Гольдин от такого предложения якобы отказался, но Фурман разъяснил ему неразумность и нелогичность его поведения. Сдача Гольдина в плен свидетельствует о непрочности его "социалистических" убеждений, о желании любой ценой спасти свою жизнь, а для этого у него есть только один путь – стать агентом абвера и работать на Германию. Иначе Фурман должен будет передать его в гестапо, где Гольдина немедленно расстреляют, как еврея. Зачем же было сдаваться в плен? Не лучше ли уж было геройски умереть рядом с командующим фронтом? Фурман советовал Гольдину принимать решение как можно быстрее, пока ещё некоторые советские воины, оказавшиеся в окружении, выходят к своим и он легко сможет затеряться в их массе. Фурман также польстил интенданту 3 ранга, сказав, что он имеет высшее техническое образование, гибкий ум, не является членом партии, хорошо знает немецкий язык, а таким лицам неплохо живется и в Германии, не говоря уж об оккупированной России и Украине, примером чему может быть он сам, Фурман, выходец из Одессы.
Всесторонне взвесив предложение Фурмана сотрудничать с абвером, Гольдин согласился, и ему немедленно был предоставлен хороший обед и суточный отдых. Затем его вновь привели к Фурману, который поинтересовался, не раздумал ли господин Гольдин быть немецким агентом. Тот ответил, что нет, не раздумал, и майор предложил ему подписать обязательство о сотрудничестве с абвером. Здесь же он получил необходимые инструкции: перейдя линию фронта, обязательно определиться на свою старую должность в штабе фронта, учтиво держать себя по отношению ко всем старшим, и особенно к заместителям командующего фронтом, с которыми по роду службы имел и должен иметь контакты, чтобы повседневно быть в курсе всех больших и малых дел командования. Все документы, поступающие из Генерального штаба, Наркомата обороны и Ставки, попадающие к нему, он должен был копировать или кратко записывать их содержание. Собранные данные передавать связнику от Фурмана два раза в месяц, каждого 14-го и 24-го числа, между 10–12 часами дня. Встречи будут происходить у билетных касс железнодорожных вокзалов тех городов, где располагается штаб фронта. На встречу со связником Гольдин должен выходить, имея при себе книгу Л. Толстого "Война и мир", причем держать её в таком положении, чтобы находящиеся вблизи него люди могли прочесть название. Человек Фурмана обратится к нему со словами: "По-моему, мы встречались на Подоле в Киеве". Ответ: "Да, я там родился и жил".
Ещё сутки ушли на отработку деталей. И когда Фурман убедился, что новоиспеченный агент всё хорошо усвоил, Гольдина на легковой автомашине доставили в посадку возле села Степановка. По сведению Фурмана, здесь скрывалась группа советских командиров, выходящих из окружения. Её решено было не трогать, чтобы обеспечить надежную крышу абверовскому агенту.
Гольдин категорически утверждал, что, возвратившись из плена и получив снова должность в штабе фронта, он ничего не делал для гитлеровской разведки. Лишь однажды выходил в Воронеже на вокзал для встречи с представителем майора Фурмана, которому собирался объявить, что он раздумал работать на "великую Германию". Но на вокзале к нему никто не подошел. По нашим же сведениям, он выходил на вокзал дважды.
На вопрос, почему же он не обратился к командованию или в органы госбезопасности и тем самым помог бы захватить связника от абвера, Гольдин ответил, что он боялся быть скомпрометированным и не хотел терять доверия сослуживцев.
В ходе следствия Гольдин был полностью изобличен в неправдоподобности своих показаний и признался, что после возвращения из плена свои отношения с абвером он решил строить в зависимости от обстановки на фронте: если она будет складываться в пользу гитлеровцев, то работать на них, а если наоборот – то нет. Данными же, представлявшими большой интерес для фашистской разведки, он располагал ежедневно.
Изменник был предан суду военного трибунала и осужден по всей строгости советских законов.
Всех участников этой операции командование представило к правительственным наградам. Младший лейтенант госбезопасности Алексей Корнеевич Красножегов посмертно был награжден орденом Красного Знамени.
Иван Чайка в госпитале долго не залежался. Очередной его рейд в глубокий вражеский тыл помог контрразведчикам особого отдела Юго-Западного фронта раскрыть гнусную провокацию абвера, острие которой было направлено против видного советского военачальника.
* * *
Летом и осенью 1941 г. войска Юго-Западного фронта понесли большие потери, многие части побывали в окружении. И поскольку нужда в людях была огромной, в расположении войск фронта действовало несколько сборных пунктов для выходящих из окружения. Здесь они проходили санобработку, получали обмундирование, оружие и распределялись по частям. На сборных пунктах работали сотрудники органов тыла, кадров, политуправления и особого отдела.
10 декабря на фронтовом сборном пункте в селе Пески Воронежской области к младшему лейтенанту госбезопасности Пивоварову обратился сержант Воропаев, оказавшийся в окружении со своей танковой частью при отступлении из Харькова, и сообщил, что хочет сделать заявление большой государственной важности. То, о чём рассказал танкист, действительно выходило за рамки нашей повседневной работы. Но обо всём по порядку.
Биография и послужной список сержанта характеризовали его с наилучшей стороны. Сын крестьянина-середняка из Оренбургской области, он в начале тридцатых годов отслужил действительную службу в Красной Армии и после демобилизации работал трактористом в местной МТС. В начале войны добровольцем ушел на фронт, воевал храбро, отличился в боях за Харьков. Двое сослуживцев Воропаева, которых мы разыскали в одной из частей обороняющейся здесь армии, подтвердили, что, когда кончились горючее и боеприпасы, сержант подорвал свой танк и вместе с ними выходил из окружения. Но по дороге простудился и заболел воспалением легких. В беспамятном состоянии его пришлось оставить в селе Шаповаловка у колхозницы Анны Карповны Франько, о чём после выхода на нашу сторону они сообщили командованию.
Сам Воропаев честно сознался, что, оправившись после болезни, он проявил малодушие. С одной стороны, он привязался душой к своей спасительнице – Анна, судя по описаниям, была красивой 35-летней женщиной, – а с другой – прельстился сытой и, главное, спокойной жизнью. Сидеть бы ему и по сей день в уютно оборудованном подполье, но неделю назад произошло событие, буквально всколыхнувшее его душу и заставившее вспомнить о присяге и воинском долге.
Ночью их с Анной разбудил лай собаки. Они услышали шум автомобильного мотора и немецкую речь. Анна пошла открывать, а он юркнул в погреб и затаился. В комнату вошло несколько человек. По голосам определил, что среди них была одна женщина и один русский. Анне приказали накрыть на стол и убираться спать в хлев – распоряжалась женщина по имени Гелена. Оставшись в доме одни и не подозревая о присутствии в погребе, вырытом здесь же, в кухне дома, Воропаева, приезжие продолжали разговор. К одному немцу все обращались уважительно: "герр генерал", а к русскому: "господин полковник". Переводила Гелена. Всего разговора Воропаев по памяти восстановить не мог, но суть его сводилась к следующему. Гитлеровский генерал хотел, чтобы русский полковник перешел линию фронта и нашел пути для встречи с крупным советским военачальником. "Когда я услышал фамилию, – говорил Воропаев, – меня мороз по коже продрал". Речь шла о советском генерале, которому партия доверила ответственнейшее дело – один из важнейших участков обороны Москвы.
Полковник вначале отказывался. Он боялся, что могут возникнуть осложнения при переходе линии фронта и что советский генерал, получив письмо "герра генерала", прикажет арестовать и расстрелять его. Гитлеровец настаивал.
Через линию фронта, говорил он, господина полковника пропустят беспрепятственно, а что касается советского генерала, он встретит посланца от немецкого командования с распростертыми объятиями. Он близкий друг многих германских военачальников и, больше того, поклонник фрейлейн Гелены. В 1940 г. во время маневров на западной границе он проявил себя "галантным кавалером". В неотразимости чар фрейлейн господин полковник сможет убедиться лично – до утра времени ещё вполне достаточно…
Утром гитлеровцы с советским полковником уехали в сторону фронта, а он, Воропаев, понял, что не может держать при себе такую страшную тайну, и, несмотря на все уговоры Анны, твердо решил пробираться к своим.
В тот же день Воропаева доставили в особый отдел фронта. Нужно ли говорить, как внимательно мы изучали и анализировали его показания. Ведь речь шла не просто о добром имени и чести видного военачальника. Речь шла о человеке, которому в минуту смертельной опасности советский народ, в самом полном значении этого слова, вручил ключи от своей столицы.
В показаниях Воропаева была одна очень серьезная натяжка. Сам он немецкого языка не знал, но довольно подробно передал ту часть разговора, где речь шла об интимной связи Гелены с советским военачальником и о том, как гитлеровец предложил "господину полковнику" воспользоваться её благосклонностью. По Воропаеву выходило, что переводчица говорила о себе в третьем лице. К сожалению, этого было мало, чтобы доказать лживость показаний "окруженца" – он ведь предупредил, что, не помня всех деталей, пересказывает лишь суть разговора, и при случае мог сослаться на то, что к такому выводу он пришел после всего услышанного.
Требовалась более серьезная и глубокая проверка всех этих данных, тем более что в то время, в дни, когда решалась судьба Москвы, мы не имели права просто отмахнуться от полученных сведений. Буквально за несколько дней до описываемых событий особому отделу пришлось заниматься аналогичным делом. Правда, масштаб был не тот – речь шла о начальнике одного из управлений штаба фронта, но почерк просматривался тот же. Неизвестный человек в форме капитана-летчика вручил нашему командиру письмо от командующего гитлеровской танковой армией генерала Гудериана, который напомнил ему об их знакомстве в прошлом и теперь давал "добрый" совет: взвесить обстановку на фронтах и постараться сделать "Правильный" выбор в сложившейся ситуации. Наш командир проявил разумную выдержку, обещал, подумать. Во время второй встречи с гитлеровским агентом он, по нашему совету, "ещё не пришел к определенному выводу", но поинтересовался, чем он может быть полезен генералу Гудериану. Связника пришлось отпустить, но зато командование фронта узнало, какие вопросы в первую очередь интересуют гитлеровский генштаб и куда собирается направить он свой главный удар во время готовящегося наступления.
…Дело сержанта Воропаева было поручено лейтенанту госбезопасности Любченко. За линию фронта его сопровождал разведчик Иван Чайка, который накануне выписался из госпиталя.
До Шаповаловки добрались на четвертые сутки без особых приключений, но уже там, на месте, сложности возникали одна за другой. Шаповаловка – село небольшое, но раскинулось оно на безлесом нагорье, и подходы к нему просматривались со всех сторон. Даже ночью подойти к хате Анны Франько незамеченными не было возможности. Потом неизвестно, как встретит молодица советских разведчиков. Если Воропаев немецкий шпион, не исключено, что его подруга "в курсе". В таком случае не миновать беды – в селе стоял немецкий гарнизон.
Решено было искать встречи с местными партизанами. Несмотря на то что сроки поджимали – на всю операцию было отпущено десять дней, – другого выхода не было. И тут Любченко получил возможность в полной мере оценить талант Ивана Чайки. Менее чем через сутки с того момента, как он оставил лейтенанта в небольшой рощице, километрах в двух от Шаповаловки, в предрассветной тишине раздался условный сигнал. Пришел Иван не один, а в сопровождении паренька лет шестнадцати, на щуплом теле которого каким-то чудом разместилось столько вооружения, что его полностью хватило бы на отделение солдат. Паренек – звали его Филя – оказался человеком обстоятельным. Только окончательно убедившись в полномочиях Любченко, он солидно откашлялся и сказал, что их горю можно помочь. Аннина соседка была человеком проверенным, но рисковать ею без надобности нужды не было. Немного подумав, предложил план, с которым разведчики согласились.
Филя сбегал в село и, возвратившись через час, сообщил, что "их человек" ещё раньше сговорился с Анной идти на Козье болото за клюквой. Места там глухие, и товарищи без помех смогут допросить и Франько, и обязательно "их человека", чтобы Анна, не дай бог, ничего не заподозрила, ведь её двоюродный брат служит старшим полицаем в соседнем селе Межеречьи. Филя явно обладал талантом конспиратора и с каждой минутой всё больше нравился разведчикам. А поначалу Любченко не очень лестно думал о командире партизанского отряда, пославшем на такое важное дело мальчишку.
Партизанская связная вывела Анну к условленному месту, когда солнце ещё не поднялось над верхушками деревьев. Увидав двух вооруженных людей, женщины вскрикнули и побросали на снег корзинки. Любченко, у которого к тому времени полностью сложился план проверки, приказал Чайке "допросить" спутницу Анны, а сам увел растерявшуюся молодицу подальше от тропинки.
На все вопросы Франько отвечала многословно, с причитаниями, но, в общем, толково. Родилась она в этом самом селе в 1905 г., жила всё время на людях, на виду – каждый может сказать. Муж в селе был на все руки мастером – и печку сложить, и амбар срубить. Жили хорошо, но детей не было. Перед самой войной обстроились заново. В июле мужа призвали в армию, и с тех пор он сгинул – ни письмеца, ни весточки. Сейчас живет бобылкой – с хлеба на квас перебивается. О Воропаеве не сказала ничего.
Когда Любченко попросил вспомнить номер немецкой машины, которая находилась у нее во дворе десять дней назад, и по возможности подробно описать её пассажиров, у женщины до такой степени округлились глаза, что черные дуги бровей подскочили к самому пробору над узеньким лбом. Франько даже не нашлась, что ответить. Но Любченко продолжал настаивать, подчеркивая, что от её ответа зависит судьба и даже жизнь близкого ей человека. Результат – тот же.
Тогда Любченко решил, что можно переходить к главному, и, как бы между прочим, спросил, что гражданке Франько известно о судьбе сержанта Петра Ивановича Воропаева. Вопрос попал точно в цель. Анна часто-часто заморгала, по щекам её покатились слезы-горошины, и, обхватив голову руками, она тонко, по-бабьи заголосила. Пришлось подождать, пока горе женщины выйдет со слезами. Немного успокоившись, Франько поведала, что Петра выдал фашистам родной брат её мужа – душегуб и христопродавец. Он сам давно зарился на её добро, а когда узнал, что больной сержант выздоровел и, судя по всему, не думает уходить из села подобру-поздорову, привел в хату полицаев. Воропаева отправили в райцентр и посадили в тюрьму, Комендант сказал ему, что его расстреляют за нарушение приказа немецкого командования об обязательной регистрации в комендатурах или у старост всех бывших военнослужащих Красной Армии, оставшихся на занятой немцами территории. То же самое сообщили Анне, которая "птицей полетела" следом за своим Петром. Тогда она упала в ноги брату-полицаю, слезами и щедрыми подарками упросила его обратиться с ходатайством к немецкому начальству о помиловании Воропаева, клятвенно заверить немцев, что впредь Петро и она будут строго выполнять все предписания властей. Брат пошел на прием к коменданту. Потом потребовал ещё денег – тысячу рублей супостат заломил – и сообщил, что герр комендант пообещал заменить для её танкиста расстрел концлагерем.
После этого Анна ещё ходила в комендатуру, но в последний раз к ней вышла молодая немка в гестаповской форме и сказала, что ходить сюда нечего, нужно подождать, пока её любовник искупит свою вину перед Германией. Так Анна и ушла ни с чем.
Любченко подробно записал рассказ Франько и, заставив её подписаться, строго предупредил, чтобы ни одна живая душа не знала об этом разговоре. Если спросит соседка, должна сказать: расспрашивали о брате-полицае.
Вскоре разведчики уже обедали в партизанской землянке и мирно беседовали с командиром отряда перед дальней и опасной дорогой к линии фронта. Финал этого разговора был несколько неожиданным: Любченко решил пробираться к линии фронта в одиночку. Чайка же на некоторое время должен будет оставаться в отряде. Причиной тому была белокурая переводчица Гелена, работавшая от гестапо в одном из подразделений абвера.
В особом отделе фронта уже имелись некоторые данные на бывшую официантку столовой штаба приграничной армии Гелену Ягодзинскую. Зная всех высших командиров и политработников этой армии, она в первые месяцы войны разъезжала по лагерям для советских военнопленных, выдавала их гестаповцам и лично принимала участие в казнях. Последнее время следы её затерялись, И вот теперь она опять всплыла на поверхность, уже как переводчица зондеркоманды. Командир партизанского отряда сообщил чекистам самые свежие сведения о похождениях Гелены в Харьковской области.
В середине ноября к партизанам поступили сведения, что в соседних районах появился вооруженный отряд, изымающий у местного населения скот, птицу, продукты, деньги и теплые вещи. При этом мародеры называют себя советскими партизанами. С этим нельзя было мириться. С помощью двух соседних отрядов партизаны окружили бандитов и предложили им сложить оружие. Завязалась перестрелка. Шестеро головорезов было убито, а остальные сдались в плен. Банда состояла из тридцати человек.
Во время допросов главарь грабителей Бурый дал ценные показания. К гитлеровцам в услужение он пошел прямо из острогской тюрьмы, где отбывал срок за националистическую деятельность. Явившись в немецкую комендатуру, он заявил тогда о своём большом желании во всём помогать оккупационным властям. Гестаповский офицер решил проверить "добровольца" и спросил, чем тот сможет доказать свою верность рейху. Бурый попросил офицера выйти с ним во двор комендатуры, где находилось несколько десятков советских военнопленных, взял у охранника автомат и застрелил двух советских лейтенантов.
С точки зрения гестапо, лучшей характеристики о благонадежности не требовалось, и его взяли на службу в карательный отряд. Здесь он и познакомился с шикарной женщиной, полуполькой-полуукраинкой. Несмотря на свою красоту и женственность, она, по словам Бурого, могла заткнуть за пояс любого мужика и во время проведения карательных акций ей не было равных. Пани Гелена пользовалась у немцев исключительной популярностью и как сотрудник гестапо, и как женщина, понимающая, что каждый защитник рейха вправе получить свою долю женской ласки. Но в последнее время у неё появился постоянный поклонник – обер-лейтенант абвера, которого она официально считает своим мужем, что, правда, не мешает ей время от времени "вспомнить прошлое".
В этом Бурый имел возможность убедиться лично, когда по заданию абвера формировал в Харькове свою банду. На прощание Гелена сказала тогда ему, что в самое ближайшее время она с мужем выезжает в Волноваху, куда мужа переводят преподавателем на курсы по подготовке разведчиков и диверсантов, и что она будет рада встретиться с ним и там.