Владимир Малыхин родился в Москве в 1924 году, в мае сорок второго, будучи учеником 9 класса средней школы ушел добровольцем в Красную Армию. После окончания артиллерийского училища в октябре сорок четвертого, воевал на Южном, Юго-Западном и Четвертом Украинском фронтах в должностях командира взвода и командира батареи. В 1944 году в боях за освобождение Крыма был тяжело ранен и демобилизован как инвалид войны. После окончания института в 1948 году работает в периодической печати. Владимир Малыхин - заслуженный работник культуры РСФСР, член Союза журналистов СССР. Он автор двух сборников рассказов, изданных издательством "Московский рабочий", его рассказы печатались в журнале "Юность", других периодических изданиях
Владимир МАЛЫХИН
Наследник
ПОВЕСТЬ-ТРИЛОГИЯ
Москва
"Книга"
1991
ББК84Р7-4 М20
Художник Олег Семёнов
Книга издана за счет средств автора
Текст печатается в авторской редакции
ISBN 5-212-00641-4
© Малыхин В.Г., 1991
БОЛЬШАЯ ОРДЫНКА
(часть первая)
На Большую Ордынку Дружинины переехали в тридцатом году, когда Витьке исполнилось шесть
лет. До этого они жили в Ананьевском переулке, вблизи Садового кольца, в старом красивом
доходном пятиэтажном доме с колоннами. Они занимали там пятикомнатную благоустроенную
квартиру, в которой до революции жила семья известного московского адвоката. В двадцатые годы
Георгий Дружинин занимал пост начальника одного из районов милиции Москвы, куда был
направлен с третьего курса военной академии РККА.
- Зачем нам такие хоромы? - говорил он своей молоденькой жене Ане, когда они, получив
ордер, приехали осматривать квартиру. - Нам бы вполне хватило и двух комнат. Вот эту, с книжными
шкафами и камином - под спальню, а ту, которая побольше, с мягкой мебелью и роялем - под
столовую. Остальное нам зачем? Что мы нэпманы? - Я с тобой абсолютно согласна, Жора, -
отвечала Аня, - Похлопочи, чтобы остальные отдали кому-нибудь из твоих сослуживцев-
милиционеров, ведь сейчас так много нуждающихся.
Однако высокое милицейское начальство не вняло просьбе Дружинина, и квартира целиком
осталась за ним. - Въезжай, живи и не тужи, - сказало высокое начальство, - барские квартиры
теперь для народа, а рабоче-крестьянская милиция - его боевой авангард. - И Дружинины
поселились в роскошной адвокатской квартире.
Аня и маленький Витька уже давно привыкли к ночным дежурствам Георгия. Но в ту ночь Аню
мучила какая-то смутная тревога, она никак не могла заснуть и, чтобы скоротать время, достала из
книжного адвокатского шкафа томик "Поэзы" Игоря Северянина и уселась в кресло-качалку. Глаза
заскользили по строкам.
... Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж.
Королева играла в байте замка Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Она захлопнула томик и устало прикрыла глаза, подумала: "Ажурная пена, королева, паж..." -
Вчера его милицейский кучер нечаянно проговорился, что сегодня ночью облава на притон
налетчиков. Она тревожно взглянула на дорогие напольные кабинетные часы "Павел Бурэ", и они,
словно отвечая ей, сердито пробили три раза.
Георгий появился в четыре. Его ввели в комнату два милиционера, бережно поддерживая под руки.
Он проговорил, силясь улыбнуться:
- Не волнуйся... Пустяки... Царапина. - Гимнастерка его была расстегнута, и Аня увидела
перевязанную грудь. Аня вскрикнула. Закружилась голова, розовый абажур настольной лампы как
жар-птица, порхнул в ее сторону, ослепил глаза. Она очнулась на диване. Георгий сидел рядом с ней,
гладил ее по голове:
- Ну, что ты, Анка? Успокойся! Это же царапина. - Разбуженный шумом, в комнату вбежал
перепуганный, заспанный Витька. Увидев раненного отца и лежащую на диване бледную,
заплаканную мать, он долго сдерживал слезы, но в.конце концов не выдержал и с плачем бросился к
ним.
"Царапина оказалась серьезным ранением, и Дружинину по этой причине пришлось уйти из
милиции. Он был направлен, в счет первой партгысячи, на учебу в МВТУ имени Баумана.
* * *
Скоро в квартире появились новые, не виданные еще Витькой вещи: чертежные доски, рейсшины,
треугольники и фигурные линейки, рулоны чертежной бумаги, готовальни, карандаши "Сакко и
Ванцетги"... По вечерам у них стали собираться новые друзья Георгия - студенты парттысячники.
Их бурные диспуты по диамату, сопромату, политэкономии, истории партии и другим мудреным
наукам часто продолжались до рассвета. Для Ани и Витьки стали привычными слова: КПД,
производительность труда, цена производства, режим экономии, НОТ, система Тейлора... Сонная Аня,
подавая им очередной кипящий чайник, хлеб и сахар, нередко предупреждала: - Господа студиозы!
Хлеб и сахар кончился, пора закругляться! - В ответ они высоко поднимали чайные стаканы и
весело провозглашали в ее честь изысканные тосты, заявляя, что она их добрая кормилица и что
после грядущей победы мировой революции ей непременно поставят золотой памятник за то, что она
бескорыстно и самоотверженно помогала республике Советов ковать кадры красных командиров
производства. Иногда хлеб и сахар они приносили с собой.
* * *
Переезд Дружининых в Замоскворечье был для всех неожиданным и непонятным. Их новая
квартира по размерам и удобствам была несравненно меньше и хуже адвокатской. Она состояла из
двух смежных комнат и маленькой кухни, а туалет и ванная были общественные в густо населенной
"коммуналке" , расположенной напротив, через лестничную площадку. На недоуменные вопросы
знакомых Анна Семеновна отвечала, что все это мелочь и пустяки, а переезд вызван тем, что
маленький Витька перенес скарлатину в тяжелой форме и, по совету врачей, ему нужны не пыль и чад
Садового кольца, а свежий воздух Замоскворечья.
В просторном дворе дома, в котором поселились Дружинины, и в самом деле шумели многолетние
дубы и клены, а обсаженная липами Большая Ордынка была тихой, булыжной улицей. Ее
патриархальную тишину время от времени нарушал перестук лошадиных копыт, дробный и веселый
у лихачей, глухой и тяжелый у ломовых тяжеловозов. Иногда, прорычит, бывало, неуклюжий
пятитонный "Бюссинг" со львом на радиаторе, громыхнет более проворное "AMО" или быстро
проскочит похожий на старинную карету французский таксомотор "Рено".Но большую часть дня на
булыжной мостовой, облюбовав теплые и душистые лошадиные "яблоки",, хозяйничали шустрые
воробьи и зобастые сизые голуби. Несмотря на Замоскворецкую идиллию и доводы Анны
Семеновны, для друзей и знакомых Дружининых их неожиданный переезд оставался загадкой.
* * *
Во дворе дома по выходным дням и праздникам отцы и дети играли в волейбол, футбол или лапту,
устраивали городошные баталии, а кто постарше забивали "козла" или, с опаской поглядывая на
открытые окна дома, баловались по мелочи в "очко". Много было голубятников и страстных
любителей танцплощадок. У последних на лацкане пиджака, рядом со значком "ГТО" или
"Ворошиловский стрелок", обычно красовалась искусно вырезанная из блестящей латуни томно
вальсирующая танцевальная влюбленная пара... Что касается Витьки Дружинина, то он со временем
стал признанным голкипером и не раз выручал свою дворовую футбольную команду, самоотверженно
бросаясь в ноги нападающим, забирая "мертвые мячи".
Жил во дворе веселый шофер, известный всей улице гитарист и исполнитель жестоких романсов,
по кличке Цыган. Он научил Витьку неплохо играть на гитаре и нередко под их ладный
аккомпанемент на двух гитарах ребята отплясывали чечетку или пели любимые песни. Одной из
любимых была популярная тогда песня, в которой особенно нравился припев:
В бой за Родину, в бой за Сталина,
Боевая честь нам дорога.
Кони сытые бьют копытами,
Встретим мы по-Сталински врага.
В эти минуты Витька прищуривался и ему виделось, как он в боевом строю, обнажив острую
саблю, несется в атаку на врага, а сам товарищ Сталин и его боевой соратник нарком Ворошилов
стоят на командной высоте и наблюдают в бинокли эту геройскую кавалерийскую атаку.
К ним во двор по вечерам часто приходили ребята и девчата со всейулицы. Дружный и веселый
двор славился на всю округу, и Виктор гордился его заслуженной славой.
* * *
Одним из лучших друзей Витьки был его сосед по подъезду и по парте в школе Гурген Погосьян.
Отец Гургена, Арменак Макарович, шестидесятилетний седой красавец, работал инженером в
научной лаборатории легкой промышленности и считался большим знатоком своего дела, а мать,
Татьяна Михайловна, добрая, невысокая женщина с печальными библейскими глазами, в свое время
исполняла вокальные партии в Большом театре с самим Шаляпиным. Татьяна Михайловна любила об
этом вспоминать и с застенчивой улыбкой показывала пожелтевшие театральные афишки, где рядом с
большим овальным портретом Федора Ивановича и его шикарной фамилией, набранной огромными
плакатными буквами, значилось набранное мелким шрифтом и ее театральное имя - Татьяна
Дарьяни. Во дворе был слух, что уйти со сцены ее заставил молодой и ревнивый Арменак, кавказская
кровь которого не могла стерпеть оперных объятий и поцелуев, даже, когда они были шаляпинские...
Гурген однажды громко высказал мысль о том, что мать зря послушалась отца и ушла со сцены.
- Ты, мам, была бы сейчас наверняка заслуженной, а то и народной и не давала бы музыкальные
уроки всяким пустым девчонкам...
- Но ведь тогда не было бы тебя, мой Гургенчик, - смущенно улыбнулась Татьяна Михайловна.
- Почему?! - искренне удивился Гурген. - Я тоже был бы, только не Погосьяновский, а
Шаляпинский. Даже лучше.
Когда об этом разговоре узнал Арменак Макарович, он блеснул бычьим глазом в сторону сына, дал
ему подзатыльник и буркнул:
- Паршивый щенок!
...В один из выходных дней старший Дружинин по какой-то причине не пошел на завод, хотя
обычно он работал и в выходные. К тому времени он уже окончил Бауманский институт в числе
первых парттысячников и работал на крупном военном заводе начальником цеха. В то утро он читал в
садике под окном "Правду", потягивая из своей большой кружки крепкий чай. Проходя мимо их
садика, Арменак Макарович решил зайти и побеседовать с соседом о житье-бытье. Дружинин угостил
Арменака Макаровича чайком и они мирно беседовали о том, о сем. - А почему, уважаемый сосед, у
нас все-таки не хватает элементарной колбасы и... к примеру, селедок? - допытывался старый
инженер. - Ведь они-то, извините, всегда в России бывали в достатке... - Такое Георгий
Николаевич не мог простить даже доброму соседу. Он опустил свой тяжелый кулак на стол и спросил,
понизив голос до шепота:
- Вам захотелось колбаски, Арменак Макарович? А парижского шампанского "Мадам Клико" Вы
не желаете? А что Вам дороже, уважаемый гурман, банка селедок или Днепрогэс. Бутерброд с
колбаской или новые станки "ДИПы" и тракторы "ЧТЗ " ?! Эх, Вы!.. А еще сочувствующий советской
власти инженер!
Арменак Макарович с нескрываемым интересом некоторое время смотрел на собеседника широко
раскрытыми, немного выпуклыми и скорбными армянскими глазами. Потом задумчиво произнес:
- А знаете, уважаемый сосед, я Вам искренне завидую. Клянусь собой, завидую. Когда так
веришь, легче жить. - Дружинин тоже с интересом взглянул на Арменака Макаровича и, поняв, что
погорячился, улыбнулся: - Я ведь тоже, честно говоря, люблю селедочку. . Но ведь не хлебом
единым живем, а?
Арменак Макарович поправил свой галстук-бабочку (он всегда очень следил за своей внешностью)
и немного церемонно сказал:
- У нас сегодня маленькое семейное торжество. Я приглашаю Вас и уважаемую Анну Семеновну
на чашку чая, - он, улыбаясь, развел руками, - и уж извините меня, ради бога, за мое восточное
гурманство, - на рюмочку армянского коньяка.
Они, улыбаясь, пожали друг другу руки и рассмеялись.
* * *
Нерушимая дружба Витьки и Гургена однажды подверглась жестокому испытанию и была на
грани полного разрыва. Когда они учились в шестом классе, на уроках обществознания им
рассказывали о том, как буржуи всего мира пытаются задушить республику Советов. Среди этих
"душителей" был и тогдашний Папа Римский Пий XI. Они узнали, что этот "папа" - один из
организаторов "Крестового похода" против СССР - в своих энцикликах предает анафеме советскую,
власть и является другом-приятелем Муссолини. Особенно их возмутило то, что этот Пий
благославлял итальянских солдат, которых Муссолини посылал генералу Франко, возглавившему
мятеж против республиканской Испании. Они решили разоблачить и заклеймить этого "папу" в своей
самодеятельной программе, посвященной Первомаю.
Был написан сценарий. Он назывался "На свалкуистории". Из фанерных листов соорудили
декорации, на которых масляной краской намалевали, на глазок, контуры собора Святого Петра. Один
из фанерных листов был окрашен черной краской, наискосок его мелом было написано: "Свалка
истории".
Стали распределять роли. Итальянских рабочих, которые должны были по сценарию выбросить
"папу" и Муссолини на свалку истории, желали играть все. А Пия XI и Муссолини никто.
Староста класса Маша Туманова уговаривала Гургена:
- Ты обязан сыграть "папу". Это твой гражданский долг. Понял? - Нет, не понял. Почему это
именно я "обязан"? Что я хуже других? - горячился Гурген., - Нет! Ты лучше других. Но у тебя
внешние данные... "папы . Глаза, брови, нос и вообще... - У меня его внешние данные?! Ты хочешь
сказать, что я похож на этого... этого... подлеца Пия?! Да?! - Не на Пия, а на итальянца. - Ну,
знаешь!! В такое случае, ты сама похожа на... на... - он задыхался от гнева.
- На кого же я по-твоему похожа? - спросила Маша, гордо подняв свою каштановую головку со
вздернутым носиком. - Так на кого же я все-таки похожа, Гургенчик? Почему же ты вдруг замолчал?
Гурген молчал. В ту минуту у него не нашлось нужных слов.
- Ну вот, видишь! - улыбнулась Маша. - Твой несносный язык всегда обгоняет твой разум. Ну
будь же умницей, Гургенчик! Между прочим, ты в тысячу раз больше похож на Гарибальди, чем на
этого дурацкого Пия.
- Да? - спросил Гурген. - А ты не врешь?
- Клянусь собой, - поклялась Маша любимой клятвой Гургена.
Это решило дело. Гурген еще раз взглянул на красивую головку Маши и согласился быть Римским
Папой.
Пришел Первомай. Вечер самодеятельности проходил в большом физкультурном зале школы. Зал
был переполнен. На сцене в большом кресле, взятом напрокат в учительской, сидел, облаченный в
белый медицинский халат, Гургенчик. На его груди висел большой картонный крест и черная
табличка, на которой мелом было написано: "Папа Пий XI". В руках он держал другой крест, тоже
вырезанный из картона.
Из-за кулис вышел Муссолини в сопровождении своих приближенных, его изображал Витька
Дружинин.
Муссолини был в коричневом френче, на голове его красовалась черная бумажная пилотка с
нарисованной сбоку фашистской свастикой. Приближенные итальянского дуче были одеты в сюртуки
и фраки, на головах у них блестели черные цилиндры. Они несли плакат: "Крестовый поход на
СССР". Вся фашистская компания подошла к Пию и упала перед ним на колени, прося
благословления на поход. Пий благословил их крестным знамением. Фашисты встали, выбросили
вверх правые руки в своем фашистском приветствии и, хором выкрикивая "Вперед, на СССР!" -
стали давать круги возле трона "папы". На третьем витке произошло неожиданное. "Папа" вдруг
вскочил с кресла, подбежал к Муссолини и ... дал ему в челюсть. От неожиданности Муссолини упал.
Его приближенные оцепенели. А зал загрохотал аплодисментами и криками "Ура!". "Папа" и
Муссолини вцепились друг в друга и катались по полу, пока подручные "дуче" не уволокли их за
кулисы.
Там, на "свалке истории" они стояли на коленях друг перед другом и постепенно приходили в себя.
- Ты что, балда, сделал? - закричал Муссолини, потирая челюсть, - я же тебе ребра
переломаю, гад.
- А ты почему орал: "Вперед, на СССР!" ?
- Так ведь так же по сценарию, дубина!
- Мог бы орать эти идиотские слова и не так... громко...
- Ну ладно, черт сумасшедший, я тебе этого никогда не прощу.
А зал ревел от восторга.
- Слышишь? - спросил довольный "Пий", - все ребята поддерживают. - Муссолини вскочил,
плюнул, ткнул ногой "папу" и убежал из школы.
Скоро в стенной газете была нарисована карикатура. На ринге дрались Папа Пий XI и Муссолини.
Подпись гласила: "Так закончился крестовый поход против СССР".
Витька и Гурген долго не разговаривали друг с другом и даже переселились на разные парты.
Помирила их Маша Туманова. Во время "переменки" она нашла Гургена, подвела к Витьке и сказала:
- Вы оба ведете себя как жалкие маменькины сынки. Подумаешь, надулись! Неужели вы не
понимаете, что искусство требует жертв? Тем более революционное! Подайте сейчас же друг другу
руки и чтобы опять - дружба на всю жизнь! - Витька и Гурген одновременно взглянули на
презрительно сощуренные голубые щелочки ее глаз и, помедлив, нехотя подчинились приказу. Маша
на радостях чмокнула одного и другого в щеку и убежала.
- Если б не она, - проворчал Витька, - никогда бы... - Ладно, кончай психовать, - смущенно
сказал Гурген, - я ведь тогда не нарочно, а так... по... инерции.
Постепенно их дружба снова стала нерушимой. В седьмом классе у них родилась идея тайно через