шумные аплодисменты и одобрительные возгласы, исполнили нечто среднее между вальсом,
фокстротом и румбой...
Вышли из ресторана в два часа ночи. Антони попросил какого-то знакомого военного англичанина,
у которого машина имела ночной пропуск и стояла возле ресторана, отвезти его знакомых девушек
домой. Тот согласился. Антони поехал с ними.
Мать Маши работала в ночную смену и он уговорил Машу разрешить ему остаться до утра. Он
говорил это ей на том смешанном англо-русском жаргоне, который был понятен только им. В ту ночь
произошло то, чего так боялась ее мать...
Утром, прощаясь с Машей, Антони предложил ей уехать с ним в Англию и стать его женой.
- У меня есть небольшой капиталец в одном солидном банке, и я обеспечу тебе достойную
жизнь.
- Какой капиталец? - отрешенно смотря на него пустыми глазами, говорила Маша. - Зачем мне
твой капиталец? Уходи, ради бога. Уходи...
Он, волнуясь, говорил ей какие-то длинные английские фразы, которые она не понимала, да и не
желала понимать. Она твердила свое:
- Уходи. Ради бога, уходи... - Антони понял, что говорить с ней в таком состоянии бесполезно.
Он уже в прихожей достал из пиджака кителя конверт и сунул его в первый попавшийся под руку
карман какой-то висевшей на вешалке одежды. Когда за ним захлопнулась дверь, Маша бросилась на
диван и зарыдала.
* * *
...Вынимая утром из общего почтового ящика вечернюю почту, Зойка Кузнецова увидела
треугольник письма со штампом полевой почты. Прочитав кому письмо и откуда, она радостно
вскрикнула и вбежала в комнату Маши с письмом, зажатым в поднятой руке:
- Пляши и пой, подружка! Тебе письмо с фронта от твоего обожаемого маркиза!
Маша поднялась с дивана, протянула руку и сухо произнесла:
- Давай!
- Нет! Танцуй и пой! - не унималась Зойка и стала сама притопывать, словно собираясь пройти
по кругу.
- Давай, тебе говорят! - раздраженно крикнула Маша и тут же бессильно опустилась на диван.
Зойка удивленно высоко подняла тонкие подкрашенные брови.. - Давай же! - устало сказала Маша.
Не нужно шуток, Зойка. Не надо. Мне и так тошно.
Зойка осторожно подошла к Маше, положила письмо ей на колени и на цыпочках вышла из
комнаты, тихо притворив за собою дверь. Маша схватила письмо, встала с дивана, быстро подошла к
окну, зачем-то посмотрела треугольник письма на свет и стала не спеша разворачивать.
Маша прочитала письмо с ходу, стоя у окна. Потом прочитала еще и, упав в кресло, прочитала в
третий раз. Через несколько томительных мгновений, показавшиеся стоящей за дверью Зойке
вечностью, она услышала глухие рыдания подруги. Зойка вихрем ворвалась в комнату с криком:
- Что случилось?! Он убит?! Ранен? Да, говори же!
Маша, всхлипывая, отрицательно замотала головой. Тогда Зойка крикнула:
- Так что же ты ревешь, дура? От радости?!
Тогда Маша поднялась с кресла и сказала, смотря не мигая на Зойку.
- Я, кажется, сойду с ума...
Зойка подошла поближе и неуверенно тихо спросила:
- У тебя той ночью... что-то было... с этим... рыжим?
Маша упала Зойке на грудь и, рыдая, шептала:
- Я ... напишу. . Виктору. . всю правду, я ... все напишу. .
Потом они лежали на диване, накрывшись старой материнской шалью, и говорили, говорили... Их
лица были бледными и заплаканными. Когда стало смеркаться, Зойка вскочила:
- Тебе же скоро в ночную... Полежи, я поставлю чайник, - она схватила чайник и побежала на
кухню.
...Через несколько дней мать Маши, собираясь в магазин и надевая старый плащ, обнаружила в его
кармане конверт. Удивленно повертела в руках, вошла в комнату и показала его Маше:
- Что это?
Маша взяла у матери конверт и, недоуменно пожав плечами, стала осторожно его вскрывать. В
конверте оказалась довольно крупная сумма валюты в английских фунтах и визитная карточка
лейтенанта флота Ее Величества Королевы Англии Антони Холмса.
- Что это такое?! - с дрожью в голосе повторила мать и строго взглянула на дочь. - Что это за
деньги?
Маша сама была поражена и не могла вымолвить ни слова.
- Потаскуха! Бульварная девка! - зло прошептала мать. И закричала: - Беги немедленно к ним
в посольство и верни кому угодно эту пакость!
Она быстрыми шагами вышла в другую комнату принять валерьянку. Скоро оттуда стали
доноситься гневные слова:
- Как он посмел! Какая наглость! Какая неслыханная наглость! Они думают, что все на свете
можно купить... Мерзавцы!
Маша восприняла эти слова как пощечины... Еле сдерживаясь, со слезами на глазах она крикнула:
- Мама, не надо! Он совсем не такой, он добрый и порядочный!
- Хватит! - донеслось из другой комнаты. - Я не хочу больше ничего слушать! Немедленно
отправляйся на Софийскую набережную к ним в посольство и брось им в лицо эти ужасные деньги!
Не хватает еще, чтобы об этом узнал Виктор...
- Он об этом уже знает! - крикнула Маша и выскочила на улицу.
- Как знает?! - приложив руку к сердцу, еле слышно произнесла мать. - Как знает? Откуда? О,
господи! - она опять стала принимать валерьянку.
У входа в английское посольство Машу остановил милиционер и спросил, что ей нужно. Она
ответила, что должна лично передать срочный конверт кому-нибудь из сотрудников посольства.
Милиционер позвонил по внутреннему телефону и получил разрешение пропустить миледи с
пакетом в здание посольства. Машу принял, вставший из-за стола, пожилой джентльмен с погасшей
трубкой в руке.
- Чем могу быть полезен, миледи? - учтиво спросил он по-русски с еле заметным акцентом.
- Я принесла Вам конверт. . с деньгами, - говорила, волнуясь, Маша, - которые случайно
оставил у нас мой знакомый английский подданный Антони Холмс.
Джентльмен взял у нее пакет, вынул из него пачку банкнот и визитку Антони Холмса. Бросив
быстрый взгляд на визитку, он начал считать деньги. Закончив считать, он оценивающим взглядом
посмотрел на Машу, загадочно заметил:
- А миледи совершенно уверена в том, что говорит? Вы склонны считать, что сэр Антони Холмс
забыл этот пакет случайно?
Лицо Маши покрылось краской. Она некоторое время растерянно молчала. Потом глаза ее
наполнились слезами, она стукнула каблучком туфли по зеркальному звонкому паркету и крикнула:
- Да как Вы смеете! Я буду жаловаться самому послу. . самому. . господину Черчиллю!
Она еще раз пристукнула каблучком и выбежала из кабинета. Джентльмен некоторое время
смотрел на захлопнувшуюся за Машей дверь, потом опустился в свое кресло и, усмехаясь, стал
закуривать трубку.
* * *
...Городок, в который Виктор и его товарищи приехали рано утром, был плотно укутан туманом и
сугробами. Много было мельниц. Их покрытые мохнатым инеем огромные крылья напоминали
пропеллеры каких-то невиданных воздушных кораблей. Несмотря на ранний час, городок не спал.
Возле многих домиков стояли "виллисы" и грузовики. У школьного здания гудел фургон с большой
антенной.
- Вот то, что нам нужно, - сказал Шалаев.
Они направились к зданию школы. И вскоре сидели напротив подтянутого и гладко выбритого
молодого майора, который подробно расспрашивал их об училище.
К концу беседы к дому подкатил вездеход и в комнату стремительно вошел невысокий плотный
человек в генеральской папахе и дубленом полушубке. Майор вскочил и крикнул им: - "Смирно!",
собираясь докладывать генералу. Но генерал остановил его движением руки, а сам в сопровождении
адъютанта прошел в другую комнату.
- Командующий, - тихо сказал майор, - он к вам, по-видимому, выйдет. Любит с молодежью
по душам...
Они уже знали, что командующий их гвардейской армией - один из героев обороны Москвы, что
его армия героически защищала подступы к Москве в районе Можайска.
Скоро командующий, действительно, вышел. Он был уже без папахи и шинели, в дубленой
безрукавке. Они опять вскочили. Он усадил их и, поглаживая руками бритый череп, стал
расспрашивать об учебе, доме, семье.
- Перед нами Донбасс, - сказал он в конце беседы, а что такое Донбасс для страны, вы сами
понимаете.
На прощанье он крепко пожал им руки и сказал:
- Вы будете сражаться в рядах гвардейской армии. Помните, гвардейцами не рождаются, а
становятся в боях. Надеюсь, вы меня правильно поняли. Желаю удачи!
* * *
В низком, затянутом тяжелыми снеговыми тучами, небе проглядывал порой солнечный луч и тогда
снежная степь искрилась всеми цветами радуги. Под ногами сухо поскрипывал утрамбованный снег.
Видно было, что по этой дороге прошла не одна тысяча солдатских ног и не одна сотня воинских
обозов. Их перегоняли колонны автомашин, иногда они "голосовали" и перебирались в кузов.
Ночевать останавливались в деревнях. Стучат однажды в избу, дверь отворяет закутанная в тряпье
женщина. Снимают шинели и садятся на лавку. Ждут старушку. А вот и она. Смотрят и раскрывают
рты: перед ними не старая бабка в тряпье, а дородная красавица. Брови стрелами, в глазах озорной
чертик.
- Будем вечерять, солдатики, - говорит она и на столе появляется вареная картошка, огурцы,
капуста, взвар из сушеных яблок, а иногда и бутыль самогонки.
Они достают из вещмешка все, чем богаты: сахар, масло, печенье, концентраты. Хозяйка -
солдатка, а нередко уже и вдова. Рядом, положив подбородки на стол, сидят ее детишки. Уже много
раз подкручен фитиль коптившей, лампы, уже несколько раз она лениво сказала детишкам:
- Пойдете вы наконец спать, аи нет?! - а сама все говорит и говорит о пропавшем муже, пустых
закромах и коровниках.
Был с ними такой случай. Пришли они в одну деревню. Стучатся в крайнюю избу, открывает
старуха и, поджав губы, говорит:
- Тиф у нас заразный. Нельзя сюды. Яхимович подмигнул ребятам и говорит:
- Мы, бабуся, как раз и есть профессора против тифа. Вы нас должны пропустить, а то мы вас
эвакуируем из этой местности, как рассадник заразы.
Бабка закрестилась:
- Да это ж не я болею, то моя доченька, солдатка.
- Вот мы ее и вылечим, - говорит Яхимович, - проходите, товарищи профессора.
Бабка испуганно посторонилась, они вошли в хату, попросили кипятку для чая. Пока бабка
возилась у печи с чугуном, Яхимович обнаружил в чулане ее "тифозную" дочь и через плечо показал
им большой палец. Они поняли. Потом между Яхимовичем и "тифозной" завязался такой душевный
разговор, что переходя временами в шепот, продолжался до утра. На утро "тифозная" красавица
угощала их чем могла. А когда провожала на пороге, опустила густые ресницы, чмокнула Яхимовича
в щеку, покраснела и прошептала:
- До свиданья, товарищ профессор, не поминайте уж лихом.
- Ну и чудеса, - крутил головой Шалаев, когда они шли вдоль деревни. - Ты, Иван, настоящий
профессор по сердечным делам. Тебя бы здесь оставить, - всех бы солдаток от тифа вылечил.
- Медицина на войне, брат, должна быть всесильной, - ухмыльнулся Яхимович, свертывая
цыгарку.
Догоняли они свою дивизию несколько дней. Много верст осталось позади. В снежной степи по
логам и балкам были разбросаны замерзшие трупы вражеских солдат, лошадей. Здесь же ржавели
разбитые автомашины, а воздетые к небу стволы подбитых орудий казались Виктору похожими на
руки грешников, просящих пощады. Встретили они и длинную колонну пленных, закутанных в
женские платки и шали, в сапогах, втиснутых в соломенные бахилы или лапти, с сосульками под
носом. Виктор крикнул:
- Эй! Гитлер капут!
Из колонны пленных раздался нестройный хор голосов: "Гитлер капут!", "Антонеску капут!",
"Аллес капут!".
Наконец в небольшой деревушке с избами, крытыми соломой и камышом, они догнали штаб своей
гвардейской дивизии. К тому времени уже был взят Ворошиловград, наступление на этом участке
фронта остановилось и дивизия занимала оборону западнее города на берегу Северского Донца.
Из штаба их на попутном грузовике отправили в штаб артиллерийского полка. Но не
всехЛхимовича назначили командиром взвода в полковую артиллерию.
По дороге водитель говорил:
- К Чапаю едете. Геройский командир!
"Чапай" встретил их в своем штабе. Это был сухощавый подполковник лет тридцати с небольшим.
У него были "чапаевские" усы, на голове - кубанка. Он встретил их по уставу. Встал, выслушал
рапорт. Потом каждому пожал руку. В его стройной фигуре, четких движениях чувствовался
кадровый офицер и отличный строевик. Познакомившись, "Чапай" расстелил на столе карту и
началась артигра. Он показывал на карте цели, наблюдательные пункты и батареи. Они готовили
исходные данные и "стреляли" по противнику. Урок по артподготовке продолжался больше часа.
- Ну пока хватит, - сказал подполковник, - теперь давайте поговорим о вашем назначении. Я
решил так. Лейтенанта Глейзера оставляю пока при штабе, лейтенанта Шалаева - в первую батарею
второго дивизиона командиром огневого взвода, Вас - обратился он к Дружинину, - в третью
первого дивизиона командиром взвода управления. Желаю вам боевого счастья. Дружинину он
приказал представиться командиру дивизиона. - Он сейчас на своем НП. - сказал подполковник.
"Чапай" взял трубку полевого телефона:
- "Березка"? Сейчас к тебе придет лейтенант Дружинин. Познакомься. Мы здесь чуток поиграли,
поиграй и ты. Даю тебе на это дюжину "гостинцев".
На НП дивизиона Дружинина вел молодой солдат из полковой разведки. Они довольно долго шли
по узкой снежной тропинке вдоль оврага. Тропинка привела к небольшой высотке. Оттуда по
глубокому ходу сообщения прошли к НП дивизиона. Это был небольшой трехнакатный блиндаж с
земляными лежаками по бокам. На одном из них, у топившейся печурки, примостились два солдата
- ординарец командира дивизиона и связной, в углу блиндажа на ящике сидела телефонистка. В
блиндаже было тепло несмотря на открытую узкую амбразуру, возле которой стояла стереотруба.
Виктора приветливо встретил молодой капитан с орденом Красной Звезды и гвардейским значком на
груди.
После знакомства он показывал ему передний край. Виктор впервые увидел наяву передовую.
Окопы, ходы, сообщения, проволочные заграждения издали казались игрушечными, как на большом
топографическом макете в училище. Но стоила поднести к глазам стереотрубу и картина резко
изменилась. Все придвинулось настолько близко, что Виктору на мгновение показалось возможным
дотянуться рукой до идущего по своему окопу немца. У него мелькнула мысль: "Это и есть лицом к
лицу. Впереди враг, а за спиной целая страна. Или я его, или он меня".
Капитан сказал:
- Видишь правее дороги посадку? Они там с утра что-то копают. . Надо им напомнить кто здесь
хозяин... - Он оторвался от стереотрубы и показал Виктору на карте свой НП, посадку и огневую
позицию батареи. - Подготовь-ка данные и командуй. Это будет твоя родная батарея. Комбат в
курсе...
Виктор понял: Это экзамен! Первый раз в жизни он должен открыть огонь по врагу! И хотя на
уроках в училище он "стрелял" не хуже других, сегодня, здесь на переднем крае ему предстояло
показать себя в настоящем боевом деле перед будущими боевыми товарищами. Он знал, что доверие,
как и жизнь, теряют один раз, поэтому его лоб покрылся испариной, пальцы предательски задрожали.
Но он быстро рассчитал данные и доложил: "Готово". Капитан мельком глянул в его блокнот и
приказал телефонистке:
- Передавай команду лейтенанта, - а сам приник к биноклю. Телефонистка вызвала "Ромашку".
Виктор скомандовал:
- Батарея к бою!
Назвал угломер, прицел, потом взглянул на капитана. Он кивнул головой. И Виктор скомандовал:
- Первому орудию, огонь!
Через несколько секунд где-то рядом справа над ними прошелестел снаряд. В окуляры
стереотрубы Виктор увидел, как за посадкой взвился фонтан земли. "Перелет". Немцы залегли.
Виктор внес поправку на отклонение и уменьшил прицел. Следующий снаряд разорвался перед
посадкой. "Порядок, вилка", - подумал он. И опять вопросительно посмотрел на капитана:
- Давай! - кивнул он головой. Виктор скомандовал: три снаряда беглый огонь! - Ему
показалось, что над ними прожужжали три огромных шмеля. Их звук быстро погас, а в посадке
выросли три разрыва.
- Стой! - негромко приказал капитан, - записать: цель - посадка! - Телефонистка передала
его команду на батарею. - А фрицы-то заметались, - улыбнулся капитан. - Молодец!
Трудно передать состояние Виктора. Ведь он запросто достал врага на расстоянии двух
километров. Он словно бил его своими кулаками по скулам! В те мгновенья Виктор испытывал
чувство величайшего удовлетворения. Такого момента он ожидал с первого дня войны.
Капитан подошел к телефонистке, взял у нее трубку и назвал позывные.
- Видел? - спросил он. - Принимаем в компанию, говоришь?
Капитан улыбнулся и посмотрел на Виктора.
- Ну добре! А сейчас я его отправлю на твое хозяйство, пусть примет баньку, отоспится с дороги,
а завтра - к тебе на НП. Он положил трубку:
- Слыхал?
В душе Виктор ликовал, но, сдерживая свои чувства, ответил строго по уставу:
- "Так точно, товарищ гвардии капитан!".
Огневая позиция батареи была у села Желтое. Село называлось так, очевидно, из-за больших
желтых песчаных отмелей на Северском Донце, который был здесь узкий и мелкий. На батарее
лейтенанта Дружинина уже ждали. Он познакомился с командирами взводов. Они построили личный
состав и представили нового командира взвода управления. Когда официальная часть была окончена,
его проводили в "баньку , слава о которой гремела на весь артполк.
* * *
Ранним утром лейтенант Дружинин представлялся на НП командиру батареи гвардии капитану
Крутокопу. Капитал был высоким широкоплечим брюнетом лет тридцати. На его гимнастерке
гвардейский значок соседствовал с орденом Красной Звезды. Из-под густых темных бровей на
Виктора внимательно глядели прищуренные карие глаза.
Он познакомил Виктора с обстановкой: показал в стереотрубу все находящиеся в створе батареи
цели и ориентиры, А после обеда, во время которого Виктор вкусил свои первые "боевые сто грамм",
начался у них душевный разговор. Виктор рассказал ему о себе, а капитан поведал ему свою судьбу.
Виктор узнал, что он бывший студент-историк Казанского университета, что в Казани у него мать и