- Ладно, пойду, - согласился мальчик и направился в храм.
Внутри храма. Алтарь
- Ты кадило когда-нибудь разжигал? - поинтересовался у мальчика отец Илия.
- Конечно, - покраснел тот.
- Тогда действуй, - улыбнулся старик и провозгласил: - "Благословенно царство Отца и Сыны и Святаго Духа, всегда, ныне и присно и во веки веков!"
Плотницкая
Все это время отец Михаил не находил себе места. Он то вставал со стула и, подходя к двери, прислушивался к звукам, доносящимся с улицы и из дверей храма, то вновь садился обратно и смотрел на связанного, мычащего что-то невразумительное генерала.
Внутри храма. Алтарь
- Благословен вход святых Твоих, всегда, ныне и присно и во веки веков! - провозгласил Илия, стоя перед распахнутыми царскими вратами.
Алексей во все глаза наблюдал за всеми действиями старого священника. Тот служил торжественно, словно у него за спиной стояла не горстка напуганных, усталых людей, а сотни, тысячи христиан.
Плотницкая
Отец не выдержал постоянного мычания пленника и вытянул у него из рта кляп.
- Благодарю вас, - неожиданно на чистом русском языке сказал генерал. - От этой проклятой тряпки я едва не задохнулся.
- Откуда вы так хорошо знаете русский? - невольно полюбопытствовал священник.
- У меня в детстве была русская няня, эмигрантка из очень хорошей, дворянской семьи, - пояснил тот. - А потом в Берлине я много общался с русскими художниками. Даже был в Париже на концертах поэта Вертинского.
- Самого Вертинского? - не поверил отец.
- Да, и он немного поговорил со мной о жизни в своей гримерной, мы нашли много общих знакомых, - не без гордости сообщил пленник.
Отец Михаил хотел еще о чем-то спросить, но раздавшиеся вдали взрывы заставили его подбежать к двери и выглянуть на улицу. Из-за деревьев у дороги шел густой дым.
Внутри храма. Алтарь
- Иже херувимы тайно образующе, и животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение! - возгласил слова херувимской отец Илия, поднимая ладони к куполу храма.
Эхо многократно повторило последние слова.
Плотницкая
- Что там? - спросил отца Михаила генерал, подразумевая стрельбу и взрывы, доносящиеся с улицы.
- Стреляют, - сказал священник, возвращаясь на свой стул.
- Какая бессмыслица! - заерзал на табурете пленник.
- Что вы имеете в виду? - не понял отец Михаил.
- Я имею в виду, что скоро здесь будут немецкие солдаты и неизвестно, что с вами произойдет, - ответил генерал.
- Зачем об этом думать, - пожал плечами отец Михаил.
- Это вам незачем, вас мои солдаты не тронут, а меня ваши так называемые партизаны зверски убьют, - напомнил пленник.
- Сами виноваты, - отрезал священник.
- В чем?! - вскрикнул генерал. - Я санитарный врач, приехал с медицинской инспекцией в этот лагерь. У меня из военных принадлежностей только мундир. А все остальное, даже, простите, нижнее белье - светское. Я Генрих Ланц. У меня клиника под Гамбургом. Меня вся Европа знает как врача!
Внутри храма. Алтарь
- Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом твоим ниспославый, того благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих ти ся! - священнодействовал над престолом отец Илия.
Алексей перекрестился и опустился на колени, следуя какому-то внутреннему чувству. Когда он на секунду поднял глаза на служащего священника, ему явственно привиделось, что у того за спиной стоит еще кто-то в ослепительно белых одеждах, от которых исходил свет. Не решившись любопытствовать дальше, мальчик снова опустил голову.
Плотницкая
- Вы же священник, а я, между прочим, тоже посещал кирху, - убеждал отца генерал. - Меня ждет семья, дети. В своей бессмысленной злобе ваши люди лишат меня жизни. А за что?! Я оружие в руки брал дважды в своей жизни! Помилосердствуйте!
- Не знаю, не знаю, - схватился за голову отец Михаил. - Я ничего не могу сделать!
- Вы можете невинному человеку спасти жизнь! - почти закричал пленник. - Я боюсь умирать! Мне страшно!
Полевой лагерь немцев
- Ну-с, значит, вы служитель церкви? - заинтересованно разглядывал отца Виталия уже лысеющий офицер "СС".
- Так точно, герр офицер, - кивнул тот, сидя перед немцем за столом.
- Вот попробуйте, - налил в кружку перед отцом Виталием из бутылки офицер. - Между прочим, урожай тридцать седьмого года!
- На запах интересно, - заметил священник, понюхав налитое, и отпил глоток. - Очень интересно.
- Если вы святой отец, значит, вам нельзя брать в руки оружие? - продолжил расспросы эсэсовец.
- Нельзя, - кивнул отец Виталий.
- Но вы брали и убивали?
- Убивал, но исключительно фашистов.
- Что скажет на это ваше начальство?
- Запретит мне служение.
- Навсегда?
- Может, и навсегда.
- А может, и нет?
- Может, и нет, но придется принять епитимию - наказание.
- В чем же оно заключается?
- Труд, молитва.
- И все?
- Наверное, все.
- Нет, лучше вина я не пробовал за всю свою жизнь, - опорожнил свой стакан офицер. - Впрочем, один раз, в одной парижской забегаловке, я наткнулся на неплохое "бордо". А вообще-то, в каком случае священник не может служить?
- Есть, - пожал плечами отец Виталий, - отлучение, членовредительство, если отнять руку, предположим.
- Тогда?..
- Тогда я не смогу благословлять.
- Это правая рука? - уточнил эсэсовец. - Как рисуют на ваших иконах?
- Правая, - согласился священник.
- Интересно, - поцокал языком офицер и попросил: - Дайте мне посмотреть вашу правую руку, я вам скажу, что вам еще придется пережить в будущем. Меня научила одна цыганка в Румынии.
Не дожидаясь ответа отца Виталия, немец перегнулся через стол, взял правую руку его и заглянул в ладонь.
- Православные не верят в гадание, - сказал священник.
- А напрасно, вот я, например, могу с уверенностью сказать вам, что благословлять вам больше не придется. - После этих слов он схватил со стола армейский тесак и отрубил священнику правую кисть.
- Поверьте, я только освобождаю вас от ненужных духовных переживаний, - не обращая внимания на глухой стон священника и потоки крови, залившие стол, продолжил свои разглагольствования офицер. - Священник не может быть убийцей, а все ваши наказания - сплошной формализм, и вы это знаете. Теперь вы свободный человек, внутренне свободный, разумеется. - Он повернулся в сторону входа в палатку и крикнул: - Франц, принеси спирт и веревку.
Мы же обещали вас вернуть живым, - бросил он через плечо отцу Виталию.
- Исключительно признателен за подобную заботу, хотя вы уже и так много сделали для меня, - нашел в себе силы ответить священник.
- А вы знаете, теперь я верю, что Отто принял вашу веру, что-то в ней все-таки есть, - задумчиво заявил офицер.
Плотницкая
- Обещайте мне никогда больше не брать в руки оружие, - требовал отец Михаил, освобождая от пут генерала.
- Клянусь вам, клянусь! - пылко подтверждал тот. Когда же последняя веревка спала с рук пленника, священник показал на боковую дверь в мастерской:
- Бегите туда. Спрячетесь в орешнике, а ночью пойдете к своим.
- Именно так я и собираюсь поступить, - вкрадчиво заявил генерал, подбирая с верстака оставленный Зиминым пистолет. - Но сначала, для полного порядка… - И он направил оружие на отца Михаила.
- У меня же тоже дети! - устало напомнил ему тот, явно не рассчитывая на милость.
- Да, но у вас русские дети, - хмыкнул генерал.
- Можно было предположить, - опустил голову священник, потом все-таки поднял глаза на бывшего пленника. - Но как православный священник я обязан простить вам свою смерть и благословить.
- Не стоило так себя утруждать, - неискренне посетовал генерал, снял пистолет с предохранителя, но выстрелить не успел, потому что раньше прогремевшая автоматная очередь отбросила его к стене, где он и затих навсегда.
Отец обернулся. В дверях мастерской стоял Зимин с автоматом наперевес и вымокшей в крови телогрейке.
- Вы в курсе, что ваши христианские принципы наша контрразведка не одобрит? - спросил он и добавил: - С вашей стороны это была прямая измена Родине.
- Мне все-таки пришлось выбрать, - вздохнул отец. - Генрих убедил меня, будто он только санитарный врач.
- Это правда, - сплюнул кровью капитан. - Только он забыл напомнить, а вы не подумали, что он нацистский санитарный врач. Дело санитарных врачей Германии отправить в топку как можно больше людей. Хотя нет - этот отправлял людей сотнями в газовую камеру.
- Первый раз я жалею, что не стал солдатом, - признался рассерженный отец.
- Ладно, сейчас нет времени на такие большие мысли, - сказал Зимин. - Бегите в церковь и уводите все живое в лес. Минут через десять здесь будут немцы. Быстро.
- А вы? - спросил священник.
Капитан молча распахнул телогрейку и показал три кровоточащих пулевых ранения на груди.
Двор храма. Внутри храма
- Скорее, скорее! - торопил последнего прихожанина отец Михаил, подталкивая его к лесу.
- Папа! Отец Илия не идет, - крикнул ему из глубины храма Алексей.
Священник бросился внутрь и обнаружил настоятеля раскладывающим канонник на аналой.
- Отче! Надо идти! - обратился к старику отец.
- Я не вычитал еще благодарственные молитвы, и потом у меня еще исповедник, - ответил тот.
- Какой исповедник?! - изумился отец.
Старик показал ему на сидящего у стены Зимина и посоветовал:
- Иди, чадо мое, домой. А я монах, мне повсюду дом.
Не зная, как поступить, отец Михаил схватил сына за руку и поволок из храма.
- Смотрите - мотоцикл! - ткнул пальцем в сторону мастерской подбежавший из леса Петька. Не раздумывая, отец Михаил бросился туда. Сел за руль и попробовал завести мотор.
- Давай лучше я, - предложил Алексей. Отец внимательно взглянул на сына и уступил место за рулем, а сам, предварительно устроив Петьку в коляске, сел сзади.
Уже через минуту Алексей гнал мотоцикл между деревьями прочь.
Окружившие храм фашисты скоро обнаружили мертвое тело своего генерала, а заглянув внутрь храма - старика-священника, склонившегося над лежащим капитаном.
Из-за угла солдаты вытащили на свет избитого отца Виталия. После недолгих размышлений их командир приказал ввести заложника в храм и закрыть за ним двери. Затем немецкие солдаты начали обкладывать деревянный храм хворостом и поливать его бензином.
Внутри храма
- С праздником! - поприветствовал присутствующих отец Виталий, когда за ним захлопнулись двери.
- Тише, чадо, мне сложно его исповедовать, - попросил старик и показал на лежащего Зимина. - Лучше почитай благодарственные молитвы.
Не вдаваясь в дальнейшие расспросы, отец Виталий подошел к аналою, взял с него канонник, раскрыл в нужном месте и начал читать: "Слава Тебе, Боже, Слава Тебе, Боже, Слава Тебе, Боже", - с каким то странным азартом поглядывая на пробирающиеся сквозь замочные скважины струйки черного дыма.
- Неужели исповедуешь меня, полковник? - прохрипел Зимин, когда Илия опять склонился над ним.
- Исповедую, капитан, мы же русские люди, какие у тебя могут быть секреты, - улыбнулся священник.
- Да, секретов нет, - вздохнул партизан.
Лес. Трасса
После десятиминутных гонок по лесу Алексею удалось вывести мотоцикл на шоссе, ведущее, судя по знакам на обочине, к Таллину.
- Я решил, кем я стану, - ни с того ни с сего сказал мальчик отцу и, не дожидаясь вопроса, добавил: - Тоже хочу, чтобы весь мир как дом.
- Ты так и думаешь, что разговаривал с Богом? - после недолгого оценивающего молчания поинтересовался из коляски Петька.
- Конечно, ведь он все знал про мотоцикл! - кивнул Алексей и вывернул ручку газа до предела.
- Здорово! - крикнул Петька. - Я тоже с тобой, раз ты Бога видел! Если нормально доберемся, я тебе подарю свой компас, и ты всегда будешь знать, где восток.
Мотоцикл взревел мотором и понесся по дороге прочь.
Церковь
"Слава Святей и Единосущной и Животворящей Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков!" - возгласил перед престолом старик-священник и крестообразно провел кадилом над головой. Струйки благовонного дыма тут же смешались с черными клубами дыма, валящего со всех сторон. Под куполом ударил колокол.
Колокольня
Отец Виталий уцелевшей рукой начал заново раскачивать чугунный "язык" колокола, попутно наблюдая за удаляющимся по дороге к горизонту мотоциклом.
Музей
- Пройдемте в следующий зал, - пригласила экскурсовод, и люди двинулись за ней в следующий зал. У витрины остался один старик. Когда никого рядом уже не было, он оглянулся по сторонам и легко постучал пальцем по стеклу компаса. Стрелка качнулась и немного отклонилась в сторону.
- Восток там, - тихо сам себе сказал старик, грустно улыбнулся и пошел вслед за остальными.
Медленная панорама на компас, звучит музыка (православный хор), сквозь которую долетают звуки автоматных очередей, взрывов, рев пикирующих бомбардировщиков и пение валаамского хора…