Никто из них никогда и не думал о полетах, и для них сие оказалось угнетающей неожиданностью. Попробовали задавать вопросы, выражать нежелание менять море на воздух, но им напомнили о военной дисциплине.
Словом, выдали предписание на руки, и через трое суток - тогда так ходили поезда - они оказались на месте.
Учиться на летнаба, хоть и морского, Вениамину Дмитриевичу Зенкову не хотелось. Поэтому, отнесясь к учению с полным равнодушием, он втайне надеялся, что его вскоре отчислят и вернут на флот. Но здесь Веню раскусили. Старается он на зачетном экзамене отвечать на двойку - ему ставят тройку…
А время шло, и надоело канючить, постепенно втянулся в дело.
Практику полетов "авиаторы поневоле", прибывшие с Балтики, проходили сперва на "авро", затем на МР-1 - поплавковом варианте известного в ту пору боевого разведчика Р-1, с мотором М-5 в четыреста лошадиных сил.
Биплан этот, имевший каркас из сосновых и ясеневых реек с полотняной обшивкой, был довольно строгим в пилотировании самолетом, с небольшим диапазоном скоростей, примерно от 90 до 170 километров в час. Морской же вариант этого самолета, снабженный вместо колес шасси двумя большими поплавками наподобие байдарок, имел максимальную скорость и того ниже.
Поплавки самолета, тоже из деревянных реек, березовой фанеры, проклеенные льняным полотном, пропитанные водостойким лаком, обладали обтекаемой формой и позволяли самолету в тихую погоду, когда волны на море ничуть не. больше двухсот миллиметров, держаться на воде.
Время шло быстро, и не успел Вениамин оглянуться, как пришла пора практических экзаменов. Штурманское Дело он знал прекрасно - на флоте его изучали более глубоко, чем на девятимесячных авиационных курсах, - и Зенков чувствовал себя вполне уверенно.
Выпускной экзамен летнаба состоял в полете на МР-1 с летчиком, тоже курсантом, сдающим выпускной экзамен. Они должны были пройти над морем вдоль Южного берега Крыма, от Ялты развернуться в сторону моря и отойти на 50 километров, по расчету времени и по скорости (с учетом поправки на ветер), отметить свою точку на карте и, развернувшись, возвратиться на базу. Контроль за этим осуществлялся их инструктором-штурманом со второго самолета, летящего позади и сбоку.
Все шло великолепно. Было это 28 июня 1929 года. Погода солнечная, теплая, ласковая, такая, какая может быть в Крыму, и только в Крыму. Наши экзаменуемые подлетели к Ялте, держась недалеко от берега на высоте 1500 метров, по пути видели пляжи и счастливую вольницу беззаботных купающихся; затем развернулись в открытое море, и как шли в паре, так и стали удаляться прямо на юг.
Теперь под ними было бескрайнее море, довольно спокойное, как можно было оценить сверху. По его синему тону отчетливо выявлялись более светлые, в зелень разводы; кое-где море сгущало свой и без того темно-синий цвет.
Но, удаляясь от берега, легко было заметить, что предполагаемая линия горизонта совершенно размыта. Море впереди утрачивало свою определенность, терялось в белесой дымке, и трудно было избавиться от впечатления, что оно поднимается ввысь, смешиваясь воедино с таким же белесым небом.
Так они и летели минут двадцать на юг, видя перед собой ровный тон дымки, похожей на серо-оранжевую кисею, и ощущая над собой ослепительное солнце, висящее почти в зените.
Зенков определил, что вышли на заданный рубеж. Пометив на карте время и точку удаления от берега, он поднял вверх руку. Летчик-инструктор - он вел свой самолет за ними сбоку - принял условный сигнал и вышел вперед, стал разворачиваться обратно. Экзаменующиеся последовали его примеру.
Я уже говорил, что МР-1 отличался известной строгостью в пилотировании, допускал лишь ограниченные эволюции в воздухе, развороты с креном до тридцати градусов, и никаких фигур. Правда, наши курсанты о фигурах толком ничего не знали: на девятимесячных курсах много ли летных тонкостей ухватит человек с морской душой…
Вот почему и о штопоре курсант-летчик и курсант-летнаб знали лишь то, что МР-1 из штопора не выходит, и что в силу этого штопор на нем запрещен.
И вот… Это Вене запомнилось на всю жизнь необычайно ярко. Разворачиваются они, смотрят на ведущий самолет, и тут почувствовал наш штурман, как задуло ему как-то неприятно в скулу, сбоку, непривычно, так, как ни когда еще не ощущал, и самолет кренится круто, так круто что с непривычки Веня уронил карандаш; он тут же полез искать его на полу, боясь, как бы не застрял в роликах проводки тросов управления, - ронять что-либо в кабине категорически воспрещалось.
Да, склонился он в кабине к полу, ищет карандаш, а чувствует, как жмет его к борту неведомая сила, и вообще с самолетом творится что-то неладное. Поймал он карандаш, не без усилия приподнимает голову и видит: самолет "сыплется" вниз какой-то непонятной спиралью, и вода - вот она, совсем рядом. "Труба! - съежилось сердце. - Падаем!" Мигом взглянул на летчика, увидел с затылка нервно-подвижные плечи - тот двигал ручкой управления, решил: "Бесполезно!" Эта мысль включила самого Веню в действие. Откуда взялись проворство и удивительная сила: схватил за обшлага кожанку, не расстегивая пуговиц, разорвал на себе и тут же скинул с плеч. Только успел, как самолет ударился о воду… И треск, и стену брызг воспринял как-то мягко, приглушенно, не материально, как во сне. Все это проявилось ярким кадром и потухло.
Курсанту-летчику все же удалось каким-то образом вывести самолет из штопора, и, уже снижаясь полого, самолет ударился левым поплавком о воду вскользь. Теперь можно говорить об этом как о чуде, но когда Веня Зенков пришел в себя, то увидел, к своему немалому удивлению, что самолет их на плаву и лишь левая полукоробка крыльев биплана погружена в воду, а правая, наоборот, устремлена под углом в небо; хвост фюзеляжа тоже задран, зато нос с мотором и обломком орехового пропеллера прильнул к воде, будто пьет жадно, никак не напьется.
Еще больше удивило Веню то, что он вовсе не в кабине, а на нижней плоскости правой полукоробки крыльев, У самых распорных бипланных стоек; сидит, держась руками за одну из стоек. Когда и как сюда попал - непонятно.
Летчик, которого он тут же увидел, был в своей кабине и как раз подал признаки жизни. Веня закричал, чтоб он лез на крыло, на самую высокую над водой точку. (Кабина отчасти была затоплена водой.) Летчик перешагнул через борт, пробрался между расчалок по крылу и обхватил руками соседнюю с Веней стойку. Немного успокоившись, они увидели, как второй их самолет, снизившись, покружил над ними и, надо полагать, убедившись, что они живы и на крыле, направился к берегу.
Он не стал садиться рядом с ними. Да и что он мог сделать, чем помочь? Взять на борт к себе? Некуда поместить. И самолет не смог бы подняться с двойной нагрузкой. Словом, инструктор предпочел побыстрей лететь на базу в Севастополь и организовать им помощь.
Гул мотора вскоре затих, и они, вглядываясь ему вслед, заметили очертания гор Южного берега Крыма, похожие на нежные облака. А кругом колыхались ослепительные блики на лазурной, в тон неба, бескрайней воде.
Они рассудили так: пока долетит, организует им подмогу, пока прибудет сюда катер, пройдет часов пять-шесть. Нужно было устраиваться поосновательней. С этой мыслью Зенков перебрался в свою кабину: там у них был аварийный бортпаек. К большому огорчению, он обнаружил уже успевшие размокнуть в соленой воде галеты и такой же раскисший шоколад. Все оказалось непригодным для еды. Тогда он перелез в кабину летчика, где справа от приборной доски был прикреплен белый жестяной бачок с запасом питьевой воды. Повозившись, сумел его снять и забрать с собой на плоскость. Захватил с собой еще и швартовый конец - длинную, тонкую и прочную веревку с грузом на конце, да еще съемную ручку управления в качестве подсобного, на всякий случай, инструмента.
Они смогли утолить жажду.
Но наступил вечер, и Веня с Максимом поняли: ночевать придется на крыле, ибо ночью их не найдут, если даже и будут искать.
Держась за стойки крыла, они продремали всю ночь. Вода и воздух были достаточно прогреты, и только под утро стало прохладно. Подул свежий бриз, и море заволновалось: волны пошли размеренной чередой, и некоторые из них даже вспенивались гребешками. Полотняно-реечный "остров" стал изрядно колыхаться. Левый поплавок, торчавший из воды вверх носом, заметней погрузился. Глубже опустилась и левая полукоробка крыльев, крен увеличился.
Уцепившись за стойки, сидя на нижнем правом крыле они сохраняли бодрость духа, не сомневаясь, что их спасут в наступивший день. В самом деле, их видели, знают где они, остальное представлялось нетрудным. Появится судно, возьмет их на борт, доставит в Севастополь.
Не чувствуя на своей совести вины за случившееся, Зенков воспринимал "соленую купель" сперва как приключение. Но время меняло это настроение. Солнце, прогрев с утра им спины, днем заставило жаться под верхнее крыло, позже и эту тень прогнало в море и, озверев, стало налить прямо в глаза. От него не было мочи.
Но вот, покраснев, и солнце утихомирилось, окунулось в волны. В сумерках заблестели первые звезды, а там и черная южная ночь пришла, вторая ночь их плавания на полотняных крыльях. Ночь принесла им новые разочарования: они видели шарившие издалека прожекторы, понимая, что их ищут и, как иголку в стогу сена, найти не могут.
Теплилась еще какая-то надежда на утро. Но рассвело - и ничего вокруг. Только неутомимые волны. Много воды, а нужно экономить: к питьевому бачку лишь изредка прикасались губами.
Раньше, плавая на корабле, Веня считал, что "девятый вал" - это так… поэтическое понятие. Однако в состоянии потерпевшего ему пришлось на третий день изменить свое мнение о "девятом"… Море все более разыгрывалось, и Веня, не испытывая в душе ничего, кроме элементарного страха, с трепетом выискивал, который же этот "девятый вал"?.. Да и как было не струхнуть, когда под ударами "девятого" и прочих валов левый поплавок самолета совсем расшатался, в какой-то момент отделился от самолета и поплыл самостоятельно, гонимый ветром. Левая полукоробка крыльев круче погрузилась, и крен Достиг 45°. Глубже ушла под воду и носовая часть фюзеляжа, вместе с мотором. Над водой покамест оставались правая полукоробка плоскостей, два скрючившихся на ней человека и хвостовая часть самолета с оперением.
С риском свалиться и утонуть, держась за конец, подвязанный к стойке, Зенков подобрался к пока державшему их поплавку и путем мучительных и долгих стараний изловчился накинуть петлю на торчащее кольцо поплавка. Теперь появилась надежда не упустить поплавок, если он оторвется, и, держась за него, плыть.
А вероятность такого исхода становилась все очевидней. Волны громили хлипкий островок с возрастающим упорством, окатывая с ног до головы примостившихся на нижнем крыле, угрожая их смыть. Тут и возникла мысль перебраться на верхнее крыло. Но на нем не за что было держаться сверху, и тогда решили пробить над собой в крыле дыру, что и удалось сделать единственным орудием - ручкой управления.
Протиснувшись туда, "расчалив" себя в крыле, летчики приподнялись над волнами. Но и волны в ответ словно взбеленились. Торчащее пока над водой крыло с каждым часом все больше оседало.
К полудню волны так расходились, что некоторые их валы накрывали робинзонов даже в их гнездах. Всегда ли то был "девятый вал" - кто мог об этом теперь думать?..
Темно-зеленый, полупрозрачный, накрывал он их, грозя не дать им больше увидеть неба над собою. Мучительно долго удерживал под своим пластом. Воздуха не хватало, приходилось то и дело глотать воду, и разум иногда смирялся: "Вот так и тонет моряк!.." Но нет, спасительное небо появлялось над головой, рот жадно хватал воздух, сплевывая соль воды.
В борьбе уже шел третий день. Силы иссякли, и каждый "девятый" мог стать для них последним.
И вот неожиданно - а как ведь ждали! - услышали гуденье самолетов. Не показалось ли? Нет, в самом деле, к ним летят!
Что за радость была у потерпевших - легко себе представить. Волны, брызги мешали смотреть, но они все же увидели сразу три летающие лодки "дорнье валь".
Надо пояснить здесь, что в двадцатые годы в нашем воздушном флоте имелись неплохие летающие лодки "дорнье валь". До прихода Гитлера к власти мы покупали у Германии некоторые самолеты. "Дорнье валь" летали в нашей Арктике. На них совершали полеты летчики Чухновский и Бабушкин.
И сейчас они шли, три "дорнье валь", широко разойдясь по небу, чтобы обозревать большую площадь воды.
Вот где началось волнение!
Один самолет летел прямо на них, и Веня сразу понял, что этот пройдет над ними, их не увидят, они будут скрыты под его днищем. Так и получилось. С отчаянием Зенков взглянул на другой самолет: тот был слишком удален, и на него нельзя было рассчитывать. Третий шел с некоторым отставанием и, хоть и стороной, но ближе: на него была вся надежда.
Веня взвыл отчаянно, исступленно. Максим тоже орал во всю силу измученных легких. Нет, потерпевшие авиаторы, конечно, не мыслили, что там, в небе, их услышат. Орали так, рефлекторно, от бессилия. Но тут Веню вдруг осенило: он выхватил из-за пазухи прижатый к груди питьевой бачок, стал яростно размахивать им, пока не набежит волна, не вырвет его из рук. Так и получилось, но Веня рассчитывал, что блеск жести на солнце могут с лодки заметить.
Прошло совсем немного времени и, отплевывая очередной раз порцию солено-горькой воды, Веня увидел, что летающая лодка кренится, явно намереваясь сделать разворот над ними.
- Ура! Заметили! Увидели! - завопили оба, не отрывая глаз от лодки. И она, огромная, вся из дюраля, в плавном развороте тоже не теряла их из виду. Теперь были заметны ее моторы-тандем; один за другим они возвышались по центру над большим прямоугольным крылом, снизу похожим на снятую с петель дверь.
"Дорнье валь", сделав круг, опустилась совсем низко и прошла над ними так, что они разглядели летчиков и других людей из экипажа: те по плечи высунулись из носовой кабины.
Однако лодка снова ушла на круг, и их настроение погасло. Даже мелькнула мысль: "Ушли докладывать!"
Но что в этом проку? Хотя волны будто бы чуть ослабли, несчастные могли погибнуть в любую минуту: самолет, истерзанный волнами, готов был погрузиться на дно при каждой последующей волне.
Снова радость! Летчик летающей лодки, видно, решил идти им на помощь. Они снова стали неистово кричать, размахивать руками. Оба обросшие, выполосканные до того, что на лицах не стало ни кровинки. А глаза… глаза опять засияли надеждой.
Тем временем летающая лодка стала снижаться в направлении к ним и поперек волны. "Неужели летчики решили сесть при таком волнении?" Это даже в положении потерпевшего Вене показалось отчаянным предприятием. Никак не мог поверить.
Да, снижается. Вот, вот… Чирк, пена, брызги, накат, перекат… Их накрыло волной. Чуть не захлебнувшись, потеряли лодку из виду. Они под водой. "Неужели как раз в такой момент, когда появилась надежда, когда к ним спешат люди, подвергая себя огромному риску, сейчас суждено погибнуть?"
Нет, еще не время. Это Веня понял, снова набирая спасительный воздух в легкие, встряхивая падающей от усталости головой, пытаясь среди брызг осмотреться: "Где же они?"
- Вот, вот! Максим, Максим! Они рулят к нам! Они рулят к нам! Смотри!
И тут он заметил, что Максим захлебнулся, поник головой, потерял сознание. Веня принялся его трясти так яростно, как ему могли позволить его последние силы. И Максим зашевелился.
В это время летающая лодка приближалась к ним. Было очевидно, что люди там, на борту, понимали всю сложность затеянного ими предприятия. Соблюдая величайшую осторожность, они приблизились мало-помалу, насколько это было возможно, чтобы не потопить остатки самолета. Когда нос лодки занял относительно удобное положение, оттуда швырнули смотанный в кольцо конец, С первой же попытки шнур перекрыл их крыло. Затаив дыхание, рискуя вывалиться из своего гнезда, Веня ухватился за конец и, не подумав, быстро намотал его на руку. В следующую секунду веревка врезалась в руку. Он сообразил, какую сделал ужасную глупость. Лодка, хоть и медленно, но все же двигалась на работающих моторах, двигалась с намерением пройти рядом, и это было единственно возможное состояние ее управляемого движения среди волн. Вот тут-то сознание и подсказало Зенкову: сейчас он будет вытащен из гнезда и утонет или ему оторвет руку…
Все же ему удалось освободиться от веревки.
А шнур, с таким риском и трудом перекинутый, оказался в воде. Лодка, конечно, прошла мимо, и нужно было ей снова зайти на круг, чтобы повторить всю эквилибристику с переброской шнура.
Отплевывая воду, отряхивая с глаз брызги, они сквозь воспаленные веки жадно всматривались в череду одурманивающих волн, боясь хоть на секунду потерять свою надежду.
Рассчитал ли так искусно летчик, или повезло на этот раз, но лодка так близко подошла к ним, что двум находившимся в ее носу удалось буквально за волосы вытащитъ и Веню и Максима из шатких "гнезд". Их перетащили по корпусу и уложили на моторные чехлы. Борттехник сказал, чтоб спали. Пояснил, что лодка теперь подняться не может, что при посадке произошли повреждения и они будут пробираться к базе рулением по бурному морю.
Рулить на "дорнье валь" - солидной летающей лодке - оказалось возможным. Но рулить потребовалось около 150 километров: так отнесло их за трое суток на северо-запад.
Летчик летающей лодки Слаботченков вопреки своей фамилии был вовсе не слабак. Садясь к ним в нарушение инструкции при значительном волнении, он рассудил так: "Если полечу на базу, они могут погибнуть. Да и сам не найду их, вернувшись через пару часов обратно". Решившись на риск ради спасения двух парней, будущих летчиков, он пошел на посадку.
Выяснилось, как ему удалось их обнаружить. Оказывается, он почувствовал на лице какой-то блик света, зайчик. Ему показалось, что под ним иностранная подводная лодка, - своих подлодок в данном квадрате в это время не было, Слаботченков это знал точно. Он стал кружить над странным перекатом волн, но, только снизившись, понял, что это те, кого безрезультатно искали моряки.
Руление летающей лодки продолжалось с 3 часов дня до 11 вечера. Сияние севастопольских огней, опрокинутых в гладкую чернь бухты, взволновало их души. От радости у Вени на глазах навернулись слезы. Когда приблизился буксирный бот, Зенков подумал: "Это море мне мстило за то, что изменил ему, согласившись летать!"
Несколько дней Зенков отлеживался на койке, набираясь сил. Было время поразмыслить. Море звало его, считая его своим, а он позволил себе нарушить его волю. Теперь море не пощадит его, если он полетит снова. Пораскинув мозгами, Веня решил добиваться возвращения на флот. Но как? Надумал пока канителить, не проявлять никакого рвения, сочинить похитрей рапорт…
И только лишь это придумал, как на прогулке встретил своего инструктора. Хотел увильнуть от встречи, а тот окликнул:
- Эге, Зенков, ты ведь еще не выполнил зачетный полет. Как себя чувствуешь? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Знаю, хорошо, я так и думал - моряк! Словом, собирайся, браток, и айда в воздух. Сейчас и полетим с тобой. Маршрут тот же.