Амирхан Татарханов ненавидел свою нацию и в душе не считал себя осетином. Он твердо верил в то, что предки его принадлежали к воинственным татарам, а род был в недалеком прошлом ханским. Отсюда и непохожая на другие фамилия - Татархановы, то есть татарские ханы. В близком кругу, среди родственников, да и там, за границей, Амирхан насмешливо называл осетин "осколками скифов, которых едва коснулась цивилизация". Он ненавидел своих соотечественников еще и за то, что они, по его глубокому убеждению, ничего путного так и не сделали ни в культурном, ни в экономическом отношении; никогда не имели своего суверенного государства, довольствовались в жизни самым малым, незначительным. Осели на Кавказе и, как орлы, поселились в горах, под облаками.
Некоторое время они молчали, Эбнер перестал поддерживать разговор, утомленный жарой и агрессивной болтовней проводника. Умолк и Татарханов, точно выговорился до конца.
Перед последним подъемом отряд сделал небольшой привал. Вильгельм Эбнер посмотрел вниз: за скалой виднелся серпантин горной реки - в зеленой густоте вилась голубая лента "Разделаемся с туземцами, - планировал он, - отправимся купаться". Рубашка под мышками и на спине была мокрой.
Нужно было поднимать солдат; сделал он это через силу - жара утомила вконец.
За очередным поворотом горной дороги открылось небольшое село. Возле побеленных домиков - сады, огороды с созревшими овощами. Солдаты, приготовились поживиться. Но Эбнер сначала не позволил им забираться в крестьянские наделы, вспомнив вдруг, как болезненно воспринимал его отец, когда внуки устремлялись в огород: он готов был огреть их увесистой палкой только за один нечаянно раздавленный помидор. Однако тут же Вильгельм пришел к выводу, что это отнюдь не отцовское добро. Да и нужно ли сдерживать жеребячью прыть лихих вояк, которым еще на родине внушали, что там, в России, им будет дозволено все?! И офицер махнул им рукой, точно посылая в атаку. Солдаты ринулись по огородам.
А на жителей горного села он наложил контрибуцию. К офицеру подошел старик, которого уполномочили крестьяне, и сказал, что и за десяток-другой лет им, горцам, всем селом ни за что не собрать такой суммы - сто пятьдесят тысяч рублей, а именно столько потребовал Эбнер от крестьян.
- Мы - бедные люди, таких денег сроду не видели, - пытался разжалобить немца старик. Он с надеждой смотрел на переводчика, чтобы тот все объяснил офицеру.
Но Амирхан брезгливо щурился и вытирал потевшие виски.
Командир отряда обошел старика, осмотрел его со всех сторон и остановил строгий, колючий взгляд на заросшей редкими седыми волосами шее, надломленной, как поникший осенний подсолнух.
- Яволь, - кивнул Эбнер. - Платить не хотите? А красных голодранцев поддерживаете! Для них у вас есть все!
Офицер говорил по-немецки, старик, естественно, не понимал, что от него хотят, и двигал пепельными веками с тревожным недоумением. Татарханов же намеренно, чтобы нагнать на горца еще больше страха, не торопился переводить.
Эбнер исподлобья взглянул на Татарханова.
- Скажите пустоголовому туземцу, что мы поднялись на такую высоту не просто так. - Жара лишила его бодрости и выдержки, он ронял слова с утомленной вялостью, - Экзотика, зелень и снежные горы… Ну, чего же молчите! Скажите - мы солдаты. И требуем контрибуцию. На милосердие пусть не рассчитывает. Никого не пощадим..
- Ты слышал, что он сказал? Давай контрибуцию, скупердяй. Ты - козел, понимаешь? - говорил Амирхан с нервной поспешностью. - Ты козел, который ведет стадо баранов в пропасть. Не вороти и не криви морду - я еще не все тебе сказал. В твоей высушенной голове, как в гнилом орехе, ни одной извилины. Пожалей односельчан, тебе-то терять нечего.
- Я узнал тебя, - вместо покорного согласия ответил старик насмешливо. - Ты сын Татарханова.
- Было бы смешно, если бы ты не узнал своего хозяина! - рявкнул Амирхан. - Награбленным, как видишь, попользуешься недолго. И от меня еще достанется, я уж не поскуплюсь. Вы мне за все ответите.
- То-то ты стараешься, - слегка отстранился старик, как бы заранее приготовился увернуться от удара, который должен был последовать вслед за этими словами. - Только зря. И немцы не помогут. Как пришли, так и унесут ноги, если смогут.
- Что он болтает? - нетерпеливо потребовал перевода Эбнер.
- Я его предупреждал, - отозвался Амирхан. - А он все бубнит, что нет денег. Таких надо убивать как бешеных собак.
Он не стал дожидаться, что по этому поводу скажет командир отряда, от себя лично решил заявить:
- Никто из вас не унесет отсюда ноги. А лично тебя, осел упрямый, я повешу в центре села.
- Грозился и управляющий твоего отца, - в меру хладнокровно ответил старик. - А вышло совсем по-другому.
- Ты еще смеешь рот открывать?!
Татарханов бросился к старому крестьянину и ударил его по обнаженной голове рукояткой револьвера; старик прижался спиной к невысокому частоколу, у которого они стояли, и тихо стал сползать на землю.
Эбнер покосился на залитое кровью лицо крестьянина, а затем перевел взгляд на Амирхана, бледного, напуганного тем, что свершил. "Дикий народ", - подумал Вильгельм с опаской.
- Солдаты, - обратился он к ожидающим действий воякам, - жара становится невыносимой. Здесь нам делать нечего. Но вам нужны небольшие радости. Да. Я это помню…
Эбнер смотрел в сторону домов, расположенных один от другого на небольшом расстоянии и утопающих в густой зелени фруктовых деревьев. Он медлил, словно раздумывал: отдавать ли это последнее распоряжение либо воздержаться? Из некоторых домов вышли женщины и дети и тревожно смотрели на незваных гостей. Нет, не они удерживали его, не на них продолжал он неотрывно смотреть, а на потяжелевшие от плодов ветви; его поражало разнообразие фруктовых деревьев, обилие плодов - ветки гнулись под их тяжестью.
- Осмотрите дома. - На худом, прихваченном загаром лице Эбнера натянулась порозовевшая кожа, заходили на скулах желваки. - Берите все. И скот. Остальное сжечь.
- Постойте! Вы что?! - воспротивился Татарханов. - А мои дома? Мое предприятие…
Эбнер бросил с отвращением:
- Яволь! Идите с ними!
Амирхан сделал шаг и остановился в нерешительности.
В это время из-за огромной скалы на краю села раздались выстрелы. Пронзительно взвыли пули, унося в голубую высь протяжные звуки. Это вступила в дело группа, которую вел Тимофеев.
Одна из красноармейских пуль просвистела над головой Амирхана и, точно саблей, срезала ветку с тяжелыми подрумяненными грушами. Татарханов бросился в сторону теснины, которая начиналась в нескольких метрах от него. Сделав шаг-другой, остановился: куда это он бежит очертя голову? На глазах у немцев труса празднует!
С вершины скалы, чем-то похожей на сторожевую башню, поднялся в синее небо столб черного дыма.
- Господин офицер, смотрите, мы окружены! Костры горят! Костры! Это сигнал! - испуганно предупреждал Татарханов.
Эбнер не обращал на него внимания, он с небольшой группой солдат уже укрылся во дворе крайнего к теснине дома.
- Дикий народ! - ругался офицер обозленно и неожиданно сообразил: - Гоните всех на улицу! Всех под пули! Под пули!..
Солдаты врывались в дома, выгоняли женщин и детей, Они испуганно сбивались кучками, плакали от ужаса…
- Осторожнее! - предупреждал красноармейцев Тимофеев. Он нервничал: как стрелять по немецким солдатам, если под пулями окажутся женщины и дети. - Обходим село слева.
Бойцы пытались приблизиться к укрывшимся немцам, чтобы стрелять по ним наверняка, но при перебежках опрометчиво открывались и попадали под пули врагов.
Но вскоре вступили в бой бойцы второй группы, которую возглавлял Алексей Соколов. Они стали обходить село с правой стороны.
- Смотрите! Красные окружают! - Татарханов норовил принять участие в бою, но оружие ему не подчинялось - дрожали руки.
- Уходите в сад! - бросил Эбнер сердито, казалось, пытался от него избавиться.
- А вы? - Без немцев Амирхан уходить не хотел. Эбнер не ответил, не до него теперь было: он целился в командира, вырвавшегося вперед. Но то ли разнервничался, то ли и его, офицера, охватила тревога, то ли устала рука, одним словом, никак не мог взять ровную мушку. Наконец выстрелил, и ему показалось, что он попал в цель. Однако командир пошатнулся, как если бы задел кого-то плечом на ходу, и продолжал бежать. Эбнер зло сплюнул под ноги.
Соколов тем временем скрылся с бойцами за валуном. Из глубины сада застрочил пулемет. Полетели в германцев гранаты.
"Чего я медлю?!" Татарханов понял, что тянуть больше не следует, если он не намерен попадаться в плен - итог боя ему был ясен. Он перепрыгнул через невысокий забор и оказался за кустарником. Здесь присел, подождал, пугливо осмотревшись, кинулся убегать задами…
Часть первая
КОСТРЫ НА БАШНЯХ
Глава первая
Шел второй год войны…
Вести с фронта поступали неутешительные. Виктор Соколов отошел от репродуктора, который висел на стене длиннющего застекленного коридора военного госпиталя, находящегося в сосновом бору под Москвой, и, когда окончилась сводка, не спеша направился, чуть прихрамывая, к себе в палату. "Создалась непосредственная угроза прорыва противника в глубь Кавказа…" - повторил он про себя с горечью. Его обогнала медсестра; рядом с ним, крупным молодым мужчиной, девушка казалась маленькой, хрупкой. "Вас вызывает главврач", - сообщила она.
Виктор постоял еще немного, провожая девушку рассеянным взглядом; он продолжал осмысливать то, что только что услышал по радио, и смысл слов медсестры дошел до его сознания немного погодя, когда она удалилась. Тем не менее Виктор не торопился идти к главврачу, чувствовал: ничего хорошего тот не скажет. Вчера сделали снимок ноги, - наверное, ничего утешительного, если вызывают. Как говорят матросы, спишут на берег. После печальной сводки стоит ли усугублять и без того испорченное настроение? Поколебавшись, однако, пришел к выводу, что идти все-таки придется: чему быть - того не миновать.
Главврач, пожилой мужчина с небольшой белоснежной бородкой, в тесном кабинете был не один. Посетитель смотрел в окно и тотчас обернулся, как только Виктор переступил порог. Это был Василий Сергеевич Тимофеев, крупный, широкоплечий мужчина, сохранивший, несмотря на свои уже немолодые годы, а было ему за сорок, стройную фигуру.
- Василий Сергеевич? - поразился Виктор и тут же, еще не опомнившись, оказался в крепких объятиях Тимофеева.
- Здравствуй, сынок! - с отеческой теплотой вымолвил тот.
- Как вы узнали, что я в госпитале? - Виктор чуть было не сказал: опять вы меня нашли.
В прошлый раз, когда часть, в которой служил Виктор Соколов, стояла в районе Днепропетровска, его вызвали к командиру полка. "Отправляйтесь в распоряжение командира дивизии", - коротко приказал командир.
- Командира дивизии? - насторожился Виктор.
- Да, в распоряжение нашего нового комдива генерал-майора Тимофеева, - еще строже добавил командир полка.
Тогда Виктор промолчал, но дорогой, естественно, стал прикидывать: "Почему Василий Сергеевич решил взять меня под свое крылышко сразу же, как только возглавил дивизию? Ну конечно же наверняка мать обратилась к Тимофееву с письмом: так, мол, и так - убереги сына… Полно, однако! Можно ли в такой обстановке рассчитывать на какие-то исключительные условия!" С разными, противоречивыми, думами и предстал Виктор Соколов перед генералом.
Василий Сергеевич, казалось, сразу проник в его затаенные мысли.
- Не скрою, Виктор, хотел бы уберечь тебя, - признался он откровенно после того, как осмотрел внимательно Соколова-младшего и нашел поразительное его сходство с отцом, Соколовым-старшим. - И, если по-честному, понять меня не так уж трудно. Ради отца твоего, которого мы потеряли в расцвете сил, молодым и здоровым, надо было бы. Дорог ты мне, как родной сын. Да время нынче такое…
Бывалый генерал сразу понял, что творится в душе вполне взрослого сына его друга-однополчанина. И тут же одобрил его ответ, когда тот заявил, что готов выполнить любое задание.
- Иных слов я от тебя и не ожидал, сынок.
Они были в блиндаже одни, и Василий Сергеевич мог себе позволить столь непривычное на фронте и вообще между военными обращение.
Виктор понадобился в штабе дивизии в качестве переводчика: он неплохо знал грузинский, понимал осетинский, кабардинский, говорил по-немецки.
- Если надо, я готов!
- Вот и славно, - удовлетворенно кивнул Тимофеев. - Трудности, голубчик, возникли в наших национальных соединениях и подразделениях. Некоторые солдаты и сержанты не владеют русским языком. И все это, сам понимаешь, затрудняет боевую и политическую работу. Думаю, в ближайшее время положение выправится. Но время не ждет. Нам сейчас нужны кадры. Направляю тебя в грузинский стрелковый полк. Кстати, в этом подразделении немало горцев из Южной Осетии.
Так и воевал в грузинской части, пока не ранило, и он, Виктор, попал в этот подмосковный госпиталь.
"Что же предложит мне Василий Сергеевич на этот раз?" - подумал Виктор, освобождаясь из объятий Тимофеева.
- Я за тобой, - сказал генерал бодро. - Пять минут на сборы. Нас ждут…
Виктор покосился на пожилого полнотелого доктора: и он, выходит, не возражает, если не вмешивается в разговор? А ведь утром на обходе главврач в категорической форме отказался выписывать его из госпиталя: шутите, сказал он, куда вы с такой ногой? Что же изменилось за эти два-три часа?
Главврач понял, что тревожит Соколова, пожал в ответ покатыми плечами, подчеркивая тем самым свою беспомощность - не по своей, мол, воле вынужден согласиться. Печально предупредил:
- Если бы не предписание, капитан, не отпустил бы. Берегите ногу. Вот и все, что я могу вам посоветовать на прощание. - И посмотрел на генерала, который нетерпеливо дожидался у двери.
- Спасибо, доктор. - Виктор крепко пожал протянутую ему руку.
Они сели на заднее сиденье черной эмки, и машина покатила вдоль аллеи тополей по гладкому асфальту.
- Соскучился по дому? - несколько неожиданно спросил генерал, чем ошарашил Соколова: шутит он, что ли? Между тем Тимофеев и не думал шутить, а в голосе его даже ощущалась грусть. - Представь себе: ты дома. Елизавета Христофоровна, мать твоя, откармливает тебя вкусными южными блюдами. А жена…
- Товарищ генерал! - вырвалось у Виктора; при шофере он не осмелился обратиться к Тимофееву по имени и отчеству, как это делал прежде. - Что вы этим хотите сказать?
Он чувствовал, что на этот раз Василий Сергеевич что-то явно недоговаривает. Неужто дела его настолько плохи, что отправляют в тыл?
- Есть, Виктор, возможность отправиться домой, в родные места. - Гладко выбритое лицо Тимофеева стало вдруг строгим. - А если откровенно, то речь пойдет об очень ответственном задании.
Виктор Соколов, все это время сидевший напряженно, откинулся на мягкую спинку сиденья и, прикрыв глаза, облегченно вздохнул: а то ему в голову лезли тревожные мысли, думал - все, отвоевался. А тут, наоборот, - важное задание. Значит, все в порядке? Уж лучше бы с этого и начинал Василий Сергеевич. Однако что это за задание, и почему он может оказаться дома?
- Ты, похоже, еще не вполне здоров? - спросил Тимофеев.
- Ничего страшного, - подобрался Виктор. - Готов выполнить любое задание, товарищ генерал.
- Храбришься? Это хорошо. Значит, дело идет на поправку, - отметил Тимофеев задумчиво. - А то вот главврач… не хотел тебя отпускать. А время не ждет. Так что смотри, Виктор. Будь осторожен с ногой. Теперь, сынок, это особенно важно.
- Вы как будто меня щадите? Чего-то недоговариваете?
Кончилась аллея, справа и слева от широкой дороги потянулись гладкоствольные березы Подмосковья.
- Сейчас Екатерина Андреевна, - по имени и отчеству назвал свою жену Василий Сергеевич, - накормит нас. - Он как бы намеренно уходил от главного разговора. - И как только командующий фронтом освободится, отправимся в путь…
Тимофеев ушел на минуту в себя, на чуть загоревшем высоком лбу отчетливей проявились морщины. Видимо, вспомнились далекие незабываемые годы… Знакомство с Иваном Владимировичем Тюленевым, нынешним командующим Закавказским фронтом, состоялось еще в гражданскую войну в Нагорном Карабахе, куда были посланы бойцы 11-й армии для ликвидации кулацко-меньшевистских и мусаватистских банд. Тюленев командовал тогда бригадой. Удивительно точно ориентировался в горной местности, как будто родился и вырос на Кавказе; легко сходился с горцами, тянулись к нему простые люди. Пришли как-то горцы, рассказали: банда мятежников житья не дает, ворвались разбойники в село под утро, расстреляли людей, тех, кто поддерживал Советскую власть.
Тимофеев попросил комбрига направить на перехват мятежников его полк.
"Нам уже приходилось преследовать врагов по самым непроходимым горным тронам, - поддержал Алексей Соколов. - Не уйти от возмездия и этим бандитам".
На долгие годы запомнился Василию Сергеевичу тот трудный пятидневный переход в тыл мятежников. Шли без воды, вскоре кончились и скудные запасы еды. Места попадались безлюдные, негде пополнить продовольственные запасы. Бойцы выбились из сил, но для продолжительного привала не было времени.
На пятые сутки на подступах к горному селу, в распадке, бойцы перехватили банду. Завязался бой. Мятежники пытались прорваться в село, чтобы там занять более надежную оборону. Однако все подступы были перекрыты. Вскоре подоспела на помощь основная часть, которую возглавлял Тюленев.
За боевую доблесть Реввоенсовет Азербайджанской Республики наградил 11-ю армию Почетным революционный Красным знаменем и орденом Красного Знамени. В постановлении отмечалось:
"Каждая дивизия 11-й армии предоставляет собой сознательную и хорошо дисциплинированную боевую единицу".
Боевая биография Ивана Владимировича Тюленева тесно была связана с Кавказом. Да и его, Тимофеева, тоже.
Размышляя о многочисленных схватках с противником, Иван Владимирович доверительно признавался Тимофееву, выделяя основную мысль: "Массу самых неожиданных, небывалых задач ставит перед бойцами и командирами горная война…" Многие красноармейцы, как Тюленев и Тимофеев, родились и выросли в равнинных местах и в горах оказались впервые, в силу обстоятельств. Нужна была особая сноровка, чтобы совершить простой переход по крутым тропам, а им часто приходилось воевать в невероятно сложных условиях.