Светало. Снайпер гвардии рядовой Николай Теребун быстро закончил оборудование своей позиции. Теперь можно было бы и вздремнуть - его очередь наблюдать за противником еще не наступила, да профессиональная привычка ловить в прицел врага не давала покоя. Сплошной линии окопов у фашистов он не заметил, но очаги обороны оборудованы были, на первый взгляд, добротно. Ручной пулемет стоит на площадке, не замаскирован даже. "Из него палили ночью", - определил Теребун. А вот и фашист, голый по пояс, с котелком в руке. Теребун поймал его в прицел и… спохватился. Ведь чуть было не забыл, где он и что делать приказано.
Гитлеровец поставил котелок на бруствер окопа, обернулся, что-то крикнул. К нему подошел другой, в форме солдата, и начал поливать из котелка спину приятеля. Умывшись, тот вытерся полотенцем и принялся хлопать себя по бокам, животу, плечам. "Массаж делает, гад! - мысленно выругался Теребун. - Показал бы я тебе массаж, да не велено".
Переместив прицел вправо, Теребун увидел двух гитлеровских солдат. Вот они вскочили на бруствер и пошли к реке. В руках несли что-то вроде бачка. "За водой отправились", - решил Теребун, и сердце его забилось тревожно: там, на фланге, окопались Баранчиков и Сердюк. Не напоролись бы на них фашисты… Но те беспечно скрылись за обрывом. Теребун посмотрел на своего "знакомого". Похоже, он был занят починкой мундира. Но, приглядевшись внимательнее, Николай рассмеялся: "Вшей гоняет ариец. Будешь массаж делать от такой житухи!"
Солнце поднялось уже высоко, стало пригревать, Теребун не заметил, как задремал. Спал, однако, недолго. Потом снова прильнул к прицелу: фашист возился у пулемета, направив ствол в сторону Николая.
Уже прд вечер Гончаров с тревогой заметил, как два гитлеровца с котелками в руках, выскочив из окопа, направились прямо к нему. "Если обнаружат - будет бой. Другого выхода нет", - решил он. Другие воины группы тоже заметили немцев и пристально следили за каждым их шагом.
- Прут на нас, - заметил Шумигай.
- Сидите спокойно, - тотчас отозвался Гончаров. - Если что, первым действую я. - Приготовив гранату, он встал у пулемета.
Фашисты, оживленно болтая и жестикулируя, шли на окоп Гончарова. Вот они остановились, дали друг другу прикурить, постояли, затягиваясь, и пошли дальше. В нескольких шагах от окопа остановились, застыв в оцепенении: на них в упор смотрел ствол ручного пулемета, а из окопа - двое русских.
Растерянность длилась несколько секунд.
- Рус?! - не то спрашивая, не то утверждая, проговорил один из солдат.
- Цурюк! Шнель! - завопил другой, и немцы что было духу бросились наутек.
Гончаров метнул вслед им гранату. Раздался взрыв, гитлеровцы повалились замертво.
Тотчас из окопов противника высунулось несколько голов. Один солдат выскочил и побежал к месту взрыва. Видимо, решил, что те двое напоролись на мину. Гончаров дал очередь из пулемета по фигурам в окопах. Бежавший солдат оторопело замер. Николай Теребун быстро поймал его в прицел и нажал на спусковой крючок. Фашист упал. "Плюс еще один и первый на плацдарме", - заметил про себя Николай.
Воздух прорезали автоматные очереди, захлопали винтовочные выстрелы. Лихорадочно застрочил вражеский пулемёт, наугад сея свинцовый дождь. Пулеметчик не видел перёд собой цели, просто теперь на безмолвном до того поле за каждой кочкой ему виделся русский.
- Ну, жди атаки, - проговорил Гончаров, - они нас обнаружили и сделают все, чтобы опрокинуть и уничтожить. Но мы учли и такой исход дела. Правда, многовато истратили патронов на нескольких фашистов. - Он озабоченно наморщил лоб. - На первый раз, может быть, это и неплохо: пусть они думают, что нас много. Но патроны все же надо беречь. Неизвестно, подойдут ли наши этой ночью.
В окопах противника слышались отрывистые команды. Теперь уже не было смысла таиться, и Гончаров передал зправо и влево по цепи:
- Приготовиться к отражению атаки! Беречь патроны! Огонь вести одиночными выстрелами и только наверняка!
- Сменить бы позицию, - сказал Григорий Шумигай. - Нас, видимо, засекли.
- А ты приготовил новую? - спросил Гончаров.
- Когда же?
- То-то же.
Обычно перед атакой гитлеровцы "обрабатывали" намеченный объект огнем артиллерии. Сейчас она молчала. Гончаров понял; слишком близко они подошли к вражескому переднему краю, оказавшись в "мертвой зоне", ведь снаряды могли накрыть и фашистские окопы.
Подгоняемые командами и руганью, вражеские солдаты выскочили из окопов и, строча на ходу из автоматов, побежали вперед. Группа Гончарова тотчас открыла огонь. В ответ заговорил пулемет противника. Пули засвистели над головами бойцов, ударяясь в задние стенки окопов.
Гончаров вдруг застонал, схватился за грудь.
- Что с вами, товарищ лейтенант? - с тревогой спросил Шумигай. - Ранены?
- Кажется, зацепило… Только об этом пока никто знать не должен. Понял?
- Так точно, - упавшим голосом проговорил сержант. Он продолжал растерянно смотреть на командира.
- Веди огонь! Чего глядишь? - зло крикнул Гончаров: в душе он проклинал вражескую пулю, которая обрекла его на бездействие в самый ответственный момент.
На сержанта Шумигая помимо всего прочего были возложены обязанности санинструктора, и сейчас его долгом было оказать немедленную помощь раненому офицеру. Какое-то мгновение он еще колебался, но, встретив требовательный взгляд Гончарова, вновь взялся за пулемет.
Тем временем Николай Теребун с беспокойством заметил, что наш пулемет почему-то молчит, а враг сеет и сеет свинец вокруг окопа Гончарова. "Не случилось ли что с командиром?" - мелькнула тревожная мысль. Снайпер старательно стал ловить в прицел вражеского пулеметчика, и, когда в перекрестье оказалась голова в каске, выстрелил. Пулемет умолк. Оттолкнув убитого, потянулся к пулемету напарник, но Теребун и его взял на мушку. Фашист даже не успел нажать на гашетку.
Атакующие уже вплотную приблизились к окопам советских воинов, закрепившихся на левом берегу Вислы. Разведчики, как по команде, метнули гранаты. Прогремели взрывы. Уцелевшие фашисты бросились обратно к своим укрытиям.
Вскоре гитлеровцы предприняли еще одну атаку, но вновь, не выдержав дружного огня гвардейцев, откатились.
Сержант Григорий Шумигай разорвал гимнастерку лейтенанта и перевязал рану. Пуля пробила грудь выше сердца, кровь сочилась непрерывно.
Гончаров жадно припал пересохшими губами к поднесенной ему фляге. Напившись, грустно посмотрел на сержанта.
- Плохи мои дела… Продержаться бы до ночи. А там и наши подойдут…
- Позвать лейтенанта Гольденберга?
- Нет, погоди…
В тылу обороны взвода, со стороны реки, зазвучала стрельба. Гончаров настороженно прислушался: не наши ли переправились?
- Передай сержанту Тарарину, - сказал он Шумигаю, - пусть ползет к берегу, узнает, что там происходит.
Автоматные очереди были слышны еще несколько минут, потом звуки выстрелов начали удаляться вправо и влево. У реки разорвалось несколько снарядов, оттуда донеслись крики, стоны, ругань… Затем все стихло. Впереди, в окопах, противник молчал.
Что стряслось на берегу?
Наконец в окоп свалился сержант Тарарин. Он не узнал своего командира: лицо лейтенанта осунулось, стало мертвенно-бледным, когда-то живые темные глаза смотрели потухшим взглядом.
- Вы ранены, товарищ гвардии лейтенант? - спросил Тарарин, хотя и так было видно - с командиром беда. Но верить этому никак не хотелось.
- Говори, что там? - с трудом произнес Гончаров.
Сержант доложил: гитлеровцы двумя группами по 8–10 человек решили обойти нас с тыла. Сержант Тихонов и рядовой Головенский разгадали их замысел и, подпустив поближе, открыли огонь. Фашисты разбежались. На правом фланге они попали под огонь тылового охранения второго взвода.
- А чьи снаряды рвались? - спросил Гончаров.
- Не могу точно утверждать, но ребята говорят: с нашего берега била артиллерия, - ответил Тарарин.
Лицо Гончарова несколько оживилось, и он еле слышно прошептал: "Помнят о нас…" И, собравшись с силами, добавил: "Сигнал дали - держитесь!.." Это были последние слова лейтенанта.
Бойцы сняли пилотки в безмолвной клятве: держаться!
На поле боя опускались сумерки. Гитлеровцы больше в атаку не ходили, но огонь из пулемета и автоматов вели методично.
Гольденберг вызвал к себе сержантов Иртюгу, Шумигая, Базарова, Титаренко, Тарарина и рядового Романцова.
- Наше совещание можно считать и собранием партийной группы, - сказал он. - Я просил сержанта Иртюгу кроме командиров отделений пригласить и коммунистов. Не присутствуют здесь коммунисты Баранчиков и Головенский, но я передам им наш разговор и наше решение.
Гольденберг сообщил о смерти Гончарова и его последних словах.
- Командование группой принимаю на себя, - объявил он. - Моим помощником будет сержант Шумигай; старшими: в первом взводе - гвардии сержант Титаренко, во втором - гвардии сержант Базаров. Если наши не форсируют реку этой ночью, будем драться и завтра. Другие мнения есть?
- Драться до последнего патрона! - был единодушный ответ.
- Слышали бой справа, за высотами? - спросил офицер. - Это наши расширяют плацдарм. Помощь может прийти и оттуда. И все же для связи с полком надо послать на тот берег одного-двух человек. Кого пошлем? - обратился он к сержанту Титаренко. Тот, подумав, назвал сержанта Тихонова и рядового Головенского.
- Почему именно их? - спросил Гольденберг.
- Плавают хорошо. Случится что с лодкой - не утонут, выберутся. Да и за рекой весь день они наблюдали. А другие лучше изучили передний край, - ответил Титаренко.
- Что ж, решено, - подытожил Гольденберг. - Но на их место назначьте пост из двух человек.
- Не сократить ли нам фронт обороны, товарищ гвардии лейтенант? - подал мысль Титаренко. - Кроме Гончарова есть еще убитые. Да и Тихонов с Головенским уйдут.
- Не стоит, - возразил лейтенант. - Пусть гитлеровцы думают, что у нас прежние силы. Пулемет я возьму с собой и основной удар с фронта приму на второй взвод.
- Надо бы схоронить гвардии лейтенанта Гончарова, - сказал Иртюга.
- Пока не будем. Пусть остается с нами. Подойдут наши - похороним с почестями, как полагается, - ответил офицер.
Помолчали. Свернутая сержантом Тарариным самокрутка ходила по рукам. Каждый затягивался раз-другой, пряча в ладонях огонек, и передавал товарищу. О еде старались не думать. Так было легче.
- Обойдите все окопы, - снова заговорил командир. - Передайте бойцам наше решение: удерживать плацдарм до конца. Да пусть берегут патроны… За ночь необходимо усовершенствовать окопы, запастись водой. Организуйте поочередно отдых бойцов. Пароль - "Мушка", отзыв - "Москва". У меня все, - заключил Гольденберг.
- Предлагаю указания коммуниста гвардии лейтенанта Гольденберга считать нашим партийным решением, - сказал парторг. - Нет возражений?
- Какие еще могут быть возражения… Гольденберг не стал сразу после совещания посылать связных на восточный берег: как и остальные, он с надеждой ждал переправы своих. И только к полуночи, оставив Шумигаю указания на случай ночной атаки врага, ушел на берег реки.
Сержант Георгий Тихонов и рядовой Василий Головенский не спали.
- Что там, на нашем берегу? - спросил Гольденберг, спрыгнув к ним в окоп.
- А ничегошеньки, товарищ гвардии лейтенант, - ответил Тихонов. - Фашисты повесили было осветительные ракеты, но, не обнаружив ничего подозрительного, успокоились.
- Решили - ни шагу назад? - помолчав, спросил Тихонов.
- А ты как думаешь? - вопросом на вопрос ответил Гольденберг.
- Я тоже так решил, - сказал сержант.
- Кому насмерть стоять, а кому и плыть надо, - промолвил лейтенант.
Головенский недоумевающе глянул на офицера:
- Куда плыть?
- Надо установить связь с нашим берегом.
- А-а. Вон оно что, - протянул Тихонов тоном человека, которого лично это не касается.
Бойцы выжидающе молчали, еще не понимая, куда клонит командир.
- Прошу вас двоих, товарищи, перебраться на тот берег и доложить командиру полка о нашем положении, - сказал Гольденберг.
- Почему именно меня? - воскликнул Головенский. - Я вполне здоров, хочу сражаться здесь, вместе со всеми!
- Вы нас с Головенским обижаете, товарищ гвардии лейтенант, - вторил своему другу сержант Тихонов. - Разве мы плохо дрались сегодня?
- Именно потому, что здоровы и полны сил, и посылаю вас, - уже тоном, исключающим какие-либо возражения, ответил лейтенант. - А за сегодняшний бой - спасибо. Просите у командира полка помощи, если не людьми, то поначалу хотя бы боеприпасами и сухарями.
Теребун отыскал поблизости подходящее место и ночью оборудовал новую огневую позицию. На рассвете немного вздремнул: день предстоял жаркий и трудный. Николай привык к порядку, и все у него было на своем месте. Одна ниша - для гранат. Их оставалось лишь три: накануне увлекся охотой за пулеметчиками, и лишь в последнюю минуту заметил вражеских автоматчиков, бежавших к нему откуда-то сбоку. Выручила граната.
Вторая ниша - для патронов. Было их больше сотни. Каждый патрон Николай аккуратно протер платочком. Приказ командира - стрелять только наверняка, - для него, снайпера, был законом вдвойне.
Перед атакой он, конечно, не стал бы раскладывать все это, "хозяйство" по полочкам. Патроны - в сумку, "лимонки" - на ремень, и - вперед. Но в этот раз, по всему видно, вперед идти не придется. И потому надо сделать все возможное, чтобы окоп твой стал для врага неприступной крепостью.
Ниша для фляги с водой. Ночью принесли свежей, холодной. Николай взял флягу, зачем-то встряхнул ее и, хотя пить не хотелось, сделал пару глотков. Под ложечкой засосало. Теребун привычно полез в противогазную сумку, где обычно хранил пару-тройку сухарей, но кроме самого противогаза ничего там не обнаружил.
Совсем некстати в памяти вдруг всплыла полузабытая картина. Стол в отцовской хате. Вокруг - братишки и сестренки. Мать вынимает из печи большую макитру с варениками, щедро бросает в нее масло. Отец берет макитру в руки, старательно трясет ее - это чтобы вареники обдало маслом. Затем на стол: "Налетай, ребята!"
При воспоминании о варениках Николай невольно сглотнул слюну.
- Тьфу, чтоб тебя! - выругался он неизвестно по чьему адресу. Пытаясь отвлечься, принялся с остервенением чистить саперную лопатку. Впрочем, она и впрямь была грязной после рытья окопа, а Теребун не признавал нечищенного оружия или снаряжения. Почистив, опустился на корточки. Делать больше, вроде, нечего. Закурить бы, да ведь он не курит. Эх жаль! Предлагали вместо табака сахар - не взял. Глядишь, пригодился бы теперь. И он против воли снова потянулся к противогазу, но, вместо того, чтобы пошарить в сумке, со злостью махнул рукой и поднялся.
В фашистских окопах были слышны шум, ругань. Николай отчетливо увидел в оптическом прицеле вражеский пулемет, размещенный несколько правее вчерашней позиции. "Там тебе будет не лучше", - усмехнулся Теребун.
- Коля! - негромко окликнул Теребуна сержант Шумигай, окопавшийся левее метрах в пятнадцати-двадцати.
- Чего тебе?
- Лейтенант приказал быть готовым к отражению атаки. Передай дальше!
Теребун, повернувшись в сторону рядового Михаила Антонца, передал команду по цепи.
Спеша разделаться с горсткой советских смельчаков, гитлеровцы пошли в атаку с самого утра. Двигались ломаной цепью, ведя огонь на ходу. Как и накануне - без поддержки артиллерии и минометов, но уже большими силами.
Первым заговорил пулемет лейтенанта Гольденберга. За ним захлопали снайперские винтовки, раздались одиночные выстрелы из автоматов.
Фашистские пулеметчики, думая, что огневая точка русских находится на прежнем месте, со своей новой позиции, находившейся теперь прямо напротив окопа Гончарова, начали бить длинными очередями. Но наш пулемет заработал много левее, а стрелять по нему гитлеровцам мешала цепь своих же солдат.
Левее командира взвода расположился в окопе снайпер казах Конгультан Джангазиев. Бывший охотник разил врага без промаха. Джангазиев воспользовался минутным замешательством вражеских пулеметчиков и одного за другим прикончил их меткими выстрелами. Цепь фашистских солдат редела на глазах, но они упрямо шли вперед, непрерывно строча из автоматов.
Теребун поймал в прицел очередную фигуру. "Офицер", - определил он по форме и тщательно прицелился. И в тот момент, когда офицер что-то крикнул солдатам, Николай нажал на спуск.
Гитлеровец взмахнул руками и рухнул на землю лицом вниз. Деморализованные потерями, лишившись офицера, вражеские автоматчики повернули назад.
В течение дня фашисты еще четыре раза ходили в атаку, но меткий огонь гвардейцев снова и снова обращал их в бегство.
Гитлеровцы догадывались, что перед ними всего лишь горстка советских бойцов, но упорство, с которым дрались эти бойцы, наводило на противника ужас. А кто напуган, тот, можно считать, наполовину разбит. Эту крылатую фразу великого Суворова хорошо помнили солдаты гвардейской стрелковой дивизии. Изнуренные недосыпанием, длительным нечеловеческим напряжением, истощенные голодом, герои тем не менее не пали духом. Они верили в то, что рано или поздно к ним на выручку придут боевые друзья. И были до конца верны девизу: "Клочок земли, на который ступила нога гвардейцев, защищать до последнего патрона!"
Патроны… К ним сейчас были прикованы мысли и надежды защитников плацдарма. После каждой отбитой атаки бойцы со вздохами пересчитывали боеприпасы: патронов оставалось все меньше и меньше.
Наступала третья ночь неравного поединка на плацдарме - крохотном клочке земли, обильно политом кровью советских храбрецов.
Командир группы собрал на совет своих помощников. Спросил:
- Что будем делать дальше?
- Драться, товарищ гвардии лейтенант! - ответил сержант Базаров. - Помощь придет! Не верю, чтобы о нас забыли.
- И я так думаю, - сказал сержант Шумигай. - Сколько сил отдано и крови нашей здесь пролито! Почитай, вросли в эту землю. Негоже гвардейцам оставлять взятое с бою.
-. Спасибо, друзья, - с чувством произнес Гольденберг, - иного ответа я и не ждал. А все же, - озабоченно нахмурился он, - чем драться? Гранаты по пальцам пересчитать можно, да и патронов не больше… Одна надежда: возможно, этой ночью подойдут наши или хотя бы подбросят боеприпасов. А до той поры приказываю строжайше экономить гранаты и патроны.
После тягостного молчания сержант Иртюга сказал:
- Мы сделали все, что могли. Без боеприпасов, истощенных голодом, обессиленных, фашисты перебьют нас, как куропаток. Если ночью не подоспеет помощь, надо уходить. Другого выхода не вижу…
У темпераментного Павла Иртюги была привычка сопровождать свою речь жестикуляцией. Но в этот раз он сложил руки на груди, приняв подчеркнуто спокойную позу: не хотел, чтобы товарищи заметили, что он ранен в обе руки.
Лейтенант, внимательно выслушав бойцов, принял решение:
- До трех часов ночи остаемся на прежних местах. Если же не подойдут наши - сменим позиции и займем оборону на обрыве у реки. Останемся там до завтрашней ночи. Если сунутся фашисты - дадим бой последними патронами, забросаем гранатами, заставим их залечь, а сами тем временем попытаемся спуститься к реке и отплыть от берега как можно дальше. Группу разделим на две части: с одной, левее, пойду я, с другой, правее, над оврагом - Шумигай.