Фельдфебелю стало плохо.
- Да. Таких-то нам и надо. - Лейтенант поднялся. - Отвезите его в Эмгу.
- Есть, господин лейтенант!
Рука подхватила фельдфебеля под локоть и мягко повлекла к машине. Ефрейтор сел за руль.
- И сразу же обратно!
- Есть, господин лейтенант!
Они выехали с просеки и отправились в направлении Эмги.
- Все не так уж плохо, - сказал унтер-офицер, севший рядом с фельдфебелем, угощая его сигаретой.
Чтобы ветви не били по машине, ефрейтор притормаживал. Фельдфебель курил, сильно затягиваясь.
- Может быть, вам повезло, - продолжал унтер-офицер.
Ефрейтор дал газу. "Странно, - подумал фельдфебель, - они все делают так, как будто могут посадить меня за рассказанное". Он посмотрел на спидометр. Стрелка плясала около цифры "70". Когда навстречу попадались машины, они пару раз останавливались. Встречные бросали на фельдфебеля примечательные взгляды.
Эмга. Широкая проезжая часть. Бревенчатые дома. На холме - церковь без купола и крыши. Справа горел дом. Машину тряхнуло на переезде через рельсы. За дымящим паровозом - вагон с закрашенными белыми окнами, на стенке вагона посередине - большой красный крест. На шоссе валяются дорожные указатели, штандарты и вымпелы с разными тактическими знаками. Посреди дороги в воздух взлетел фонтан земли. Из-за шума фельдфебель не слышал свиста снаряда. Он пригнулся. Слева от них - длинное здание. Над входом косо приклеен знак дивизии. Солдаты выносят папки с бумагами, укладывают их в грузовики. За низким забором на носилках лежали забинтованные раненые. Машина остановилась перед похожим на башню пакгаузом. С его стен кусками отваливалась штукатурка. Перед дверью стоял полевой жандарм.
- Давай, давай, - сказал унтер-офицер и выпрыгнул из машины. - Не то нас накроет русская артиллерия.
Он нетерпеливо ждал фельдфебеля. Дверь была такая низкая, что пришлось наклоняться. Внутри было совсем темно. В складском помещении фельдфебель не заметил ни одного окна. Только через щели проникал какой-то свет. Одним отточенным движением унтер-офицер с лицом боксера отобрал у него пистолет и поясной ремень. Он даже не успел что-то сказать против. Впрочем, он тут же счел это бессмысленным. Надо было выждать. Позже он с ними поговорит. В руки ему сунули картонный номерок. Фамилию занесли в потрепанную книгу. Потом унтер-офицер провел его на один пролет лестницы вверх. Перед ними оказалась металлическая решетка в крупную ячейку с встроенной в нее дверью. Унтер-офицер открыл висячий замок, дал фельдфебелю пройти, закрыл за ним дверь и затопал по лестнице вниз. Фельдфебель увидел на полу пустые бумажные мешки. НЕМЕЦКИЙ ПОРТЛАНДЦЕМЕНТ. Вокруг только голые сырые кирпичные стены. На деревянных досках сидели три солдата и играли в карты. Карты у них были сделаны из кусочков тех же бумажных мешков. Форма у всех покрыта цементной пылью. Над ними - балки и стропила с обратной стороной красной черепичной кровли. Слабый свет проникал сквозь щели.
- Последний козырь!
Солдаты на него не обращали никакого внимания. Один из них плюнул на пол. Фельдфебель рассмотрел на его рукаве следы споротого ефрейторского уголка.
- Может, этот нам сможет что-нибудь рассказать! Когда придут русские?
Фельдфебель молчал.
- Боишься? - Они сложили кусочки бумаги в стопку. Их смех звучал сдавленно.
- Какую заповедь ты нарушил? Восьмую?
- Оставьте свои вопросы при себе, - ответил фельдфебель.
Теперь он увидел, что у стены сидел еще один арестованный.
- Не будет ли господин фельдфебель столь любезен сообщить нам, когда русские, наконец, придут в Эмгу? - ерничал разжалованный. - Это чертовски важно для нас.
- Для него, наверное, тоже, - сказал другой.
В деревне разорвался снаряд. Фельдфебель попытался определить, в какой стороне находился фронт. Солдаты продолжали подкалывать его:
- Наше общество ему недостаточно приятно. Но все же какой-то там фельдфебель не должен так задаваться.
Фельдфебель хотел сделать вид, что не слышит. Стараясь изо всех сил сохранять спокойствие, он рассматривал сидящего у стены человека. Однако внутри него все кипело. Все из-за недоразумения. В конце концов, он отправился в тыл с разрешения капитана. Доложил майору. А потом хотел отправиться в Эмгу. Ведь все совершенно ясно. Просто сплошное недоразумение. На улице опять послышался взрыв. Камешки и осколки ударили по крыше. Посыпалась известка. "Проклятье, - думал он, - в любой момент могут попасть сюда. А мы сидим здесь. И все из-за недоразумения". Он хотел немедленно поговорить с офицером. Только теперь заранее надо было обдумать, что надо ему сказать. Но при этой болтовне ни одна разумная мысль не шла ему в голову.
- Господин Незнающий. Наверняка попал сюда из тылового гарнизончика. Иначе бы с удовольствием открыл рот.
- Заткнись! - вдруг закричал фельдфебель.
Они подавленно замолчали. Но только на пару секунд. А потом вдруг рассмеялись над ним. Ефрейтор согнулся, словно у него были колики. Но за смехом скрывалось нечто беспокойное, страх и ненависть. Внезапно наступила тишина. Перекошенная от злобы красная физиономия посмотрела на фельдфебеля:
- Вы, свиньи, драли с нас три шкуры, где только можно. А здесь - всё! Ты понял?
Вены на шее говорившего вздулись. Словно хищный зверь, он приближался к фельдфебелю.
- Я, правда, уже не выберусь из этой вшивой дыры. Да я и не хочу. Для меня уже все кончено. Но я не позволю больше обращаться со мной, как с собакой! - Его голос срывался.
Фельдфебель попятился. Ефрейтор загонял его в угол шаг за шагом. На его лбу вздулись вены. Фельдфебель ощупывал руками стены. А лоб со вздувшимися венами приближался все ближе и ближе.
- Помогите! Унтер-офицер! - закричал фельдфебель.
Кулак ефрейтора заехал ему в лицо. Фельдфебель пошатнулся. Из его глотки донеслось бульканье. Второй удар. Он даже не осмеливался поднять руки. Привалился к стене, закрыл глаза. Вдруг, как сквозь вату, донесся голос:
- Тебе все мало?
Послышался свистящий звук. Фельдфебель с трудом открыл глаза. В камере стоял полевой жандарм и лупил плеткой разжалованного. Удар следовал за ударом, куда попало, по плечам и по голове.
- Засранец!
Ефрейтор упал. Остальные арестанты прижались к стене. Фельдфебель испытал удовлетворение, быстро подошел и ударил ефрейтора ногой в живот. Жандарм обернулся и замахнулся на фельдфебеля.
Фельдфебель отскочил назад:
- Он меня ударил!
Он заметил, что пользуется незначительными преимуществами, когда понял, что унтер-офицер бить его не будет.
- Заткнись! Вы все здесь равны!
- Вы об этом еще пожалеете, - пискнул фельдфебель.
Он хотел укусить себя за язык. Но жандарм удивленно посмотрел на него. "Значит, я могу с ним поговорить", - подумал фельдфебель и приказал:
- Немедленно откройте дверь!
- Что?
- Открыть дверь, я сказал!
Снаружи рядом со складом раздался взрыв. Со стен посыпалась штукатурка. Казалось, от разряжения приподнялась крыша. На мгновение стало светло как днем. С крыши обвалилась черепица.
Когда снова стало тихо, полевой жандарм уже топал вниз по лестнице. Вернулось жуткое отрезвление. Пол, покрытый цементной пылью и кусками черепицы, осветили солнечные зайчики. Двое арестантов встали и оттащили ефрейтора в тень. Они были похожи на потрепанных коршунов, усевшихся после неудачного налета в нише руины. Они бросали на фельдфебеля ненавидящие взгляды.
Фельдфебель нервно осмотрелся. Его взгляд остановился на человеке, не участвовавшем в драке. Он сидел, прислонившись к стене, совсем молодой, почти ребенок. Мундир мешком висел на его тощих плечах. Две худые руки, голова, слишком тяжелая для тела. Под растрепанными волосами блестели два глубоко посаженных глаза. Фельдфебель аккуратно сел рядом с ним в тени стены. Теплый мягкий свет успокоил его.
- Вы больны? - спросил он едва слышно, чтобы только солдат мог его понять.
Мальчик едва заметно качнул головой. Его глаза смотрели в одну точку - на кусок белой штукатурки на противоположной стене.
- Давно вы здесь? - тихо спросил фельдфебель.
- Не знаю.
- Но вы же должны это знать!
Снова молчание. Потом он продолжил:
- Они повсюду возят меня с собой. Должно быть, давно.
Фельдфебель испугался. Таких глаз он еще никогда не видел. Зрачки были слепые. И, несмотря на это, они двигались, посмотрели на его погоны.
- Вы фельдфебель…
- Да. Вы осуждены? - Быть может, ему удастся услышать что-то полезное.
- Еще нет, - ответил молодой человек.
- Но вы ждете суда?
- Да.
Парень тупо уставился прямо перед собой. Трое других наблюдали за ними.
- А за что?
- Я спрятался!
- Спрятался? - прошептал фельдфебель.
- Мы должны были атаковать русские окопы. А я спрятался. Из-за моей мамы.
Фельдфебель был разочарован. Страх - это его удовлетворило.
- Мамы? - спросил он незаинтересованно.
- Она одна, и я у нее один. Вы это понимаете?
Фельдфебель посмотрел на слабое тело, сухие пальцы, желтые круги под глазами и вдруг сказал:
- Вы наверняка больше не вернетесь к своей матери.
- На все воля Бога.
- Какого Бога?
- Того, который там, - он показал на пол. Он подразумевал полевого жандарма.
- Никакой это не Бог! - скривил рот фельдфебель.
- Мы все в его руках! - Глаза мальчика заблестели.
Фельдфебелю стало жутко. Он отодвинулся.
- Идиот! - донеслось с другой стороны.
- Вы еще посмотрите! - раздался возбужденный звонкий голос молодого человека по складу.
Фельдфебеля затрясло от ужаса.
- У вас есть часы? - спросил один из трех солдат с другой стороны.
Почти благодарно фельдфебель ответил:
- Восемь.
- Значит, день только начинается.
VII
- Внимание, внимание! Всем! С восьми часов одной минуты до восьми часов десяти минут мы передаем время открытым текстом, - говорил в микрофон коротковолнового передатчика голос где-то в каком-то лесу далеко от фронта. Импульсы пробегали по катушкам, контактам и обмоткам, взбирались по тонкой медной проволоке вверх по шесту и через антенну уходили в эфир.
- Внимание, внимание! Всем, всем, всем…
- Армия передает время, - сказал офицер в радийной машине командного пункта дивизии, - станции на прием, прекратить передачу!
Радисты переключают тумблеры, поворачивают ручки настройки: сверка часов. Они ретранслируют принимаемый голос на своей частоте.
- …время открытым текстом, - услышал радист в Подрове. Чертыхнувшись, он посмотрел на часы. "Они передают это уже девять минут, - подумал он, - лучше бы послушали, что мне надо передать: …место расположения - дорога на восточном выезде из Подровы - связь с подразделениями потеряна - минометный огонь противника по Подрове - по дороге отход - уже не планомерный - вижу пехоту, артиллеристов, зенитчиков - без оружия, без машин, без офицеров - ни одного организованного подразделения - разрозненные группы - раненый офицер сообщил мне об охватывающем маневре русских у высоты 308 - высота, по-видимому, все еще в наших руках - конец связи".
- Восемь часов одна минута, - сказал вместо этого голос в его приемнике и блокировал частоту.
- Восемь часов две минуты, - услышал радист у развязки дорог. У него не было времени смотреть на часы. Он не прервал свою передачу. На четыре километра вокруг каждый радист слышал ее вместе с настройкой времени:
"Я - "Сатурн" - напрасно ждем обещанного батальона из резерва - перед нами русские танки - количество не определено - оборона развалилась - широкий прорыв противника севернее места расположения - оборона наших войск в низине - на высоте 308 - два вражеских танка без пехоты - здесь дальнейшее сопротивление из-за отсутствия боеприпасов больше невозможно - взрываю радиостанцию - конец связи - конец! Конец! Конец!"
Ему еще удалось услышать:
- Восемь часов три минуты.
После этого радиостанция взлетела на воздух.
Майор стер грязь со своих часов. Восемь часов четыре минуты. Значит, в болоте он уже больше часа. Все время по колено в воде. Два раза проваливался по грудь. Потерял один сапог. Пистолет в грязи. Компас разбился. Оба погона сорвало ветками. Он был похож на дикого зверя. "Дальше, дальше!" - думал он. Руки кровоточили. Он уже слышал их пулемет. Еще, наверное, каких-то триста метров, и он у них…
Лейтенант в одном из русских танков на высоте повернулся к рации.
- Ахт ур унд фюнф минутен, - сказал немецкий голос в наушниках. Лейтенант не понимал по-немецки. Через смотровую щель он наблюдал за сибиряками. Они преодолели часть немецких окопов и оказались в ловушке. Тридцать немцев засели у подножья высоты и господствовали над всем участком. По ту сторону болота наши танки повернули назад. Каждый раз, когда пехота хотела подойти к его танку, попадала под огонь немецкого пулемета, который ее косил. Он посмотрел на часы. Положение становилось невыносимым. Уже три часа на высоте. Боеприпасы кончились. Почему рота носильщиков не намостит еще одну гать? По высоте наши ведут минометный огонь. Осколки колотят по броне. Он даже выглянуть не может. Вот уже целый час он с выключенным двигателем стоит у скелета мачты высоковольтных передач. Он не может вечно ждать здесь наверху. Дыра под бетонным цоколем мачты похожа на лаз. Перед ней - что-то вроде бруствера, на нем лежат пустые консервные банки. Только минометный огонь не дает ему вылезти и посмотреть, что это такое.
- Ахт ур унд зекс минутен, - сказал в наушниках немецкий голос, которого он не понимал.
Восемь часов восемь минут. Русский полковник нервно двигал линейкой по карте, разложенной на столе.
- Жаль!
Его адъютант вопросительно поднял плечи. Полковник продолжал:
- Под третьим танком проломилась гать на болоте. Пехота остановилась. Это конец, - он показал на карту, на цифру в черном кружке, - положение в батальоне Зощенко серьезное!
Сквозняк поднял карту. Дверь в комнату распахнулась.
- Какие потери? - Полковник обернулся и посмотрел в окно.
На улице стояла девушка. Ее волосы развевались по ветру.
- До сих пор не известно, - ответил адъютант.
Он прислушался. Из соседней комнаты доносился голос генерала.
- Вы ее знаете? - полковник кивнул в сторону окна на девушку.
- Кого? - Адъютант нарочно отвел взгляд от девушки.
Полковник бросил с упреком:
- Я имею в виду, чья она!
- Капитана Зощенко.
Полковник кивнул:
- Насколько я знаю, с перевязочного пункта просили прислать кого-нибудь на помощь.
- Так точно, товарищ полковник.
Ефрейтор вставил в мину взрыватель. В норе было тихо. Ему было слышно даже, как взрыватель скользит по металлу мины. На циферблате его часов не было видно ни цифр, ни стрелок. Фосфор перестал светиться.
- Что ты там делаешь? - донесся голос из темноты. - Мы не хотим платить жизнью за твое легкомыслие.
- Каждый делает то, что хочет, - ответил ефрейтор. - Я, например, сейчас взорву русский танк!
Голос продолжал:
- Их два. Второй после этого нас…
- Чепуха, все не так страшно. - Снова послышалось скольжение взрывателя по металлу.
- Ты не сделаешь этого! - настаивал голос. Он дрожал.
Ефрейтор равнодушно возразил:
- Я обдумывал это целый час!
Пытаясь не шуметь, он подтянул ноги и, опираясь спиной о стену, начал подниматься. Мина была тяжелой.
Перед ним послышалось движение. Чья-то рука схватила его за локоть. Он с силой ударил по ней. Две руки схватили его за плечи. Он поднял колено повыше и изо всех сил лягнул ногой. Послышался вскрик В лицо ему ударил мерзкий запах изо рта. Но ефрейтор уже бросился к выходу. Удерживая мину правой рукой, с помощью левой он пытался подняться по норе. Тут он заметил, что его мышцы как ватные и сил у него больше нет. К тому же его ослепил дневной свет.
- Ты с ума сошел! Сиди здесь! - кричали позади него отчаянные голоса.
Его голова уже высунулась из норы. Но тут его схватили за ноги. Их словно зажало стальными клещами. Он попытался освободиться. В пяти шагах перед ним была измазанная глиной броня танка. Бесформенные траки, головки болтов, сварные швы. Он боролся изо всех сил. Он хотел поднять мину из норы и закатить ее под танк Руки сдавили его, словно тиски. Силы его уходили.
- Отпустите меня! - завизжал он.
Мина давила на грудь. Воздуха не было. В броне танка открылся маленький люк. Трубка, похожая на носик чайника, прицелилась ему в голову. Последним напряжением сил он выдернул чеку из взрывателя.
В то же мгновение из трубки огнемета брызнула маслянистая жидкость. Щелкнул беспощадный запал. И вторая, уже огненная, струя вдруг плеснула ему в лицо. Голова вспыхнула словно факел. Мина загорелась тоже. Последовал мощный взрыв. Ефрейтора не стало. Взрывная волна ворвалась в нору. Ее удар пришелся по земляным стенам, бетону. Пучок огня ударил в оставшиеся мины, мгновенно обуглившуюся бумагу, обмундирование, мясо. Сдетонировавшая взрывчатка подбросила бетонное основание и подняла на воздух скелет мачты.
У лейтенанта, сидевшего в танке, в наушниках снова зазвучал чужой голос. После этого башня начала крутиться в воздухе вместе с ним. Стальной корпус развалился. Голоса, который в последний раз сказал: "Восемь часов десять минут", лейтенант уже не слышал.
Где-то далеко от линии фронта чья-то рука переключила тумблер. Лампы погасли. Катушки начали остывать. Поступающие с востока новые импульсы побежали по своему сложному пути.
VIII
Три движения руки спасли жизнь капитану и раненому в блиндаже командного пункта. Не навсегда, но, по крайней мере, на определенное время. Капитан уже мог не задумываться над правильностью своих действий. Он повиновался инстинкту: поднял камень, обмотал его грязным, но все еще белым в некоторых местах носовым платком и бросил его под ноги красноармейцу, который вдруг показался на входе в командный пункт.
Жизнь обоих в тот момент зависела только от случая. Человек, который пробежал триста метров под пулеметным огнем сквозь разрывы ручных гранат по открытому полю, потом по лабиринту вражеских окопов с опасностью для жизни, а напоследок оказавшийся с гранатой в руках, которая должна взорваться через три секунды, у входа во вражеский командный пункт, становится просто машиной. Он может просто не заметить камень с носовым платком. А может и увидеть, но не понять, что это такое. Он может находиться в своеобразном опьянении от крови. Он мог бы моментально понять, что это значит, но, несмотря на это, все же бросить гранату в блиндаж, так как просто не додумался, куда ее деть. То, что русский выбросил гранату за край окопа, было просто случайностью. Все, что потом произошло, было лишь следствием этой случайности. И прежде всего тот факт, что капитан, теперь уже в качестве пленного, сидел в своем собственном командном пункте.