И он тотчас начал шарить биноклем у подножья горы. Отчетливо выделялись плантации, окруженный живой оградой, тянувшиеся котловиной до ее разделения бурной, с холодным блеском рекой. "Эх, форсировать бы Горячий Ключ, так уж с двух бы сторон, чтобы и с тыла - с гор вихрем на них!" - думал Петелин.
Но как обойти противника с правого фланга, он не мог себе представить. За поселком, на небольшом от него отдалении после впадины, взору подставлялась почти отвесная гора, по которой трудно спуститься в низменность внезапно. "Нет, справа "вихря" никак не получится".
- Кажется, пора возвращаться, - подумал Петелин, увидев внизу группу офицеров во главе с Булатом. - Да, надо возвращаться, пора уже.
А в лагере батальона жизнь шла своим чередом. Пока самолетов не было видно, разжигались небольшие костры, варилась каша, кипятился чай, обсушивались, штопались, чистили оружие. Бугаев, увидев Петелина, пошел к нему и встретил вопросом:
- Ну что, стратег, налюбовался Горячим Ключом? Рассказывай, что увидел интересного. Какова там обстановочка?
- Хороша! На пузе придется да по воде до самой реки, - зло ответил Петелин.
- А потом? - посумрачнев, спросил Бугаев.
- А потом - "ура!". И через реку вплавь или как, черт ее знает! В общем, дело поганое, потому что все надо брать в лоб.
- А ты же говорил что-то о выходе к противнику в тыл? - насмешливо напомнил Бугаев. - Оглядеться бы да поискать…
- Мне не известно, сколько времени мы тут готовы оглядываться.
- Ожидая, когда гитлеровцы утратят бдительность?
- Хотя бы и так! - воскликнул Петелин рассерженным голосом. Он помолчал, сдерживая себя, чтобы не сказать Бугаеву какую-нибудь грубость. Молчание его, правда, длилось недолго. - Рассуждение об обходе противника с тыла не лишено смысла. Хотя удобного случая, когда можно будет так сделать, ожидать мы тоже не можем. Но как же быть, - смотрел я на передний край и думал: тут не успеешь и до реки добежать, как всю роту срубят подчистую! А бежать придется, потому что, пока здесь будем ожидать удобного случая, Клейст будет вытягивать группировку своих войск на Таманский полуостров.
- Тебе-то откуда известно, что на Таманский?
- Слышал разговор командира полка с нашим комбатом.
- А насчет обхода, в самом деле, они ничего не говорили? Насчет того, чтобы, как ты толковал, "вихрем" с тыла?
- Вот не горы, что с левого фланга у нас, тех не рассмотрел. А справа "вихрем" не выйдет, - вздохнув, сказал Петелин, как бы не расслышав вопроса. - Тем более что Горячий Ключ обороняют не какие-нибудь забитые, насильно мобилизованные в оккупированных немцами странах эрзац-солдаты.
- Это известно, что здесь эсесовцы.
- Злы, как черти.
- И исполнены к тому же жаждой мщения га разгром под Сталинградом и на Северном Кавказе. Не очень-то приходится полагаться на то, что в обороне они задремлют.
- У нас к ним не меньше злости… А оснований для злости побольше, - сказал Петелин и крикнул своему связному: - Кашу мне подавай, дорогой!.. - И опять к Бугаеву: - Потеплело, что ли, Павел? Смотри, снег под следами начинает лосниться!..
* * *
С рекогносцировки Симонов и Рождественский возвратились вечером, когда уже начал сгущаться туман. По мягкому теплому воздуху чувствовалось, как быстро стало наступать потепление. Симонов нагнулся, набрал горсть снега, скомкал его в кулаке и показал затем Рождественскому, сказав ворчливо:
- Видишь, что получается? Жижа, а не снег!..
Рождественский поглядел на полуталый снег в его кулаке, как на личного врага.
- Неприятно, да ничего не поделаешь, не прикажешь погоде, - задумчиво проговорил он. - Но все равно уж! И чего б только ни сделал ради успеха!
- Это верно, мокрый снег не остановит.
- Соберем, что ли, ротных командиров и политруков потолковать до выступления? - спросил Рождественский.
- О чем толковать на этой горе? Спустимся вниз, там и расскажем обо всем, что завтра на рассвете ждет нас у этого Горячего Ключа.
- А по-моему, этим делом лучше бы заняться здесь, - стоял Рождественский на своем. - А то получится, приведем мы людей к новому рубежу - ползите, товарищи! - и все!
- Да, ползите!.. И поползут, если так складывается, что надо ползти. Слово командира имеет силу закона, - без этого нет армии и не будет победы. Поползут!
- Я не собираюсь, Андрей Иванович, принижать роли командира, но боевую задачу будет решать не только один он, - заметил Рождественский, решительно встряхнув головой, как бы желая подчеркнуть значительность своего довода. - Важна не только ясность поставленной задачи. Командиры и политруки рот обязаны знать всю обстановку.
По тону голоса Рождественского Симонов угадал, что в эту минуту горят в душе этого пропагандиста те пламенные страсти, которые всегда руководили его практической деятельностью при исполнении обязанностей комиссара.
- Не нахожу я возможным сейчас, комиссар, распространяться на эту тему, - сказал Симонов. - А то б сказал я тебе… Можно и приказать, не тратя излишних слов, если ты знаешь, что люди верят тебе. А что касается общей обстановки, то это ты говоришь, извини, чепуху, потому что и сами мы с тобой еще плохо знаем ее.
Помолчав немного и глядя на лагерь с каким-то особым напряженным вниманием, Симонов скомандовал:
- Поднима-айсь!
Этим негромко произнесенным словом командира вся мирная жизнь в расположении лагеря была нарушена в одно мгновение, как будто подобная команда раздалась неожиданно и впервые за всю войну. Лена тоже от нее вздрогнула - давно притихшее, позабытое чувство волнения перед боем моментально вспыхнуло в ней. Она быстро вскочила, оглянулась вокруг. Голос Симонова только что успел замереть, но в лагере уже слышались топот ног, приглушенный, но возбужденный говор, бряцание солдатских котелков и оружия. Затем раздались отрывистые команды ротных и взводных командиров - выстраивались. И вот прозвучала негромкая, но поистине призывно торжественная команда:
- Шаго-ом марш!
С единым вздохом дружно шагнули вперед - дальше; и двинулись затем в направлении к спуску в Горячий Ключ. Головными - Симонов и Рождественский, за ними первая рота во главе с Петелиным и Бугаевым. В хвосте батальона санитары под командой Магуры. Ни говора, ни шуток - шли, топая ногами по мягкому снегу, сурово глядя перед собой.
Подчиняясь инстинктивному чувству, Лена положила руку на санитарную сумку и машинально стала расстегивать ее на ходу. Заметив это, Магура тихонько дотронулась до ее локтя, сказала, усмехнувшись:
- Это ты делаешь, Лена, преждевременно. - И, помолчав немного, спросила: - Волнуешься, да?
Девушке стало стыдно, ей хотелось ответить: "Нет, просто я отвыкла". Но после небольшой паузы призналась чистосердечно:
- Что греха таить, есть немножко. И отвыкла я тому же, - поспешно добавила она. - Это скоро пройдет. У меня и раньше так было, а потом все как будто каменело в груди, поверьте.
- Чем это скорей наступит, тем лучше. Сейчас нам спокойствие крайне необходимо, Леночка. А ну, пожелай-ка себе этого!
- Хочу, да вот сразу как-то не получается, Тамара Сергеевна. И не за себя я только волнуюсь. Пошел ведь впереди… И жаль мне, и боязно за него. Вы же знаете, какой он: укрываться, беречь себя не станет…
- Ну, это ты напрасно так говоришь, - догадавшись, о ком идет речь, неодобрительно сказала Магура. - Мне тоже жаль Андрея, да я хорошо знаю, что и он, и комиссар не станут напрасно выставлять головы под эти дурацкие пули. Они имеют и горячие сердца, и холодный разум в то же время.
Лена сдержанно вздохнула и не ответила.
Темнело. Ведущая вниз дорога была вся побита и испещрена дождевыми промоинами. Земля перемешалась с мокрым снегом; идти было вязко и тяжело. Когда свернули вправо, Лена не могла уже разглядеть дороги. Чувствовалось, что идут пологим краем горы. С трудом удавалось удерживаться, скользили ноги, из-под них вырывались и куда-то в сторону стремительно катились мелкие камешки. Низменности достигли примерно через час после начала похода. Кусты вставали перед людьми неожиданно, точно в мгновение вырастали из-под земли, преграждая продвижение вперед.
А оттуда, где шумела горная река, ветром доносило глухие звуки стрельбы и взрывов. Тьма то и дело прорывалась звездообразными всполохами. Казалось в короткое мгновение, что там смещался воздух, и будто над землей какая-то зловещая птица взмахивала охваченными пламенем крыльями, то распластывая их, то складывая.
Лена все шагает, затаив дыхание, и прислушивается к разрастающемуся гулу с места боя. Она уже начинает жить поднимающимся в ней чувством долга, предстоящим ей сейчас делом. Но это привычное напряженное внимание к своим обязанностям наступает, как ей кажется, страшно медленно. И она упрекает себя, что не сразу отдалась всем своим существом слуху в ожидании возможного вопля раненного человека: "Санитара сюда!". А ведь это было и есть главное для нее, как только она вступила на поле боя.
XXXVII
По приказу Симонова Магура и Кудрявцева были оставлены несколько позади. Нужно было организовать медпункт первой помощи. Место выбрали между двумя возвышенностями.
- У нас превосходный пункт приема. Мы на какой-то заброшенной дороге. И как раз на изгибе. Со всех сторон окружены возвышенностями, - сказала Магура.
- Какой уж там пункт!.. - вяло усмехнулась Лена. - Пустое место это, Тамара Сергеевна, а не медпункт.
Магура как будто удивилась и несколько секунд молча, не мигая, смотрела в лицо Кудрявцевой. Но затем засмеялась, продолжая:
- А ты вообрази, что здесь все по-настоящему. Вот как что-нибудь в детстве воображала. Ведь играла же в куклы?.. Я, бывало, тоже… Только из школы, в уголочке где-нибудь пристроишься, расставишь разные пузыречки, стеклянные баночки, тряпочки расстелешь, красный крест нарисуешь карандашом. Все братишку перевязывала. А когда надоедала, то он от меня убегал. Ну я тогда бралась за кошку. Папа, помню, смеялся надо мной: "Быть тебе ветеринаром, Тамара". Пришлось в мединститут определяться. И не жалею, что стала врачом - люблю я свое дело.
Как бы не дослышав последних слов Магуры, вздохнув, Лена продолжала:
- Мы, Тамара Сергеевна, не в куклы играем, а боремся за жизнь людей. Не надо нам никаких карандашей рисовать красный крест. Он есть уже на наших сумках. И не здесь бы мне, например, с моей сумкой быть, а рядом с людьми, где их ранят!
Магуда снова быстро и недовольно глянула на Лену. Хотела возразить, но подождала. Она смотрела, как Лена в это время словно что-то искала печальным взглядом вокруг и ничего не находила, переводя блуждающий взор с точки на точку.
- Мы так не должны, - стояла на своем Кудрявцева, по привычке наматывая на палец лямку своей сумки. - Стыдно сидеть вдали от живых людей. А все это потому, что так захотелось Симонову: "Оставайтесь здесь, приготовьте пункт приемки!". Неужели он думает оградить нас от опасности? И к чему он беспокоится обо мне, например?..
- Ты слишком молода судить о Симонове, Лена, - не дав ей закончить, строго заметила Магура. - Когда он отдавал распоряжение нам, его мысли не вращались, как это у тебя получается…
- Что вы этим хотите сказать? Тамара Сергеевна? - вспыхнув, спросила девушка.
- А то, что напрасно ты думаешь, будто проявишь невесть какой героизм, приплевшись в окопы. И критиковать комбата не следовало бы, - уже мягче молвила Тамара Сергеевна, догадываясь, что Лена в это время краснеет, наверное. Как всегда, застыдившись, девушка краснела и не как-нибудь - слегка, сама, быть может, не подозревая того, но почти до слез.
Глядя на нее, Магура вдруг засмеялась. Это еще больше смутило и в то же время разозлило Кудрявцеву, посмотревшую на свою старшую подругу прямо, с безмолвием, по-видимому, желая подчеркнуть, что она осталась при своем мнении.
- Не о личном думать нам надо, Лена, - протяжно продолжала Магура. - Не то время, чтобы что вздумалось, то и делать.
- О чем вы, я не понимаю? Ей-богу, я вас не понимаю, о чем вы? - воскликнула Лена, чувствуя, как горят ее щеки.
- Там, - кивнула Магура к переднему краю, - мы бы успели перевязать - и то кое-как - двух-трех человек. А сюда будут все поступать.
Немного успокоенная дружеским тоном Лена спросила:
- Но как мы будем эвакуировать раненных?
Этот вопрос волновал и Магуру, но она помнила обещание Симонова. А его обещание никогда не оставалось невыполненным. Ответила Лене почти уверенно:
- Андрей обещал лошадей под волокуши… Ты знаешь, что это такое? Мы с тобой видели эти волокуши, когда шли сюда. Штука довольно неудобная. Но что еще в горах можно придумать? Будем приспосабливать все, что окажется в нашем распоряжении.
- Только вот что, Тамара Сергеевна, - сказала Лена, как обычно, мягким голосом, - когда эти волокуши здесь появятся?
- Лошадей должны бы подогнать на рассвете. Жаль, что в потемках трудно ориентироваться, где тут можно останавливаться с ними. А это надо знать. Живой транспорт не перекалечить бы. Теперь лошади, пожалуй, для нас самое главное.
Наговорившись и почувствовав усталость, Магура и Кудрявцева решили отдохнуть. Раненных не ожидали, поскольку, как предполагалось, батальон вступит в бой лишь на рассвете. Привалившись плечами друг к дружке, затихли обе. Тамара Сергеевна, кажется, уже спала, тихонько посвистывая носом. Лена же, хотя и чувствовала усталость и находилась как бы в полусне, еще лежала с открытыми глазами, устремив их в даль неба, порезанную длинными беловатыми полосами, из-под которых выглядывали дробные, робко мерцающие редкие звезды.
Она лежала словно притаившись и чувствовала, что боится шевельнуться из опасения потревожить те чувства, какими она была вся переполнена.
"Тамара Сергеевна странно поняла меня, - с обидой думалось ей. - Может, мне больше хочется быть рядом со своими старыми товарищами - Рычковым, Вепревым, Серовым… Надо же как-то забыться, чтобы все у меня пошло по-старому, как все законным путем шло до встречи с Рождественским".
Но только она подумала так, как ей вспомнились штыковой бой в районе разъезда Солнушкин, переход фронта, скитание в пустынной степи и затем госпиталь, - всюду Рождественский. Все связанное с ним, все памятное так и замелькало перед ее глазами. Своим мысленным взором она стремится проникнуть глубже во все, что пережито вместе с ним. Она, наконец, уснула.
Магура уже встала и смотрела сбоку в побледневшее лицо просыпающейся девушки. Хотелось дать отдохнуть ей как можно дольше. Лена же, хотя и просыпалась, все еще оставалась недвижимой, лишь шевелила губами.
Странные вещи происходили в ее голове. Заметное усилие заговорить внезапно исчезло, чтобы затем снова возникнуть на губах. И наконец, изо рта вырвались слова: "Да это же гроза надвигается. Почему же такие немые громы? И молнии вспыхивают не ярко". Затем, успокоившись, еще не поднимая век, прислушалась. Молнии действительно вспыхивали, но не в небе, а в мутном воздухе над самой землей. И громы гремели, только они были не такие немые, какие слышались ей сквозь сон.
- Доброе утро, Лена, - сказала Магура.
- Здравствуйте, Тамара Сергеевна, - тихо откликнулась Кудрявцева, быстро вскакивая на ноги. - Проспала я самое интересное: утро на новом месте.
- Утро только начнется, не сокрушайся.
Лена, впрочем, и сказала об этом только для того, чтобы скрыть смущение, возникшее в ней при воспоминании о вчерашнем разговоре. Сложила свою плащ-палатку, быстро перевязала ее шнуром, поправила выбившиеся из-под ушанки волосы, все время чувствуя, что смущение не проходит. Но когда Магура говорила о том, с чего следует начать трудовой день, Лена почти не слушала ее. "Мне давно уже нужно бы поговорить с ней со всей откровенностью, - думала девушка. - Она искренне хочет отвлечь мое внимание от всяких грустных и бесплодных дум. Почему же мне с недоверием и скрытой опаской к ней?..".
- Не узнали еще, наши вступили в бой? - поинтересовалась она.
- Нет, не узнала. Недавно пришли туда комдив, командир полка. Все направились в сторону реки.
Перед восходом солнца просветлело немного в этой осеревшей котловине. Воздух все больше и больше стал наполняться красноватым отсветом, усиливая чувство загадочности и обостряя томительное ожидание. Солнце же выглянуло только на короткое мгновение и тотчас исчезло за облаками. По-прежнему дул сильный порывистый ветер, разворачивая еще не промерзшие кое-где лужицы талой воды, загоняя в них сухую листву, дергая за полы шинели. В ожидании начала боя в голове Лены кружились тревожные мысли: "Что же будет, что станет с людьми в предстоящем прыжке через реку?".
- Гляди, кто к нам идет! - неожиданно проговорила Магура, кивнув к углубленной между полем дорожке, ведущей в сторону переднего края. И потом так многозначительно подмигнула, что Лена сразу догадалась, о ком речь идет.
К санпункту шел Рождественский. Движения его были быстрыми и порывистыми. Увидев врача и медсестру, хотел засмеяться, но воздержался. От усилия казаться спокойным т равнодушным худощавое лицо его слегка покраснело, чего Лена не замечала у него прежде.
Она на расстоянии еще почувствовала, что он несет с собой неприятное впечатление от той новой обстановки, в которой была проведена ночь.
Живой! - было радостной мыслью Кудрявцевой.
- Сворачивайте-ка свой медпункт, - сказал Рождественский и тотчас сложил тонкие губы в привычную ему насмешливую улыбку, всегда возникающую у него, когда он разговаривал о чем-то несбывшемся или неудачном. - Комдиву не понравилось, что мы оставили вас в отдалении от места боя. Придется, товарищи медики, немедленно перекочевывать поближе к нашим "затылкам".
- Что, разве сейчас наступать начнете, Александр Титович? - быстро спросила Магура, по глазам которой Рождественский угадывал какой-то дополнительный, затаенный вопрос.
- Готовимся. Василенко - комдив расчетливый. Непродуманно не бросит людей… Он все осматривается. Вероятно, скоро уже даст команду. Тогда рванем! Но до этого тылы упорядочить приказано. Все должно быть на своем месте к нужному моменту, все надо привести в боевую готовность.
- Но как у вас там все-таки?
Рождественский понимал, что Магуру интересует предстоящий бой.
- Сказать, что у нас там очень скверно - рано! Не знаем мы сил противника, которыми он будет сопротивляться. Ясно одно: рассчитывать на легкий успех нет никаких оснований.
- Трудно будет? - домогалась Магура, инстинктивно чуть подавшись вперед.
- Придется на глазах у гитлеровцев делать отчаянный прыжок через горную речушку. А она, как Андрей Иванович говорит: "Ох, какая она бурная, чертяка!". Надо будет по самую грудь по воде!..