Ищейки взяли его в тот же вечер. Священник об этом позаботился. Я, разумеется, пытался вызволить дрезденца. На нем можно было зарабатывать деньги. Но, к сожалению, он повесился в камере, написав на стене свои последние слова: "Поедание стекла - это искусство! Хайль Гитлер!".
- Я знал одного парня, который ел бритвенные лезвия, и они выходили у него из задницы маленькими стальными брусочками, - вспоминает Малыш. - Он продавал их пьяницам на Реепербане!
Возвращаемся мы ранним пасмурным утром. Погибшие от ночного артобстрела все еще лежат. Русские около получаса били из пушек но этому району. Метили, когда поняли, что нам удалось проскользнуть обратно.
Грузовики приезжают за нами во второй половине дня. Мы слезаем с них так далеко от линии фронта, что орудийный огонь слышится далеким гулом. Но несколько дней остаемся в странном состоянии и на каждого встречного наводим автоматы с криком по-русски: "Стой!".
В общем, в головах у нас почти ничего нет, кроме трескотни автоматов и свиста боевых ножей, но после нескольких походов в сауну и развлечений с девицами в военной форме это состояние постепенно проходит. Только четвертому отделению не удается избавиться от болезни: она у них такая тяжелая, что нам приходится связывать их собственными ремнями, пока ребят не отправляют в психиатрическое отделение. Больше мы их Уже не видим.
Когда приходит время возвращаться на передовую и на место погибших приходят новички, мы уже почти полностью здоровы и избавились от постоянного страха быть убитыми, куда бы ни шли.
БОЕВАЯ ГРУППА
Когда тех, кто от чистого сердца протестует против господства террора, отправляют в концлагеря как клеветников, что-то в самой сущности движения должно быть порочным.
Генерал-полковник фон Фрич 6 июня 1936 г.
Во время поездки обратно в лесной лагерь Малыш постоянно высовывает голову из окна, чтобы ветер охлаждал рапы на лице, полученные во время ожесточенной трехчасовой борьбы без правил с громадной финкой. Призом за победу над ней были полторы тысячи финских марок и двенадцать бутылок водки.
- Считай, они уже наши, - сказал Малыш, влезая под канаты на ринг.
Сперва женщина откусила ему половину носа и съела, как собака колбасу. Потом он потерял часть левого уха. Видя, что он не сдается, финка сломала ему три пальца на правой руке и вывихнула левый мизинец. Малыш не признавал себя побежденным, пока она не стала раздавливать ему яйца.
Когда обоих увезли в полевой санаторий, мы поинтересовались, почему женщина ходила задом наперед. Впоследствии узнали, что Малыш вывернул ей обе ступни, и они смотрели назад.
В кузове грузовика кричат и вопят несколько очень странных солдат, за которыми нас послали. Разговаривают так, будто у них во рту горячая картошка. Ни у кого нет знаков различия. Они из фортификационного батальона с большим номером и не носят оружия. Когда мы возмущаемся, они смеются, словно мы сказали что-то забавное.
Старик первым понял, что они помешанные. Перед началом большого наступления их выгнали под командованием дирлевангеровских эсэсовцев на минное поле, чтобы все мины взорвались. В 1940 году французская армия использовала для этой цели свиней. Но по новым немецким законам о расовой чистоте весь бесполезный человеческий материал должен быть уничтожен. Поэтому штабисты фортификационного батальона № 999 решили использовать слабоумных с какой-то пользой вместо того, чтобы просто отправить их в Гиссен и там умертвить инъекциями. Это именуется красивым словом "эвтаназия".
Деревья трещат от холода. Ветер хлещет мелкими снежинками в обмороженные лица. Мы - живые глубокозамороженные туши. Наши кости стучат внутри, плоть свисает клочьями. Части человеческих тел и окровавленные внутренности висят на заснеженных кустах.
Пулемет МГ-42 изрыгает смерть, тяжелые минометы с глухими хлопками плюются минами. С неба падает олень, ног и его торчат кверху. Падая, он пронзительно вопит. Ударяется о смерзшийся снег и разлетается дождем крови и кишок.
Из кустов, шатаясь, выходят двое русских офицеров в длинных меховых накидках. Кто кого поддерживает, понять невозможно. Они надрывают животы от смеха. Сумасшедшие? Или совершенно пьяные? Один из них потерял меховую шапку. Его коротко остриженные рыжие волосы торчат, как свиная щетина. На обмороженном лице большие язвы.
Легионер быстро наводит на них ствол МГ. Трассирующие пули впиваются в животы офицерам. Продолжая обнимать друг друга за плечи, они валятся в снег, который быстро становится красным. Их безумный смех сменяется долгим предсмертным хрипом. Грохочет и воет "сталинский орган". Мины выворачивают деревья с корнем, снег пузырится, будто каша. Над землей клубится ядовитый красновато-серый дым.
Кое-кто из нас надевает противогазы. Дым жжет нам легкие. Почему бы одной из сторон не начать использовать боевые отравляющие вещества? У обеих есть газовые фугасы, да и мы привезли свои не для забавы, так ведь?
Я ищу свой противогаз, потом вспоминаю, что давным-давно его выбросил. В сумке полно всякой всячины, но противогаза нет. Сигареты там хорошо сохраняются сухими. Я не единственный, кто тщетно ищет свой противогаз.
Дым клубится, скрывая из виду все. Мы не видим, во что стрелять, но стреляем, пока оружие не раскаляется докрасна.
Мимо нас несутся, словно призрак, бронесани, из-под переднего щита выбиваются длинные языки пламени. Они так близко, что, вытянув руку, можно коснуться вращающихся снеговых гусениц.
Порта бросает мину под башню. Из люка вылетают части человеческих тел. К небу поднимается громадное желто-красное пламя, волна горячего воздуха проносится над нами, будто теплое одеяло.
- Черт! - с отвращением бормочет Порта, отбрасывая в сторону чью-то оторванную руку.
Сталь лязгает о сталь, мерзлая земля скрипит и стонет. Нас окутывает отвратительный запах крови и горячего масла. Из лесу слышатся зверские крики, оттуда выбегает множество одетых в полушубки солдат. Изо ртов у них валит пар. Автоматы рычат, пока в рожках не кончаются патроны. Потом бой продолжается боевыми ножами, штыками, отточенными саперными лопатками. Так ожесточенно, что в этой дьявольской сшибке никто не успевает испугаться смерти.
Глаза у меня жжет, боль пронзает сердце, будто штык. Руки липки от крови. Я размахиваю перед собой лопаткой из стороны в сторону. Главное - не подпускать противника к себе вплотную. Фырчит огнемет. Отвратительный запах горелой плоти и горячего масла. Это действует Порта. Малыш подносит полный баллон. Вновь и вновь над снегом ревет жуткое пламя.
Горят человеческие тела. Горят деревья. При виде огнемета в действии сам дьявол оцепенел бы от страха. Эта штука явилась бы усовершенствованием даже для преисподней.
Языки огня тянутся к глазам. Лица трескаются, будто яичная скорлупа. Тела взлетают к полярному небу и снова падают в снег. Мертвые гибнут снова и снова.
Из-за туч с ревом появляется штурмовик и устремляется кометой к земле. Упав, взрывается, словно громадная шутиха.
Северное сияние полыхает в небе бурным морем огня. Земля представляет собой одну громадную бойню и смердит, будто бьющее ключом отхожее место.
Я чувствую удар в плечо, хватаю ручной пулемет и бегу вперед, тяжело дыша и кашляя. Бегущий рядом Хайде спотыкается и кубарем катится по склону.
Злобно трещит длинная автоматная очередь. Я расставляю сошки пулемета, ложусь за него и прижимаю приклад к плечу. Хайде направляет длинную пулеметную ленту.
Я мельком вижу солдат противника. Пулемет грохочет, трассирующие пули летят между деревьями.
Человек в белом маскхалате вскидывает руки. ППШ взлетает над его головой. Долгий, завывающий вопль. В воздухе летит ручная граната.
Глухой взрыв, и наступает полная тишина.
- Пошли, - рычит Хайде уже на бегу.
Я обматываю ленту вокруг казенной части, вскидываю пулемет на плечо и бегу следом. Не хочу оставаться в одиночестве.
- Подожди! - кричу я ему.
- Пошел ты, - отвечает он, не замедляя шага.
Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.
Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.
Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.
- Вставай, - кричит Грегор, - а то подниму пинками!
Ярость придаст мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.
В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.
Командование над нами принимает пехотный оберcт, которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.
- Пошли отсюда как можно быстрее, - говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. - Это место пахнет героями и Вальхаллой!
- Куда, черт возьми, делись русские? - удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.
Ночью мы окапываемся и строим пулеметные гнезда из снежных блоков. Разводим костер и нагреваем на огне плоские камни. Привязываем их шерстяным бельем к замкам пулеметов. Жизнь в Заполярье научила многим вещам, которым нас не подумали учить.
Не успев достроить позиции, мы вынуждены отступить снова. У нас больше трехсот раненых. Помочь им нечем. Все индивидуальные пакеты давно израсходованы, и мы перевязываем раны грязными клочьями обмундирования. От этих живых трупов несет гноем. Они протягивают к нам истощенные руки и взывают о помощи. Некоторые просят оружие, чтобы покончить с адскими мучениями. Другие лежат молча и молят взглядами о милосердии.
- Товарищ, не бросай нас, - шепчет умирающий фельдфебель, когда я с пулеметом на плече прохожу мимо него.
- Не оставляйте нас русским, - стонет другой.
Я не обращаю на них взгляда. К счастью, появляются санитары и укладывают их на подстилки их веток. Мы заберем их всех с собой, как приказал оберcт. Никто не должен быть оставлен.
Мы делаем сани из тонких древесных стволов и кладем на них раненых. Когда раненые умирают, сбрасываем их и идем дальше.
Через четыре дня мы выходим к двум странным холмам, напоминающим формой сахарные головы. Похолодало так, что в ноздрях у нас смерзается, слезы превращаются в сосульки. Металл становится хрупким, как стекло, деревья лопаются с громким треском.
Грегор смотрит на свой нос. Он лежит у него на ладони. Ощупывает отверстие на лице. Потом снова недоуменно смотрит на нос.
- Что за черт! - восклицает он и начинает кричать. Отбрасывает автомат и нос. Только Хайде, наш сверхсолдат, не теряет головы. Молниеносно валит Грегора на спину. Легионер подбирает нос.
- Держите его, - рычит Хайде. - Нос нужно пришить!
- Стоит ли? - усмехается Порта. - Не такой уж этот нос красивый.
Не обращая внимания на бормотанье Грегора, Хайде пришивает нос, снимает с трупа окровавленный бинт и крепко обматывает вокруг его лица.
- Может, лучше пришить еще раз, чтобы он не оторвал его снова? - предлагает Малыш, протягивая катушку толстых ниток.
Грегор скулит и стонет. Несмотря на анестезирующее воздействие мороза, боль все равно жуткая.
Хайде не косметический хирург и пользуется иглой, взятой у хирурга-ветеринара, которой тог зашивал раны лошадям.
- Слабак, - ворчит он и тянет за нос, проверяя, крепко ли пришит.
- А член может отмерзнуть и отвалиться? - с беспокойством спрашивает Малыш.
- Может, - улыбается Порта. - Армейский научный институт в Лейпциге собрал статистические данные на эту тему, они показывают, что тридцать два процента солдат возвращаются из полярных условий без этой штуки.
- Всемогущий Иисус Христос, сын немецкого Бога, - стонет Малыш. - Что сказать шлюхам на Реепербане, если вернешься без члена?
- Уж сводником точно не сможешь быть, если эту твою штуку съел белый медведь, - улыбается Барселона.
Высокий, тощий сапер-фельдфебель внезапно поднимается с подстилки из веток, срывает окровавленные бинты и, прежде чем кто-либо успевает понять, что происходит, бежит через затянутое льдом озеро.
Двое санитаров бегут за ним, но он скрывается в тумане. Его безумие заразительно, и вскоре за ним следуют еще двое.
Оберcт выходит из себя. Приказывает выставить возле раненых часового. Дела идут совсем скверно, когда часовой засыпает, положив автомат на колени.
Раненый унтершарфюрер СС бесшумно подползает по снегу и выхватывает у него оружие. Град пуль обрушивается на раненых, отчаянно катающихся на подстилках из ветвей. В глазах его светится безумие, раскрытые губы в пене. Когда рожок пустеет, он раскалывает череп часовому и принимается колотить прикладом ближайших к нему раненых.
На месте происшествия первым оказывается Легионер. Мечет свой мавританский кинжал, тот вонзается в горло сумасшедшему. Унтершарфюрер валится с булькающим предсмертным хрипом.
В забрызганной кровью иглу начинается столпотворение. Раненые выходят из себя. Лейтенант-пехотинец совершает харакири, вонзив в живот штык и потянув его вверх. Внутренности вываливаются ему на руки. Какой-то артиллерист хватает Порту за горло и пытается задушить.
Раздается выстрел. Артиллерист падает навзничь.
Вскоре после этого нам приходится тревожиться о другом. Русские начинают атаку под прикрытием сильного минометного огня. Атака длится всего около двух часов. Потом снова начинает валить снег, и они исчезают в нем, словно привидения.
Смерть так близка, что кажется, она уже наложила на нас руку.
Раздают шнапс. По полной пробке от фляжки на человека. Второе отделение получает еще по полпробки.
- Вы знаете, что это означает, - зловеще усмехается Порта. - Шнапс выдают не за красивые глаза. Это пресловутая последняя выпивка.
И выпивает свой шнапс одним глотком.
- Это для смелости, - усмехается Малыш. - Сейчас выпить бы пару бутылок, я пошел бы и заслужил Рыцарский крест со столовым ножом и овощами.
- Norn de Dieu, скорее получишь деревянный, - говорит Легионер, отдавая Малышу свою порцию шнапса. Он мусульманин и не прикасается к спиртному.
- С холода на холод, потом в могилу! - ворчит Старик, раскуривая трубку с серебряной крышечкой.
- C'est la guerre, - вздыхает Легионер, свертывая махорочную самокрутку из папиросной бумаги.
- Дай затянуться, - просит Малыш.
Легионер молча протягивает ему самокрутку.
Мы всю ночь идем, напрягая силы, против воющего полярного ветра. Снег валит так густо, что видно только идущего впереди. Это хорошо. Значит, русским будет нелегко найти нас. Время от времени мы слышим их позади.
- Они так уверены в себе, что не считают нужным скрываться, - уныло говорит Порта.
- Кто-нибудь здесь еще верит в окончательную победу? - спрашивает с широкой усмешкой Малыш.
- Только Адольф и его верный унтер-офицер Юлиус Хайде, - по-берлински язвительно смеется Порта.
- А зачем мы вообще пошли на войну? - удивленно спрашивает Малыш. - Что есть в России кому-нибудь нужное?
- Чтобы Адольф мог стать великим полководцем, - отвечает Порта. - Все дерьмо, которое оказывается наверху кучи, должно устроить войну, чтобы оставить о себе память.
- Эй, послушайте меня! - слышится голос Хайде из-за снежной завесы. - Пораженцев вешают!
- А таких уродов, как ты, сажают в клетки! - язвительно кричит Малыш.
Под вечер следующего дня оберcт приказывает сделать привал. Боевая группа просто не способна идти дальше. Многие остались в снегу замерзать до смерти.
Наши пайки кончились. Только у немногих, вроде Порты, осталось несколько крох. Он жует мерзлую корку, остаток финской армейской буханки.
- Голодны? - спрашивает Порта, кладя в рот последний кусочек.
- Свинья паршивая, - ворчит Старик.
- Есть у кого-нибудь водка?- просит Грегор. Лицо у него синее, сильно распухшее после произведенной Хайде хирургической операции.
- Ты что, потерял разум вместе с носом? - насмешливо спрашивает Малыш.
- Водка! - говорит Порта. - Мы так давно не пили этого русского пойла, что я забыл его вкус.
- Я мог бы сожрать вышедшую в тираж шлюху из Валенсии, - заявляет Барселона. - Не испытывал такого голода со времен испанского лагеря для военнопленных.
Порта с Легионером начинают спорить, сколько ягод можжевельника нужно класть в приправу для оленины.
- Думаю, шесть, - говорит Порта с видом знатока.
- Impossible, - отвергает это предположение Легионер, - но делай, как знаешь. Если положишь шесть, я к этой приправе даже не притронусь. Она будет дурно пахнуть. Кроме того, важно выбрать нужную кастрюлю, - продолжает он. - Если хочешь приготовить настоящую приправу для оленины, никакой обычной кастрюлей пользоваться нельзя.
- Да, нужно брать старинную кастрюлю, - соглашается Порта. - Самые лучшие сделаны из меди. Когда я был в Неаполе, купил такую, в которой шеф-повар Юлия Цезаря готовил bouillabaisse.