубков его в спортуголке, - Айда сюда, дело есть.
- Говори, что за дело, - отозвался Ауриньш, не отрываясь от зашивания разорванной дермантиновой шкуры борцовского мата.
- Такое дело, Марик. Надо на концерте выступить. Степ долбить умеешь?
- Степ - это что? Шаг?
- Это по-английски "шаг". А вообще, это танец такой, чечетка. Бацаешь?
- Нет. Не бацаю.
- Блин, Марик, надо научиться! Вот такой номер пропадает!
- Что за номер?
- Короче, сюжет такой: идет совещание в генштабе НАТО. Они там все бухают, с бабами обжимаются и все такое. И тут же - висит карта Союза, и они по ходу дела решают, как с нами войну начать. Потом один генерал заявляет: "Господа! Я решил порадовать вас небольшим сюрпризом и пригласил сюда любимца Бродвея, знаменитого Джимми Сноу!". Бабы визжат, мужики аплодируют. И тут появляешься ты - негр! В клетчатых штанах, в белых перчатках, в канотье, при бабочке - ну, все дела. И - фигачишь чечетку, штатники же все от нее торчат! И - втихаря карту переснимаешь с их планами (у тебя, с понтом, фотоаппарат в бабочке). Ну, типа, ты - наш разведчик. Все генералы в атасе, бабы в экстазе и лезут к тебе отдаваться. Тут один поддатый генерал (из южан, видать) начинает возбухать в том смысле, что нефиг всяким грязным ниггерам тут отираться. И пытается въехать тебе в дыню. Ну, ты его так культурно бортанул, сдал с рук на руки и гордо так сваливаешь. А потом встречаешься с нашим резидентом (это я, скорее всего, буду) и он тебе говорит, что за добытые сведения чрезвычайно важности указом Советского правительства ты награжден орденом Ленина. Ну, а ты: "Служу Советскому Союзу!". Ну как?
- Володя, я извиняюсь, конечно, но это же… - Ауриньш на секунду задумался, - А, полная лажа, вот. Так не бывает.
- Ну блин, мне еще критика только не хватало! Да что ты вообще в таких вещах понимаешь!
- Кое-что понимаю.
- Да я не про то! Не про оперативную работу! Это ж, блин - драматургия, ну!
- Драматургию я тоже изучал. Так неправильно. Очень низкий класс.
- Да тебе-то какая разница, если народу нравится!
- А если народу будут, например, наркотики нравиться? На концертах надо будет в зал закись азота выпускать? Или дым от марихуаны?
- Ма-рик! Ну не занудствуй ты, а? Если нормально выступим - всех в увольнение отпустят. Трудно тебе для ребят постараться?
- Ну, если только так… Хорошо, я попробую. Но имей в виду, я остаюсь при своем мнении: это - не искусство.
- Ладно, ладно… Тонкий ценитель.
Как и можно было предположить, спектакль имел сногсшибательный успех у почтенной публики и впоследствии даже занял первое место на окружном смотре художественной самодеятельности! Сплошь и рядом такое бывает, когда вещи имели большой успех при весьма прохладном отношении к ним самих авторов. Взять хотя бы Конан Дойля - ну не любил он своего Шерлока Холмса! Халтурой, видите ли, считал. Или Стругацкие от своего "Трудно быть богом" не в восторге были - и что с того? Ничего, другие оценят.
… Итак, совещание в генштабе НАТО набирало обороты. Стол ломился от полных и опрокинутых бутылок. С закуской в НАТО было послабее: сморщенные соленые огурцы цвета хаки, на скорую руку ободранные луковицы, да кривые жареные рыбки. Понятно, что сии деликатесы были добыты в курсантской столовке. Но почтенная публика вполне понимала право искусства на некоторую условность и великодушно прощала артистам как скудость стола, так и сервировку его гнутой столовской алюминиевой посудой.
Пьяные в хлам "генералы" упоенно горланили "Глори, глори, алиллуйя" и "Йеллоу сабмарин", время от времени лихо опрокидывая все новые и новые стаканы на зависть почтенной публике. После чего размашисто малевали на политической карте СССР толстенные стрелы направлений наступлений и жирные кляксы ракетно-ядерных ударов, сопровождая нанесение оперативной обстановки злорадным гоготом и неприличными телодвижениями.
- Гссспда! - покачиваясь, воздвиглась со стаканом в руке конопатая Милка Савичева (Рязанское культпросветучилище, 2 курс) в форме штаб-сержанта 82 воздушно-десантной дивизии США. Форменная юбка на сержанте была длиной в полторы ладони ниже пояса. Особую порочность образу сержанта придавали черные сетчатые чулки с поросячье-розовыми подвязками.
- Гссспда! - отвязно продолжал развратный сержант, - Кажется, не все здесь пс… пссютстсие верят, что до поступления на службу в армию я имела… этого… А, да! Я имела б-ешшеный успех! Нна самом Бродвее! И даже выступала с гастролями в Париже! В з-знаменитом кабаре "Ммулен руж"!
- Да ясный перец - свистишь, подруга! - провокационно загалдели "генералы".
- Н-нухшо… Я д-докажу! Эй, кто-нибудь - мммузыку! - и сержант Милка полезла на стол, услужливо подсаживаемая ручищами с отлично развитым лапательным рефлексом.
Лязгнула клавиша заезженного магнитофона "Спутник", и в облака табачного дыма, плавающего над сценой (кубинские курсанты оказали интернациональную помощь в размере десятка сигар) плавно вплелись томные извивы призывного голоска Барбары Стрейзанд. Разумеется, знаменитая "Stop" - уж и не сосчитать, сколько стриптизерш прокормила эта дивная песенка о целомудренной любви.
Одним движением выхватив заколки, Милка разметала по плечам торжествующий вопль огненной гривы и, алчно облизнувшись, начала расстегивать и без того готовые отскочить пуговицы форменного мундира. До треска обтянутые оливковой юбчонкой бедра Милки призывно плавали над бутылками. Зал замер, напряженно сопя. Взмах - и мундир летит в сторону, в готовно подставленные руки зрителей. Вслед мундиру полетел форменный галстук. Хищно улыбаясь, Милка изогнулась в талии и взялась наманикюренными пальчиками за пуговицы блузки. Одна… Вторая!.. Литые ядра Милкиных грудей отчаянно рвались на свободу.
- Не, не, господа - это все старье, мы видели такое уже тысячу раз! - "сайгонский генерал" Витька Цой ленивым шлепком согнал Милку со стола.
Зал взвыл. Обладай свирепый взгляд хоть небольшой температурой - Витька был бы испепелен на месте. Начальник политотдела перевел дух с противоречивым чувством облегчения и разочарования.
- Я, господа, хочу предложить вам действительно уникальный номер! - голосом циркового "объявлялы" продолжал Витька, хладнокровно игнорируя нелестные эпитеты, которыми его щедро осыпала почтенная публика, - Это суперзвезда, поднявшаяся из трущоб Гарлема и ослепившая своим сиянием Нью-Йорк, Париж и все остальные столицы мира! Да, да, это он - великий и неподражаемый король степа… Джимми Сноу!!!
Поперхнувшись, "Спутник" заиграл "Золотую Калифорнию" и на сцене возник великолепный негр Ауриньш, разодетый, как бразильский сутенер. Знакомые девчонки из культпросветучилища не поскупились и притащили все самое блестящее и пижонское барахло, какое только смогли разыскать в своей реквизиторской. Не смогли подобрать лишь подходящих концертных туфель - их с успехом заменили уставными парадными "гадами", подошвы которых для лучшего звучания подбили жестянками из консервных банок.
- О-о-у, й-е-есс!! - восторженно зааплодировали "генералы", - Джимми, камон!!
Раскланявшись и разослав воздушные поцелуи, Ауриньш замер, раскинув руки - словно вот-вот взлетит. И - пошел, и пошел! Спустя секунду публика уже забыла про облом со стриптизом и от души награждала Маргуса восторженными воплями и свистом. Восторженно бесновались также и "натовцы", пытаясь присоединиться к бешеному пламени танца, а "вражеские дамочки", повизгивая, пытались повиснуть у великолепного негра на шее - тот ловко, не нарушая рисунка танца, уклонялся от их пьяненьких объятий. Несколько раз, повернувшись в танце к размалеванной карте СССР, Джимми элегантно поправлял свою блестящую "бабочку", и сцена в этот миг озарялась коротким блеском фотовспышки. Судя по всему, "натовцы" были народом туповатым и ничего не замечали, либо принимали это за сценический эффект.
И вот - финальная сцена спектакля. "…Служу Советскому Союзу", - застенчиво говорил негр Джимми, сидя на скамейке рядом с советским резидентом Вовкой Зубковым. Резидент великой державы был одет в мятый пиджак, рукава которого еле прикрывали локти и в линялые польские джинсы "Sharik". На поводке резидент еле удерживал таксу Фроську, одолженную на спектакль у Валентины Алексеевны. Фроська то малодушно пыталась удрать со сцены, то пряталась под скамейку, то совалась между ног резидента, наконец от безнадеги надула на сцене блестящую лужицу, забилась под скамейку и притихла.
- Ты молодец, Джимми, - отечески похлопал резидент негра по коленке, - Россия тебя не забудет.
- Россия… - мечтательно вздыхал бедный негр, - Когда же я увижу настоящие белые березы?.. Мавзолей товарища Ленина?.. Знаменитый Рязанский Кремль?..
- Скоро, Джимми, совсем скоро, - добрым голосом говорил Вовка, - Но пока ты еще нужен здесь…
- Я понимаю…
- Ну, мне пора. До встречи, товарищ Джимми. Связь - как обычно.
- До встречи, Владимир Иванович.
С чувством пожав негру руку, резидент удалялся со сцены, поигрывая тросточкой и таща за собой на поводке упирающуюся Фроську. А Джимми стоял на месте и грустно глядел ему вслед, чуть покачивая ладонью у плеча. Потом тихо-тихо начинал напевать голосом прогрессивного негра Поля Робсона: "Не слишни в саду дажье шё-ро-хи… Всё здесь са-мер-лё до утра…". И - ей-богу, зал, как завороженный, начинал подпевать! Сначала шепотом, а потом и в полный голос! А конец песни, когда участники спектакля выходили на поклон, тонул в бешеных аплодисментах, среди которых и шмыгания слышались, и всхлипы. Пипл, что называется, хавал. Да не просто хавал - а в облизку и с причмокиванием!
Как и положено по всем театральным традициям, премьера спектакля была незамедлительно отмечена. Отпущенная в полном составе в увольнение, труппа отнесла в культпросветучилище одолженный реквизит, после чего уютно расположилась в тесноте да не в обиде в одной из комнаток девчачьего общежития. Тортик, печеньки, чайник, да пара бутылок "партейного" - вот и весь банкет. Да много ли и надо-то для хорошей компании?
- Марик, ну ты гений! - восхищалась рыжая Милка, - Ведь считай, почти без репетиций, а как выдал, а!
- Нет, - справедливо возразил Маргус, - Лучший номер был твой, Мила… Если бы Витька не помешал…
- Ну, за праздник!
- С Днем разведки!
Сдвинули разнокалиберные стаканы и чашки, одолженные по соседним комнатам.
- Вовчик, ты споешь? - присела рядом с Зубом хрупкая глазастая Юлька.
- Вован, давай - нашу! - тут же передали ему гитару.
И - негромко так, вполголоса, все подхватили:
Мы были лучше и честней,
Мы нашу жизнь, как песню, пели.
И над могилами друзей
Который год поют метели.
Уютный дом и тишина
Нам доставались в жизни редко
У нас с тобой одна война,
Одна профессия - разведка…
Как-то незаметно пропадали улыбки, лица становились все задумчивей и серьезней.
Нам шар земной, как дом, знаком
В дорогах запада и юга,
Случалось нам и пить с врагом,
И пулю получать от друга.
Но друг ни в чем не виноват
И не права молва людская -
Ведь ты - солдат, Москвы солдат,
У нас профессия такая…
Последние строки пели уже просто угрюмо, словно сетуя на такую вот нескладную свою судьбу. Но увы, такую необходимую Родине:
Давно чужие имена
Сданы в архивы на храненье,
Но с шагом шефов вдруг война
Ворвется в наши сновиденья.
Отчета требуют опять
За каждый день, который прожит -
Разведчик может век молчать,
Но позабыть ни дня не может.
Китайское народное творчество
Возможно, в наши дни еще кто-то помнит такое понятие, как "самиздат". Если нет, то - коротко: берется литературное или публицистическое произведение запрещенного (или полузапрещенного) в СССР автора и перепечатывается вручную на машинке, дабы потом втихаря читать самому и давать почитать самым надежным друзьям. Считается, что занимались этим делом сплошь высоколобые интеллектуалы, отпетые диссиденты, ну и - в большинстве своем, евреи - а как же, куда ж без них, родимых.
Так вот, все уверения диссидентов в своем полном господстве в самиздате (кто их, кстати, помнит сегодня - ну хоть одного?) - полная чепуха. Ибо в то время самиздатом занимались все поголовно! Просто далеко не у всех хватало наглости делать из этого профессию, ибо серьезным занятием это никак считаться не могло, а отводилась этому делу всего лишь роль эдакого предохранительного клапана для сброса излишней энергии. Это уж - как в любом другом деле, у кого подо что лучше руки заструганы: кто штангу тягает, кто бляху иголкой полирует, ну, а кто - самоиздаёт.
И вот вам пример, и это - абсолютная правда: в самые наизастойнейшие годы (живой Высоцкий, Олимпийский Мишка, пепси-кола - только в Москве, а кока-кола еще по прежнему главный символ империализма), в одном из наисекретнейших учебных заведений Министерства Обороны - совершенно спокойно издавался самый настоящий подпольный рукописный журнал. И не абы какой, а на китайском языке! Название его звучало очень красиво, словно строка из стихов Ли Бо: "Куайлэ пхигужэндэ хэцзошэ хуабао", что означало "Иллюстрированный журнал "Кооператив веселых педерастов"". Как родилось столь неординарное название? Да очень просто.
Курсанты английских языковых групп к третьему курсу уверенно шпарили в подлиннике "Аэропорт" Хейли, "французы" читали Гюго и бульварные романы, изданные в Париже, немецкие группы выписывали дивный журнал, издававшийся в ГДР "Арми рундшау" (и именуемый в курсантской среде не иначе, как "Зольдатен унд секс"). Вот это, доложу я вам, был журнал! Уж в чем, в чем, а в солдатской психологии немцы всегда разбирались. И было в этом журнале то, что действительно нравится солдату: отличные фотографии военной техники (в том числе и той, что в Союзе проходила под всевозможными грифами секретности) и - БАБЫ! Черт побери, какой же лютой завистью завидовали наши парни шикарной жизни своих немецких коллег, глядя, к примеру, на такой снимок: бравый немецкий десантник, приземляющийся не куда-нибудь, а прямо на берег озера, в котором плещутся голенькие грудастые немецкие нимфы! Или просто: морячок в увольнении, идет с подружкой. Идут они в обнимочку, невинно ухватив друг друга за попки. Снимок сделан со спины, подружка морячка, разумеется, в потрясном мини-платьице и на шпильках, удлиняющих и без того длиннющие ножки.
"Пир духа", одним словом. Ну, а что же доставалось несчастным "китайцам"? Увы, меню за этим столиком было куда скромнее: газета "Жэньминь жибао" (месячной давности, да и та - не целиком, а в виде вырезок), брошюрки-агитки периода "Сталин и Мао слушают нас", да журнал "Сулянь хуабао" ("Советский союз") на китайском языке (в котором лишь изредка попадались красивые фотографии советских гимнасток). Попробуй тут не взбелениться. И чего, спрашивается, удивляться тому, что тот самый подпольный журнал зародился именно в китайской группе? Да просто на фига самиздат тем, кому и так хорошо?
А родился этот журнал, как оно чаще всего и бывает, довольно спонтанно и стихийно. Китайская группа третьего взвода вторую неделю подряд охреневала, изучая славную историю крестьянского кооператива "Восьмое августа". Председателем кооператива был доблестный ганьбу (кадровый работник) товарищ Чжан Ёувэн, контуженый ветеран Великого Похода. Каждый рабочий день в кооперативе Чжан Ёувэн начинал с митинга, в результате которого все крестьяне "горячо воодушевлялись" и, как наскипидаренные, принимались "нулидэ гундзо", то есть старательно работать. И так происходило везде: в поле, на свиноферме, на рытье оросительного канала. И ведь что характерно: на протяжении всего курса изучения китайского языка этот самый Чжан Ёувэн периодически появлялся то там, то сям, почти в любом тексте - будь то описания дня студента Пекинского университета, рабочего Шанхайского тракторного завода, или повара Сычуаньской столовой. Наверное, автору учебника было просто лень придумывать разные имена и он лепил бедолагу Чжана куда не попадя.
И вот, на исходе второй недели изучения трудовых подвигов неутомимого Чжана, Рустам Садыков ни с того ни с сего плюнул, в сердцах отшвырнул ручку в сторону и что-то убедительно сказал по-узбекски.