- Да это незаметно, - успокоил его Легионер. - Держись уверенно, успех иметь будешь. Выглядишь ты превосходно. И уверяю, аромат от тебя крепкий.
Он снова лег на койку, достал из-под матраца бутылку и стал пить из нее большими глотками.
- Ну, бегу к Эмме.
Малыш усмехнулся и еще раз одернул мундир.
Он остановился у койки Морица и властно направил палец на пораженного ужасом добровольца из Судет.
- Гнусный прохвост, помолись за меня, как следует, а то шею сверну, поросенок.
Чтобы подчеркнуть серьезность своего приказания, Малыш хлестнул его по лицу пилоткой. И вышел.
Несколько минут спустя он вбежал, как бешеный бык, сдернул Морица с койки и швырнул в другой конец помещения. За Морицом последовали еще трое, после чего он слегка успокоился. Сел на пол возле койки Легионера и злобно оглядел палату.
- Вошь, мерзавка, - загремел он. - Такая свинья из грязного хлева выгоняет меня, Малыша, сказав, что от меня несет, как из низкопробного публичного дома!
- Ты стерпел это? - спросил удивленный Легионер.
- Только от удивления. Будь я проклят, если стерплю во второй раз, - сказал, убеждая себя, Малыш. - Дура набитая! Выгнать меня только потому, что от меня пахнет, как от аристократа - это уже слишком!
Малыш немного ссутулился, подпер голову руками и глянул на Легионера, своего кумира, лежавшего на животе.
- Я схвачу ее за горло и сброшу с третьего этажа, чтобы она упала в подвал, как бомба. Настоящий мужчина должен показать такой, как она, на что способен, как ты думаешь? Для поддержания дисциплины. Согласен? - добавил он с ноткой неуверенности.
Легионер кивнул.
- Полностью. Ты должен постоять за себя, иначе она будет вытирать о тебя ноги, трахаться с другими и все такое прочее.
- На это мне плевать, Гроза Пустыни. Принимать близко к сердцу такие вещи не нужно. Каждый должен иметь право немного поразвлечься. Конечно, Эмма вряд ли пойдет на такое. Но наглеть, оскорблять - черт возьми, это уже слишком. Гнусная тварь! Я вежливо стучу ей в дверь, говорю как приличный, воспитанный человек: "Моя дорогая Эмма", - как в той книжке, что ты читал мне, про то, как нужно вести себя культурным людям вроде нас с тобой. И знаешь, что отвечает эта баба? "Пошел вон, свинья! От тебя несет, как от трупа!" Ну, я все-таки сохраняю спокойствие, и говорю, как ты учил: "Позволишь присесть рядом с тобой, дорогая Эмма?" Эта толстая стерва усмехается и спрашивает, не спятил ли я. Тут я вспылил и забыл все, что ты читал мне о культурном поведении. Естественно, врезал ей, а она только усмехается. Ну, она женщина крепкая, настоящий камень, такую ударом в зубы не усмиришь. "Черт возьми, - говорит, - ты ходячее клише". Что такое клише, Гроза Пустыни? И как даст мне пинка в самое чувствительное место, я аж пополам согнулся. А потом хватает за волосы и коленом в рожу. И я пришел в себя, сидя на лестнице. Слава Богу, не упал, а то ведь покалечиться бы мог.
Малыш не переставал думать о том, что было бы с Линкором, если б он выбросил ее в окно.
- Брось ее, - посоветовал Легионер. - Она причиняет тебе слишком много неприятностей. Женщины непредсказуемы. Сходи в город, в публичный дом, найти себе шлюху. Это куда лучше. Она недостойна тебя. Там ты заплатил, и никаких проблем. Раскошелиться, ясное дело, придется.
- Нет, я лучше буду гореть в аду, - поклялся Малыш. - Я не брошу эту кобылу. Огня, черт возьми, в ней много. Но эта жирная свинья поймет, что я за человек. Я не сдам своих позиций. В конце концов, я воин.
- Ты осел, - любезно сказал Легионер. - И со временем наверняка поймешь это сам.
- Кто осел? - возмутился Малыш и с угрожающим видом поднялся.
- Ты, - улыбнулся Легионер, - и я, Альфред Кальб, бывший капрал из Второго полка Иностранного легиона, могу сказать тебе это напрямик.
Малыш заскрипел зубами и то бледнел, то краснел. Руки его сжались в кулаки. Он медленно хлопал своими злобными рыбьими глазками. Потом вдруг сникнул.
- Значит, вот кто я?
Он грохнулся на пол и заколотил по нему кулаками. Ему было необходимо что-то бить.
- Клянусь, она дрянь, - произнес он задумчиво. И после краткой паузы продолжил: - Когда она придет пригласить меня побарахтаться в постели, я скажу: "Эмма, ты толстая шлюха…" - может, лучше "разжиревшая"? - "…и можешь поцеловать меня в задницу, я больше не хочу иметь с тобой никаких дел, навозная муха".
- В самом деле скажешь? - скептически спросил Легионер.
Малыш, бранясь и чертыхаясь, кивнул. Громко топая, пошел по палате, пнул чей-то умывальный таз, предупредительно похлопал по щеке Морица и пригрозил избить Штайна. Потом заорал в окно вслед велосипедисту, который спокойно ехал по Циркусвег с явно крадеными велосипедными шинами:
- Ты что рисуешься, болван?
Малыш с удовольствием заметил, что его крик испугал велосипедиста. Плюнул и засвистал мелодию, отдаленно напоминающую что-то из "Веселой вдовы". Когда совсем запутался, Мориц получил приказ пропеть гимн. Первые три гимна были отвергнуты.
- Эта песня кончена! Давай другую! Раз, два, три, четыре!
Он отбивал ногой ритм о койку Морица.
Мориц не сумел удовлетворить внезапно пробудившиеся эстетические потребности Малыша, и ему пришлось, спасаясь от этой гориллы, проползти под всеми койками три или четыре раза. В конце концов Мориц оказался на своей койке, где во весь голос запел гимн. Он походил на христианина, шедшего на арену со львами.
Тяжело дышавший Малыш умылся под краном и вытерся первой попавшейся простыней. Сдернув ее на пол вместе с пациентом.
- Штайн, Бауэр, пойдете в публичный дом с нами, - решил он.
- Так рано? - удивленно спросил Штайн, а Бауэр, не говоря ни слова, стал одеваться.
Легионер усмехнулся.
- Bon, пошли. Надо размяться немного.
Малыш запустил сапогом Морицу в голову.
- Громче, тыловой дьячок. Я не слышу твоей священной маршевой песни.
Несчастный судетский доброволец заорал писклявым дискантом протестантский гимн.
Мы пошли к выходу. Спускаясь по лестнице, Малыш пнул ведро с водой, расплескав ее во все стороны.
Он повсюду устраивал бучу, где бы ни появлялся.
- Грязная тварь! - заорал он на уборщицу, насквозь пропитанную тупым, самодовольным национал-социализмом. - Поставила тут свое ведро, чтобы я споткнулся и сломал шею. Я позабочусь, чтобы тебя упекли в тюрьму за подрывную деятельность против вооруженных сил Рейха!
Уборщица злобно посмотрела на него. Уперлась красными кулаками в широченные бедра и зашипела:
- Ты это нарочно, грязный хулиган! Какой мерзавец! Я добьюсь, чтобы тебя отдали под трибунал и повесили!
- Цыц, гитлеровская ведьма, - издевательски бросил Малыш и еще одним пинком отправил ведро в стекло раздвижной двери.
Уборщица зарычала и ударила себя по щекам в неистовой ярости.
Прибежал унтер-офицер, в каске и с пистолетом, как полагалось дежурному.
- Он опрокинул мое ведро, - заверещала уборщица. - Оскорбил фюрера. Обозвал меня гитлеровской ведьмой!
Дежурный по госпиталю был молодым и неопытным. Он свирепо сверкнул на нас глазами по обыкновению молодых унтеров. Посмотрел на ведро, подскакивающее на кафельном полу. На разбитое дверное стекло. Заметил, что ему насмешливо улыбается половая тряпка посреди пола.
- Смирно! - приказал он, взвинчивая себя.
Мы очень медленно свели пятки и приняли позу, которую можно было принять за стойку "смирно".
Уборщица оживилась. Вытерла руки грязным фартуком с орлом посередине и с обвиняющим видом затопала в коридор.
Малыш тупо, равнодушно смотрел прямо перед собой. Буравил взглядом объявление об обязанностях амбулаторных больных, приходящих на первое обследование.
Дежурный с важным видом встал перед ним, выпятил грудь и пропищал:
- Я займусь тобой, свиное ухо.
Малыш склонил голову и воззрился на ретивого унтера медицинской службы в слишком большой каске так, словно замечал в нем начальные признаки безумия.
- Я тебе говорю, ленивый бездельник.
- Мне? - спросил Малыш с деланным изумлением, ткнув себя пальцем в грудь.
- О Господи!
Дежурный хотел прореветь это во весь голос, но у него получилось только жалкое кукареканье.
- Видите ли, - Малыш фамильярно усмехнулся, - устав требует, чтобы ко мне обращались по званию. Даже если я чем-то провинился. - И сунул нашивку на рукаве под нос унтер-офицеру медицинской службы, который отскочил на шаг, чтобы не оказаться сбитым с ног. - Как герр унтер-офицер может видеть, я ефрейтор, и прошу, чтобы вы обращались ко мне "герр ефрейтор".
Наши лица вспыхнули от восторга. Никто из нас не думал, что Малыш сумеет дать достойный Порты ответ.
- Какой-то охламон вздумал указывать мне? - заорал дежурный. - Отвечай, когда я к тебе обращаюсь!
- Ты задница с ушами! - негромко сказал ему Малыш любезным голосом.
Унтер подскочил, будто упавшая на камни минометная мина. Он отказывался верить своим органам чувств и таращился на усмехавшегося Малыша, который с нетерпением ждал, что последует дальше.
- Повтори, что ты сказал, - промямлил наконец унтер, остолбеневший от изумления.
- У тебя что, грязные уши? - доверительным тоном спросил Малыш.
Унтер стал заикаться. Не мог произнести внятно ни единого слова. Потом усилием воли овладел собой, указал на всех нас и промяукал:
- Вы все свидетели тому, что сказала эта свинья.
Легионер негромко засмеялся, и унтер совершенно вышел из себя.
- Чего смеешься, бродяга? Не беспокойся, я займусь тобой, черноглазый кастрат!
Улыбка сошла с рассеченного шрамом лица Легионера. Глаза его стали холодными, как у кобры. Унтер в своей ярости нажил себе смертельного врага.
Штайн немедля ответил:
- Докладываем герру унтер-офицеру, что мы не можем быть свидетелями. Мы ничего не слышали и ничего не видели.
Низкорослый унтер подскочил к Штейну, будто петух, спугнутый во время спаривания. Рослый, широкоплечий Штайн стоял, словно высеченный из гранита.
- Так вы собираетесь бунтовать. В ружье! - прокукарекал унтер.
Грохоча, будто рота броневиков, из караульного помещения выкатились десять солдат медицинской службы. Толкаясь и суетясь, они сгрудились перед бледным дежурным; тот с удовлетворением оглядел свое воинство. И, указав на нас, завопил своим телохранителям:
- Арестуйте их!
Никто не шевельнулся. Унтер ткнул в них пальцем.
- Я приказал вам арестовать их!
- Не имеем права, - ответил старый ефрейтор с протяжным гамбургским произношением.
Дежурный вздрогнул, словно получив удар дубинкой по голове. Ему потребовалось время, чтобы овладеть собой настолько, дабы повторить приказание.
- Арестуйте их! Посадите под замок!
- Не имеем права, - тут же ответил старый ефрейтор, похожий на бывшего докера.
- Бунт, бунт! - завопил в полном замешательстве дежурный. Он метался, будто кошка, вскочившая на горячую кухонную плиту.
Старый ефрейтор подмигнул нам. Мы следили за ходом событий с плохо скрытым восторгом, надеясь на худшее
Издав несколько булькающих звуков, дежурный пришел в себя. И с шипением обратился к своим подчиненным:
- Подумайте, что вы наделали! Опомнитесь! Вы можете поплатиться за это головами! - Его рука в перчатке рассекла воздух, словно нож гильотины в Плётцензее. - Я фюрер гитлерюгенда, мое слово имеет вес.
- Мы думали, вы армейский унтер-офицер медицинской службы, - спокойно заметил Штайн. - А фюреру гитлерюгенда подчиняться мы не должны.
Он хотел уйти, но унтер бросился к нему диким зверем, выхватил из кобуры большой пистолет, взвел курок и задыхающимся голосом завопил:
- При попытке к бегству я применю оружие! Вы все арестованы именем фюрера и будете обезглавлены!
- Вот это власть, - засмеялся Бауэр. - Арест, обвинение, приговор, казнь. И все за две минуты.
- Не скальтесь! - заорал дежурный, дошедший до белого каления. - Вы будете болтаться на виселице, мерзавцы! Все будете, - пригрозил он, размахивая над головой пистолетом.
Потом, разумеется, произошло то, что всегда происходит при атмосферных возмущениях такого рода. Пистолет выстрелил. Притом дважды. Маленький унтер так испугался первого выстрела, что ему свело руку, и он снова нажал на спуск. Еще один громкий выстрел потряс тихие коридоры со множеством дверей. Унтер бросил пистолет на пол. Малыш любезно поднял его и протянул дежурному, перед этим подув в дуло на техасский манер и сообщив, что в обойме осталось четыре патрона.
Уборщица скрылась в страхе перед шумом, причиной которого стала. Не забыв прихватить ведро и половую тряпку.
В коридор вышел фельдфебель Домас с еще жирными от завтрака губами. И мгновенно оценил положение. Пистолет в руке Малыша, протянутый дежурному. Два отверстия в двери лаборатории, в которые глядели девушки, уверенные, что под дверью у них свершается революционное возмездие. Заметил охранников, стоявших неровной колонной и одетых не по уставу - одни в касках, другие - без; трое с винтовками, один с автоматом, остальные без оружия, в незастегнутых кителях. Увидел воду на полу и разбитое стекло в двери. И прежде всего он увидел нас, старую компанию, стоявшую в странном положении "смирно".
Он укоризненно смотрел на дежурного, который смог настолько овладеть собой, чтобы отдать рапорт, очень длинный рапорт, в котором несколько раз прозвучали слова "бунт", "казнь", "вредительство" и "неподчинение". Фельдфебель из армейского госпиталя облизнул с блестевших губ жир краденой свинины, которую съел пять минут назад.
- Ты уверен, что рапорт точен? - спросил он, барабаня пальцем по второй сверху пуговице на мундире дежурного, стоявшего прямо, как столб. И, не дожидаясь ответа, резко выкрикнул: - Кто стрелял?
- Я, герр фельдфебель, - громко ответил маленький унтер в большой каске.
- Ну, черт возьми, - произнес фельдфебель и снова облизнул толстые губы. - А кто был предполагаемой целью? Насколько я понимаю, никто не убит?
Он внимательно огляделся, дабы лишний раз увериться, что на блестящем кафельном полу не валяется парочки трупов. Они нарушили бы его представление о порядке.
- Предполагаемой целью был я, - громогласно объявил Малыш. Дежурный открыл рот, собираясь что-то сказать, но фельдфебель покровительственным жестом велел ему придержать язык.
- Ну, в таком случае никаких преступных намерений быть не могло, - негромко сказал он. - Но вот что бывает, когда ленивым бездельникам захочется пострелять.
И принялся застегивать мундир. Видимо, счел положение слишком серьезным, чтобы разбираться в нем с расстегнутым кителем. И негромким, угрожающим голосом спросил дежурного, стоявшего с пистолетом в руке и похожего на мокрую курицу:
- Почему вы стреляли, герр унтер-офицер?
Последние слова он произнес с особой выразительностью, чтобы выказать презрение.
Сующийся не в свои дела фюрер гитлерюгенда, решивший служить отечеству, вынося горшки вместо нянечек, не ответил.
- Ну-ну, герр унтер-офицер, - ухмыльнулся с убийственной обаятельностью Домас. - В чем причина этой канонады? Я не вижу ни одного убитого, однако слышал артиллерийский огонь - если мне только не изменило хорошо развитое чувство слуха.
Госпитальный фельдфебель любовался собой. Он указал обвиняющим жестом на два девятимиллиметровых отверстия в двери, ведущей в лабораторию, за которой собрались светловолосые тевтонские девушки. В их округлых грудях вновь расцветало увядшее было мужество.
Фельдфебель восторженно прошелся взад-вперед с самодовольным видом. Ему нравилось быть в центре внимания.
Он был хозяином положения. Мог раздавить эту вошь-унтера. Он с удовольствием чмокнул губами, сощурился и придал лицу свирепое выражение. На языке у него вертелись восхитительные слова "трибунал", "заключение", "охотники за головами", но он решил пока что их приберечь.
- Что вы сказали о вредительстве, герр унтер-офицер?
Дежурный снова затараторил свой рапорт, казавшийся ему не менее важным, чем весть о покушении на фюрера. Но фельдфебель грубо прервал его в самом начале.
- Ты, должно быть, спятил, мой друг! В моем госпитале такого не бывает. Просто не может быть. У тебя нет зрительных галлюцинаций? Слуховых? Не бывает провалов в памяти, а, герр унтер-офицер? Хочешь получить билет в один конец на фронт?
- Нет, герр фельдфебель, - прокукарекал дежурный, неожиданно оживясь.
- Как это "нет"? - вопросил Домас. Он стоял, уперев кулаки в бока на прусский манер и широко расставив ноги. - Ах, "нет"? В таком случае, мы согласны, что такой ерунды, о которой ты рапортуешь, не может произойти в моем госпитале? - Он сделал особое ударение на слове "моем". - Поскольку я не могу представить, что вы захотите не согласиться со мной, герр унтер-офицер? Ну, отвечай, и не смотри на меня так глупо!
- Герр фельдфебель, - начал смятенный дежурный, не способный поспевать за тактикой многоопытного Домаса.
- Да или нет, никаких долгих речей, пустозвон.
Он облизнул все еще чуточку жирные губы, наслаждаясь словом "пустозвон".
- Конечно, герр фельдфебель.
- Что "конечно", бестолковый червяк? - взорвался Домас.
Тут к его величайшему огорчению появился доктор Малер, главный врач госпиталя. Он шел не по-военному, сутулясь и размахивая руками, в развевающемся белом халате. Остановился перед беспорядком на лестнице. И, небрежно поводя руками, заговорил со спокойной властностью:
- Фельдфебель, здесь нужно произвести уборку. Это место выглядит ужасно. Будто разбомбленный вокзал с беженцами. - Поглядел на нас пятерых. - Если у вас есть разрешение выходить, не задерживайтесь!
Потом указал на раздвижную дверь.
- Это стекло нужно будет заменить. Допускать такого беспорядка нельзя. Охранники, когда не стоят на посту, должны находиться в караульном помещении, а не устраивать в коридоре балетные танцы. Это госпиталь, а не цирк.
К великой досаде служак, доктор Малер всегда говорил "госпиталь", а не "полевой госпиталь".
Он бросил краткий, недовольный взгляд на множество женщин, собравшихся на лестнице и в коридоре.
- Осмелюсь заявить, мои сотрудницы должны не слушать солдатские разговоры на лестничной площадке, а заниматься своими делами.
Малер кивнул и небрежно пошел дальше. Нянечки, уборщицы и регистраторши шумно поспешили на рабочие места. Мы вышли через вращающуюся дверь. Малыш демонстративно наступил на осколки разбитого стекла, создав как можно больше шума, при этом он откровенно усмехался дежурному.
Фельдфебель зарычал на побежденного унтера:
- Мы с тобой разберемся попозже. Трибуналу не терпится преподать тебе урок, гнусный ублюдок. Ты у меня скоро окажешься под замком.
Последние слова он выкрикнул так громко, что доктор Малер в дальнем конце коридора обернулся и спросил:
- Вы что-то сказали, фельдфебель?
Громогласный казарменный рев:
- Никак нет, Herr Oberstabartz!
Как только мы пришли в публичный дом, верный себе Малыш принялся устраивать там очередную кутерьму, отказавшись пустить в приемную двух авиаторов. Для упрощения контроля в этой комнате нам приходилось показывать документы и регистрироваться.