Малыш усмехнулся и начал размахивать руками.
- Господи, как не терпится уложить тебя.
Легионер удержал его.
- Никаких ударов, пока не подам сигнал. И будете вести бой, пока один из вас не окажется в нокауте.
- Само собой, - воскликнул Малыш. И шумно заходил по комнате в пехотных сапогах.
Хайде сощурился и гневно посмотрел на него.
- Имей в виду, ублюдок, я чемпион города! Ты у меня похнычешь!
Легионер ударил гранатой по пустой противогазной коробке. Это был сигнал начать бой.
Боксеры подскочили и закружили по рингу. Оба держались как спортсмены, но мы знали по опыту, что спортивности их хватит не надолго. Как только кто-то первым нанесет сильный удар, бой перейдет в обычную драку со всеми ее подлыми уловками. Этого-то мы и ждали.
Хайде, прижав подбородок к груди, все время преследовал Малыша. Он походил на молодого быка, решившего прогнать всех других быков на край земли.
Малыш пятился и рычал, как белый медведь, которого хотят лишить куска мяса. Оба противника вполголоса осыпали друг друга ругательствами.
Внезапно Хайде выбросил вперед правую руку и три или четыре раза ударил Малыша в лицо. Голова дернулась назад, словно на пружине. Малыш заревел от ярости и неистово замахал кулаками, не попадая в усмехавшегося Хайде, уходившего от всех смертоносных ударов. Он постоянно держал стойку и мастерски действовал в защите.
После трех раундов лицо Малыша было основательно разукрашено. Хайде стал слишком самоуверенным. После десятого он провел сильный удар слева по ребрам. Появилось кроваво-красное пятно.
Малыш сплюнул кровь и злобно зарычал.
- Теперь Малыш озверел, - радостно выкрикнул Штеге. - Если заденет Юлиуса, то убьет.
- Давай, Малыш! - крикнул Порта. - Он сказал, что побьет тебя запросто, как девчонку!
Малыш остановился и свирепо взглянул на Порту.
- Этот охламон так сказал?
Порта с усмешкой кивнул.
- Да, и еще кое-что.
Хайде тут же воспользовался остановкой Малыша и нанес ему сильный удар в солнечное сплетение. Потом ногой по запястью.
Малыш заревел от боли и бурлившей ярости. Опустил голову, как баран, и ринулся вперед. В стремительном движении вышвырнул с ринга Легионера, порвал канаты и запустил табуреткой в Хайде; тот отскочил и укрылся позади нас.
Из груди Малыша вырывались странные, звериные звуки. Он почти ничего не видел, потому что глаза его совершенно заплыли. Хайде ударил его ногой в живот и кулаком в лицо - это называется "датский поцелуй".
Они носились друг за другом кругами. Наконец Малыш после болезненного удара левой по шее опустился на колени.
Хайде набросился на него, будто хорек. Они кусались, рычали, пинались, плевались. Потом оба поднялись на ноги. Лицо Малыша распухло от ударов Хайде так, что стало вдвое больше обычного.
- Нож! - заорал Малыш. - Дайте мой нож!
Хайде нанес пинок, от которого Малыш упал ничком. И на секунду забыл об осторожности. Эта секунда решила участь Хайде, как во многих предыдущих боях. Малыш сцапал его за щиколотку, встал с ревом, словно больная горилла, ухватил за брыкающиеся ноги и бил о пол головой, пока руки Хайде не повисли, как плети. Потом швырнул обмякшее тело в угол, получил свой приз, улегся и заснул.
Вскоре мы все тоже уснули, прижавшись друг к другу, словно щенята в холодной конюшне.
Снаружи сквозь голые, мерзлые деревья светила луна. Зловещее безмолвие гор опустилось на четырнадцать кандидатов в покойники, лежавших в коттедже, где раньше веселые туристы отдыхали после лыжных прогулок.
Малыш увидел их первым. Они быстро шли колонной по одному вниз по склону горы к упавшей скале, похожей на естественные ворота.
Услышав ворчание Малыша, мы высыпали наружу. Они намного превосходили нас численно. У них были огнеметы, три крупнокалиберных пулемета и миномет нового образца.
Нежно освещавшее горы утреннее солнце сверкало с необъяснимым весельем на их серебристых мертвых головах.
В полевой бинокль Старика мы видели, что в голове колонны идет оберштурмфюрер СС. Штеге, очевидно, был прав, полагая, что их целая рота.
- Передний похож на простуженную ищейку, - сказал Легионер и плюнул за каменную бровку.
Старик опустил бинокль. И, не оглядываясь, хрипло прошептал:
- Спрячьте Герхарда!
- Куда? - спросил Герхард Штиф, он стоял в дверях, глядя поверх плеча Порты.
Вот именно, куда? Мы переглянулись в отчаянии. Куда?
Малыш с Хайде повернули избитые лица к солнцу и замигали. То было зловещее утро.
Вверху кто-то споткнулся на узкой тропе. До нас негромко донеслась брань обершарфюрера, который размахивал автоматом и бегал вдоль колонны, словно овчарка.
- Дерьмовый тип, - буркнул Хайде, ощупывая заплывший глаз.
- Давайте установим пулемет и перестреляем всех, - усмехнулся Порта и оскалился, будто готовая укусить собака.
- Отличная мысль, а потом перережем им всем глотки! - предложил Малыш, подбросив свой длинный сибирский нож. Он замерцал, вращаясь в воздухе, и снова оказался в его руке, словно привязанный резинкой.
- Заткнитесь, болваны, - раздраженно прикрикнул Старик. - Если начнем стрелять, нам конец. Эсэсовцев в двадцать раз больше. Нужно их обмануть.
- Ты сам не веришь, что это удастся, - негромко сказал Штеге. - Они разделаются с нами, как только увидят остатки нашего пиршества и найдут Герхарда. Раздастся четырнадцать "бах!", и у этих треклятых воронов снова появится пища.
- Верно, Хуго, - кивнул Легионер. - И этот хмырь, обершарфюрер, засолит нас!
Он указал на рослого типа, который снова бранил кого-то из подчиненных.
Рота эсэсовцев медленно скрылась за елями. Примерно через четверть часа она должна была выйти из-за деревьев и вскоре обнаружить нас.
Появились они совершенно неожиданно. Штеге закусил губу и взвел затвор автомата.
Старик вскинул брови и погрозил нам кулаком. Малыш стоял, переступая с ноги на ногу.
Оружие эсэсовцев резко позвякивало, словно инструменты в руках судового дантиста перед тем, как он выдернет зуб у кочегара в грязных брюках и рваной тропической майке.
Краузе, попавший к нам за трусость эсэсовец, глухо кашлянул.
- Давай убираться отсюда!
- Боишься своих собратьев? - любезно осведомился Порта.
Эсэсовец нервозно вздрогнул и не ответил. Легионер свистнул.
- Mon Dieu, сейчас мы кое-что увидим.
Передний оберштурмфюрер шел быстрым шагом. Рукава его были закатаны, на руках виднелись густые черные волоски.
У нас появилось предчувствие смерти. Ноздри раздувались, как на охоте при далеких криках загонщиков.
Герхард вошел в дом. Малыш и Бауэр последовали за ним.
Подошедшие к нам эсэсовцы обливались потом. Все были очень юными. Внушительными, здоровыми парнями.
- Рота, стой! К но-ге! Нале-во! Вольно!
Команда была холодной, отчетливой, как и все в утреннем свете.
Старик, щурясь, посмотрел на офицера-эсэсовца с мертвой головой на фуражке и длинными черными волосками на руках. Взгляды их встретились. Старик медленно пошел к нему по необычайно зеленой траве. Которую старый еврей так любил.
Легионер попятился. Словно бы случайно привел автомат в положение для стрельбы и юркнул за поленицу.
Порта украдкой вошел в дом. В зарешеченном окошке на крыше показалось что-то похожее на черно-синий дульный срез. Старика прикрывали двое лучших убийц на всем фронте.
Оберштурмфюрер поддернул широкий ремень, который оттягивала кобура с маузером.
В доме застучали тарелки и бутылки. Эсэсовцы вытянули шеи. Бутылки издавали хорошо знакомый, очень приятный звук.
Доклад Старика был кратким, неполным. Он сказал, какое мы выполняем задание, назвал номер части. Доложил, что нас тринадцать человек. И очень громко сделал ложное сообщение:
- Ничего заслуживающего внимания не произошло!
Стаканы и бутылки застучали снова, будто опровергая его доклад. Они как будто приглашали: "Войдите внутрь, оберштурмфюрер, получите сюрприз!"
Худощавый офицер СС взглянул, приподняв брови, на открытую дверь. Его новые сапоги с высокими голенищами и кожаные ремни громко скрипели. Остановился возле колоды для рубки дров, взял топор и одним махом разрубил надвое толстое полено. Наточен топор был остро. Оберштурмфюрер пнул чурбаки и негромко засмеялся. Потом лицо его посуровело. Он повернулся к Старику.
- Фельдфебель, собери своих людей, и быстро убирайтесь отсюда!
И небрежно вскинул руку в эсэсовском салюте, на запястье сверкнули массивные золотые часы.
Старик приказал нам строиться.
Появился Порта. Легионер встал, слегка удивив эсэсовца. Сдвинул на затылок мятое кепи и засвистал сквозь зубы.
В Старике пробудился фельдфебель. Он очень громко крикнул:
- Быстро, охламоны!
Мы угрюмо, неохотно построились. Толкаясь и перебраниваясь. Из дома вышли широким шагом Малыш, Хайде и Бауэр. Малыш держал в руке свой нож.
- На пле-чо! Походным шагом марш! - скомандовал Старик так громко, что голос его ломался.
Мы пошли мимо эсэсовцев, презрительно усмехавшихся и плевавших в нашу сторону.
- Дерьмо! - торжествующе выкрикнул один из них.
Малыш хотел что-то ответить, но Легионер и Старик шли рядом с ним и не позволили.
В то утро было удивительно много слепней. Они нещадно жалили нас в шею чуть повыше воротников.
Через ельник мы прошли, не оглядываясь. И остановились только далеко внизу, возле старого моста через пересохший ручей. Молча улеглись в кусты и смотрели на горный коттедж, залитый лучами утреннего солнца.
Оберштурмфюрер вошел в дом, за ним два эсэсовца. Одним из них был рослый обершарфюрер, державший автомат, будто хлыст.
В доме они пробыли долго, но мы ничего не слышали. Несколько эсэсовцев улеглись на траву и стали играть в карты и кости. Казалось, они ждут опаздывающего поезда.
- Наш друг лейтенант Штиф хорошо спрятался, - сказал Порта.
- Будем надеяться, достаточно хорошо, - нервозно ответил Старик. Он покусывал мундштук своей трубки.
- Скоро увидим, - сказал Легионер. - Аллах знает, Аллах видит все.
Малыш пустил свою фляжку по кругу. У него хватило предусмотрительности наполнить ее шнапсом. Мы пили большими глотками. Порта с Легионером тоже наполнили свои фляжки. Мы опорожнили их все. Осмелели. Захотели увидеть кровь. Малыш плюнул на куст.
- Собаки, дерьмо вонючее! - ругнулся он. - Давайте перестреляем их.
И постукал пальцами по рожку автомата. Штеге пожевал губами.
- Давай, в самом деле, Старик, - хрипло предложил он.
Старик покуривал трубку.
Росистое утро огласил протяжный, мучительный крик. Мы инстинктивно поползли прятаться понадежнее. Малыш облизывал горлышко пустой фляжки.
- Плохо спрятался старый еврей, - вздохнул Штеге.
Раздался еще один вопль. Знакомый нам по концлагерям и тюрьмам.
- Интересно, что они там делают, - прошептал Брандт.
- Медленно убивают его, - грубо ответил Легионер, приводивший огнемет в боевое положение и надевавший форсунку. - В горах Риф мы всегда мстили, когда черные резали наших на куски.
И взглянул испытующе на Старика, лежавшего за кустом, глядя на коттедж.
Легионер хотел сказать еще что-то, но успел произнести только первый слог.
Эсэсовцы вышли с Герхардом Штифом. Он полз на четвереньках в своей полосатой робе. И непрерывно стонал. Они пинали его. В такое холодное утро все звуки хорошо слышны. Набираются громкости у свежей бодрости утра, раздаются чисто, без посторонних звуков. До нас отчетливо доносились глухие удары, когда Герхарда пинали эсэсовцы. Мы услышали, как они сломали ему руку - раз, другой. Потом третий. Слышны были только звуки, напоминающие треск веток в морозную ночь, и приглушенные, но пронзительные стоны пытаемого человека.
Каждая подробность неизгладимо врезалась в наши сердца. С каждым новым стоном мы становились чуть ближе к безумию.
Эсэсовцы что-то сделали с его лицом. Он упал.
Рослый обершарфюрер наклонился к затихшему Герхарду Штифу. В руке его блеснул нож.
Мы знали, что последует. Мы это уже не раз видели, и все-таки нас всегда потрясал издаваемый крик. Протяжный, неописуемый, когда тело выгибается дугой. Почти мертвое тело с воплями поползло рывками по тропинке.
Эсэсовцы положили его головой на колоду. Оберштурмфюрер взмахнул топором лишь дважды. Кровь забила длинной струей.
Тихое утро теперь оскверняли только их шутки и смех.
Потом они вырыли яму в навозной куче, бросили в нее тело и отрубленную голову.
Эсэсовцы построились. Команда - и они скрылись среди елей, распевая: "Еврейская кровь заструится рекой".
Штеге громко всхлипывал. Малыш рычал, а Старик сказал чуть ли не просительно:
- Будьте благоразумны!
Но Легионер прошипел:
- Çа c'est la Légion! Мы будем безумны, как люди в горах Риф.
Его вспышка ярости распространилась, будто лесной пожар. На остальное потребовались всего секунды. Эти волки столкнутся с еще более крупными - во главе с марокканской собакой-волком.
VI. Месть
Убийство может оказать очищающее воздействие.
Мы не верили, но попробовали и убедились.
Тот, кому предстояло умереть, упал. Он елозил по земле руками и ногами. Кровь смешивалась с землей, грязь текла по его лицу. Он громко плакал. Глаза его были закрыты.
Легионер пнул его в рот, потому что он простонал: "Хайль".
Скорчась, он замер, уткнувшись лицом в пыль, постепенно спекавшуюся от крови и пота.
Солнечный свет медленно всползал по горному склону, чтобы стать зрителем затянувшегося убийства из мести.
Перед тем как мы привязали его к березе, Брандт оторвал ему ухо.
Заключенные в Аушвитце обрадовались бы, узнав, как умер этот человек.
Его мертвое тело катилось по склону. Задержалось на миг на уступе. Мы стали швырять в него камнями и палками, чтобы сдвинуть с места.
Тело покатилось снова. Казалось, оно крутит сальто. Наперегонки с ним катились куски дерна и камешки. Замерло оно в таком положении, что воронам будет трудно выклевать глаза.
Мы укрылись и стали ждать убийц Герхарда Звучит это парадоксально, но мы предвкушали, как будем убивать. Ожидание напоминало сочельник - вот-вот распахнется дверь и внесут большую елку. Только мы были по-волчьи свирепыми.
Штеге плакал. Среди нас только он был чистым душой. Порта яростно ругался. Малыш красочно, с помощью широких жестов описывал, что сделает с эсэсовцами, когда они попадут ему в руки. Ломал прутики и разрывал стебли.
Легионер бормотал мусульманские проклятья.
Место, где мы укрылись, представляло собой природную крепость, смертоносную ловушку для эсэсовцев, подходивших туда. Нам требовалось только нажимать на спуск, как на стрельбище.
- Это будет мятежом, - заметил Брандт, водитель вездехода, постоянно высасывавший дупло зуба.
- Я хочу оскальпировать это эсэсовское дерьмо, - сказал сидевший на дереве Хайде. Он должен был предупредить нас, когда эсэсовцы появятся в ельнике.
- Нет, брат Юлиус, это предоставь мне, - решительно заявил Порта, целуя длинный боевой нож.
- Вы совсем спятили! - воскликнул Старик. - Неужели не представляете себе последствий?
- Трус ты, - бросил Порта. И плюнул на тропинку далеко внизу. - Никто из этих гадов не вернется домой пожаловаться мамочке. Еще до наступления вечера вороны будут лопаться от обжорства.
- Отведем душу, щелкая их, верно, мальчики? - цинично выкрикнул Малыш, устанавливая броневой щиток на пулемет.
- Осел, - раздраженно прикрикнул Старик. - Не понимаешь, что мы планируем убийство?
Мы разинули рты.
- Убийство, говоришь? - заорал Порта, забыв, что звук в горах далеко разносится. - А чем, по-твоему, мы занимались последние четыре года? Может, объясните нам, достопочтенный герр фельдфебель?
Он глумливо засмеялся и с презрением плюнул.
- Глупец! - сердито бросил Старик. - До сих пор мы убивали только врагов, не соотечественников.
- Врагов? - зарычал Порта. - Может быть, твоих. У меня нет врагов, кроме эсэсовских ублюдков.
- Ах ты, тупой осел! - негодующе воскликнул Старик, поднимаясь из окопа, который вырыл вместе со мной и Штеге. И замахнулся автоматом на Порту, лежавшего на уступе над нами. - Ты, мой мальчик, очень забывчив. Жаль, что я не могу носить такие же шоры. Позволь слегка освежить твою память. Помнишь солдат НКВД, которых мы беспощадно убивали в Бобруйске? Помнишь, как в Киеве ты, Малыш и Легионер резали глотки команде смертников? Забыл боснийцев и женщин из огнеметного взвода? Может, еще заявишь, что забыл партизана Бориса с его бандой? Но, может, это были твои друзья? В таком случае ты очень странно проявляешь дружеские чувства! Я уж не говорю о пехотинцах на высоте семьсот пятьдесят четыре, которых мы отправили в ад огнеметами и гранатами. А что скажешь о гражданских в харьковской канализации? О тюремных служащих в Полтаве? Очевидно, все они были твоими друзьями. Продолжать?
Лицо Старика раскраснелось.
- Господи, как разошелся! - язвительно ответил Порта. - И, повернувшись к Хайде, указал большим пальцем на Старика. - Ему надо быть похоронщиком в штурмовых отрядах Армии спасения.
- Заткни свою поганую пасть, а то пристрелю, - пригрозил вышедший из себя Старик.
Он держал автомат у бедра, наведя ствол на Порту.
Молчание. За три года Порта, Штеге и я сжились со Стариком, и впервые слышали, чтобы он угрожал своим фронтовым друзьям оружием.
Мы удивленно посмотрели на Старика, нашего Старика, нашего Вилли Байера. Он тяжело дышал. Потом, запинаясь, заговорил. Слова выходили неуверенно, словно преодолевали препятствие с колючей проволокой по верху.
- Эти эсэсовцы - убийцы, дьявольские твари. Они заслуживают всего, что вы грозитесь сделать с ними. И если кто-то понимает вас, так это я!
Он схватился за горло, сел на край окопа и посмотрел в ту сторону, откуда доносилась песня эсэсовцев:
И вся вересковая пустошь
Моя и только моя…
- Но нельзя убийствами остановить убийства, имейте это в виду., - еле слышно произнес Старик.
Порта хотел что-то сказать, но Старик жестом остановил его.
- Помните тот случай, когда во Львове застрелили лейтенанта из охотников за головами? - Старик проницательно посмотрел на каждого из нас. - Не помните?