В штабном фургоне горело лишь несколько тусклых ламп. Перед единственным окном, обращенным в сторону ложной цели, с большим морским биноклем расположился Алекс. На голове его были наушники, на шее - горловые микрофоны, а на откидном столике перед ним - пульт с несколькими тумблерами. Он нервно теребил шнуры головных телефонов, постоянно поглядывая на часы. Отпали последние сомнения - Дебериц передавал, что самолеты южной группировки идут на Хемниц, поскольку в этом направлении он был единственным крупным городом, еще достойным внимания противника.
- Объявляйте общую тревогу, - скомандовал Эйтель, надевая наушники. - Алло, майор? Мне нужна прямая связь с командирами всех батарей.
Полностью стемнело. Наступили последние минуты томительного ожидания. Слышится отдаленный вой сирен, но ни один прожектор, чтобы не облегчать противнику поиск города, еще не включен. Будет или нет применена подсветка? Сирены смолкают, чтобы не мешать работе слухачей. Раструбы звукоуловителей фиксируют дальний шум моторов. Это они - ни одного немецкого самолета в эти минуты в радиусе сорока километров быть не должно.
Двадцать два часа пятнадцать минут. Высоко в небе зажигаются десятки огней. Последние сомнения развеяны - это не ложная атака. Стволы зенитных орудий быстро поднимаются вверх. Сотни молодых людей лежат на холодной земле возле маскировочных сетей. По общей для всех команде одни из них должны своими сетями закрыть беговые дорожки старого кавалерийского плаца, другие наоборот - быстро стащить сети в стороны, открыв в нескольких километрах северо-западнее точно такой же светло-серый прямоугольник. Еще несколько молодых людей расположились сейчас цепью вдоль предполагаемой линии подлета "Москито" с биноклями в руках. В их число отобрали тех, кто обладает не только острым зрением, но и не менее острым слухом. Они сидят сейчас, укутанные в ватники, через пятьсот метров друг от друга, и возле каждого на земле лежит по две заряженные ракетницы: желтая ракета - "прямо надо мной самолет"; красная - "я ошибся".
- Ну? - Алекс посмотрел на старшего радиста.
Тот в ответ отрицательно покачал головой.
- Пора бы уже…
- Радары засекли несколько самолетов на высоте семь километров, - доложил другой радист. - Есть! Кажется, забивают наши частоты…
- Началось…
Северный ветер частично отнес в сторону облака черной фольги, что позволило некоторым радарам засечь самолеты обеспечения. Те самые, что описывают сейчас круги на семикилометровой высоте вне досягаемости снарядов флак-артиллерии. Алекс прижал к ушам телефоны, пытаясь уловить в шуме помех английскую речь. В это время радист, ответственный за поиск вражеской частоты, лихорадочно крутил верньеры настройки.
- Стоп! - крикнул Алекс. - Подстрой, подстрой!
Сквозь помехи он услыхал слова "хррр… видна, цель хорошо видна… хррр…". Вне всяких сомнений - это голос главного штурмана наведения. Он разглядел цель - значит, пора! Алекс щелкнул одним из тумблеров на своем пульте, посылая команду сменить цели. Сотни человек, услыхав резкий звуковой сигнал, вскочили с земли и принялись тянуть за веревки, привязанные к маскировочным сетям. Наблюдатель с высоты в пять или семь километров мог увидеть, как на затуманенной легкой дымкой темной земле внизу исчезает один светлый прямоугольник и одновременно совершенно в другом месте появляется второй, почти такой же. Одновременно вспыхивают прожектора и начинают раскачивать своими лучами, отвлекая штурманов наведения и создавая подобие хаоса. Картина резко меняется. "…Первый… видите ли вы цель?… Если видите - приступайте к маркировке зелеными огнями… Если цель не видна, уходите на второй заход… Второй, ответьте…" Радист произвел подстройку, и помехи уменьшились. Алекс всматривался в даль в ожидании первой желтой ракеты, но ее не было.
Неужели что-то не сработало? Или подлетят с другой стороны, и тогда наблюдатели их прозевают, а главное, в этом случае заградительный огонь окажется малоэффективным. Эйтель, прижимая к ушам наушники, смотрел своим единственным глазом на брата, ожидая сигнала для открытия огня. Алекс приподнятой ладонью руки давал понять, что рано. Он предположил, что первый маркировщик, если главный штурман правильно вывел его на настоящую цель, при появлении ложной цели оказался далеко в стороне от нее и либо вообще ничего не увидел, либо был не в состоянии с ходу выйти на линию атаки. В этом случае он должен был уйти в сторону и пойти на второй заход, освобождая место для подлета самолету, идущему следом.
- Герр лейтенант, - крикнул радист, - они поменяли частоту.
- Ищи!
Автоматическая смена частоты переговоров мешала противнику вести прослушивание. Кроме того, частота главного штурмана могла не совпадать с частотами его абонентов, и без специального прибора слушать их всех одновременно было невозможно.
Осветительные бомбы на парашютах опускались все ниже, а атака не начиналась. Англичане явно замешкались. Алекс молил Бога, чтобы это было именно так, чтобы, поняв, что ничего не выходит, они дали отбой и ушли на другую цель. Куда угодно, хоть на Берлин, только бы ушли. Ведь есть же у них запасная цель атаки…
- …кххрр… Цель хорошо вижу… начинаю… кхррр.
Это говорил кто-то другой. Маркировщик! Они вышли на частоту одного из маркировщиков. Первая, вторая, третья - желтые ракеты одна за другой ушли свечками в небо, подтверждая приближение самолета. Алекс махнул рукой. Эйтель мгновенно отреагировал:
- Первая огонь! Вторая огонь! Третья огонь! Четвертая огонь!
Он отдавал команды с небольшими паузами, включая последовательно одну за другой стены заградительного огня. Четвертой батареей была условно названа вся остальная артиллерия ПВО Хемница, состоявшая из тридцати шести, в основном трофейных, пушек. Земля дрогнула от орудийных залпов. Алекс увидел, как все пространство впереди заполнилось оранжевыми пунктирами трассеров, при этом, если пулеметные пули и снаряды 37-мм автоматических пушек уходили далеко в черноту неба, то тяжелые снаряды зениток разрывались на заданных высотах, плотно начиняя воздух тысячами осколков. Яркая вспышка и последовавшее падение нескольких горящих фрагментов могли быть только следствием попадания в самолет. "Стоп!" Алекс подал знак прекратить огонь и выключить прожекторы. В разом наступившей тишине над землей плыл пороховой дым, освещенный все еще висящими на парашютах "бенгальскими огнями". Где-то далеко в стороне горели разбросанные обломки сбитого самолета. Вероятнее всего это был "Москито". Его цельнодеревянный монокок из бальзы не имел никаких шансов прорваться через стальной град, и оба летчика наверняка погибли еще в воздухе, сгорев в пламени собственной маркировочной бомбы. Но о подобных вещах Алекс запретил себе думать.
- Что с эфиром? - крикнул он радисту. - Настройся на главного штурмана и дай мне его волну.
- …третий, что вы видите?… та ли это цель… - разобрал он в наушниках.
- Герр лейтенант, даю частоту…
Алекс прижал к горлу микрофоны.
- Цель хорошо видна на северо-западе. Всем продолжать маркировку зелеными огнями! Всем продолжать маркировку зелеными огнями!… Не теряйте времени, парни…
Алекс кричал по-английски, одновременно подавая знак старшему радисту выйти на максимальную мощность передачи через антенну городской радиостанции. Теперь необходимо было запутать англичан, посеять среди маркировщиков панику и не дать главному штурману разобраться и как-то разрулить ситуацию.
В воздух снова летят желтые ракеты. Сразу вспыхивают прожектора, вздрагивает земля, и гром канонады заглушает голоса внутри фургона. Еще один "Москито" буквально разорван на части. Он падает, изливаясь зеленым водопадом пламени. Спустя несколько секунд второй самолет, оставляя позади дымный шлейф, отворачивает на запад, пытаясь уйти из-под огня. Но и он падает, поднимая над лесом быстро уходящий вверх гриб подсвеченного огнями дыма. Алекс дает знак прекратить огонь. Один за другим меркнут прожекторы. В оглушающей тишине слышен треск головных телефонов. Алекс снова переходит на передачу, приказывая хотя бы одному из маркировщиков выполнить свою задачу.
- Сэр, это не та цель! - кричит кто-то в эфире. - Что делать?
Алекс меняет тембр голоса и как можно спокойнее говорит:
- Главный штурман ранен. Принимаю командование на себя. Продолжайте выполнение задания.
Неизвестно, услышал ли его кто-нибудь, но эфир снова заполнен помехами.
- Герр лейтенант, с радаров передают о приближении большого числа четырехмоторных самолетов по курсу сто двадцать.
Понятно - подходят эскадрильи следопытов. Однако ни один маркер не поставлен, и пока им тут нечего делать. Алекс срывает наушники - ему кажется, что он слышит гул одинокого самолета. Так и есть - взлетает желтая ракета; он машет рукой; земля и воздух вздрагивают от орудийных залпов, а лучи прожекторов, вовсе не пытаясь поймать противника, устраивают в воздушном пространстве бешеную круговерть. И все же маркировочная бомба взрывается в ста метрах над землей над краем ложной цели, разбрасывая десятки зеленых костров. Пытаясь уйти в сторону, низколетящий самолет закладывает крутой вираж, но попадает под оранжевые струи тяжелых пулеметов. Сделав почти полный разворот, он цепляет крылом деревья и падает где-то за рекой, становясь четвертой жертвой сегодняшнего дня.
Огонь прекращен. Непосредственно перед штабным фургоном, разбрызгивая ядовитые искры, горят зеленые костры. Что будет дальше? Продолжат они маркировку или сочтут, что достаточно и этого? Огни разбросаны на большой территории, кроме них в местах падения четырех "Москито" горят отвлекающие пожары, которые могут сбить с толку следопытов. Алекс надевает наушники.
- …Прикроватная тумбочка… кхрр… повторяю… кхрр…
Есть! Всякие комоды, шкафы "и серванты - это условные сигналы отмены атаки. А теперь еще и прикроватная тумбочка. Вероятно, разобравшись, что цель, за которую отданы четыре патфиндера, ложная, командующий операцией принял решение на отход. Алекс снова срывает наушники и кричит:
- Эйтель! Огонь из всех орудий - они уходят!
Через несколько минут наступившей после победного залпа тишины, приходит подтверждение с ближних локаторов и, чуть позже, из Деберица - группировка поворачивает на север. Эйтель связывается с главным бункером и докладывает о завершении атаки. К месту сражения спешат пожарные машины. Братья отдают приказ восстановить статус-кво, вернув все в исходное состояние. Старый плац должен быть снова открыт на всеобщее обозрение, а ложный закрыт сетями (часть из которых обгорела) и дополнительно забросан ветками кустов и прошлогодней травой. Следовало также по возможности удалить следы пожаров, иначе по фотоснимкам воздушной разведки аналитики бомбардировочного командования восстановят картину произошедшего и сделают выводы.
- Как думаешь, могут повторить? - спросил Эйтель, впервые за последний час прикуривая сигарету.
Они вышли на свежий воздух. Над ночным городом висели звезды и нудно завывали сигналы отбоя воздушной тревоги.
- По тому же плану? Нет, не думаю. - Алекс тоже попросил сигарету. - Сейчас будут дня три разбираться, а потом… - он прикурил и закашлялся, - потом… кхе, кхе… прилетят снова. Если… кхе, кхе… наш Харрис не отступится или ваш фюрер не сдастся.
Со стороны шоссе показалась вереница фар.
- Черт! - ругнулся Эйтель. - А где моя машина? Эй, фельдфебель, - позвал он стоявшего неподалеку унтер-офицера и бросил ему ключи, - разыщи мою машину и подгони сюда. Она где-то там, у железнодорожного переезда.
Колонна легковых автомобилей приближалась.
- Не успеем, - сказал Эйтель, отшвыривая сигарету. - Хотел хоть тебя отправить домой.
Урча и переваливаясь на кочках грунтовой дороги, машины подрулили к щурившимся от света фар офицерам. Прибыло все городское начальство от крайсляйтера и бургомистра с шефами полиции и гестапо до руководителя местного гитлерюгенда и главного санитарного врача города.
- Сколько сбили? - спросил Кеттнер у Эйтеля. - А они не вернутся?
- Сегодня вряд ли, герр крайсляйтер. А там - кто их знает.
Братьев принялись поздравлять, пожимать руки, задавать вопросы. Кеттнер разъяснял присутствующим суть трюка с ложной целью и перестановкой пушек так, словно был главным автором этой идеи. Впрочем, понять что-либо из его разъяснений было трудно, тем более что политический руководитель находился явно подшофе.
- Завтра ждем гауляйтера, - сообщил он торжественно. - Утром посмотрим наши трофеи.
- Если вы имеете в виду самолеты, то от них мало что осталось - они же деревянные, - пояснил Эйтель.
- Как деревянные? - выпучил глаза Кеттнер, дыша перегаром. - Англичане всю страну разбомбили, летая на деревянных самолетах? - Его удивлению не было предела.
Пришлось объяснять, что те, которых сбили, - деревянные, а те, что улетели, - металлические.
Минут через двадцать Эйтель, сославшись на накопившуюся за трое суток усталость, испросил разрешение уехать вместе с товарищем домой и завтра не выходить на службу. По дороге, воспользовавшись тем, что город еще не спал, братья навестили одного из знакомых Эйтеля, спекулировавшего спиртным и деликатесами. Они купили у него несколько бутылок коньяка и коробку консервов для организации, как пояснил старший Шеллен, "маленького бомбауса".
- Иногда от этих прохвостов есть определенная польза, - оживленно рассказывал Эйтель уже дома, расстегивая ремни и стаскивая с себя китель. - Услугами этого жучилы не брезгует даже шеф полиции.
Но "бомбауса" не получилось: приняв ванну и выпив рюмку, Алекс лег на кровать и закрыл глаза. Брату ничего не оставалось, как, выкурив на кухне несколько сигарет, сделать то же самое. Однако ночью, когда, не включая свет, чтобы не потревожить Алекса, он пробрался на кухню, то обнаружил его там. Алекс сидел в полумраке лунного света, набросив на плечи шинель. На столе перед ним стояла почти пустая бутылка.
- Фу ты, черт! Напугал, - вздрогнул от неожиданности Эйтель.
Он задернул шторы светомаскировки, включил свет и сел напротив. Некоторое время оба молчали.
- Не переживай, - сказал, наконец, Эйтель. - На твоем месте я поступил бы так же. В конце концов, кто сказал, что наши фюреры, короли и президенты непогрешимы, и мы должны выполнять их волю, даже когда их собственные действия перестают внушать уважения.
- Значит, твой фюрер тебе уважение внушает до сих пор? - вяло, слегка заплетающимся языком заметил Алекс.
- Нет, просто я не попал в ситуацию, подобную твоей. - Эйтель плеснул в стакан и себе. - Ты, главное, не кисни. Во-первых, никто ничего не узнает; во-вторых, завтра же отправлю тебя на север - у меня на этот счет есть идея, и ты смотаешься к нейтралам или сразу к своим; в-третьих… в-третьих, я тебя предупреждал.
- Да я все понимаю, Эйтель, - Алекс откинул голову назад и закрыл глаза, - я спасал людей от бессмысленного уничтожения, я спасал город, спасал того кладбищенского инвалида и маленькую девочку Фриду. Все это так, но скажи, разве смогу я теперь пожать руку, протянутую мне британским офицером? Да что офицером - простым англичанином? Разве смогу я после всего этого посмотреть в глаза ребят из своей эскадрильи? Даже Осмерт, этот мерзавец и подонок, и тот по всем меркам выше меня.
- Какой еще Осмерт?
- Да… там один… неважно.
- Почему неважно, расскажи.
И Алекс коротко поведал брату про печальную историю Каспера Уолберга и про роль в ней Осмерта, а также про дневник своего друга - тетрадь в зеленой обложке, которую он обещал передать его родителям.
- Ладно, пошли спать, - сказал Эйтель, видя, что еще немного, и его брат уронит голову на стол. - А что касается твоих самокопаний, то наплюй на все, мой тебе совет. Я всегда подам тебе руку! И я буду горд и счастлив отдать за тебя свою жизнь.
* * *
Утром долго звонил телефон, но Эйтель накрыл его подушкой. Потом прибыл курьер. Он сообщил, что их обоих - гауптмана Шеллена и лейтенанта фон Плауена ждут в городской магистратуре.
- Приехал гауляйтер и какое-то начальство из Берлина, - добавил он, уходя.
- Начинается, - ворчал Эйтель, просовывая ремень портупеи под погон. - Сейчас станут лепить из мухи слона. А через несколько дней британцы все равно разделают нас, как бог черепаху.
- Может, мне не ехать? - спросил Эйтель.
- Да этот уже видел тебя. Теперь неудобно. Голова-то не болит? Выпей аспирину.
- Ты говорил, что сможешь отправить меня куда-то на север.
- Можно попробовать, - Эйтель сменил свою черную повязку на свежую и принялся примерять давно не ношенную фуражку. - Как раз вчера я узнал, что полковник Нордман прилетел в Шарфенштат - это перевалочный аэродром здесь поблизости. Оберст Карл Нордман - инспектор дневной истребительной авиации Восточного фронта.
- И, конечно, твой хороший знакомый?
- Не то чтобы хороший, но то, зачем он мотается по аэродромам, нужно больше ему, чем мне.
- И зачем же он мотается?
- Зачем? - Эйтель надел серые замшевые перчатки, протянув вторую пару Алексу. - Он по всей стране собирает пилотов для работы на севере. Там сейчас идет грандиозная эвакуация войск и гражданского населения из окруженных районов. Нужно обеспечивать прикрытие морских транспортов. Самолетов полно, а летчиков не хватает. Вот он и собирает пилотов по госпиталям, да всяких бесхозных, у которых, пока они лечились или ездили в отпуск, расформировали летную часть.
Когда они подъехали к громадному зданию городской ратуши, сложенному из желто-серого камня и своей тяжелой архитектурой походившему, с одной стороны, на замок, а с другой - на католический собор, их уже ждали. Знакомый Эйтелю офицер проводил братьев в гардероб, а затем наверх, в большой, на четверть заполненный людьми, актовый зал. Кеттнер тут же подхватил обоих Шелленов и подвел к человеку с золотыми дубовыми листьями и орлами на петлицах коричневого пиджака. Алекс, не столько видевший гауляйтера Саксонии на дрезденском кладбище - он стоял слишком далеко, - сколько слышавший его зычный голос, сразу понял, что перед ним Мартин Мучман. Выражение его крупного лица с пухлыми губами, мясистым носом и несколько выпуклыми бледно-голубыми глазами не оставляло сомнений, что человек этот сколь властен, столь же и жесток. "Этот будет держать оборону до конца", - подумал Алекс.
Мучман пожал руку Эйтелю, с которым был знаком, затем долго в упор рассматривал Алекса, пока Кеттнер рассказывал о подслушанном этим офицером разговоре британских военнопленных.
- Вы оба достойны наград, - громко сказал Мучман, пожимая руку Алекса. - И получите их немедленно.