Обстановка последнего времени позволяла в особых случаях высшим чинам партии и вермахта производить награждения крестами второго и первого классов без предварительного составления и утверждения наградных списков. Мучман сказал что-то помощнику, тот кивнул и вышел из зала. Через некоторое время Шелленов и появившегося здесь же майора Имгофа пригласили к столу президиума. Не говоря лишних слов, гауляйтер приколол к кителю Эйтеля крест Военных заслуг первого класса с мечами. Эйтель со словами "Хайль Гитлер!" вскинул правую руку. После этого он многозначительно посмотрел на брата, давая понять, что тому придется сделать то же самое. Майор также получил Военный крест. Алекса наградили Железным крестом первого класса, поскольку у него единственного из этой троицы его еще не было. Он поднял руку и впервые в жизни произнес "Хайль Гитлер!". Всем троим выдали бланки наградных удостоверений, с печатью и росчерком гауляйтера, на которых вписали их звания, имена и дату награждения. "Именем фюрера и Верховного командования Вермахта" прочел Алекс заглавную надпись, выполненную готическим шрифтом. Соответствующие записи сделали и в солдатских книжках. Потом награжденных сфотографировали, потом вручили награды еще нескольким командирам, а также Кеттнеру, после чего присутствующие расселись в креслах, а гауляйтер произнес небольшую речь, из которой Алекс впоследствии не помнил ни слова.
Покинув после небольшого фуршета ратушу, братья поехали на центральный командный пункт, откуда Эйтель связался по телефону с аэродромом в Шарфенштате. Ему сказали, что полковник Нордман еще там.
- Ну что, едем к Нордману? - спросил Эйтель, когда они поднялись наверх и вышли на улицу. - Здесь тебе оставаться нельзя, да и вообще в Германии. Сегодняшние снимки с нашими физиономиями попадут в одну из центральных газет. Рядом будет соответствующая заметка, и из нее любой желающий сможет узнать о подвиге Генриха XXVI фон Плауена, которого уже оплакали родные. Тебя станут искать.
- Но как он меня возьмет, этот твой полковник, если я должен вернуться в свою эскадрилью? - засомневался Алекс.
Они сели в машину, и Эйтель завел мотор.
- Что-нибудь придумаем, - сказал он, трогаясь с места. - Так, давай соображать. В твоей книжке указано последнее место службы - это третья группа 52-й истребительной эскадры "Зеленое сердце". Когда в прошлом году вас - я имею в виду эту самую эскадру - вышибли из Нормандии, твою эскадрилью передали в авиагруппу "Рейх". В январе и эту контору расформировали, и теперь, выйдя из госпиталя, ты не знаешь, куда преклонить колени. К тому же ты не хочешь летать на "Мессершмиттах", которых боишься как огня, поскольку их фонари нужно открывать руками, а это не всегда получается. Однажды ты был свидетелем, как еще во Франции горящий "сто девятый" сел на ваш аэродром, но из-за деформации летчик не смог открыть фонарь и сгорел на ваших глазах заживо. Это реальный случай - я сам видел. Так. Запоминаешь?
- Ну, - неуверенно ответил Алекс. - И что дальше?
- А то, что в 51-й полно "Фокке-Вульфов", и это Северная Померания, то есть то самое место, куда и набирает людей Нордман. В конце концов - откажет, так и черт с ним. Попытка - не пытка. Но я думаю - не откажет. Сейчас каждый гребет под себя и плюет на остальных.
Но они зря беспокоились. Как только полковник Нордман понял, что пилот-истребитель фон Плауен ищет куда бы пристроиться, он тут же без всяких расспросов, только мельком пролистав солдатскую книжку - при этом от его внимания не ускользнул факт сегодняшнего награждения, - предложил Алексу записаться в его команду.
- Если согласны, то через десять минут вылетаем вон на том "Хейнкеле", - показал он на стоявший в сотне метров от них пассажирский вариант "сто одиннадцатого". - Проблемы с вашим командованием, если таковые возникнут, я улажу.
- А куда мы вылетаем? - спросил обескураженный Алекс.
- Во Фленсбург. Там происходит предварительное формирование команд. Ну что, согласны? Тогда прощайтесь.
- Но у меня с собой нет необходимых вещей…
- Но голова-то при вас. А что еще нужно пилоту? Бритва, колода карт да подушка с одеялом. Я прав, а, Шеллен? - Полковник, смеясь, тронул за плечо Эйтеля. - Ничего, все найдем. - Он развернулся и направился к самолету. - А если что - ваш друг вышлет по почте, - крикнул он, не оборачиваясь. - Прощайтесь!
- Ничего не поделаешь, Алекс, - сказал Эйтель, когда Нордман отошел на достаточное расстояние. - Другого такого случая может не представиться. Мне самому очень жаль.
Они обнялись.
- Ну, все, - Эйтель оттолкнул брата. - Не забывай, что ты Герман, но, как только доберешься до своих, избавься от документов - боюсь, этот репортер в ратуше нас с тобой основательно засветил.
- Эйтель, ты тоже будь осторожен. Если начнут искать меня, то есть этого чертова фон Плауена, неминуемо выйдут на тебя… Постой, а как же дневник! Дневник, про который я рассказывал тебе ночью.
- Зеленая тетрадь? Не беспокойся, я сберегу ее. Иди, иди, вон уже запускают моторы. Все будет хорошо!
Алекс бросился бегом к самолету. Подбежав к трапу, он обернулся: Эйтель махал высоко поднятой фуражкой. При виде этой далекой фигурки сердце Алекса сжалось - произойдет чудо, если они свидятся вновь, подумал он.
Во Фленсбурге, по пути к которому их "Хейнкель" обстреляли "Мустанги", но спасли низкие тяжелые облака, Алекс, спрыгивая на бетон взлетной полосы, подвернул ногу, да так, что не мог шагу ступить без посторонней помощи.
- Фон Плауен, - укоризненно смотрел полковник Нордман на несчастного, стоявшего будто цапля на одной ноге, Шеллена, - вас только что едва не убили в воздухе, так вы решили убиться здесь? Надеюсь, летаете вы лучше, чем ходите?
Алекса отвезли в переполненный ранеными госпиталь, сделали рентген и, установив, что переломов, трещин и порыва связок нет, наложили тугую повязку. Боль сразу стихла.
- Желательно полежать денька два, - посоветовал врач.
Но на следующее утро Алекса навестил Нордман. Даже не поинтересовавшись самочувствием больного, он задал неожиданный вопрос:
- Как у тебя с почерком?
И, не дожидаясь ответа, протянул ему раскрытый блокнот с вечным пером.
- Давай, изобрази чего-нибудь.
- А что? - растерялся Алекс.
- Да что угодно! Ну, например, напиши, что мы окончательно разгромим врага уже в этом году. Только пиши так, словно это экзамен по калиграфии.
Алекс постарался и, как ему показалось, справился с заданием вполне сносно. Полковник некоторое время с кислым видом рассматривал его писанину.
- М-да, - наконец произнес он. - А впрочем, сойдет. С костылем можешь ходить?… Тогда нечего тут прохлаждаться - работы невпроворот. Собирайся.
Одолжив в госпитале костыль, он отвез Шеллена в неказистое здание на краю города, в котором размещался штаб тылового обеспечения воздушного района "Восточная Пруссия". Здесь на втором этаже, в одном из кабинетов, уставленном шкафами и стеллажами, Алексу выделили стол со стулом, представили оберфельдфебелю, чьи указания он должен был временно исполнять, после чего пожелали скорейшего выздоровления.
- Сам виноват, - сказал на прощание полковник. - Сортир прямо по коридору, столовая на первом этаже, казарма в соседнем здании. Оберфельдфебель тебя устроит. Все! Пока. Да! - крикнул он уже из дверей. - Дней через десять я тебя заберу и посажу в истребитель, и неважно, будешь ты к этому времени бегать вприпрыжку или хромать с костылем.
Оберфельдфебель с исторической фамилией Каунитц, бугристой короткостриженой головой на длинной жилистой шее и оттопыренными, словно локаторы, ушами, навалил на стол подчиненного ему лейтенанта кипу папок и простуженным голосом с резким берлинским выговором ввел в круг обязанностей:
- Вот по этому образцу, герр лейтенант, нужно заполнять бланки похоронных извещений. Это наши потери за последнюю неделю.
- Неужели так много?
- Увы. Но бывает и больше, просто сейчас временное затишье. А завтра мы займемся требованиями техслужбы, накладными и актами на списание…
- Как завтра! - опешил Алекс. - Вы считаете, что я за сегодняшний день уложусь со всей этой грудой?
- А что делать, герр лейтенант? Людей катастрофически не хватает.
Шеллен покачал головой и раскрыл первую папку.
"Еще бы, - пробурчал он про себя, - как же их будет хватать, когда они все у вас в этих чертовых папках".
К вечеру у него рябило в глазах так, что в какой-то момент он испортил подряд три бланка с отпечатанными готическим шрифтом траурными стихами и соболезнованием фюрера. Отшвырнув перо, он заявил, что проголодался и хочет спать.
Эта изнурительная писарская деятельность продолжалась ровно две недели. Наградные списки, в которых из-за поправок и вычеркиваний сам черт ногу сломит; постоянно меняющиеся списки личного состава эскадрилий, техслужб, многочисленных служб наземного обеспечения и снова похоронки. Алекс опасался, что в один прекрасный день к нему ввалятся эсэсовцы или полиция и потребуют объяснений, отчего часто допускал ошибки.
Он постоянно успокаивал себя тем, что его Генрих XXVI не столь уж важная персона. Подумаешь, нетитулованный отпрыск угасавших княжеских домов, о которых теперь мало кто и помнит. После покушения на Гитлера графа фон Штауфенберга, у которого даже адъютант был дворянином, отношение к германской аристократии в рейхе окончательно сделалось презрительно-подозрительным. И, если родственникам Генриха XXVI попадется газета с его фотографией, они, пускай и заподозрив неладное, но не будучи ни в чем уверенными, не обратятся в гестапо или полицию. Единственное, что смогут они предпринять, это возобновить поиски через немецкий Красный Крест. Но в этом случае на первый контакт с Алексом выйдет не гестапо.
Он уже давно не пользовался костылем, продолжая только накладывать тугую повязку на лодыжку. Кроме Каунитца, он старательно избегал общения с кем-либо еще, а когда однажды в столовой к нему подсел какой-то тип из навигационной службы и предложил вечером попить пивка в "приличном" месте и в обществе приятных дам, сослался на опущение обеих почек, вызванное жесткой посадкой летом прошлого года, от чего вынужден теперь бегать в туалет раз пятнадцать на дню (какое уж тут пиво). Навигатор посочувствовал и отстал.
* * *
Но полковник Нордман не позабыл про хромого лейтенанта, и вот, наконец, ранним ветреным утром 8 апреля Алекс вместе с еще восемью пилотами вылетел из Фленсбурга. Через час с небольшим он аккуратно спустился по трапу "Хейнкеля" на летное поле, где их уже поджидали несколько офицеров. После сверки списка и переклички офицеры коротко посовещались между собой, решая кого куда направить.
Шеллена определили в 4-ю эскадрилью 51-й эскадры, в память своего знаменитого командира носившей название "Мёльдерс". Вернер Мёльдерс первым в люфтваффе одержал сто побед и погиб еще в сорок первом в нелепой авиакатастрофе. Узнав о смерти генерала Эрнеста Удета, он спешно вылетел в Берлин на его похороны на пассажирском "Хейнкеле", который, заходя на посадку в Бреслау, зацепил в тумане крылом за фабричную трубу. Когда-то Алекс слышал о Мёльдерсе, возможно из радиопередач "Вызывает Германия", которые вел перебежчик Джон Амери, но по прошествии лет он все забыл. Привезенную же из Радебойля книжку про немецких асов он так и не прочел. Упомяни кто-нибудь в разговоре с ним имя Мёльдерса, биографию которого три года назад знал в Германии каждый пимпф, и он наверняка ляпнул бы какую-нибудь несуразицу.
С середины марта вторая группа, в состав которой входила 4-я эскадрилья, базировалась на аэродроме Гарц, расположенном в самом центре острова Узедом. Самолеты стояли на значительном удалении от взлетной полосы под маскировочными сетями. За последний месяц аэродром несколько раз подвергался атакам советских "Илов", и все окрестные поляны, словно оспинами, были испещрены небольшими воронками.
Бегло полистав солдатскую книжку Алекса, командир эскадрильи лейтенант Хальц снисходительно посмотрел на новичка:
- Запомни, фон Плауен, ты здесь только потому, что у нас большие потери - хоть механиков сажай за штурвал. Поэтому не смотри, что мы с тобой в равных званиях, забудь вообще, что ты лейтенант. У нас все остальные - унтер-офицеры, и у каждого от двадцати до восьмидесяти пунктов. Было бы больше, да только жизнь становится всё короче.
- Постараюсь оправдать оказанное мне доверие, герр лейтенант, - отчеканил Алекс, нарочито становясь во фрунт.
- Да ладно, - Хальц протянул документы, - вот только не надо здесь строить из себя обиженного. Наша эскадрилья когда-то считалась одной семьей. Из состава сорок третьего года остался я один. На прошлой неделе нас было десять, теперь ты будешь восьмым. - Он вдруг протянул руку: - Гюнтер. Можешь обращаться ко мне по имени.
Они пошли вдоль кромки летного поля в сторону жилых построек.
- В твоей бумажке написано, что ты летаешь на "сто девяностых". Это так? - спросил Хальц по дороге.
"Сказать ему про мою выдающуюся посадку ночью без мотора? - подумал Алекс. - Нет, - тут же отверг он эту мысль, - начнутся расспросы: где да когда".
- Да, это так.
- Тебе повезло. У нас этого добра предостаточно. Вообще-то почти вся наша группа летает на "Мессершмиттах". На штурмовку теперь посылают редко, в основном маневренные бои на малых высотах да "собачьи свалки". Надеюсь, ты знаком с "длинноносым"?
- Простите? - не понял Алекс.
- Ну, с "Дорой"?
Шеллен отрицательно мотнул головой, теряясь в догадках, о чем вообще идет речь. - Ладно, попрошу у Курца - это командир нашей группы - пару дней для тебя. По-хорошему, отправить бы всех вас на недельку в учебную эскадрилью, да только там все равно не осталось ни одного инструктора.
Хальц проводил Алекса до дверей его комнаты в двухэтажном бараке, рассказал, как найти самолет, и ушел.
Наскоро устроившись, весь оставшийся день Шеллен провел под маскировочной сетью возле выделенного ему "Фокке-Вульфа". Это была одна из последних модификаций Курта Танка резко отличавшаяся от тех, с которыми Алексу приходилось иметь дело.
- Ваш "длинноносый", герр лейтенант, - показал механик на истребитель с чрезвычайно вытянутым, по отношению к несущему крылу, капоту. - Если желаете, в кабине - в кармане слева от кресла - имеется инструкция.
"Сто девяностого", модификации которого была присвоена литера "D" или наименование "Дора", прозвали в тех эскадрильях, куда он успел поступить, "длинноносым". Забравшись в кабину, Алекс лихорадочно принялся пролистывать толстую инструкцию, стараясь побыстрее схватить основные особенности этой модели. Он сразу выяснил, что в отличие от всех остальных "Фоккеров" этому поставили рядный движок с жидкостным охлаждением, а чтобы уравновесить тяжелую переднюю часть, увеличили размеры киля и задних плоскостей. Из-за этого привычный силуэт истребителя изменился до неузнаваемости. Читая инструкцию, Алекс поглядывал на рычаг, с помощью которого разом изменялась мощность двигателя, число оборотов, режим наддува, состав смеси, угол опережения зажигания и шаг винта. Отличий от того, с чем он сталкивался раньше, было очень много. "Черт бы их побрал с их автоматизациями и модификациями", - нервничал Шеллен, чувствуя, что придется основательно переучиваться. Впрочем, у него имелась некоторая фора - его совершенно не интересовала ни дополнительная 30-мм пушка в канале вала винта, ни пулеметы, ни прочее вооружение, которым он не собирался воспользоваться. В данной ситуации этот истребитель с усиленной бронезащитой и всевозможными кронштейнами для подвески бомб и ракет он рассматривал лишь как транспортное средство для совершения побега.
Доставшийся Алексу самолет был совершенно новым. Относительно нескольких заплат на руле направления механик, которого звали Эрвин Каде и который еще недавно работал слесарем на авиаремонтном заводе в захваченном теперь русскими Легнице, пояснил, что это следы от недавнего налета советских штурмовиков на Гарц.
- Здесь, на Узедоме, в лесу много новых самолетов, - рассказывал он. - Некоторые стоят в рейфугах, заваленные ветками или под маскировочными сетями, потому что нет ни бензина, ни пилотов. С других снимаем крылья, ставим на домкраты и убираем шасси. Потом опускаем на низкие тележки и закатываем в тоннель под автобаном у города. Некоторые просто пускаем на запчасти.
С инструкцией в руках Алекс облазил самолет вдоль и поперек, изредка задавая находившемуся поблизости Эрвину вопросы. Однажды, увидав в кабине сбоку от сиденья рукоятку, он долго не мог понять, для чего она предназначена. В руководстве про нее ничего не говорилось. Пришлось, пробормотав что-то про старые модели, снова спрашивать.
- Это рукоятка сброса подвесного бака, - с легким недоумением ответил механик. - На "Мессершмиттах" такие же. Сейчас бак снят, а вообще он крепится вот здесь…
"Вот кретин, - ругал себя Шеллен, - мог бы и сам догадаться".
Потом он обошел стоявшие с интервалом в пятьдесят метров друг от друга одномоторные "Мессершмитты". Они представляли собой смесь различных модификаций 109-й серии, при этом совершенно новые, еще пахнувшие свежей краской, перемежались с такими, которые состояли, казалось, из одних заплат. В основном это были "Курфюрсты" и "Густавы", а также один порядком истрепанный "Фридрих". "Интересно, - думал Алекс, рассматривая очередной разрисованный змеями самолет, - если у них по лесам и каким-то тоннелям полно новых машин, для чего они держат эти?" Вечером, вытирая руки тряпкой перед тем, как отправиться в казарму, он не удержался и задал этот вопрос механику.
- Послушайте, Эрвин, а чего вы не замените поврежденные самолеты новыми? Не дают разрешения?