- А сколько вам нужно? - с жаром ответил Роббинс.
Единственный случай, когда англичане могут проявить какое-то подобие эмоций, подумал Рик, - когда они имеют дело с абсолютным незнакомцем, и дело это совершенно безличное и бестолковое.
- Я бегло говорю на древнеегипетском, древнегреческом, шумерском, санскрите и аккадском. Но вот этрусский пока еще осваиваю. - Роббинс хихикнул. - Как и все мы, да?
- Бесподобно, - сказал Рик. Почему-то он готов был поспорить, что лингвистическая компетенция Роббинса не охватывает идиш. - Это вам что-нибудь говорит?
Рик сунул Роббинсу клочок бумаги, на котором написал слово "Henker".
Роббинс глянул на бумажку.
- Какой же я невежа, - заметил он. - Присаживайтесь, господа. Простите, тут так тесно. Но, понимаете ли, деньги…
- Деньги я понимаю, - согласился Рик. - Сколько я вам должен?
Роббинс рассмеялся.
- О, об этом не беспокойтесь, - заверил он. - Мы - публичная организация, национальная библиотека Великобритании. Наше учреждение работает на благо всех. Я отвечу на ваш вопрос бесплатно. - Он перевел дыхание. - Der Henker, мужской род, по-немецки означает "вешатель". Или палач. Человек, знакомства с которым любой из нас всей душой надеется избежать.
- Это я знаю, - сказал Рик. - Но о ком может быть речь?
Роббинс покачал головой:
- Не припомню никого конкретно. - Мысли Роббинса понеслись вспять сквозь столетия. Вообще-то древнегерманский не был его специальностью, но младший хранитель тешил себя тем, что в любой дискуссии по англо-норманнской поэзии двенадцатого века не уступит никому, кроме самых лучших спецов. - Нет, - сказал он наконец. - Я мысленно перебрал всех, от Карла Великого до Бисмарка, и ничего не нашел. Простите.
Рик собрался распрощаться, но Сэм его удержал.
- Я думаю, мистер Рик спрашивает о чем-то более-менее современном.
Казалось, Роббинса изумила сама мысль о современности.
- То есть - про наше время?
- Именно так, - сказал Рик.
- То есть - кроме Рейнхарда Гейдриха? - спросил Роббинс.
- Какого Рейнхарда? - спросил Рик.
- Гейдриха. Фашистского наместника Богемии и Моравии. Его прозвали Der Henker.
Должно быть, оно! Рик попытался унять волнение.
- Где я могу побольше узнать об этом парне? - спросил он.
Роббинс вроде как удивился:
- Ну как же, прямо здесь, мистер Блэйн, - сказал он. - В конце концов, это же библиотека.
- Направьте меня, - сказал Рик, поднимаясь.
Роббинс подал им визитку, на обороте которой нацарапал какие-то указания.
- Просто покажите вот это библиотекарю, - сказал он Рику. - Он вам поможет. - На обороте карточки Роббинс написал: "Рейнхард Гейдрих - свежая пресса".
В читальном зале Рик вручил Роббинсову карточку по назначению - библиотекарю по фамилии Фуллертон, чопорному и откровенно жеманному человеку в пиджаке в ломаную клетку. Фуллертон пару секунд изучал карточку, словно экспонат из другого музейного отдела.
- Пожалуйста, следуйте за мной. Да, и попросите вашего слугу подождать снаружи - читальный зал предназначен только для тех, кто работает с источниками.
Рик открыл было рот, но Сэм положил ему ладонь на плечо.
- Я буду внизу, босс, - сказал он. - Глядишь, подберу где-нибудь хорошую книжку.
Фуллертон отвел Рика в отдельную кабинку и оставил одного. Через десять минут вернулся с кипой газетных вырезок. Рик взял верхнюю, которая оказалась и самой свежей.
"ГЕЙДРИХ ВВОДИТ В БОГЕМИИ КАРТОЧНУЮ СИСТЕМУ" - гласил заголовок "Таймс".
Суть заметки состояла в том, что Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, недавно назначенный имперский протектор Богемии и Моравии, издал серию новых распоряжений: выдача карточек на продукты и одежду в зависимости от производительности труда. Работай или умри с голоду: типично немецкий подход. Чешский народ отозвался: после некоторого сопротивления вначале, которое Гейдрих свирепо подавил, люди скрепя сердце примирились с фашистскими хозяевами. Корреспондент "Таймс" из Лондона комментировал, что чешское сопротивление Гитлеру сходит на нет и установленный немцами порядок в глазах многих чехов предпочтительнее относительной анархии, которую они пережили во время короткого эксперимента с демократией при Масарике и Бенеше. И за это им нужно благодарить пражского вешателя Рейнхарда Гейдриха.
Рик его уже ненавидел.
В статье упоминалась и конференция, которую Гейдрих собрал 20 января на вилле в Ванзее, берлинском пригороде на берегу озера. Сведения о ней обрывочны:
Пока значение конференции, где присутствовали многие центральные фигуры фашистского режима, в том числе Генрих Гиммлер, во всей полноте остается неясно, однако источники в Уайтхолле сообщают, что главным предметом обсуждения фактически был так называемый "еврейский вопрос" и что правительство Германии планирует новые меры против евреев в Германии и оккупированной Европе, помимо требований действующих Нюрнбергских законов.
Военный министр Спенсер отказался комментировать конференцию, но выступил с суровым заявлением: "Правительство Его Величества никому не уступит в ненависти к герру Гитлеру, - сказал он. - Тем не менее мы надеемся и ждем, что немецкое правительство в вопросах обращения с гражданским и мирным населением будет действовать ответственно. Нам нет нужды напоминать, что на них смотрит весь мир".
"Так они и послушаются", - подумал Рик. По его ограниченному опыту, фашисты не позволят такой мелочи, как мнение всего мира, помешать им делать все, что они пожелают.
В том и была, сообразил Рик, ошибка майора Штрассера: он не сделал того, что должен был сделать немедленно, - его удержало мнение капитана Рено. Настоящий фашист пристрелил бы Виктора Ласло на месте, в ту минуту, когда тот вошел в кафе Рика под руку с Ильзой Лунд. Разве Штрассер не видел, какая участь постигла Угарте? Маленький человек, который убил двух немецких курьеров и выкрал драгоценные документы - его арестовали по приказу Рено прямо в "Американском кафе", вывели за дверь и расстреляли. Да что там - его друг Луи безжалостнее Штрассера. Майор был, как ни странно, слишком джентльмен. Настоящий гангстер никогда не даст врагу уйти.
Рик читал дальше. Он узнал, что Гейдрих помог развернуть в Германии, Австрии и оккупированной Восточной Европе сеть концлагерей, где Гитлер держит, а нередко и убивает своих врагов - список которых, похоже, растет день ото дня. Рик с удивлением узнал, что, как и многие нацистские шишки, включая Гитлера, Гейдрих опасается, что в его жилах может оказаться еврейская кровь. Его отец, основатель консерватории города Галле, вроде бы носил фамилию Зюсс - возможно, еврейскую; по крайней мере, в понимании фашистов. Гейдрих, рассчитывая высоко подняться в партии, велел сколоть с надгробья своей бабки имя, потому что звали бабку Сара.
Еще Рик узнал, что в молодости Гейдрих играл на скрипке, потом вступил в армию, откуда его уволили за связь с несовершеннолетней. Ныне Гейдрих возглавлял нечто под названием "рейхсзихерхайтшауптамт" - типичное немецкое слово на десять долларов, которое означало службу безопасности нацистской партии. Иными словами, бригаду мокрушников. О бригадах мокрушников Рик кое-что знал.
Нашлась даже фотография Гейдриха. Впечатляющий образчик германской мужественности: высокий, гибкий, поджарый. Тонкое лицо, что-то ястребиное в чертах - несомненный хищник. Аристократический нос, прозрачные холодные глаза, песочные волосы. Крупные руки: широкие ладони и длинные пальцы с изящными ногтями. Отглаженный мундир, безупречный воротничок, до блеска начищенные сапоги. Рик помнил это лицо. Видел его раньше - у другого человека, дома, в Нью-Йорке: пожалуй, тот был не так высок, но так же изящен и смертельно опасен.
Гейдрих - ублюдок и костолом, который продрался к власти, как любой костолом - разбивая головы. Он был умен и злобен, и кое-кто поговаривал, что Гитлер готовит его себе в преемники. Может, такой день и настанет, а пока Гейдрих отвечал за Богемию и Моравию - как называли фашисты то, что осталось от Чехословакии, когда они закончили ее расчленять. Гейдрих дал знать о своем приходе многомесячной кампанией истребления чехов; усмирив таким образом массы, он и заработал прозвище der Henker, или Вешатель. Кампания не прошла даром: в хорошую погоду Гейдрих спокойно ездит по улицам Праги в открытом кабриолете. Крайняя самоуверенность либо крайняя глупость.
Мозаика начала складываться. Знак вопроса в записке Ильзы, видимо, означал, что она не расслышала слово или не поняла, к кому оно относится.
А вот к кому: к Пражскому Вешателю. К человеку, который - возможно, и не впрямую - отправил Виктора Ласло в концентрационный лагерь и был бы счастлив его туда вернуть. Может ли Гейдрих быть мишенью дерзкой и опасной британско-чешской операции - операции, которую возглавит Виктор Ласло? Если бриты планируют кого-то устранить, Гейдрих - первый кандидат.
И это, видимо, не так уж трудно. Рику уже приходилось видеть, что самоуверенные немцы не затрудняют себя предосторожностями, которые тупейший из нью-йоркских гангстеров соблюдает даже во сне. Раскатывая по Праге в открытой машине, Гейдрих так и напрашивается: какой-нибудь несчастный осиротевший родитель того и гляди отомстит за сына, взяв в руки пистолет, ружье или гранату. Черт подери, да в Нижнем Ист-Сайде или в Адской кухне этому Гейдриху любой скажет, что он рехнулся - так рисковать.
Сейчас Гейдрих и остальные из Расы Господ считают себя неуязвимыми и непобедимыми, и все, что они делают начиная с 1939-го, как будто подтверждает их правоту. Они промаршировали сквозь Польшу, смяли Францию, как дешевый чемодан, вломились в глубь России. Впрочем, им еще не приходилось иметь дела с Соединенными Штатами.
Немцы и итальянцы объявили войну Америке через четыре дня после Пёрл-Харбора, через три дня после того, как Рузвельт объявил войну Японии. Рику Блэйну того и надо. Он питал неприязнь и к немцам, и к итальянцам. Сидя в холодной библиотеке, он унесся мыслями в прошлое, вспоминая макаронников, с которыми пересекались дорожки: само собой, Феррари, а в Эфиопии - армия Муссолини. Раньше, дома, был Салуччи. Что до немцев, то, пожалуй, ему на всю жизнь хватит майора Штрассера.
Глядя на надменный орлиный профиль Рейнхарда Тристана Ойгена Гейдриха, Рик подумал, что, если Виктор Ласло хочет убить этого человека, Рик Блэйн благословляет Виктора Ласло. "Приезжай скорее", - написала Ильза. Помощь на подходе.
Рик подозвал Фуллертона.
- Послушайте, а вот об этом персонаже Спенсере вы ничего не знаете, а? - спросил он.
- Сэр Эрнест Спенсер - военный министр.
- Это я знаю, - терпеливо сказал Рик. - Я к тому, где его можно найти?
- Сэр, военный министр обычно не разговаривает с широкой публикой, - ответил Фуллертон.
- Ладно, тогда кто разговаривает?
- Не имею ни малейшего представления, - сказал Фуллертон, поворачиваясь к Рику спиной.
Церемониями Рик был сыт по горло. Пора спрямить дорогу.
- Я пришел сюда за сведениями, а не за вашими ужимками.
Что-то в его голосе убедило Фуллертона, что этого посетителя лучше не игнорировать.
- Возможно, его личный секретарь, мистер Реджинальд Ламли, - предположил он.
- Это ближе к делу. Не знаете, где его можно найти?
- Случайно знаю, - сказал Фуллертон. - Мистер Ламли большой театрал и состоит членом клуба в "Гаррике".
- Что такое клуб "Гаррик"? - спросил Рик.
- Просто "Гаррик", сэр. Ни в коем случае не "клуб "Гаррик"". "Гаррик" - главный театральный клуб Англии. В самом деле, пока вы в столице, сэр, вам надо бы посмотреть "Как важно быть серьезным". Актриса в главной роли, Полли Невинз, довольно близкий друг мистера Ламли. - Фуллертон взглянул на Рика: - Надеюсь, я был вам полезен, сэр?
- Весьма.
Сэм поджидал его за дверями читального зала.
- Накопали что-нибудь, босс?
- Пожалуй, - ответил Рик.
Глава десятая
Вскоре после приезда в Лондон Рик заказал себе визитные карточки. На них значилось:
Ричард Блэйн, продюсер
ТЕАТРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО СОЛОМОНА ГОРОВИЦА
Нью-Йорк, г. Нью-Йорк
43-я улица, 145-В, 2-й этаж
Рик вынул карточку из бумажника и с гордостью оглядел. Пройдет, решил он, и пройдет как по маслу. Скрытую шутку он оставит при себе. Сэм прав: хватит раздумывать о прошлом, пора что-то сделать в настоящем.
- Не хотите взять такси, босс? - спросил Сэм.
- Тут недалеко, - сказал Рик. - К тому же тебе надо поразмяться.
Сэм зыркнул на него.
- А у вас-то вся разминка - поджигать эти ваши сигареты, - заметил он. - Босс, эти палочки здоровья вас рано или поздно угробят.
- Если прежде не угробит выпивка, - сказал Рик.
Швейцар в "Гаррике" кивнул Рику. Тот выглядел весьма прилично, пусть и явный американец. В эти ужасные времена джентльмены стали такой редкостью, что скоро их, наверное, будут распределять по карточкам.
- Встретимся в отеле через два часа, - сказал Рик Сэму. - И постарайся не впутаться в неприятности.
- Не вижу, в какие такие неприятности мне впутываться, - сказал Сэм. - Пойду, пожалуй, поищу нормальный клуб. Какое-нибудь милое прокуренное местечко, где можно поиграть на рояле. Как думаете, есть тут такие заведения?
- Если есть, ты обязательно найдешь. Поищи в Сохо.
- Заметано, босс, - сказал Сэм. - Кому-то из нас хорошо бы уже зарабатывать, и этим вполне могу заняться я.
- Да, Сэм, есть вещи, которые никогда не меняются.
В клубе было сыро и холодно, но Рик уже попривык к странному представлению англичан о центральном отоплении.
- Добрый день, сэр, - приветствовал его распорядитель. - Меня зовут Блэкуэлл. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
- Меня - Блэйн, - сказал Рик. - Ричард Блэйн. Могу я увидеть мистера Ламли, если он здесь? Пожалуйста, скажите ему, что дело чрезвычайное.
Рик нашарил визитку, написал несколько слов на обороте и протянул Блэкуэллу. Тот секунду изучал лицевую сторону карточки; что на обороте, его абсолютно не касается.
- Мистер Блэйн из агентства Горовица в Нью-Йорке.
Как большинство англичан, Блэкуэлл равно подчеркнул "Нью" и "Йорк" - можно подумать, величайший город мира так легко спутать со старым Йорком.
- Сэр, я посмотрю, здесь ли этот джентльмен, - сказал он. - Я вернусь через минуту.
"Гаррик", названный в честь знаменитого актера, - роскошное старинное заведение; снаружи не бог весть что, но внутри хорошо обставлено и удобно. Интерьер украшали портреты великих актеров английской сцены. Риковым вкусам ближе была "Ирландская Роза Эйби", чем Шекспир, но он решил не подавать виду.
Блэкуэлл объявился через несколько минут, как и обещал.
- Мистер Ламли рад познакомиться с вами, мистер Блэйн, и умоляет великодушно подождать несколько минут, пока он закончит неотложное дело. - Блэкуэлл скорчил виноватую мину: - Эта ужасная война, видите ли. Идемте, сэр.
Следом за Блэкуэллом Рик поднялся по величественной лестнице и вошел в гостиную - самую великолепную клубную гостиную на его памяти. По стенам портреты маслом и средневековые гобелены, роскошная мебель, тиковые столы, отполированные до крайней возможности. В понимании Рика это был даже не клуб - вокзал Гранд-Сентрал всех клубов.
Блэкуэлл указал на пустое вольтеровское кресло возле ревущего камина. Второе кресло по другую сторону очага тоже пустовало.
- Если не возражаете, сэр, - сказал распорядитель и удалился.
Рик погрузился в кресло и огляделся. Он никогда бы не подумал, что может оказаться в таком месте. В детстве ему казалась невероятной одна мысль переступить порог Клуба игроков в Грамерси-парк.
Достопочтенные члены клуба рассеялись по большой гостиной группками по двое-трое. Компании держались подальше друг от друга, чтобы разговоры нельзя было случайно подслушать - конечно, ни один джентльмен не станет подслушивать намеренно. Большинство - люди средних лет или, скорее, пожилые. Моложе сорока - ни одного. Рик сообразил почему: те, кто моложе, - на военной службе.
Он полистал "Таймс". Сюжеты почти одинаково удручающи. Немцы наступают там и тут. Британцы беспомощны всюду. Русских гонят и, похоже, загнали. В Америке тем временем все еще болит рана Пёрл-Харбора. Трудно ли было Соединенным Штатам упредить разгром? Увы, Рик знал на горьком опыте, что предупреждения замечаешь не всегда.
Тогда Рик решил отвлечься на окружение. Пригляделся к портретам на стенах: выяснилось, что все мужчины в одежде XVIII века - на самом деле портреты самого Гаррика в разных сценических ролях. Вот великий артист в роли короля Лира, схваченный в подобающе тревожной позе; вот облаченный в черное смятенный Гамлет; а вот в роли Макбета закалывается кинжалом.
Рик еще изучал историю английского театра, когда заметил, что рядом с ним кто-то стоит.
- Провалиться мне, вылитая моя теща! - воскликнул незнакомец. - Особенно где с кинжалом.
- Мистер Ламли, вероятно? - спросил Рик, вскочив на ноги. Непонятно, как обращаться к собеседнику. Что, если в частной жизни он лорд Какой-нибудь, как, похоже, каждая третья английская шишка.
- Никаких "вероятно", сэр, - ответил незнакомец. - Реджинальд Ламли к вашим услугам, мистер Блэйн.
Они пожали друг другу руки. Ламли сразу понравился Рику, и понравился еще больше, когда через пару секунд взмахнул рукой и тут же материализовался Блэкуэлл с двумя стаканами.
- Хочу надеяться, шотландское виски в этот час вам по вкусу, - сказал Ламли, поднимая свой стакан.
- Ну, полдень-то миновал, верно? - ответил Рик, наслаждаясь теплом янтарной жидкости, скользнувшей в горло. Не кентуккийский бурбон, но вполне сойдет. Одно можно сказать о британской погоде: она всегда требует крепкого питья.
Оба стакана опустели почти одновременно.
- Чертовски славная вещь, ага! - сказал Ламли. - Блэкуэлл, будьте так добры?
- Сию минуту, сэр, - сказал Блэкуэлл и вышел вон.
Рик окинул собеседника взглядом. Ламли был низенький щуплый человек с темными кудрями, разметавшимися по лбу. Отлично скроенный синий костюм, белая накрахмаленная рубашка и галстук в цветочек. Ламли походил на банкира, который размышляет, дать ли тебе кредит, и пока не принял решения.