невеста. Ее фотокарточка была приколота кнопками к деревянному стояку блиндажа.
Так началась фронтовая жизнь лейтенанта Дружинина.
На их участке фронта наступило время долгого противостояния. Потянулись дни, недели, месяцы.
Наступил апрель. Ждать всегда трудно, а в окопах - сущая пытка. Они, как свои пять пальцев,
изучили передний край, каждый его
кустик, бугор, лощину. И дальше, докуда доставала стереотруба - развилки дорог, мостики,
перелески, полуразрушенные полевые станы, деревушки, которые издалека были похожи на грибные
поляны. Иногда они посылали два-три снаряда по движущейся цели - группе солдат, машине или
обозу. Вели боевой журнал, проводили занятия на огневой, на НП, тренировали связистов и
разведчиков. Писали письма домой и даже сочиняли стихи. Праздником для них были письма из
дома. Виктору часто писала мать и Маша, регулярно, но реже - отец. Командиру батареи капитану
Крутокопу тоже часто писали мать и невеста. Капитан и Виктор за это время подружились, подолгу
беседовали на самые различные темы, от любви до Гитлера... Строили грандиозные планы разгрома
фашистских армий и программу вселенского праздника в честь будущей Победы...
Капитан любил пофилософствовать.
- Ты веришь в бессмертие? - спросил он однажды.
- Конечно, нет, - ответил Виктор, я - реалист.
- Это ты зря. Жил на свете один умный человек по фамилии Ломеннэ, который доказал, что
материя не пропадает, а видоизменяется. Значит мы с тобой сможем повториться в своих пра-пра-
правнуках. Понял?
- Но у нас ведь с тобой вроде и детей-то пока не предвидится, а ты о внуках..., - засмеялся
Виктор.
- Будут! - убежденно говорил он. - Будут! И внуки будут! У меня будет два внука. Одного буду
качать на левой коленке, другого - на правой. Одновременно. А потом посажу их на загривок и
поскачу с ними вокруг стола... Пусть хохочут до упаду. . Ты видел, как детишки хохочут до пузырей?
Лучшего зрелища, доложу тебе, в мире не сыщешь!
* * *
... В то утро капитан Крутокоп, как обычно, наблюдал за передовой, медленно передвигая окуляры
стереотрубы вдоль линии немецких окопов.
- А знаешь, - обратился он к Виктору, - это мерзкое затишье наверняка перед сильной бурей.
Где-то что-то затевается, не будь я Крутокопом.
Они, окопные офицеры, не могли, конечно, знать, что именно в это время в Ставке созревал план
великой Курской битвы. Они узнали об этом лишь когда битва загрохотала. А в то утро они знали
только задачу в границах своего сектора: слева развилка, справа полевой стан, в лучшем случае -
задачу дивизиона или полка. Но они понимали, что весь огромный фронт состоит из таких же
секторов-капилляров, каждый из которых играл свою маленькую, но незаменимую роль в организме
любого боя, кампании, а в конечном счете и всей войны.
Днем Крутокопа вызвал командир дивизиона. Вернувшись, он развернул карту, ткнул пальцем в
высоту 101,5 и хмуро сказал:
- Сегодня ночью будем ее брать. Тебе приказано идти с командиром штрафной роты, -
продолжал Крутокоп. - Воюй с умом, слушайся командира роты, он мужик бывалый. Связь пусть
тянет сержант Ищенко, прихвати еще на всякий случай разведчика Санина. Дело ночное...
* * *
Виктор и двое его бойцов спустились в неглубокую балку, тянущуюся от берега Донца до самых
проволочных заграждений и сразу очутились по пояс в густом тумане. Долго шли по невидимой,
хрустящей под ногами, снежной тропе.
- Ищь, ты, покачал головой Ищенко, - шастаем как по речке, хоть бредень закидывай. - Точно,
- негромко ухмыльнулся разведчик Санин, -
здесь или рыбку соберем или мину подсечем... - Виктор осторожно шел впереди, зорко
вглядываясь в темноту, где-то здесь на склонах балки должен-был быть блиндаж командира роты.
Наконец впереди он увидел в тумане расплывчатые силуэты людей. А вот и тот самый блиндаж.
Неподалеку от него Виктор увидел две нестройные шеренги, перед которыми держал речь какой-то
офицер в кубанке и наброшенной на плечи шинели плащ-палатке.
- Ищенко, - сказал Виктор, - иди в блиндаж и подключайся к батарее, отсюда потянешь
нитку. . - Ищенко кивнул головой и направился к блиндажу, а Виктор и разведчик подошли поближе
к строю штрафников. Выступающий перед строем офицер, в котором Виктор узнал командира
стрелкового полка, заканчивал свое напутственное слово. - Я уверен, - говорил он, - что вы с
честью выполните приказ и, если понадобится, кровью искупите свою вину!
Нестройные шеренги качнулись, зашевелились, неразборчиво загудели. Вдруг раздался озорной
голос: - Сейчас бы для порядка - на старушку лет семнадцати! - Кто-то невесело рассмеялся, кто-
то поддержал горькую шутку, но большинство угрюмо молчали... - Старшина! - громко приказал
полковник, - выдать всем по двойной наркомовской норме! - Выпивая, они говорили: - Дай бог,
- не последнюю...
* * *
Командир роты, небольшого роста, уже немолодой старший лейтенант с зоркими, стального цвета
глазами, показал Виктору из своего ровика направление ночной атаки, ориентиры, которыми надо
пользоваться в темноте, границы коридоров, проделанных саперами в минных полях и проволочных
заграждениях.
- Учти, артиллерия, - сказал он, - огонек буду просить только в крайности. Бой будет
ближним, можно ненароком и по своим бабахнуть. Так что ты не психуй, и не суматошничай...
Понял? - Виктор молча кивнул головой.
В условленный час рота заняла исходный рубеж. Штрафники лежали в снегу, внимательно
вглядываясь в темноту, ждали условного сигнала. Глаза слезились от напряжения, сырая ночная
прохлада пронизывала тело. Прошло всего несколько минут, но Виктору они казались такими
томительно долгими, словно он лежал здесь целую вечность. Виктор поежился, поднял воротник
шинели, его начало знобить. Смотреть в лицо врагу бывает проще, чем ожидать невидимую
опасность, притаившуюся где-то там в ночи, в окопах, блиндажах, пулеметных гнездах... Что они там
тянут, ждут, пока немец заметит, что ли?" - зло подумал он. Наконец раздался тихий, протяжный,
похожий на свист ночной птицы, условный сигнал. Цепь дрогнула и поползла. Липкая земля,
пахнувшая перегноем, была нашпигованна ржавыми осколками и зелеными от плесени автоматными
и винтовочными гильзами. Кое-где белели маленькие островки еще не растаявшего, почерневшего
снега. Проползая мимо одного из них, Виктор почти уткнулся носом в чахленький подснежник,
который пугливо выглядывал из-под почерневшей снежной корки. Виктор не поверил глазам: "Как он
здесь очутился? Уж не брежу ли со страху?" - Он переложил пистолет в левую руку, а правой
осторожно коснулся цветка, потом, не спуская с него завороженных глаз, неожиданно для себя зачем-
то спрятал его головку под снежную корку. Вдруг он услышал тихий прерывистый от движения голос
ползущего рядом Ищенко:
- Це... добрая...примета, лейтенант.
Услышав эти слова, Виктор смутился, подумал, что его поступок может показаться бывалому
солдату Ищенко мальчишеской слабостью и слюнтяйством. Но через мгновенье он уже не думал об
этом, впереди грозным горбом возвышалась высота, которую им предстояло взять. С близкого
расстояния она смотрелась совсем не такой, какой Виктор привык ее видеть с наблюдательного
пункта. Теперь она казалась целым хребтом, закрывающим собой весь горизонт. Виктор до рези в
глазах всматривался в ее склоны, стараясь угадать знакомые приметы. Но ничего не мог различить. "
Куда делась опрокинутая двухколка с одним колесом? - думал он. - Она должна быть сейчас где-то
слева. Почему не виден здоровенный, выкорчеванный тяжелым снарядом или миной пень,
облюбованный их снайпером? " - Все слилось, потеряло очертания, стало незнакомым. Виктор
никак не мог сориентироваться.
Тем временем цепь поднялась, штрафники, как призраки, молча бросились к немецкий окопам.
Едва Виктор успел сообщить об этом Крутокопу, как ночная тишина с треском раскололась. Над
высотой взвились несколько ракет. Слева трассирующими очередями забил крупнокалиберный
пулемет. Но бойцы уже успели ворваться в первые траншеи. Там заклокотал бой, доносились глухие
удары, металлический лязг и крики. Виктор со своими солдатами подбежал ближе, и они опять
залегли. Надо было разобраться в .происходящем. В это время рядом с ними разорвалась немецкая
мина, потом еще и еще. Немцы стали бить по "площадям". Слева продолжал косить трассирующими
их пулемет. Виктор давно потерял из вида командира роты, и это его очень тревожило, он считал, что
провалил боевое задание. Виктор доложил Крутокопу, что бой идет в траншеях и связь с комротой
потеряна. В ответ услышал: - Сейчас ему не до тебя, двигайся дальше, наблюдай и докладывай...
В это время поле боя осветила целая гирлянда немецких ракет. Задрожали изломанные тени
проволочного заграждения. Когда ракеты погасли, Виктор поднялся с земли, пригибаясь, заспешил
вперед. За ним тянул связь Ищенко, которому помогал разведчик, подхватив под мышку вторую
катушку. Они быстро шли по полю, огибая наполненные талой водой и затянутые тонким ледком
старые воронки, перепрыгивая через новые, скользя по влажной и липкой земле. Сапоги Виктора от
налипшей земли стали пудовыми и неуклюжими, по лицу струился пот. "Еще не повоевал, а уже
выдохся", - со злобой на себя подумал Виктор. Над головами Виктора и его батарейцев
посвистывали пули, жужжали осколки, шум боя перенесся вправо вперед, он рокотал теперь метрах в
пятидесяти от того места, где находился Виктор. Поддержать своих артогнем Виктор не мог. Он
приказал Ищенко соединить его с Крутокопом. - Пока без дела, - доложил он, - бой ближний и
темно, как у негра в..., - найди комроты, будь при нем, скоро светает, тогда мы им поможем. Понял?
Держи хвост морковкойГ - Перепрыгнув через немецкую траншею, они увидели двух раненых
бойцов. Один из них, раненный в ногу, хромая, тащил на плащ-палатке по земле тяжелораненого
товарища. Раненый стонал и что-то выкрикивал. Виктор взглянул на него и вздрогнул. У раненого
почти начисто была оторвана нога, из огромной страшной раны хлестала кровь. У Виктора к горлу
подступила тошнота. Он сморщился и резко отвернулся. До него донеслись слова раненого,
обращенные к товарищу: - Вася..." будь человеком, кончай меня...
Нет больше сил_Кончай, Вася... будь другом... - Виктор прошел несколько шагов, но вдруг
остановился и оглянулся. В его ушах еще звучал голос раненого. Он был почти уверен, что этот голос
ему знаком... Он повернулся, быстро подошел к раненым, нагнулся и впился глазами в лицо
корчившегося на плащ-палатке, истекающего кровью человека. Лицо его было серым, искаженным от
страшной боли. Представить себе сейчас это лицо другим было невозможно. Но вдруг раненый
приоткрыл горящие, безумные глаза и Виктор... остолбенел. Он узнал и не узнавал... Робеспьера!
Виктор опустился на колени, коснулся дрожащими пальцами его плеча, хотел что-то сказать, чем-то
помочь... Но губы не слушались, а мысли путались. В это мгновенье раненый захрипел, дернулся и
затих. Виктор беспомощно оглянулся на стоявших рядом солдат. Ищенко беспомощно развел руками,
пожилой Санин перекрестился, третий, раненый, отвернулся...
У Виктора-бешенно заколотилось сердце и пересохло во рту, слезы заволокли его глаза. Он с
трудом сдерживал рыдания. Потом рывком вскочил на ноги, рванул воротник гимнастерки, сжал до
боли в пальцах рукоятку пистолета и побежал на шум боя. Связист и разведчик побежали за ним.
- Видно, друг. . его, - крикнул на бегу Ищенко. - Точно... видать, тоже московский, - крикнул
в ответ Санин.
Виктор бежал и лихорадочно бессвязно думал: - Робик... убит! Как же так?! Как он сюда попал?
Почему я не знал?!
Впереди были слышны короткие автоматные очереди, глухие, издалека похожие на треск
хлопушек, разрывы ручных гранат. Перед глазами Виктора был Робик, его страшная рана, искаженное
болью лицо... "Гады... гады, - шептал он, - сволочи!"
В предрассветном небе вспыхивали красные и желтые ракеты, трассирующие очереди были
похожи на дрожащие огненные пунктирные строчки. Виктор и его солдаты переступали через трупы,
перепрыгивали через ходы сообщения и воронки, натыкались на проволочные заграждения. А перед
глазами Виктора было искаженное мукой лицо Робика Ноделя...
Вдруг Ищенко крикнул: - Товарищ лейтенант, нитка оборвалась! - Виктор, не оборачиваясь,
приказал: - Восстанавливай и догоняй! - Он спрыгнул в немецкий окоп и по ходу сообщения стал
пробираться в сторону гремевшего уже совсем неподалеку боя. Пробежав несколько метров по окопу,
он вдруг почувствовал, что на него со спины навалилось что-то грузное и тяжелое. От неожиданности
он упал на колени, чьи-то цепкие пальцы крепко сдавливали ему горло, он услышал чье-то хриплое,
тяжелое дыхание, на него пахнул густой запах винного перегара. У Виктора перехватило дыхание. В
какое-то мгновение мелькнула мысль: "Конец". Но напрягая последние силы, он повалился на бок и
увлек за собой немца. Одновременно, почти механически, просунул под мышку дуло пистолета и
нажал курок. Раздался выстрел. Он нажимал еще и еще... Пальцы, сжимающие его горло, разжались,
навалившееся на него тело обмякло и соскользнуло на дно окопа. Все это произошло в считанные
секунды. Когда связист Ищенко и разведчик Санин увидели его, Виктор стоял, прислонившись к
стенке окопа и, потирая дрожащими пальцами исцарапанную шею, немигающим взглядом смотрел на
убитого им немца. Подбежавшие солдаты, увидев валявшийся у его ног труп, все поняли. Разведчик
Санин снял с ремня флягу, отвинтил пробку и протянул флягу Виктору:
- Глотни, лейтенант, полегчает. Это я по себе знаю. За каждого убитого фрица сто граммов себе
позволяю, хотя я и бывший старовер...
Виктор машинально взял флягу из рук Санина и с отвращением выпил пару глотков теплого и
вонючего спирта-сырца. Потом они пробрались по ходам сообщения к вершине высоты, где уже
затихал бой. Перешагивая через тела убитых и раненых, они слышали чьи-то глухие стоны и
невнятное бормотание. В окопах стоял дух потного человеческого тела, отстрелянных гильз, йода... -
Почему он меня не пристрелил со спины, а стал душить, - думал Виктор. - Наверное, диск был
пустой или от ярости и шнапса ошалел... А может это он, гад, Робика...
Ныла ссадина на шее, гудело в голове, горело лицо...
Командира роты они нашли в неглубоком ровике на лысой вершине высоты.. Он сидел на
корточках и курил. Накинутая на его плечи, обрызганная грязью плащ-палатка в нескольких местах
была прострелена. На усталом, закопченном лице лихорадочно блестели стальные глаза. Увидев
Виктора, он кивнул головой:
- А-а-а, артиллерия!.. Догнал? А там тебе делать было нечего, там - рукопашная... - Вдруг он
резко повернулся к стоящему рядом лейтенанту: - Раненых подобрали?
- Подобрали, - ответил лейтенант.
Командир роты помолчал и, глухо проговорил:
- Об убитых... позаботься...Герои... все...
Виктор тихо сказал:
- Правильно... Герои... Там и мой друг. .остался...
Командир роты поглядел на Виктора:
- Кто таков?
- Нодель... Робеспьер, - глухо проговорил Виктор.
- Нодель? - наморщил лоб старший лейтенант, - я такого что-то не знаю, Робеспьера...
Апанасенко знаю. А... как ты сказал? - обратился он к Виктору, - Нодель, Нодель... - ответил
Виктор. Нодель? Нет такой у нас не числился.
- Как так не числился?! - дрожащим голосом спросил Виктор. - Я же его видел! Собственными
глазами!
- Не знаю, пожал плечами старший лейтенант, - может ошибка какая вышла, но я такую
фамилию... не слыхал... Робеспьер знаю, а ...этот ...Нодель,.. не слыхал...
Виктор смотрел на старшего лейтенанта сумасшедшими глазами и не находил слов. Он никак не
мог взять в толк, что же произошло...
- Как Вы назвали... его... фамилию? - наконец глухо спросил Виктор.
- Апанасенко, - ответил старший лейтенант, доставая для верности тетрадку с фамилиями
бойцов роты. - Он нашел там то, что искал и, утвердительно качнув головой, проговорил:
- Ну, да! Вот он и есть Апанасенко Робеспьер, двадцать третьего года... Все правильно... - Черт-
те что... - проговорил Виктор, вытирая мокрый лоб, - ошалеть можно!
Бой продолжался. Бойцы штрафной роты залегли на вершине и вели редкий огонь из винтовок и
автоматов по немцам, которые, отстреливаясь, отходили с южного склона высоты. ~ Пятятся, сукины
дети, - сказал командир роты, наблюдая за немцами в бинокль. - Я бы мог им, гадам, на пятки
наступить... Да людей жаль, и так уберутся... Высота теперь все равно у нас... - Он помолчал, потом,
обращаясь к Виктору, сказал: - Вон погляди, видишь у посадки вспышки? То их минометная...
Хорошо бы ее, подлую, накрыть, а? Сможешь?
Виктор навел свой бинокль на немецкую батарею, вынул из планшетки карту, определился на
местности и быстро подготовил исходные данные для артогня. Соединился по телефону с
Крутокопом, доложил ему обстановку и сказал о просьбе командира роты.
- Действуй! - сказал Крутокоп.
Ищенко соединил Виктора с огневой позицией батареи. Виктор передал команду и стал наблюдать
в бинокль. Через несколько минут в районе вражеских минометов начали рваться снаряды. Виктор,
наблюдая за разрывами, корректировал артогонь. Вдруг там раздался сильный взрыв, и в воздух
поднялся высокий столб темно-серого дыма.
- Это вам за Робика, гады, - прошептал Виктор.
- Молодец, артиллерия! - весело сказал командир роты, - в самое яблочко угодил!
* * *
Когда Робик Нодель, после драки в школе в тридцать шестом убежал из осиротевшего отчего дома
ему было тринадцать лет. Кое-как он добрался до города Витебска, где на окраине жила младшая
сестра его матери тетя Берта, которую все родственники ласково величали "Большой Бертой" по
причине ее веса и мощного телосложения. Муж ее Герасим Лукич, бывший помком-полка в Первой
Конной Армии, потерял на гражданской войне ногу и теперь служил начальником охраны завода, при
котором они и жили в маленьком уютном домике с небольшим садом и огородом. Тетя Берта в годы
гражданской войны была политбойцом в том кавполку, там они и сошлись, как говаривал Герасим, "на
почве любви и единой пролетарской идеологии". Детей у них никогда не было и этот факт нередко
служил причиной добродушных подтруниваний в их адрес со стороны родных и близких знакомых. В