- Слушаюсь, - неторопливо откликнулся Холод.
- Учти, они заприметят твой пулемет.
- Буду менять позицию. Облюбовал уже…
Петелин хотел было снова приподнять голову над насыпью и осмотреть низменность, но внезапно подумал: "Надо бы самому побывать у раненых". Он побежал траншеей, пригнувшись, на ходу бросая ободряюще:
- Не дрейфь, ребята.
Раненых переносили в блиндаж, неизвестно кем построенный на вершине. Петелин даже не знал еще - сколько их. Он боялся узнать об этом. Остановившись, покусывая ноготь, он тоскливо посмотрел в сторону расположения батальона. Он видел свою полуроту по обе стороны языкообразной высотки, вытянувшейся слабеньким отростком. А батальон представлялся ему могучим дубом, крепко пустившим корни у подножия бугра.
Петелин не ощущал подавленности, но чувство одиночества все больше обострялось. "Неужели майор не поддержит?" - спрашивал он самого себя, всматриваясь в пространство между высоткой и бугром, сожалея, что не было здесь траншей, которые связали бы роту с батальоном. Вдруг он почувствовал на своем плече чью-то руку.
Покачивая головой, парторг Филимонов сказал:
- Дрянь дело! Прихожу к раненым - стонут, просят воды… Нашлась у нас всего-навсего одна фляжка, - это от всех в роте по капле собрал.
У Петелина вырвался невольный вздох. Пригнувшись, он молча зашагал траншеей, безотчетно беспокоясь о том, чтобы не задевать за стенки: с них от прикосновения осыпался щебень и затем противно скрипел под ногами. А в голове кружились спутанные мысли. Он шел, не оглядываясь, но слышал позади шаги Филимонова.
- Сколько же у нас раненых? - наконец спросил Петелин.
- Двенадцать.
Петелину было страшно спросить, сколько же убитых? А хотелось, наконец, узнать правду.
Спеша к санитарному пункту, он словно слышал биение своего сердца. Из блиндажа навстречу ему вышел санитар Лопатин. Он не козырнул, лишь торопливо вытер окровавленной марлей руки.
- Разрешите про обстоятельства доложить? - тоном человека, знающего цену своей работе, обратился он к Петелину.
Лейтенант с удивлением подумал: "Вот этот Лопатин. Словно и не существовал он до сего времени… А ведь сейчас он у меня главный помощник".
Петелин вошел в блиндаж.
- Ну, товарищи, дела-то как у нас тут? - спросил он, стараясь сохранить свой прежний, всем знакомый независимый и уверенный тон.
Трое, сидевшие за маленьким столиком, встали разом. Петелин сказал тихо:
- Сидите…
Эти трое ранены были легко: двое в руки, один в мякоть ноги. Они чинно уселись, продолжая по очереди с жадностью докуривать одну и ту же цигарку.
- После перевязки отдохнем - недолго…
- Автоматы при нас, что же видеть тут, - докурим и только, - виновато сказал молодой безусый солдат, обводя взглядом товарищей.
На бугре загромыхали разрывы снарядов. Раненые вопросительно переглянулись.
- Вот что, - проговорил запыленный, небритый солдат, - напрасно мы влезли в этот блиндаж. - Он вытянул из-под стола автомат и ложем стукнул о доски. - Стрелять я могу. Так что, кажется, не место бы нам тут, ребята?
Из темного угла донесся стон:
- Товарищ лейтенант, во рту все перегорело. Водички хоть капельку…
Петелин взглянул на санитара, тот проговорил тихо:
- Так что ранен в живот. Ему никак нельзя…
- Лейтенант, меня в госпиталь. Или нож хирурга, или конец.
От неожиданности Петелин отшатнулся:
- Чухонин!.. И ты?!
- Чем же я лучше других? Садануло осколком… В общем, скверно.
"Как же вынести их с этого проклятого бугра?" - снова подумал Петелин. Из тяжелого раздумья его вывела вспыхнувшая совсем близко автоматная трескотня. Он опрометью выскочил из блиндажа.
- Атакуют, - спокойно проговорил Филимонов, сдергивая с плеча ремень автомата.
- Шпарь во второй взвод, Филимонов!
Над головой Петелина просвистел снаряд. Взрыв раздался рядом. Петелина обдало горячей волной воздуха. Он почувствовал, как под ногами осела почва.
- Са-анитара-а-а…
Последующие взрывы оборвали крик. Петелин побежал к Холоду:
- Почему не стреляешь? Не видишь - ползут!
- Ближе бы пусть, - спокойно ответил Холод, не отрываясь от прорези в щитке пулемета. - Маленько подождать надо.
- Давай!
- Давать, так давать, - проворчал Холод. - Но невозможно, как накаляется ствол…
Гитлеровцы поднялись в рост и с криком, опрометью бросились к высоте. Холод надавил на гашетку. Застучали ручные пулеметы. Дружно забили десятки автоматов. И этот ураган огня моментально прижал атакующих к земле.
- Так-так-так-так! - кричал Петелин в ритм пулеметному стуку. - Выбивай пыль из них, - так-так-так!
С этого близкого расстояния атакующие попытались открыть ответную стрельбу. Но земля под ними словно шевелилась. Даже трупы не могли укрыть от поражений.
Вражеская пехота уже отползала назад, когда в ее расположении взорвалась мина, потом вторая, третья. Петелин даже подпрыгнул от удивления.
- Вот это здорово! - закричал он восторженно. - Ай да батя! Не позабыл майор про нас… не позабыл!
Но через несколько минут над высотой опять заполыхали взрывы вражеских мин и снарядов.
* * *
Башня первого подбитого немецкого танка оказалась целой, и Серову с Рождественским кое-как удалось повернуть ее стволом в сторону левого ската высоты, занятой петелинцами.
- Ну, главный пушкарь, - спросил Рождественский у краснофлотца, - будем мы из нее стрелять по противнику?
Артиллерист-украинец ответил за Серова:
- Гармата справна. Та що ж, раз мордою звернулы до ворога, туды и будемо швырять!
- Ворочается с большой неохотой, - заметил Серов, выглядывая из танка. - Желаю обстоятельно ознакомиться, в чем тут дело.
Нетерпеливо постучав кулаком по броне, Рождественский сказал:
- Не нужно прицеливаться, как в танк. Бейте по подступам к высоте, нервируйте вражескую пехоту.
- Думаю, - послужит он нам, - разберусь только.
Прибыл командир саперного отделения, и Рождественский повел его к стыку высот.
- Смотрите, - сказал он, указывая в сторону почти окруженной полуроты Петелина. - Там наших людей человек сто с хвостиком. Они в траншеях, но ходя от них нет. Народ без горячей пищи и без воды. Скоро они останутся без боеприпасов, понимаете?
- Понимаю, - степенно сказал сапер.
- Вот это и важно. Если понимаете - за лопаты! Даю вам три часа. Мы не можем ожидать ночи.
- Понятно, товарищ, комиссар. Все силы приложим, выручим лейтенанта Петелина.
Рождественский написал записку и послал ее Дубинину, чтобы приготовили боеприпасы, пищу и воду. Поджидая Магуру, он, наконец, присел отдохнуть, прислушиваясь к нарастающему гулу пулеметной и автоматной стрельбы на правом фланге батальона. Отсюда, с высоты холма, виднелись догорающие танки. Вокруг них лежала пустынная, голая степь. Вдали чернели горы. Кое-где они были еле различимы. Иногда тучи редели, тогда между облаков показывались то остроконечные, то округлые, покрытые снегом вершины. Они выступали окаменевшими волнами, узкие и резко убегающие в небо, а далеко внизу виднелся город Орджоникидзе, издалека похожий на груду старинных развалин, с выступающими теремами и башнями.
- Красив Кавказ! - мечтательно проговорила неслышно подошедшая Магура.
Рождественский опустил бинокль, тяжело вздохнул:
- Поистине величественные горы…
- Только в них покоя теперь нет, в величественных… Я прибыла по вашему приказанию…
- Не заходили в КП батальона?
- Заходила, там один Мельников. Да писарь копается в бумагах. Дубинин там…
- А Симонов?
- Он не уходит со своего наблюдательного пункта. Сейчас у него комдив и командир полка.
- Вы знаете о том, что два взвода первой роты полуокружены?
- Знаю. От них раненые не поступают.
- От них вообще невозможно выбраться, - резко произнес Рождественский.
- Но к ним-то можно проползти?
Рождественский усмехнулся. Он хотел сказать: "Если от них нельзя, то как же к ним?". А сказал:
- Думаю, можно будет.
- Если нужно, значит, можно, - согласилась Магура. - До ночи раненные не могут ждать. Я сейчас поползу.
- В таком случае эту прогулочку мы совершим вместе, Тамара Сергеевна… Вы готовы?
Много раз вот так же поднимался и равнодушно уходил Рождественский навстречу опасностям и уже привык к тому, что сегодня он идет по более рискованному пути, чем вчера, а завтра пройдет еще дальше. Но почему-то сейчас его особенно обрадовала спокойная решимость Магуры, просто сказанные слова: "Идемте!".
Им предстояло преодолеть каких-нибудь сто метров пространства - пустынную полоску степи, за которой наблюдал враг. Приходилось ползти по впадинам, где застаивалась талая вода. И Тамара Сергеевна беспокоилась о своей санитарной сумке, набитой медикаментами, ватой и стерильными бинтами. Она то и дело закидывала ее на спину, но сумка сползала набок, хлюпала по лужам. Магура надела ремень на шею, укоротила его, положила сумку на плечи.
Но из окопов противника их уже заметили, и тотчас загремели пулеметы.
Оглядываясь, Рождественский спросил:
- Вас не зацепило?.. ивы? Сейчас они мины начнут швырять. Давайте быстрее.
Петелинцы заметили ползущих к ним, но как ни старались, они не в состоянии были подавить огневые точки противника.
Но вдруг где-то позади ударило крупнокалиберное орудие. "Это из подбитого танка!.." - подумал Рождественский и неожиданно громко расхохотался.
- Вот спасибо! Молодцы пушкари наши - наладились!
Они уже были близко к траншее, из которой выглядывал Петелин. Рождественский порывался вскочить и опрометью метнуться вперед, но он опасался, что Магура отстанет.
- Ползете, Тамара Сергеевна?
- Ползу, ползу, - отвечала она с таким равнодушием, точно делала самое обыкновенное дело. - Вы думаете, что мне не приходилось вот так?
- Я беспокоюсь, как бы…
В это время над их головами с воем шарахнулась мина.
- Не беспокойтесь, назад не уползу.
Как только они достигли траншеи - подбежал Петелин.
- Вот какая дорожка к нам, - радостно заговорил лейтенант. - Только чертям по ней в пекло пьяных водить. Ох, ну прямо готов расцеловать вас, товарищ Магура, за то, что пришли…
Вытирая платочком лицо, мимолетно взглянув на Петелина, Магура спокойно ответила:
- Я не за этим сюда спешила. Где у вас раненые, лейтенант?
Ее увели к блиндажу. Рождественский взял руку Петелина и, ощутив в ней нервную дрожь, сказал ласково:
- Спокойствие и спокойствие, Вася. Вы заняли очень важную высоту. Надо ее удержать во что бы то ни стало…
- Воды нет. На исходе боеприпасы. Раненых не могу эвакуировать. Вот это страшно, а не вражеские атаки!
- Раньше, чем станет темнеть, у вас будет все… к вам роют траншею. Выделите человека четыре, пусть роют навстречу нашим саперам.
- Смотрите, опять ползут, - сказал Петелин и бросился к станковому пулемету. - Не стрелять, беречь боеприпасы! Подпускайте поближе.
Приглядевшись, Рождественский сквозь стиснутые зубы обронил:
- Вот куда они метят - отрезать полуроту!
Он побежал за изгиб, в ту сторону, куда убежал Петелин.
- С винтовками людей сюда, Петелин, - приказал он. - Живо, живо!
- В штыковую?
- Для короткого удара!
- Полсотни, больше не наберу.
- Не трогать пулеметчиков и бронебойщиков. И автоматчиков оставить на месте.
- Есть!
Но штыковая схватка не состоялась. Бугаев вовремя сообщил Симонову о намерениях противника отрезать петелинцев. Майор приказал минометчикам снова открыть огонь по наседающему врагу. И уже после первых залпов наступающие попятились назад, к своим траншеям.
- Товарищ майор, а не будет ли вашего приказания вывести людей с высоты? - спросил Бугаев.
Симонов закричал в телефонную трубку:
- Вы что, в уме ли? высота, занятая Петелиным, главный ключ нашего будущего прорыва. Ни шагу назад!
XIII
Шестого ноября доктор Кюн направил почти всю 13-ю дивизию против гвардейского стрелкового корпуса. Его танковые подразделения, руководствуясь заранее разработанным планом прорыва обороны гвардейцев, действовали по определенной системе и переходили в атаку лишь на участках, предварительно уже подвергшихся артобработке.
В расположение гвардейских стрелковых дивизий некоторым группам вражеских танков удавалось прорываться, но пехоте противника это не удавалось. Отрезанные от своей пехоты, танкисты не рисковали форсировать Терек. И вероятно, опасались быть расстрелянными в упор, поспешно возвращались на свои исходные позиции. Расчет Клейста, что терская операция будет, главным образом, танковой операцией, явно провалился.
Снег в эту ночь пока еще не шел. От Терека тянуло сыростью. После грома орудий и грохота танков казалась удивительной эта нерушимая тишина.
В маленькой дымной хатенке на совещании присутствовали все командиры и комиссары дивизий, командиры полков были вызваны по выбору комдивов. Присутствовали здесь и командиры специальных частей, приданных корпусу.
- Вот все существенное из показаний полковника Руммера, - заканчивал докладывать Василенко, поглядывая на Мамынова.
Мамынов, прикрыв ладонью глаза, облокотясь, сидел за столом и слушал. По его сжатым губам Василенко понял, - он сдерживает улыбку. По-видимому, было что-то смешное в показаниях Руммера.
- История господина Руммера, - сказал Мамынов, - обычный эпизод из жизни теперешних гитлеровских генералов. А что касается показаний этого солдафона - путает он и врет… Впрочем и в путанице его не сложно разобраться. Трещит гитлеровская военная машина. Нужно еще несколько крепких толчков, чтобы рассыпалась она в прах… Это произойдет раньше всего здесь, на Кавказе.
Мамынов встал, склонившись, взглянул на карту.
- Внимания прошу, товарищи командиры.
Все сразу притихли, насторожились, догадываясь, что предстоит пояснение боевой задачи.
- День перехода от обороны к наступлению назначен Военным Советом группы войск. Завтра начнем. Возможно, на рассвете - точно час еще не установлен. Каково положение? Клейсту удалось прорваться из Кабарды к Орджоникидзе. И все же, как вам известно, не только стратегического, но и тактического успеха он не добился. Просчитался он, полагая, что наше командование не успеет перегруппировать свои войска. Однако командующий вражескими войсками все еще убежден, что с его планом молниеносного прорыва к Грозному через Верхний Терек и Алхан-Чуртскую долину случилось далеко не самое худшее. Командующий нашей армией предупредил меня: генерал Макензен завтра на рассвете снова бросит против нас недобитую 13-ю танковую дивизию доктора Кюна, стрелковую дивизию румын генерала Думитреску, особый полк "Бранденбург" и отряды дивизии "Эдельвейс". Есть основание полагать, что именно завтра предстоит самая жестокая атака противника но ведь теперь и у нас-то есть чем их встретить. Корпусу придано достаточно сил… как противотанковых, так и средств разрушения обороны… если противник перейдет к ней.
Мамынов замолчал, повернув голову к порогу, прислушиваясь к чему-то.
- Кто-то блуждает в сенях, - с усмешкой заметил Василенко, тоже услышавший топот ног за стеной.
Мамынов шагнул и ударил ногой в дверь, - она распахнулась.
- Часовой, кто там у нас?
Через порог перешагнул невысокого роста, худощавый человек, в длинной, запорошенной снегом бурке. Это был командир казачьего кавкорпуса генерал-майор Селиванов.
- Вот спасибо, - радостно проговорил он, швырнув бурку на табурет. - Здравствуйте, полковник Мамынов.
- Алексей Гордеевич! - воскликнул Мамынов. - Вот уж такого гостя не ожидал.
- А горилка есть? - потирая озябшие руки, с хитроватой улыбкой смуглолицый Селиванов.
- Ну как же, для такого соседа все, что надо… Будет к столу и горилка. - К сожалению… - Селиванов торопливо достал портсигар. - Курите? К сожалению, придется повременить с горилкой. Боевую задачу ставите, полковник? - И, не ожидая ответа, словно уже знал, какой он будет, молвил: - Ну, что же, вы - главный центр. А я только из штаба армии, подвернул договориться, как вам помочь с правого фланга.
Мамынов взглянул на маленького генерала почти с сожалением.
- Алексей Гордеевич, я не вправе рассчитывать на значительную поддержку кавалерии, - заметил он, - но договориться, конечно, нужно…
Селиванов отступил на шаг, глянул Мамынову в лицо и иронически улыбнулся.
- Плохо вы знаете конницу, полковник, - сказал он. - Кавалерия и в пешем строю действовать способна и, запомните, не хуже пехоты!
- Алексей Гордеевич, - хотел было поправиться Мамынов, - я не намеревался умалить значение конницы…
- Извольте уж выслушать меня, - сухо оборвал его Селиванов. - Только одну минутку задержу я ваше внимание: конница давно технически оснащена, ее так же, как и пехоту, поддерживают танки и артиллерия. Когда это необходимо, я использую маневренность кавалерии, но сейчас, то есть завтра, действовать буду огнем!
Он быстро подошел к столу, достал из планшета карту, развернул ее на свободном месте.
- Вам, как командиру ударной группы, первое слово, полковник. Прошу начинать с претензий ко мне.
Но упрямый и настойчивый Мамынов начал с целей, поставленных Верховным Главнокомандующим перед Северной группой войск Закавказского фронта. Он как бы продолжал объяснение задачи для комдивов своего корпуса.
- Речь идет не только о закрытии горных перевалов и Военно-Грузинской дороги, - говорил Мамынов. - Верховное командование перед нами ставит задачу - в районе Орджоникидзе нанести Северо-Кавказской группировке войск Клейста решающее поражение!
Селиванов кивнул утвердительно, а выражением своего лица говорил: да иначе и не может быть.
- Долиной, от окраины города, между селением Гизель и горами Рух-Дзуар и Гудзе-Дзуар будут действовать соединения морской пехоты.
- Я отлично знаком с дислокацией наших войск, полковник, - заметил Селиванов, нетерпеливо постукивая карандашом по карте.
- Алексей Гордеевич, центр рубежа - Гизель. Против моего направления противник выдвинет не только главные силы, но и резервы, и кое-что подбросит с других участков.
- Так для этого же надо иметь эти самые резервы, - возразил Селиванов, - а чтобы изворачиваться, прибегать к тактическим уловкам - Клейсту нужно, чтобы ваш правый фланг не был защищен.
- Вы хорошо поняли меня, Алексей Гордеевич, - согласился Мамынов. - Мои дивизии, так сказать, в районе лицевой стороны сосредоточения основных сил противника, на его главном маршруте. Двум из них придется закидывать правым крылом, пока я не добьюсь возможности обстреливать неприятеля продольным огнем с правого фланга.
- Вашему соседу справа Военный Совет нашей армии поставил примерно такие же задачи: я буду обтекать район Ардона! - сказал Селиванов. - С моего участка противник не снимет ни единого батальона, я не позволю ему это сделать, полковник.
- Об этом я и хотел просить вас, товарищ генерал-майор, - сказал Мамынов. - Других претензий к вам не имею…