* * *
В рабочем кабинете в квартире премьер-министра на старинной и тихой Даунинг-стрит, в доме номер 10, сложенном когда-то из желтого кирпича, но ставшим от лондонской сажи и времени черным, в креслах напротив камина расположились два джентльмена. Сам Клемент Ричард Эттли в отличие от своего тучного предшественника был напрочь лишен каких-либо признаков внешнего (да, пожалуй, и внутреннего тоже) аристократизма. В свои шестьдесят два года он походил на тертого лидера шахтерского профсоюза или на крепкого фермера-конезаводчика, но менее всего на первого министра Короны. Его собеседник, шестидесятилетний Уильям Аллен Джоуит, назначенный Георгом VI на пост лорда-канцлера на следующий день после утверждения Эттли премьером, напротив, являл собой представителя высшего общества. Худощавый, с тонкими запястьями и пальцами пианиста, он сидел, артистично закинув ногу на ногу, обхватив колено сомкнутыми в замок руками и смотрел на огонь. Они обсуждали недавнее назначение нового министра юстиции сэра Хартлея Шоукросса на пост Главного обвинителя Нюрнбергского трибунала от Великобритании.
- Ну что ж, Аллен, нам осталось еще завершить процессы против наших доморощенных изменников, - сказал премьер-министр, подводя черту под их неспешной беседой. - Желательно разделаться с ними еще в этом году. Насколько я знаю, все следственные действия, проводимые МИ-5 по двум делам, уже закончены.
- Вы имеете в виду Джона Амери и… этого гнусавого Джойса, прозванного Лордом Гав-Гавом? Они оба сейчас в Уондсвордской тюрьме. Но предупреждаю - с Уильямом Джойсом будут некоторые проблемы, связанные с его гражданством.
- Я знаю. Но есть ведь еще один.
- Теодор Шурч? - припомнил Джоуит. - Трибунал, заседавший в Челси, в штаб-квартире герцога Йоркского, еще в сентябре признал этого выродка виновным по десяти пунктам обвинений: девять - предательство и один - дезертирство. Сейчас он, если не ошибаюсь, в Пентонвилле. Итого - трое. Обвинение двух первых я думаю поручить заботам барона Шоукросса. Это не займет много времени, так что он справится в перерывах нюрнбергских заседаний. Процессы проведем в окружном суде на Боу-стрит, который не пострадал при бомбардировках. Что до Шурча, то его, как солдата-дезертира, можно повесить с гораздо меньшими хлопотами по приговору Генерального военного трибунала.
- Согласен, - сказал Эттли, - но, говоря еще об одном, я подразумевал вовсе не подонка Шурча.
Джоуит оторвал взгляд от пламени и повернул голову:
- Ах да! Есть же еще некий летчик. Буквально вчера я получил копию его показаний от маршала Дугласа.
- Вот-вот. Как раз о нем я и хотел поговорить с вами. Это немец Алекс Шеллен, получивший вместе со своим отцом вид на жительство и статус эмигранта в тридцать четвертом году. - Премьер-министр встал и, слегка прихрамывая - последствия ранения при Эль-Ханахе во время Месопотамской кампании, - прошелся по мягкому ковру кабинета. - Это особый случай, Аллен. В отличие от той троицы, с летчиком возможны нежелательные резонансы. Вы ведь знаете настрой наших духовников и части прессы. Откровенно говоря, я даже в некоторой растерянности: публичный процесс над Шелленом нам сейчас очень некстати.
- Понимаю, - согласился Джоуит.
- Самое паршивое в том, что следователи из МИ-5 пока не выявили за ним никаких иных преступных действий, кроме помощи немецкой ПВО во время нашего воздушного налета на Хемниц в конце марта. По большому счету, мы можем предъявить ему только это, и я уже вижу, как защита, вдохновленная святыми отцами, примется делать из него спасителя безвинных женщин и детей.
- Однако обвинение в измене королю им не опровергнуть при всем желании, - заметил лорд-канцлер.
- В том-то и казус, Аллен. Все, включая доктора Белла и архиепископа Кентерберийского, навряд ли усомнятся в том, что этого немца все равно вздернут. Процесс будет использован духовниками и их союзниками вовсе не во имя его спасения, а для обвинения действий кабинета сэра Черчилля и командования наших ВВС в терроризме против мирного населения рейха. В этом главное. Шеллен - лишь удобный предлог возобновить пакостную кампанию против нашей армии и руководства, и они его не упустят. А что до личной судьбы предателя, то я больше чем уверен - сама по себе она малоинтересна его будущим защитникам.
Возникла пауза, вызванная обдумыванием обрисованной проблемы. Эттли, как и Джоуит, оба активно работали в предыдущем правительстве и не могли просто так откреститься от принятых им в годы войны решений. Ричард Эттли, как лорд-хранитель печати, до сорок второго года был членом коалиционного кабинета Черчилля, а после - вице-премьером. Уильям Джоуит - бывший генеральный поверенный того же коалиционного кабинета. Оба прекрасно понимали, что штаб бомбардировочного командования Королевских ВВС не имел возможности принять доктрину воздушной войны, основанную на ковровых бомбардировках вражеских городов, без самого детального согласования ее с кабинетом. Слова сэра Харриса о его намерении "выбомбить Германию из войны" целиком и полностью отражали тогдашнее мнение премьер-министра (как бы ни хотел он теперь от этого мнения отречься). Истинный же смысл этих слов стал более или менее понятен рядовым англичанам только весной сорок пятого. И Эттли, и Джоуит хорошо помнили речь Ричарда Стоукса, произнесенную им в палате общин, в которой он назвал Дрезден "вечным пятном позора британского правительства". А его слова: "Британцы - народ, который не ведал, что творится от его имени", - неприятно задели тогда очень многих.
- Самое парадоксальное, Аллен, - снова заговорил Эттли, - что урон, который нанес Британии предатель Шеллен своими действиями во время войны, может оказаться несравнимо меньшим в сравнении с тем вредом, который причинит нам его судебное преследование. Нет, лучше бы его не было, этого Шеллена! На процессе всплывет столько дерьма. Нам и так со всех сторон тычут в глаза Дрезденом и Берлином. Особенно эти чертовы нейтралы, не знавшие ни сирен, ни бомбежек и не выключавшие на ночь фонари на своих улицах. - Премьер-министр, очевидно, имел в виду Швецию и Швейцарию. - Сначала они откупились от Гитлера, выполнив все его требования, - эти слова Эттли можно было с полным правом адресовать Швеции, - а теперь корчат из себя святош. Статьи из их газет перепечатывают у нас в "Манчестер гардиан" и "Санди таймс". Они смакуют все новые и новые подробности. Вот, взгляните, - он взял со стола листок бумаги, - это снова прислали из Рима, и я не уверен, что какой-нибудь пакостный газетчик не попытается на этом заработать.
Листок оказался одной из последних прокламаций Йозефа Геббельса, сброшенных в апреле с немецкого самолета над Италией. На ней была отпечатана фотография двух обугленных детских трупов на фоне развалин Дрездена и соответствующий текст. Ужасная фотография и очень эмоциональный текст с оценкой числа погибших в двести тысяч человек.
- И это в самый разгар проведения Международного трибунала, - с ноткой легкого отчаяния добавил премьер-министр.
- И все же открытого процесса над Шелленом не избежать, - заметил Джоуит, возвращая листовку. - Раз информация о нем просочилась в газеты - а это так, - хочешь не хочешь, его действиям должно дать гласную правовую оценку.
- Разве его действия не в юрисдикции военного суда?
- Целиком и полностью.
- Так в чем же дело? Пускай им, как и Шурчем, займется Генеральный военный трибунал.
Джоуит в раздумье покачал головой:
- Видите ли, Клемент, Королевский варрант "О военных трибуналах", принятый как раз этим летом, предусматривает возможность привлечения гражданских адвокатов и судей к процессам в послевоенное время. К тому же наш внутренний трибунал по такому щекотливому делу, да еще над солдатом немецкого происхождения, будет неминуемо ассоциирован с Международным в Нюрнберге. Нам же эти параллели ни к чему. Пускай уж лучше его судят лорды в красных мантиях судом высшей уголовной инстанции. Ей-богу, будет проще.
- Вы так считаете?… Но можно же как-то все это минимизировать? - не унимался премьер-министр.
- Теоретически да. - Джоуит снова уставился немигающим взглядом на огонь. - Если еще до суда Шеллен безоговорочно признает себя виновным по всем предъявленным ему пунктам, слушания не состоятся. Судьи сразу передадут его дело присяжным и на основания их вердикта вынесут приговор.
- И наши противники, таким образом, лишатся трибуны, - без особого энтузиазма заключил Эттли.
- В общем, да. Но, если хоть по одному из пунктов, пускай даже частично, он не признается, расследования не избежать.
- А сколько пунктов ему предъявили? - спросил Эттли.
- Пока пять.
- Не много ли?
- Как я уже говорил, дезертиру Шурчу предъявили десять. Впрочем, окончательный вариант обвинительного акта вырабатывается на рассмотрении Большого жюри, так что его всегда можно откорректировать.
- Хорошо, что еще можно придумать? - продолжал допытываться премьер-министр.
- Боюсь, больше ничего, - после короткого раздумья ответил Джоуит. - Лет двести назад мы могли бы упрятать его в Тауэре под безликим номером и никому ничего вообще не объяснять…
- Хорошая мысль, Аллен, - оживился Эттли. Он словно ждал как раз такого поворота в их разговоре.
- Но бесполезная.
- Не скажите. Конечно, в Тауэре, кроме церемониальных ворон с подрезанными крыльями, других узников сейчас нет, но ведь можно подумать и над более радикальными вариантами.
Джоуит вопросительно посмотрел на премьер-министра. Он догадывался на какие варианты намекает его собеседник, но, как главный сановник британского правосудия, дал понять о своей догадке лишь взглядом.
- Как по-вашему, сколько британских военнослужащих было расстреляно в первую войну по приговору военно-полевых судов? - неожиданно спросил премьер.
- Мм… больше сотни…
- Больше трехсот! А теперь мы возимся с несколькими мерзавцами, ломая голову, как бы сделать так, чтобы все выглядело пристойно. Вот… - Ричард Эттли достал из ящика письменного стола пачку бумаг и отыскал среди них нужную. - Вот, только одно из нескольких последних прошений родственников на имя короля о реабилитации казненных в прошлую войну… так… секунду… Эдриана Бевиштейна. Семнадцатилетний солдат был казнен по приговору Джей Си Эм за то, что отсутствовал на передовой без уважительной причины. Суд не учел ни возраст, ни полученное месяц назад ранение, ни семь месяцев боев на передовой.
- Вы намерены дать этому прошению ход?
- Ни в коем случае. Justice est faite. Надеюсь, вы тоже не хотите, Аллен, чтобы вашим судебным решениям кто-либо в будущем давал свои оценки.
Джоуит согласно кивнул.
- Послушайте, Клемент, а что, если попробовать с ними договориться? - предложил он, пытаясь увести разговор в сторону от "радикальных вариантов". - Мы предъявим Шеллену одно-единственное обвинение: измена королю путем содействия его врагам во время войны, осуществленного за пределами королевства. Насколько я знаю, в деле этого летчика можно найти смягчающие обстоятельства психологического свойства, не оправдывающие его поступков с позиций закона, но объясняющие их с человеческой точки зрения. Присяжные, как вы знаете, более чувствительны как раз к доводам сердца. В своем специальном вердикте они высказываются за снисхождение, а суд, в рамках основанного на прецедентах общего права, не находит в анналах британского правосудия ничего сколько-нибудь близкого и выносит независимое от наших сколь архаичных, столь же и категоричных статутов о государственной измене сравнительно мягкое решение, творя закон в зале суда. Решение, на которое нашим оппонентам нечего будет возразить по существу. Таким образом, я предлагаю воспользоваться широчайшими возможностями, которые дает нам наше некодифицированное англосаксонское право.
Я готов выступить в качестве адвоката государства обвинителем на суде лордов и в какой-то мере подыграть защите. Из двадцати судей палаты мы подберем четверых наиболее склонных к реформациям, а барон Шоукросс будет пятым. Вы знаете, что среди наших лордов-судей есть сторонники отмены смертной казни. Они как раз подойдут. Далее, в обмен на наши уступки, мы потребуем от барристера Шеллена не выходить за рамки уголовного процесса и не превращать его в политическое мероприятие. Консультации с лордами-духовниками я также беру на себя. В конце концов, король, как светский глава англиканской церкви, со своей стороны тоже может воздействовать на архиепископа Кентерберийского, епископа Чичестерского и прочих священников. Это ведь и в его интересах - не выносить сор из дворца. Нам на руку тот факт, что как раз в дни процесса, а его нужно сместить на середину января, епископы будут заняты обсуждениями по возобновлению Ламбетских конференций. Нам также на руку тот факт, что обиженный на Корону сэр Харрис подал в отставку и, насколько мне известно, собирается покинуть страну (говорят, он едет в Африку по приглашению частной компании). Таким образом, того, в ком можно было бы ожидать главного жаждущего крови обвинителя со стороны армии и главного противника заступников за немецкое население, в зале заседания не будет. И значит, мы не услышим рык маршала и его грубые выпады против всех, кто осудил действия британских ВВС в годы борьбы с "государством-чудовищем". Таким образом, максимально смягчив обвинение, мы лишим защиту оснований для прямых нападок…
Джоуит еще некоторое время аргументировал предложенный им план действий, а Клемент Эттли с сожалением смотрел на соратника по партии. Интересы государства иногда стоят выше закона и выше бытовой морали. Как он этого не понимает!
- Вы, дорогой Аллен, совершенно упустили из виду тот факт, что ваше мягкое решение будет всеми однозначно расценено не как снисхождение к человеческим слабостям обвиняемого, а как факт признания вины самой Британии. Оказывается, Шеллен не изменник, он только пытался противостоять преступным действиям нашего командования. Тень военного преступления падет не только на маршалов и правительство, но и на рядовых летчиков. На тысячи живых и на тысячи мертвых! Вот что будет означать ваше мягкое решение. Вы также упустили из виду нашу прессу. Как вы планируете договориться с газетчиками? Вы знаете, что в американском конгрессе уже прошли слушания о неправомочных действиях ВВС США. Пока что у них хватило ума не поднимать шум. Теперь важно, чтобы и мы не дали повода муссировать этот вопрос, если не хотим, чтобы мрачная тень Дрездена снова встала над нами во весь рост. Иначе Стоукс, эта вечная заноза в заднице британского правительства, не даст нам житья. А у нас столько дел впереди! Нет, о Дрездене нужно забыть. Забыть навсегда!
- Смогут ли забыть о нем немцы? - риторически спросил Джоуит.
- Ничего. Сами виноваты. Тем более что Саксония в русской зоне оккупации. Скоро у них там будет много других забот. Кстати, о русских - дайте повод, и Москва тоже не преминет использовать обвинения против нас. Помяните мое слово. Пока их останавливает лишь то, что они сами небезгрешны. Но это лишь пока. Недавно я прочел в одной из наших газет вопрос очередного радетеля за справедливость: как это русские в отличие от нас ухитрялись брать крупные города не разнося их вдребезги? Они-де побеждали, принося в жертву своих солдат, в то время как мы… В общем, чувствуете, куда он клонит?
Эттли вернулся в свое кресло.
- Нет, Аллен, если Шеллену суждено предстать перед судом, то сразу после него он должен быть передан в руки Альберта Пьерпойнта. И никаких мягких решений в этом случае. В качестве альтернативы для него я вижу только один выход - Шеллен признает себя виновным без всяких оговорок по единственному предъявленному ему пункту обвинительного акта еще до судебного разбирательства, а мы взамен гарантируем ему жизнь.
Джоуит всем своим видом дал понять, что не возражает. Премьер-министр удовлетворенно кивнул.
- Где он сейчас?… Переводите его в Уондсвордскую тюрьму. Поближе к тем двум.