- Слушаюсь, моя милая фея. - Но вместо того чтобы надеть брюки, которые были переброшены через спинку рядом стоящего с кроватью стула, Виктор потянулся к жене и, обхватив ее за талию, привлек к себе.
- Ну, Виктор… - Других слов жене он не дал произнести - поцеловал ее в губы, уложив в постель; а когда она высвободилась, стала выговаривать с нарочитой строгостью: - Полуношник. Ждала-ждала и - уснула.
- Сегодня вечером тебе не придется меня ждать, - заявил он с интригующей значимостью. - Что мне немцы! Сбегу от них к моей любимой фее.
- Посмотрим. - Надя встала и, поправляя волосы, напомнила еще раз: - Ступай. Нехорошо.
Тариэл Хачури был в милицейской форме, но без головного убора, что делало его менее строгим; он сидел за небольшим столом в просторной кухне и переговаривался с матерью Виктора, которая готовила кофе - приятный аромат струился от плиты.
- Моя милиция меня бережет, - заговорил Виктор шутливым тоном. - Чем же я провинился, брат? Или гости дружественной нам Германии дали за ночь деру?
- Погоди, сынок, - оборвала мать, ставя на стол кофейные чашки и блюдца. - У Тариэла очень важный разговор. - Она стала разливать кофе.
Мужчины пожали друг другу руки.
- Понимаешь, всю ночь проворочался, не мог спать. - Тариэл выглядел усталым, как после трудного ночного дежурства.
- Говори, я слушаю, - поторапливал Виктор.
- Этот немец, светловолосый, Конрад, кажется? На того офицера похож. Точь-в-точь.
- На кого? - удивился Виктор, словно плохо расслышал.
- Ну, помнишь, я тебе рассказывал, - громче заговорил Тариэл, и его смуглое симпатичное лицо показалось Виктору обиженно-строгим. - Тогда, в восемнадцатом году, деревню нашу сожгли интервенты. Немецких разбойников вел офицер.
- Ты считаешь, что это тот самый? - переспросил Виктор насмешливо.
- Нет. Ты меня не так понял, - возразил Тариэл. - Тот офицер и этот очень похожи. Как две капли воды. А что, если этот самый Конрад его сын?
- Допустим. Ну и что с этого? Да мало ли кто на кого похож? - Не понятно, с какой стати стал Виктор горячиться. - На свете встречаются даже двойники. У Виктора Гюго есть такое произведение…
- Боже! А если он на самом деле его сын? - вмешалась в разговор мать; она подвинула к Тариэлу поближе небольшую чашечку кофе. - Приехал с каким-нибудь заданием, - стращала она, явно повторяя слова Хачури, высказанные, по-видимому, им до того, как появился Виктор.
- С каким, мама?
- Вот ты и разузнай, - в тон сыну ответила она. - И если что, пусть катится…
- Может быть, у него самого спросить? - не принимал всерьез Виктор. - С каким, мол, заданием изволили пожаловать к нам? Что вас интересует? Ценные руды Кавказа? Стратегические дороги? Военно-Грузинская, Военно-Осетинская? Как отсюда выйти к Черному морю? Пожалуйста! Лучше всего через Ларису, раз-два - и вы в Сухуми. Кстати, ваш папаша, уважаемый Конрад, уже бывал в этом высокогорном селе. И представьте, чудом унес оттуда ноги.
- Ты напрасно утрируешь, братишка, - мягко поправил Виктора Тариэл; он и мать переглянулись, как два заговорщика, единомышленника. - Не исключено, что он, да и его товарищи, приехал совсем не ради нашей кавказской экзотики. И Эльбрус им нужен постольку-поскольку…
- Тогда отменим экспедицию в горы! - кофе остывал, но Виктор даже не притронулся, а лишь смотрел в чашку, в которой исчезла пенка, - Выпроводим их к чертям. Скажем: не видать вам Эльбруса, Военно-Грузинской дороги, побоку достопримечательности. Ауфвидерзейн! Уезжайте!
- Послушай, я тоже даю отчет своим словам, - заговорил Тариэл с досадой, его большие карие глаза смотрели сердито. - Мы тоже не все можем. Буквально в августе подписан в Москве советско-германский договор. И что же? Мы будем тут свою самодеятельность устраивать? Нет, конечно. Программу мероприятий отменять не надо. Никто тебе этого не предлагает. Только будь внимателен, и все.
- Дружба так не делается, Тариэл, - не соглашался Виктор. - Постоянно с оглядкой - так нельзя. Может быть, еще и в туалет водить их за руку?
- Я не думала, что ты такой упрямый, - осудила мать; они с Тариэлом снова переглянулись.
- Хорошо, братишка, попробую по-другому, - вымолвил Хачури уступчиво: решил, очевидно, воздействовать на Виктора иным способом, чтобы убедить. - Как ты думаешь, почему я пошел в милицию?
- Не знаю. Не думал об этом. Мало ли что кому нравится. А на самом деле - почему? - заинтересовался Виктор.
- Потому что своим долгом посчитал! - произнес Тариэл просто, доверительно, и дальнейшие признания его прозвучали убежденнее и весомо. - Клятву дал себе после гибели твоего отца, Алексея Викторовича, который был для меня больше, чем отцом… Это наши милиционеры тогда дурака сваляли. Дали возможность мерзавцу, ярому врагу Советской власти Амирхану Татарханову, разгуливать на свободе. Да и кто тогда служил в милиции? Не было у нас тогда настоящих оперативников. Если честно, мы, комбинатовские комсомольцы, лучше наводили порядок. Нет, Виктор, - добавил он, - ты не подумай, что если я милиционер, то норовлю в каждом иностранном типе увидеть что-то подозрительное. Нет. Просто ошибаться нам никак нельзя. Одна ошибка может потянуть за собой другие. Еще большие. Слишком дорогими бывают потом потери.
Виктор расхотел почему-то возражать; в доводах Хачури он усмотрел много такого, что наводило на тревожные мысли - в каких бы дружественных отношениях ни был Советский Союз с Германией, нельзя забывать: немцы продолжают вести агрессивную войну в Европе. А есть ли гарантии, что завтра, захватив малые государства, фашисты не плюнут на договор и не направят оружие против СССР? Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.
Вспомнился Виктору отец. Виделся он с ним редко: вставал утром - отца уже нет дома, ложился - его все еще не было. Приходил с работы поздно, уставал. Забот у него - выше головы: поскорей закончить строительство комбината, начать добычу ценных руд, которых ждет страна, а о самом себе, о семье не хватало времени подумать…
- Мы потеряли самых близких людей. - Тариэл подводил разговору итог. - А если будем все вместе хлопать, как ослы, ушами, то можем однажды лишиться и Родины.
Не выходил из памяти разговор о Тариэлом: нет, Виктор не устраивал за немцами слежек, но время от времени ловил себя на том, что стал придирчивее относиться и к себе, к своим словам и поступкам, и к гостям, молниеносно реагирует на их малейшую неискренность.
Незадолго до восхождения, после плотного завтрака в кафе гостиницы, затеяли оживленную беседу, и возникла она не преднамеренно, а стихийно и сразу же заинтересовала иностранных спортсменов. Заговорили за столом о том, когда зародился альпинизм как самостоятельный вид спорта.
- Как и когда началось покорение Эльбруса? - спросил Карл.
- Год двадцать девятый, век девятнадцатый, - ответил Виктор с улыбкой. - Отправилась экспедиция, но высшей точки вершины достиг тогда один только проводник - кабардинец Килар Хачиров.
- Если учесть, что на этот раз проводником будешь ты, Виктор, - изрек Карл, - то понятно, кому быть наверху!
- Горы есть горы! - вымолвил Виктор, как бы оправдываясь. - У них свой характер, своя проверка человека на прочность…
- Хорошую перспективу нарисовал нам Соколов, - отметил Конрад, сохраняя, однако, внешнее спокойствие.
- Восхождение на Эльбрус - это школа мужества! - сказал с пафосом Виктор. - Лишь покорив самую высокую кавказскую вершину, можно мечтать о Тянь-Шане, Памире, Гималаях.
- Виктор нас вначале ошпарил кипятком, а потом бросил в ледяную воду, - высказался Конрад.
- Это он закалял нас, как металл, - взял Виктора под защиту Карл. - Скажу о себе - я готов. С тобой, Виктор, пожалуйста!
Комбинат выделил автобус, и после завтрака отправились по Военно-Грузинской дороге. Доехали до Дарьяльского ущелья и остановились. Поднялись к гранитному валуну, называемому в народе "ермоловским камнем". Рассказывали горцы о том, что на этом камне вроде бы русский генерал Ермолов подписал мирный договор с дагестанским ханом. Конрад бросился со своей неизменной "лейкой" фотографировать величественный ледниковый валун.
Что-то вдруг Виктору стало не правиться в поведении гостей: показалось, что они проявляют излишнее любопытство к дорогам, ущельям, рекам, долинам и даже к "ермоловскому камню". Более пристальней наблюдал за Конрадом: каким-то неестественным, нарочитым показалось его веселье, а восторженные слова - не искренними. "Ну что ты носишься со своей "лейкой"?! - хотелось спросить его. - Что ты все фотографируешь и фотографируешь без конца? И то, что нужно, и то, что не нужно, - щелк да щелк. Неужели тебе все это правится? Все интересно на самом деле? Остановись, угомонись…"
- Наш Виктор что-то загрустил, - обратил внимание Карл Карстен на смену настроения проводника. - Свалились мы тебе на голову как снег. А у тебя свои дела. Так?
- Он скучает по молодой красивой жене, - пошутил Конрад.
"И я, оказывается, нахожусь под пристальным наблюдением гостей, - подумал Виктор. - Это надо учесть и быть осторожней".
- Нет, нет, все нормально! И дела, и жена подождут.
И Виктор, взобравшись на скалу, с жаром продекламировал:
Терек воет, дик и злобен,
Меж утесистых громад,
Буре плач его подобен,
Слезы брызгами летят.
- Это Лермонтов? Хорошо! - Карл, видать, был доволен переменой, которая произошла с Виктором.
"Так ли это? - что-то и о Карстене мешало Виктору думать хорошо. - Неужели и у него далекие от спорта задачи?"
Конрад же продолжал самозабвенно фотографировать и восхищенно восклицал:
- Яволь! Очень интересно. Красиво. Зер гут! - Он и Карл свободно говорили по-русски. - Когда вернусь в Германию, - продолжал Конрад, - непременно расскажу своим соотечественникам. Удивительный край! Швейцария. Цюрих. Я сделаю сотни фотографий. Пусть смотрят, как здесь красиво. Зер гут! К вам будут приезжать много туристов.
"А что ты скажешь, чудак, когда мы поднимемся в высокогорное селение Ларису? - усмехнулся про себя Виктор, обретая как бы прежнее, менее настороженное, без подозрений, расположение к гостям. - Наверно, там, в Ларисе, он, Конрад, лишится от сказочного великолепия дара речи: живописнее этого уголка не найти на всем белом свете!"
Проезжая мимо сторожевых башен, Конрад осведомился:
- Я слышал, на этих башнях горцы зажигают костры, когда оповещают друг друга об опасности. Это так, Виктор?
- Да, - отозвался он и спросил: - Вы интересуетесь Кавказом? Бытом горцев, да?
- Кавказ - удивительная страна! - неопределенно ответил Конрад.
Вернулся Виктор с гостями довольно поздно; задержаться пришлось и в гостинице.
- Виктор, я никогда не забуду эту поездку, - произнес Карл Карстен с искренним восторгом; он, будучи навеселе, неуклюже топтался перед ним.
Дело в том, что в животноводческом совхозе имени Алексея Соколова, куда Виктор возил во второй половине дня немецких спортсменов, встретили их по горскому обычаю, не только хлебом и солью. За столом ходили бездонные рога, одним из которых можно было напоить, пожалуй, сразу всех гостей. А тут требовалось осилить одному - класть на стол нельзя, пока не выпил до дна. К таким дозам, естественно, немцы не были привычны и быстро захмелели.
В гостинице каждому гостю хотелось сказать Виктору что-то приятное; подходили к нему, торжественно пожимали руку, благодарили за приятно проведенный день.
- По-кавказски! Зер гут!
И конечно, клялись в дружеском расположении к нему.
- Виктор, - трезвее других был Конрад, - скажи, Алексей Соколов - твой папаша? Он - герой революции? Наверное, очень приятно бывать в том хозяйстве?
- Конечно, - смутился он.
- Интересно! Очень интересно. Совхоз имени Алексея Соколова, а ты - Виктор Соколов, - искренно удивлялся Конрад. - А чем мы прославимся? Кто о нас будет помнить? Что назовут нашим именем? И назовут ли? - Он твердой походкой направился к себе в номер.
…Дома было тихо. Горела над кроватью Нади ночная лампа. Она отложила книгу, когда Виктор переступил порог спальни.
- Обманщик, - выговаривала жена с нарочитой строгостью. - Не ты ли обещал прийти сегодня пораньше!
- Прости, милая, так получилось, - стал он оправдываться. - Ты ведь знаешь, из совхоза не просто вырваться.
Виктор снял пиджак, развязал галстук и добавил:
- Представляешь, горцы накачали немцев так, что они на ногах еле стояли.
- Какой ужас! - посочувствовала Надя. - Как же ты?
- Мои слова на горцев не действовали, - махнул рукой Виктор. - "Что они за мужчины, если не могут выпить хотя бы один рог! Почетный!.." А тостов, ты же знаешь, уйма!
- А у меня… - начала было Надя и замолчала, таинственно улыбаясь. - Никак не могла тебя дождаться, чтобы сказать. У меня… - Она невольно коснулась рукой своего живота.
Виктор засмотрелся на жену, залюбовался ею, что-то новое обнаружив в ней: необыкновенно нежным светом засветились ее крупные серые глаза.
- Наденька, это правда? - Он присел на край кровати, казалось, ноги ослабли от волнения.
И когда жена закивала, довольная и смущенная переполнившей ее радостью, он стал целовать ее в щеки, губы, в лоб.
- Алексей Соколов! - Виктор вскочил и объявил. - Неистребим твой род, отец! - Глаза его горели. - Наследник.
- Погоди еще, родной. А может быть, дочь.
Виктор как будто не слышал жену.
- Мама знает? - спросил он.
- Нет, я тебя ждала…
- Ясно!
- Куда ты? Утром скажем. Она спит.
- Разве можно такую весть таить до утра!
- Сумасшедший. - Она нежно смотрела на него.
…На третий день пребывания немецких спортсменов на Кавказе Соколов, оговорив предварительно весь предстоящий маршрут, пригласил некоторых альпинистов, желающих принять участие в экспедиции. Группа отправилась штурмовать Эльбрус.
Неожиданно от восхождения отказался Конрад: уже с утра он предстал перед Виктором с перевязанным горлом. Говорил хрипло, покашливая. Инсценировать такое, кажется, было невозможно.
- Не повезло, какая досада. - Конрад развел беспомощно руками. - Но ничего, что теперь делать… В другой раз. - Особой печали в его голосе Виктор не почувствовал.
- Все еще у нас впереди! - подбадривающе заверил его Виктор. Он счел нужным предупредить о происшествии Карпова.
- На этот счет можешь быть спокойным, - сказал Константин Степанович, перебирая бумаги в папке. - Без внимания его не оставим, не переживай. Кстати, - поднял голову, - в этом мне поможет Саша Прохоров.
- Вам виднее, - сказал Виктор и вышел из кабинета.
В коридоре он столкнулся с Прохоровым - невысоким, щуплым молодым человеком, мастером с участка.
- Здравствуйте, Виктор Алексеевич, - почтительно поприветствовал Саша. - В отпуске я сейчас, - уведомил он Виктора, поясняя, почему он в административном здании, а не на рабочем месте. - Дом хочу подремонтировать, - охотно делился он. - Зима на носу. А у Константина Степановича запарка. Нужно помочь. Глядишь, зачтется мне это, когда буду вступать в партию.
Виктор хотел было дать Прохорову несколько наставлений, как вести себя с внезапно заболевшим Конрадом, но раздумал: пусть Карпов распорядится сам. А то еще неправильно истолкует его слова, посчитает, что за каждым слежка, - глядишь, переусердствует.
Появился Саша Прохоров на Терском комбинате сравнительно недавно, года, пожалуй, четыре назад. Приехал откуда-то с Урала. Профессии не имел, работал вначале разнорабочим, делал все, что скажут. Трудолюбивого парня сразу заметили, а вскоре определили в шахтерскую бригаду. Скромный, отзывчивый, исполнительный, он через год стал помощником мастера. Учился вечерами, проявил способности - выучился на мастера. А недавно женился, взял хорошую девушку, учительницу младших классов Таню Семенюк. Свадьбу справили в комбинатовском клубе. Предприятие помогло с жильем, и коллектив не остался в стороне - пусть становится тверже на ноги молодая семья…
- Не повезло Конраду, жаль его, - сказал Карстену Виктор, когда автобус отъехал от комбината.
Он намеренно заговорил о происшествии, чтобы выяснить, что по этому поводу думают соотечественники Конрада. Карл хмыкнул что-то неопределенное, а затем пожал плечами: вот и думай, что он хотел этим сказать. Остальные двое, Ганс и Эрик, сделали вид, что это их вообще не касается, и продолжали смотреть в окно. Ганс вообще за все пребывание в поселке не проронил больше десяти слов. Если ему что-то нравилось, он одобрительно восклицал: "Гут!" - и снова - молчок. В горы он ехал, как на работу. Полнейшее спокойствие сохранял и Эрик, крепкотелый парень лет двадцати пяти.
Виктора молчание гостей насторожило: что оно означает? Как его воспринимать? Соколову искренне было жаль Конрада. Он полагал, что именно тот пройдет весь маршрут лучше своих товарищей. Может быть, ошибался? А что, если болезнь придумана лишь как повод для отказа идти на Эльбрус? А что, если струсил светловолосый, хотя и виду не подавал и прямо об этом постеснялся сказать? Вот и товарищи как-то не желают о нем говорить… Впрочем, черт с вами! Не хотите, не говорите. Вам товарища не жаль, ну и бог с вами.
Виктор поднялся со своего места, направился к водителю. Сел сбоку на маленькую скамейку.
- Значит, так, Махар, - обратился он к водителю, щуплому, черноволосому парнишке, - едем через ущелье "Надежда". И поднимемся до Зеркального водопада.
- Мимо "каланчи"? - уточнил Махар Зангиев.
- На твое усмотрение. Тут ты выбирай дорогу сам.
- Ну, конечно, мимо "каланчи", - решил Махар; лицо его смуглое, совсем еще юное, но уже с черной полоской усов, расплылось в лукавой улыбке, словно он что-то замышлял. - Пусть иноземные гости посмотрят, какие у нас места! Виктор Алексеевич, расскажите им, как вы еще пацаном забрались на самую верхотуру "каланчи".
- Тебе-то откуда известно?
- Такое в тайне не удержать, - ответил Махар. - А все-таки как вам удалось подняться по такой отвесной скале?
- Возьмись - и у тебя получится.
- Честно говоря, пытался, - признался Махар. - Почти до седловины добрался, а дальше - никак. И у других пацанов не получилось. Да там гладкая стена! Не за что ухватиться.
Непринужденный разговор с Махаром невольно отвлек Виктора.
Автобус тем временем выехал на грейдерную дорогу, потянулся в сторону ущелья и стал подниматься вверх по серпантину.
- А что, до Ларисы подниматься не будем? - спросил Махар.
- Нет. Посмотрят на село издали.
У Зеркального водопада постояли недолго. И, взвалив на спину рюкзаки, отправились в путь. Медленно взбирались по крутой тропе. Наконец поднялись на утес, напоминающий грудь огромной птицы; отсюда виднелся ледник.
Внизу в зелени обильных фруктовых деревьев утопало селение. Пологие крыши домов едва просматривались. По обе стороны, точно ворота, возвышались сторожевые башни. Виктор остановил группу.
- А вот и наша Лариса, - отметил он буднично, полагая, что гости сами оценят по достоинству красоту живописной местности.
- Райский уголок! - заметил Карл, изумленный увиденным.
Ганс произнес привычное: "Гут!" - но глаза его на этот раз выражали неподдельный восторг.