Глава вторая
Иван Владимирович Тюленев, заметно раздавшийся вширь к сорока семи годам, стоял у огромного окна своей просторной московской квартиры, в которой теперь бывал от случая к случаю; он смотрел на безлюдную улицу, озаренную полуденным солнцем. Август сорок второго года выдался жарким, и не только на юге, но и в Москве. Душно, очевидно, к дождю вдруг стала покалывать раненая нога.
Иван Владимирович невольно окинул мысленным взором события последних месяцев: 22 июня началась война, и вскорости его назначили на должность командующего созданным на границе с Румынией Южным фронтом. Жаркими были те бои - семьдесят суток почти непрерывных сражений. Отстаивали каждый клочок земли, отбивая несчетные атаки противника. Однако вынуждены были отойти за Днепр. В сентябре Тюленев был тяжело ранен и доставлен в Москву, в Центральный военный госпиталь. Отлежался и еще из госпиталя написал письмо Сталину. Просился на фронт.
Он был уверен, что после операции, после того как в меру окреп и лишь слегка прихрамывал на одну ногу, его, Тюленева, непременно отправят на фронт. И когда его вызвал в Кремль Верховный, решил, что именно для этой цели, для назначения. Сталин принял его сразу, в назначенное время, усадил на кожаный диван, а сам прохаживался по кабинету со свойственной ему неторопливостью. Поскрипывали мягкие кавказские сапоги. Иосиф Виссарионович был в привычной одежде: защитного цвета китель, брюки заправлены в сапоги. Непривычным было другое: он выглядел усталым, был озабочен и не скрывал, что весьма недоволен положением дел на фронтах.
И Иван Владимирович спрашивал очень часто себя: каковы причины отхода советских войск на Южном фронте? И приходил к выводу: не были подготовлены оборонительные рубежи, о них по-настоящему не позаботились, не запаслись заблаговременно надежными резервами, а контрудары советских войск носили случайный характер… Об этом он и сказал Верховному.
Сталина, похоже, задела такая откровенная оценка, его смуглое лицо с легким восковым налетом побелело от гнева. Иосиф Виссарионович остановился напротив собеседника, прищурив колючие глаза: казалось, он гневался - ведь речь шла о его личных недостатках и просчетах, весьма важных упущениях. Однако, как выяснилось чуть позже, это было не совсем так - гневался он по другому поводу. Он заговорил о резервах, самых необходимых, насущных, без которых ни за что не обойтись.
- Вы правильно сказали, товарищ Тюленев, нам необходимы крепкие резервы. - Он подчеркивал каждое слово. - И от того, насколько быстро и эффективно мы сумеем их подготовить, зависит наше положение на фронтах. Государственный Комитет Обороны поручает вам это неотложное дело. Отправляйтесь на Урал со специальным заданием. - В жестких черных волосах Сталина густо проглядывала седина. - Необходимо самое серьезное внимание обратить на обучение резервных дивизий ведению ближнего боя, - тверже добавил Сталин, - особенно борьбе с танками. Необходимо также отработать с командным составом вопросы управления боем.
Вначале Тюленев воспринял задание с некоторым унынием, хотя и не подал вида, не возразил, но потом, подавив внезапно подступившую к сердцу обиду, обдумав предложение Верховного глубже и основательнее, он понял, что предстоит не обычная тыловая работа. Речь ведь не о простом формальном призыве людей идет - собрал четырнадцать стрелковых и шесть кавалерийских дивизий, и на этом кончаются твои полномочия, - нет, тут нужно в кратчайший срок, в течение двух месяцев, подготовить настоящих воинов, обучить их ведению современного боя с применением новейшей техники. Немцы придают особое значение танковой атаке, стало быть, каждый советский боец должен овладеть надежной тактикой борьбы с танками, мотомехчастями.
В приемной Сталина для Ивана Владимировича был заготовлен мандат, в котором указывалось, что генерал армии Тюленев является уполномоченным Государственного Комитета Обороны по обучению и сколачиванию вновь формирующихся дивизий на территории Уральского военного округа.
Уже в поезде, глядя из окна на багряную листву деревьев, Тюленев думал о том, как лучше организовать подготовку личного состава; перво-наперво выступит в гарнизонном клубе и поделится своими впечатлениями о войне, о которой люди знают лишь по сводкам Совинформбюро и газетным корреспонденциям.
Ивану Владимировичу предоставили возможность взять с собой и нужных ему военных специалистов. Отправились на Урал вместе с ним его давние боевые товарищи: генерал-майор Тимофеев, кстати, Василий Сергеевич был с ним и на Южном фронте, и самый меткий снайпер времен гражданской войны капитан Николай Иванович Ващенко - а обучать солдат стрелковой подготовке, а между занятиями рассказывать призывникам о некоторых памятных военных событиях.
Урал встретил крепкими холодами. Как ни пытался хорохориться Тюленев, не так скоро оставила в покое раненая нога, временами настойчиво напоминала о себе: схватила дней через десять нестерпимая боль среди ночи, хоть кричи. Забыл о недуге, не обращал внимания, вот и дало о себе знать ранение. Иван Владимирович и так ногу приспособит, и этак - не помогает. "Неужто хирург не вытащил пулю из ноги?" - и такая приходила в голову мысль. И понимал, что нелепая. Стал растирать рану - рубец, кажется, вздулся. Промаялся всю ночь - если бы только одну! Да, как видно, верно поступили, направив его в тыл, - для фронта он еще не был готов.
…День в день, как приказано, задание было выполнено. Иван Владимирович вернулся в Москву с отчетом и, несмотря на поздний час, отправился в Генштаб: он знал, что работа там не прекращалась круглые сутки.
- Дивизии можно отправлять на фронт, - рапортовал Тюленев.
И снова стал проситься на передовую. Но ему сказали в Генштабе, что рано идти на фронт - можете повредить ногу.
"Неужто так хромаю, что сразу в глаза бросается?" - удивился Иван Владимирович.
На второй день Тюленева вызвал Сталин. Верховный Главнокомандующий был доволен результатом подготовки резервных войск. И, выслушав отчет, сказал:
- Тут начальник Генерального штаба говорил, что вы добиваетесь срочной отправки на фронт. Что, надоело сидеть в тылу? - Он глянул пристально, словно пытался проникнуть в думы Тюленева.
- Так точно! - ответил Иван Владимирович без промедления.
Сталин сделал шаг-другой по кабинету, казалось, в движении ему лучше думалось; но вот он остановился у письменного стола, за которым Тюленеву так и не пришлось увидеть Иосифа Виссарионовича сидящим: на ногах встречал, стоя и провожал.
- Вы, кстати, ветеран Закавказского военного округа? - развернулся Сталин к Тюленеву лицом.
- С первых дней, товарищ Сталин, - с гордостью вымолвил Иван Владимирович, точно речь зашла о памятном и приятном. - В рядах одиннадцатой армии.
- Участвовали в разгроме мусаватистских банд в Нагорном Карабахе, - задумчиво произнес Сталин, - белогвардейцев на Северном Кавказе?..
Верховный приподнял чуть склоненную голову, будто вспомнил что-то, заговорил так, как если бы продолжал прерванную мысль:
- Думаю, нет надобности перечислять ваши несомненные заслуги перед Родиной. - Сталин решил не продолжать более рассказывать того, что много лучше известно собеседнику, и вряд ли уместно расхваливать солидного генерала, перечисляя его достоинства. - Отправитесь на Кавказ. Возглавите Закавказский военный округ. - Сталин вновь зашагал по кабинету, тем самым давая понять, что разговор не окончен. - Танки противника, - сказал он с присущей ему манерой выделять каждое слово, - рвутся на юг. Немцы, как и прежде, мечтают овладеть нефтепромыслами Грозного, Баку. Стремятся через Закавказье проникнуть на Ближний Восток. - Сталин перехватил напряженный взгляд Тюленева, остановившись напротив поднявшегося Ивана Владимировича, и тверже сказал: - Фашисты не получат нефть. Горная война, - продолжил он напутствие, сделав непринужденное движение рукой, в которой держал трубку, казалось, чубуком на что-то указывал, - это сложное дело. И вам хорошо это известно, товарищ Тюленев. Она обусловлена рядом существенных факторов - бездорожьем, плохим снабжением боеприпасами, продовольствием. Как можно лучше в деталях изучайте методы ведения альпийской войны.
Он подошел к письменному столу, садиться, однако, не стал и на этот раз; подвинул к себе поближе массивную пепельницу, коробку и, стоя не спеша освободил трубку от пепла и стал набивать табаком.
Наступила напряженная тишина. Глядя на сутуловато склонившегося Сталина, Иван Владимирович подумал: "До чего же благодушно поступили мы в самом начале…" Еще в ту пору, в тридцать восьмом году, когда его, Тюленева, назначили командующим войсками Закавказского военного округа, он чувствовал, да и многие тогда предсказывали, что фашисты рано или поздно затеют войну, одними словесными нападками на Советский Союз они не ограничатся. Но Верховный думал по-другому… Вот и получился конфуз.
- Обдумайте, посоветуйтесь с Военным советом на месте, как лучше организовать оборону Кавказа, - добавил Сталин.
Тимофеев и Виктор поджидали Тюленева у машины.
- А это Соколов-младший, - представил Василий Сергеевич. - Сын Алексея Викторовича.
- Похож на отца, - заметил Иван Владимирович, задержав на Викторе добрый внимательный взгляд. - Альпинист?
- Так точно!
- Без вашей помощи нам теперь не обойтись. Как нога? - спросил Тюленев, усаживаясь на переднее сиденье эмки.
Виктор посмотрел на Тимофеева, молча удивляясь тому, когда Иван Владимирович успел уловить, что он прихрамывает. Или знал уже об этом?
- Все в порядке, товарищ командующий! - излишне бодро ответил Виктор.
- С ногой не шутите, - сказал Тюленев. - По себе знаю. Я тут тоже хорохорился. А так однажды схватило! Василий Сергеевич помнит. Сейчас нам никак нельзя выходить из строя, - доверительно подчеркнул Иван Владимирович. - Все мы должны быть в боевой форме.
Часа через два эмка доставила их на аэродром, и они вскоре вылетели на "Дугласе".
Самолет набрал высоту.
Иван Владимирович вытянул перед собой ноги, пристраиваясь на сиденье поудобнее, словно намеревался прикорнуть; трудным был день, напряженным, да и все это время он недосыпал, и эта нынешняя поездка была сопряжена с нервной нагрузкой. Но результатом он был доволен: новый план обороны Кавказа, принятый Военным советом Закавказского фронта, переработанный в соответствии с директивой Ставки, в которой предусматривалось создать на пути гитлеровских танковых колонн прочный оборонительный заслон, был одобрен. Разумеется, вопрос этот решался и прежде, но если самокритично оценивать прежнее предложение, то нужно признаться: не все в нем было учтено в должной мере.
Самолет летел над белоснежными облаками, казавшимися сверху бесконечной снежной грядой. Иван Владимирович поделился с Тимофеевым одобренным Ставкой планом обороны Кавказа и откровенно сказал:
- Придирчиво оценивая сложившуюся на сегодняшний день ситуацию, прихожу к выводу: затянули мы формирование соединений и частей. Поэтому их боевая готовность была сравнительно невысокой.
- Положение усугубилось еще и тем, - продолжил его мысль Василий Сергеевич, - что войска испытывали недостаток в вооружении.
Летом немцы начали большое наступление на южном крыле фронта. Выйдя затем к Дону, они приступили к выполнению плана операции "Эдельвейс", предусматривающий захват Кавказа. Спешили немцы к недоступным горным вершинам, чтобы воспользоваться, как отмечалось в приказе Наркома обороны от 28 июля, удобной для них летней порой и преодолеть горные перевалы. Радиостанции Берлина не скупились на восторженные сообщения: под бравурные марши военного оркестра фашистский диктор генерал Дитмар в специальных сводках самозабвенно расхваливал успехи солдат вермахта, отмечая, что наступление на юге протекает так же успешно, как оно шло на Дону и Кубани. А посему задача захвата богатых нефтяных районов Грозного и Баку практически почти решена.
- Как ты считаешь, Василий Сергеевич, Турция решится вступить в войну? - спросил Тюленев.
- Думаю, что будет выжидать…
- Точно, пока немцы не пройдут в Закавказье. - уточнил Иван Владимирович. - Турецкое правительство все еще надеется на то, что однажды сможет отторгнуть Закавказье и Северный Кавказ от нас…
Детально знакомясь в штабе фронта с размещением войсковых частей, готовя оборонительные укрепления на всех важных рубежах и просматривая в свободное время свежую почту, газеты и журналы, Иван Владимирович обратил внимание на красочно оформленную карту, которая была помещена в турецком журнале "Бозкурт". "Великая Турция", как гласила надпись, размещалась не только на своей исконной территории, но и простиралась дальше, захватывая Кавказ и Среднюю Азию. "Аллах, как видно, не обделил турок аппетитом! - подумал с неприязнью Иван Владимирович. - Ишь чего захотели - Кавказ и Среднюю Азию. То-то сконцентрировали дивизии у южных наших границ. Отнюдь не для обороны".
В Минеральных Водах Виктор вышел.
- Матери огромный привет, - пожелал Василий Сергеевич. - Все никак не удается ее навестить. В сутолоке дел забываю порой даже очень дорогих людей. Но ничего, Виктор, еще будет возможность, наверстаем, сынок, - расправив на высоком лбу морщины, добавил он бодро, чтобы не расставаться в плохом настроении. - Тут мы теперь рядом. Наверняка повидаемся…
Глава третья
"Отсюда, кажется не выбраться", - пришел Виктор к печальному выводу: на станции скопилось очень много беженцев.
Северо-Кавказская железнодорожная магистраль была запружена эшелонами с заводским оборудованием, техникой, боеприпасами, солдатами; тысячи женщин, детей, стариков умоляли отправить их за Каспий. Путейцы работали круглые сутки, но количество составов не уменьшалось. И люди все скапливались на станциях.
Виктор простоял в билетную кассу больше часа, но безрезультатно. Не выдержав, направился в сторону большака: может, на какой-нибудь попутной машине доберется домой.
Наконец его подобрал старый, в ржавых потеках автобус, так набитый людьми, что покосился набок. Соколов, пристроившись на чьих-то узлах рядом с потеснившейся детворой, дал больной ноге передых.
Автобус качался на неровной дороге, напряженно стонал, будто взбирался на крутой подъем по горному ущелью, но не рассыпался, а с завидной настойчивостью продолжал продвигаться вперед.
Проезжали неподалеку от места дуэли Лермонтова. Какое-то странное чувство охватило Виктора в этот момент, и так всегда, когда он оказывался в этих местах: невольно проникала в сердце необъяснимая грусть, как будто он знал поэта, дружил с ним долгие годы и очень трудно перенес утрату. Вспомнились черты его красивого, одухотворенного лица, большие строгие глаза, как на портрете, который висел у Виктора дома.
- Я думала, ты станешь литератором либо переводчиком, - сказала однажды мать. - Тебя постоянно увлекали гуманитарные науки.
- Верно, мама. Литература - это моя душа. Но буду я горняком. - Виктор улыбнулся и процитировал своего любимого поэта, полагая, что этого достаточно, чтобы выразить свою любовь к горам:
Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор.
"Берегись! - сказал Казбеку
Седовласый Шат. -
Покорился человеку
Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
Загремит топор;
И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь".
Вопрос о выборе профессии перед Виктором не стоял: все давным-давно решено - отец был горным инженером, стало быть, и ему идти в горняки. Поступил он в Северо-Кавказский институт цветных металлов, который находился во Владикавказе. После окончания института Виктора направили на Терский комбинат. В институте, где была создана альпинистская секция, а потом и на предприятии он продолжал заниматься альпинизмом. Покорял сложные кавказские вершины Казбек и Эльбрус, водил в горы советских и зарубежных спортсменов. Горы Виктор любил и знал в них каждую тропу, как улицу родного города.
Было это года три назад. Вызвал секретарь партийной организации комбината Константин Степанович Карпов, невысокий, полноватый, круглолицый мужчина лет сорока пяти.
- Виктор Алексеевич, - сказал он, - дело к тебе, можно сказать, государственной важности. - Он, правда, слыл мастером слегка все преувеличивать, по на сей раз, кажется, ему было не до громких слов. - Гости к нам едут. Из самой Германии, представляешь? - добавил он, давая как бы понять, что сам этому нисколько не рад. - Спортсмены, альпинисты, что ли. Встретить надо, сопровождать потом тоже. Тебе решили поручить это ответственное дело. Займись гостями, внимание им окажи. Кавказское наше гостеприимство прояви. Все как положено. Если что нужно будет - ко мне. Окажу помощь.
Горный городок вскоре встречал иноземных гостей в меру торжественно: на небольшой железнодорожной станции висел лозунг: "Дорогие немецкие спортсмены, добро пожаловать!"
Трое комбинатовских музыкантов играли марш.
Виктор был приятно удивлен, когда первым из вагона вышел Карл Карстен, рослый, улыбающийся молодой мужчина, - он сразу же узнал известного германского альпиниста.
Стали знакомиться.
- Карл.
- Виктор. Кстати, я уже слышал о вас.
- Я - тоже, - весело ответил Карстен, как будто это была шутка и он ее охотно поддержал.
Имена других гостей Виктору ни о чем не говорили: очевидно, это были малоизвестные альпинисты, а может быть, и вовсе начинающие.
- Спортсмены знакомятся и заводят дружбу быстрее, чем дипломаты, - многозначительно подчеркнул Карл. - Мы открываем новые тропы в горы и… к сердцу.
Виктор и Карл как-то сразу стали симпатизировать друг другу. У всех было хорошее настроение. И погода стояла солнечная, несмотря на первое октября, было еще тепло, вообще осень тридцать девятого года изобиловала теплыми днями.
- Моя заветная мечта, сразу же скажу откровенно, - покорить самую высокую кавказскую вершину! - произнес Карстен с пафосом. - Более того. Нет тайны и в том, что очень надеюсь на то, что поведет нас Виктор Соколов! Как, Виктор? Ты согласен?
Сразу по-дружески, сразу - на "ты".
- Предложение принято! - отозвался Виктор. - Мне нравится, что у всех отличное настроение. Значит, Эльбрус? Синоптики обещают хорошую погоду. Так что все - за нас.
Конрад, высокий, поджарый мужчина лет тридцати, тут же на перроне сделал фотографию на память: снял гостей и гостеприимных хозяев своей "лейкой", с которой потом никогда не расставался.
После банкета, который был организован в честь спортсменов, - обильного кавказского угощения и танцев, европейских и национальных, - гостей отправили отдыхать; им были предоставлены двухместные номера в новой гостинице.
Утром Виктора разбудила Надя. Жена была чем-то озабочена.
- Пришел к тебе начальник отделения милиции. - Именно так и сказала, а не Тариэл Хачури, или просто Тариэл, друг семьи, названый брат Виктора.
- Чего это с утра пораньше?
- Не знаю. Он встревожен.
- Уж не сбежали ли наши гости? - попытался было Виктор пошутить. Зевнув, он потягивался спросонья в постели.
- Виктор, человек ждет, - напомнила Надя.