- Для меня приказ есть приказ, но… трудно! Артиллерию подайте! "Катюши" где гуляют? Накрыть, чтобы и тряпок от их заслонов не осталось! Благо, собрались в кучу. И как раз было бы вовремя…
- "Катюши" явятся на твой участок. Явятся, Андрей Иванович.
- Вот пусть поработают… А мы и в четырнадцатый раз поднимемся. Пороху у нас хватит.
- А где же комиссар? - поинтересовался Булат.
- Комиссар со вчерашней ночи спешивает врага… Блокирует дорогу к горловине. Вчера со взводом в обход ушел - не знаю, что у него там… Никаких сведения от его группы.
* * *
Рождественский очнулся ночью. Он не сразу все понял, где он и что произошло. Прежде чем приподняться, он долго сгибал руку, чтобы опереться на локоть, и, наконец, ему удалось поднять от земли голову. Ему показалось, что по всей низменности и к черным горам распространялось какое-то бледное сияние. Неестественный свет, разлитый в воздухе, резко очерчивал какие-то предметы, скопившиеся вокруг.
- Это грузовые автомашины, - вспомнил он, - да, они… Вот как мы их вчера!..
Лежа на животе, он долго вглядывался в окружающую его местность.
Свет был непостоянным, прыгающим с места на место, и Рождественский понял, что у Нижней Санибы продолжается ожесточенный бой.
- Нижняя Саниба! - прошептал он, припоминая начало сражения. - Вот она… Машины, целое скопище исковерканных грузовиков!
И уже отчетливо вспомнил, как со взводом Пантелеева он вышел противнику в тыл они подбили до полусотни автомашин, расстреливая немецких обозников. Затем вынуждены были принять неравный бой. Что произошло потом - на этот вопрос он ответить не мог.
- Кто здесь живой? - спросил Рождественский, снова приподнимаясь и оглядываясь вокруг.
Долго и терпеливо он ждал ответа, но поблизости не было слышно ни шороха, ни человеческого стона.
"Куда же девался взвод? - думал он. - Что произошло?". Он торопливо стал шарить по всему телу, желая убедиться, что не ранен, потом попробовал ползти. Неожиданно его рука коснулась чего-то липкого и мягкого… Рождественский содрогнулся, поняв, что это человеческая нога. Он пополз дальше, стараясь побыстрее уйти от этого места. Его мысли становились яснее и отчетливее, и он вспомнил, как упал после взрыва. Что это был за взрыв - он не мог объяснить. Помнилось, что с ним оставалось всего четыре солдата. Остальная часть взвода, должно быть, ушла вперед и где-то здесь продолжала бой. А может быть, они уже соединились с батальоном?
Рождественский не знал, сколько прошло времени после того, как он пришел в себя. Он полз по склону, пытался приподняться, но падал и снова полз…
Из его исцарапанных пальцев сочилась кровь.
Утром его нашли совершенно обессилевшим.
Он услышал знакомые голоса. Открыв глаза, увидел Симонова.
- Ты, Андрей Иванович? - пытаясь улыбнуться, слабым голосом проговорил он.
Усталый после ночных боев, Симонов стоял перед ним, все еще не веря своим глазам, и словно не решался заговорить. Но вот что-то толкнуло его к другу, - руки их встретились в жарком пожатии.
- Который раз я хоронил тебя в своих мыслях, Саша!
- Только бы не в сердце, Андрей Иванович!
- Это уже невозможно.
- Как там с Санибой?
- Саниба наша! Кажется, сегодняшняя ночь окончательно решила судьбу Кавказа.
- Расклевали вы их?
- А разве ты не участвовал?
- У меня неприятный случай… Напоролись на мину.
- А до этого… не помнишь?
- Смутно. Страшно шумит в голове. Значит, они отступили?
- Они привыкли кататься на автомашинах…
- Владеют техникой… - усмехнулся Рождественский.
- Владели, да оставили ее возле Санибы. И ты, Саша, со взводом Пантелеева положил начало их спешиванию. Здорово вы поработали, комиссар!
- Ну, что же, пусть учатся ножками топать.
Симонов спросил озабоченно:
- Ты ходить можешь?
- Как-нибудь…
- Давай, цепляйся за меня.
Рождественского подняли. Одной рукой он уцепился за плечо комбата. Опираясь на него, почувствовал, как хорошо быть рядом с этим человеком. Медленно шагая, сказал:
- Андрей Иванович, мне кажется, что мы наползли на противотанковую мину. Не могу понять, что-то неладно с глазами. Странное ощущение. Может быть, металлическая пыль, а?
- Если бы пыль, ты бы ничего не видел, - возразил Симонов.
Всходило солнце, увеличиваясь до невероятных размеров, но лучи его не проникали сквозь застилавший низменность чад. У лесистых склонов догорали подожженные грузовики, дымились подбитые танки. Симонов неожиданно остановился:
- Саша, смотри! Есть на что полюбоваться… Приятно сознавать, что это результат наших усилий!
Рождественский взглянул на склон горы. По узким дорожкам, словно по сточным канавам, вытекали колонны обезоруженных вражеских солдат. С забинтованными головами, с подвязанными руками, они шли, окруженные конвоем, понурые, сгорбленные, жалкие, в немом отчаянии.
- Вот оно как дело-то для них повернулось, - с усмешкой проговорил Симонов. - Совсем не весело…
Рождественский смотрел усмехаясь. Голова у него кружилась… А грудь распирало радостью. Был день, но здесь, в задымленной низине, только сейчас запламенел рассвет.
- Есть приказ: дивизия перебирается правее, к Ардонским хуторам, - сказал Симонов. - Жаркие предстоят нам еще дела…
Немного в стороне спиною к КП сидел Пересыпкин и, развязав мешок, собирался что-то спрятать. Симонов окликнул связного. Тот от неожиданности вскочил так резко, что Симонов, не выдержав, засмеялся.
- Что это ты прячешь за спиной у себя? - спросил он, подойдя к Пересыпкину ближе…
- Так что если говорить по правде, - смутившись, ответил Пересыпкин, - что ни на есть слабость будет. Ну, мелочь совсем…
- Что-о?
Пересыпкин, вытянув из-за спины руку, показал губную гармошку.
- Вот оно, чем он занимается!
- Мелюзге своей, знаете, Андрей Иванович… Все-таки интересно же трофею с фронта… Можно?
- Ты уж лучше танк возьми - трофея же, н-ну? Взял бы, а?
- Велик больно.
- М-да… пожалуй, не войдет в вещевой мешок. Ну, а если детям - губную гармошку возьми, разрешаю… Только чур - предупреждаю, в моем присутствии не пиликать на этой трофее. Она и так сидит в печенках у меня… наслушался в обороне под Ищерской.
XXI
Гизельская операция закончилась. Нашими войсками было подбито и захвачено 160 танков, 2350 автомашин и семь бронемашин противника. Более пяти тысяч трупов вражеских солдат и офицеров осталось на поле боя…
Из района боевых действий, от Нижней Санибы, в связи с окончанием гизельской операции комдив Василенко выводил свои полки к новому рубежу, к новым боевым схваткам с недобитыми гитлеровцами. Весь стрелковый корпус перебрасывался на правый фланг фронта, линия которого воспринималась пока условно. Все части сначала двигались параллельно быстрой речушке Архонке, а от огромного селения Архонская дивизия разошлась каждая указанным ей маршрутом: одни направились в сторону Ардонских хуторов, а дивизия Василенко - к реке Ардон.
- Вот, слышь, - говорил Бугаев Петелину, - если бы Симонов носил такую горячую голову, как у тебя, мы бы уже потеряли нашу ударную силу. А что же получилось, гляди, - он вполоборота взглянул на роту, шагающую за ними, - и научились воевать, и люди окрепли… И мы по-прежнему - гвардейская рота!
Не замедляя шага, Петелин взглянул на Бугаева, - тот улыбнулся открытой улыбкой.
- Симонов дело знает, - согласился Петелин.
- А ты говорил "бомба замедленного действия!.."
- Между нами, Павел, - понизив голос, сказал Петелин. - Довериться можно?
- Давай.
- Недолюбливал я Симонова.
- Ого!
- Началось это в Закан-Юрте, когда он однажды сказал мне: "С твоим характером не воевать - яблоки таскать из чужого сада". Здорово это обидело меня тогда.
- И теперь злишься? - угрюмо спросил Бугаев.
- А ты мне поверишь?
- Почему не поверить. Врать ты не научился, поверю, давай.
- Ну, так слушай: с Симоновым я готов шагать и до Берлина, и дальше!
- С каких же пор готовность у тебя такая стала?
Сбивая шапку повыше, Петелин сгоряча так толкнул кулаком в ушанку, что из-под нее на лоб ему высыпался весь чуб.
- Трудно объяснить, с каких пор… Но не сразу. Я сначала почувствовал его, а потом уже понял.
- Неконкретное объяснение. Что ты почувствовал?
- В беде не оставит, под огонь н бросит - конкретно?
- Не совсем. А как он врага бьет?
- Как молотом бьет по замку.
- Всегда он так, молотом?
- Нет, где возможно, так полегонечку, словно отмычкой действует. Да ты что, чудаком меня считаешь?
- Нет, зачем, я никогда не считал тебя чудаком, оно, может быть, я ошибался. При чем тут молот, отмычка?
- А при том, что живет Симонов медведем, а воюет лисой - конкретно? - сердился Петелин.
Из-под мохнатых бровей Бугаева смотрели маленькие, веселые глаза, смотрели они внимательней, чем прежде.
- Это ты, Вася, очень даже ново, душевно и верно сказал, - обрадованно проговорил он. - Оказывается, многому ты научился, многое понял. Мне это нравится, по-братски тебе говорю.
- И я об этом говорю только тебе, как самому надежному другу, Павел. Нет ничего на свете приятней, чем когда ты чувствуешь, что тобой управляет твердая, правильная рука.
- Дорогой мой, это у нас теперь идет как по лесенке, до самой верховной ставки.
- И воевать ни капли не страшно, - идешь в бой - знаешь, идешь ты на правильное дело.
- А насчет яблок как же? - уже шутливо спросил Бугаев.
- Симонов зря не скажет. Хорохорился я попусту. Надо сдерживаться… Это сейчас полезней для дела, понимаешь?
* * *
Батальон пересек шоссейную дорогу, ведущую из Архонской к Ардону. От реки Ардон в гору навстречу Симонову поднимался Василенко с командиром полка майором Булатом.
- Жду, жду, Андрей Иванович, - издали сказал Василенко и махнул рукой подходившей роте Петелина. - Приземляйтесь, не маячьте на виду…
Между Василенко и Симоновы налаживались и крепли деловых, даже больше - дружеские взаимоотношения, поэтому оба они частенько забывали субординацию. Комдив, командир полка и комбат сели за кукурузной листвой. Василенко достал пятикилометровку, всю разрисованную синими и красными пунктирами.
- До сего времени противника перед нами всегда было больше, чем сейчас, - кисло поморщившись, сказал Василенко. - И тогда их оборону или наступающие боевые порядки я видел собственными глазами. Противник был весь передо мной, я разглядывал его почти в упор. Сейчас же его надо тщательно отыскивать на местности. И все это нужно делать так, чтобы людей не подставить под нож!
Некоторое время он глядел в синеватую холодную даль за рекой.
- Понятно тебе, Симонов? Не вижу я четкой линии занятой противником обороны. Оторвался он от нас… Да, оторвался…
Василенко помолчал, плотно сжав губы, словно сдерживал нетерпение, а затем негромко предложил:
- Так вот, прошу действовать осмотрительно. Прямо отсюда сначала вперед пускайте мелкие группы, метров на сто пятьдесят от основного ядра. На сближение - развернутым фронтом. перейдете реку там уж только короткими перебежками. сарай видите, во-он, что правей населенного пункта. разворачивайтесь слева от сарая, а справа Ткаченко пойдет.
Он поднялся, подал Симонову руку, и они с Булатом поспешно зашагали к показавшемуся второму батальону.
Первым к Симонову подошел Петелин, за ним остальные командиры рот. Разъясняя задачу, Симонов обдумывал каждое слово, изредка поглядывая на правый фланг, наблюдая за Ткаченко, как тот в высоких кукурузных зарослях разворачивает свой батальон.
- Давайте, но не больше чем по пяти человек от взвода, - закончил Симонов. - А вы, Тамара Сергеевна, свой санпункт расположите у реки, под бережком, в прикрытии. Продвинемся - не отставайте.
По дороге промчался трофейный броневичок Киреева, степью подходили остальные стрелковые батальоны. Роты батальонов Симонова и Ткаченко уже рассыпались по широкому оголенному полю. Солдаты бежали вниз, к реке, чтобы на короткое время укрыться у берега, перевести дыхание, осмотреться и снова рвануться вперед.
Как всегда, Магура шла за своим батальоном, стараясь не отставать, - всех санитаров она направила с ротами.
Семьдесят пять дней непрерывно она находилась в боях, и каждый новый день не легче прожитого. Требовалось все новое усилие, все новое напряжение нервов, но тем не менее она никогда раньше не чувствовала такого беспокойства за Симонова, как сейчас. Мысль о том, что Андрей Иванович может погибнуть в этом бою, не покидала ее ни на минуту.
С разбегу Магура спустилась к реке, ни на миг не раздумывая, бросилась в воду, дрожа от холода, выбралась на противоположный берег.
Метрах в пятистах впереди виднелись постройки. Оттуда донесся рокот вражеских пулеметов. Магура увидела, как во весь рост встала рта Петелина. "Это уж безумие!" - пронеслась у нее жгучая мысль. Но эта мысль сразу погасла. Рота неудержимо, стремительно продвигалась вперед, и, к великой радости Тамары Сергеевны, никто не падал. Поднялись и остальные роты. Симонов потерялся в лощине. "Теперь уж поздно останавливаться, ложиться. Правильно, что они так пошли…". И она бежала с раскрытым ртом, с раздувшимися ноздрями. "Только бы мне догнать их, только бы не бежать, когда батальон заляжет".
Позади Магура расслышала шум мотора. Она оглянулась. Броневичок Киреева, разбрызгивая грязь, мчался на полной скорости к месту боя первого батальона. Он резко остановился, дверца открылась, и Киреев улыбнулся Магуре:
- Здравствуй, дочка… Жива-здорова?
Она не успела ответить. Броневик понесся дальше, к окраине населенного пункта, к тому месту, где петелинцы уже вступили в рукопашный бой.
* * *
Под вечер Тамара Сергеевна эвакуировала раненых. В одной из хат, куда она зашла, Киреев проводил беседу с политруками батальона. Коротко, выразительно взглянув на дочь, он слегка кивнул ей головой, и по знакомой, чуть приметной его улыбке Магура поняла, что отец гордится ею.
- Теперь мы вступаем, товарищи, во второй этап борьбы с войсками Клейста, - продолжал он. - В своих тактических расчетах противник полагался на превосходящее число активных штыков, на преимущество в технике. Это, конечно, очень значимые величины. Но едва лишь прогремели первые гвардейские залпы, как вражеский солдат почувствовал: время бравурных маршей закончилось. Не выдерживает гитлеровская грабьармия хорошо организованных наших ударов. Теперь рядовой вражеской армии понимает нас лучше, чем сам Клейст. Многие из немцев, ощутив гвардейские удары, возымели желание подальше уйти и поскорей… Но Клейст приказывает войскам создать по всей линии фронта долговременную оборону. В землю закапываются танки, создаются огневые опорные пункты. В чем же теперь заключается замысле Клейста? В районе Гизеля он потерпел самое большое поражение, какое когда-либо выпадало на его долю. Между тем он не желает признавать себя побежденным конечно, мы с ним не обсуждали его оперативные планы. Но едва ли Клейст имеет сейчас какую-нибудь схему боевых действий на Северном Кавказе. Он просто вынужден обороняться и ждать исхода борьбы за Сталинград. Из этого вытекают наши задачи. В боях за Советский Кавказ мы уже одержали значительную победу. Но как и прежде, решающее остается впереди. Каждый воин должен знать об этом.
Оглядывая присутствующих, Магура увидела Андрея Ивановича. Он стоял у стены и грыз окурок цигарки… заметив Тамару Сергеевну, Симонов кивнул ей головой. Тихонько подступив поближе, он спросил:
- Ну, как у тебя, Тамара Сергеевна?
- Как всегда. А у вас? - спросила она и улыбнулась, словно ждала от него какого-то решительного слова. Симонов подумал: "Нет, не время говорить о личном, о том, что давно уже хочется сказать… Но когда же настанет такая минута?..".
После окончания беседы политруки и парторга разошлись по своим ротам, вышел и Симонов. Магура и Киреев переглянулись, и, словно поняв друг друга, оба задержались в хате. Отец уселся за стол, закрывая широкой спиной окно. Он положи руки перед собой, и Магура увидела, что одна из них перевязана.
- Папа, ты ранен? Когда?
- Часа, наверное, три назад. Незначительно, пулей задело мякоть ладони.
- Я посмотрю, папа. Кто перевязывал?
Протянув руку, Киреев молча наблюдал за четкими движениями дочери. Потом он сказал:
- А ведь я не думал, что ты станешь хирургом, Тамара.
Она улыбнулась.
- А почему?..
- Нежная ты была, ласковая…
- А разве профессия хирурга…
- Я понимаю, Тамара, - строго сказал Киреев, - нож спасает человеческую жизнь, если им движут руки человека, который любит жизнь… И не только свою…
Неожиданно он привлек к себе дочь и прижал ее голову к груди.
Магуре показалось, что губы отца прикоснулись к ее волосам.
Резко открыв дверь, в комнату вошел Симонов.
- Пытаются выбить нас из населенного пункта, товарищ гвардии полковой комиссар, - доложил он и, смутившись, отступил на шаг. - Я помешал вам…
- Нет, нет, вы не помешали нам, Андрей Иванович, - ответил Киреев, в первый раз назвав Симонова по имени. - Идемте-ка, посмотрим…
Магура взглянула Симонову в лицо и улыбнулась уголками губ. Она сделала вид, что не заметила его смущения. Вслед за отцом она шагнула за порог, немного усталая и безотчетно счастливая. Постояла, прислушиваясь к шушуканью ветра у крыши, - во дворе колебались темные ветви деревьев, - послушала отдаленное выстукивание станковых пулеметов, затем решительным взмахом руки кинула за шею ремень автомата, шагнула вперед и сразу канула в зябкую туманную тьму.
XXII
Едва поднявшись с постели, Рождественский разыскал в селении Архонская Киреева. Тот стоял на колхозном дворе, прислонившись плечом к столбу поднавеса, держа в одной руке раскрытый перочинный нож, в другой - крупное яблоко. Напротив Киреева топтался пленный гитлеровский офицер. Его теснила возбужденная толпа ребятишек. Конвоиру то и дело приходилось отгонять их.
- Геть!.. щоб вы… - ругался пожилой солдат, хотя с лица его не сходила улыбка. - Геть пид тры чорты…
По-видимому, Киреев давно уже вел эту беседу. Рождественский остановился в сторонке, на него тоскливо глянули большие, усталые глаза пленного; Рождественский заметил разорванное веко, обвисшее, обнажая белок, - из глаза офицера сочились слезы, перемешанные с кровью.
Второй конвоир, подойдя ближе к Рождественскому, сообщил:
- Знатный ворон, связной клейстовского штаба. Около Алагира разведчики схватили.
Капитан продолжал вслушиваться в разговор Киреева с пленным.
- …Наравне со всяким честным человеком, - продолжал Киреев.
- Никем не оспаривается только равная смерть, - ответил пленный. - Только это. Все другое берется силой.
- Вот уж заблуждаетесь, - возразил Киреев.
- На земле все иначе построено, господин полковник. Все противоположно вашим взглядам.
- Бей, режь, жги, бери! По-вашему, так?
Пленный молчал.
- И вы ринулись к широким просторам, чтобы силой отнять у советских людей то, что они создали трудом?
- Завоевать, - уклончиво произнес немец.
- Это одно и то же.