Штабная машина должна забрать его в 12.30, но время шло, а ее все не было. Он совсем не торопился скорее улизнуть из дома, но не выносил прощальных церемоний. Ира уже сейчас готова разрыдаться. А что будет, когда он сгребет сумки с провизией и теплыми вещами и пойдет к двери?
Проснулась, заплакала Машка. Ира взяла ее на руки, заходила по комнате, качая и убаюкивая…
Ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… ту-ту… ту-тук… Покачивается, матерински убаюкивая, плацкартный вагон. Ту-ту… ту-тук… Ту-ту… ту-тук…
… В окне мелькнула тень, посигналил клаксон. Застегнувшись, он подошел к жене и, глядя в полные слез глаза, пробормотал:
- Что, мать, будем прощаться?
И нехорошая мысль немедленно обожгла его:
"Господи, почему прощаться?! Лезет же дурь в голову…"
Ира прижалась к нему, уткнулась мокрым лицом в грудь. По щекам скатились две прозрачные горошины…
- Ну что ты?… Перестань… Пожалуйста… - просил он ее, почти умоляя, и неловко гладил одеревеневшей вдруг ладонью по вьющимся волосам. - Все будет нормально!
Она отозвалась глухим грудным всхлипом, сжав воротник бушлата. Черемушкин силой отнял ее от себя, нагнулся за сумками. Но, едва распрямился, она повисла на нем и в голос зарыдала. Испугалась и закричала в кровати дочка.
- Прекращай… прекращай… - шептал он, отступая к порогу.
У двери он сумел оторвать ее, и ринулся в скользкие сени. Выбежав за калитку, к машине, забросил сумки на заднее сиденье и зарычал на водителя:
- Поехали! Чего ждешь?!
И сейчас Черемушкин явственно видел ее - вздрагивающее мокрое лицо, челку каштановых волос, упавших на пушистые ресницы. Сжав зубы, он зарылся в подушку…
Нехорошо уехал, ох, нехорошо…
В штаб дивизии его взвод, единообразно пятнистый, нагруженный ящиками с касками, бронежилетами и оружием, привезли на Урале.
Дежурный по штабу увел его в типовое панельное здание, где на приеме у комдива он и познакомился с Меньшовым и лейтенантом Барановым, командиром второго взвода.
Рота… Язык не поворачивался так окрестить собранное с миру по нитке подразделение. Тридцать пять человек, включая командиров. Чуть больше строевого взвода…
Замерев в строю, они ждали появления комдива. Но генерал не вышел, занятый более важными делами, отправив на мороз своего заместителя, розовощекого упитанного подполковника.
А морозец крепчал. Крепчал так, что колко дышалось, и воротники обметывала снежная бахрома. От роты густо поднимался пар.
Подполковник обошелся короткими напутствиями. Большего не позволила стужа. С пафосом напомнив об отведенной им миссии, и чаяниях, возложенных на них - лучших из лучших - которые стоило оправдать, он поспешил назад в штаб. Отогревать побелевшие щеки…
Выслушав пламенную речь, под марш "Прощание славянки" - музыканты горбились на ледяном ветру, но мужественно выдували мель - рота погрузилась в грузовики и в сопровождении ВАИ, под вой сирены, выехала за ворота КПП. Минуя крупные магистрали, они ехали на окраину, в район сортировочной станции "Московка".
На "солдатской площадке", отгороженной от любопытных бетонным забором, стоял, курясь из трубы дымом, плацкартный вагон.
Прогибаясь под тяжестью громоздких ящиков, бойцы перегрузили их в вагон. Угловатый, с грустным лицом интеллигента Меньшов проверил людей и загнал на места. В тамбур прошла проводница, замкнула дверь на ключ.
… На путях послышался гул. Пронзительно свистнул подкативший маневровый взял вагон на абордаж и потащил на станцию к формирующемуся составу…
Так она начиналась, командировка.
В день отъезда, втайне от Меньшова с Барановым, Черемушкин достал из кителя семейную фотографию, с календариком на обратной стороне. И перечеркнул крестиком день первый.
Сегодня на календарике появился третий крест…
* * *
Звонко стучат колеса на стыках, зыбкой покачивается плацкартный вагон. Дребезжит переходная площадка в тамбуре. Вместе с вагоном, как в морскую качку, покачивается камуфлированная фигура с автоматом.
Юра, назначенный в ночной караул, изредка посматривал на часы. Медленно, медленно тянется время…
Сонно клюя носом, он думал:
"С чего ради взводный выставил пост охранять запертый вагон? Тем более, что станций в ближайшие пять часов не предвидится".
Кому сдался этот тамбур, когда поезд летит в ночи, как на крыльях, и никому нет дела, кого он везет и куда?..
Он вздохнул. Караул придумали командиры, чтобы народ лишний раз не расслаблялся. И против ничего не попишешь - присягу принимали, чтобы самым стойким образом переносить трудности. А тяготы эти уже начались, шли третьи сутки подряд.
Везет же гражданским в тех, купейных вагонах! Получают от дороги максимум удовольствия.
Желаете скрасить муторный переезд? Извольте! Тут вам и видеозал с выбором на любой вкус: от слезливых индийских мелодрам до крутой порнографии, по ночам. А откушать горячего, под рюмочку водки? Нет проблем!.. Любой каприз, имелись бы деньги.
Захотелось в промежутках между трапезами в вагоне-ресторане, культпоходом в салон и скукой испить фирменного чайку - шепни проводнику, и не забудь про чаевые.
Прибежит в наспех надетой фуражке и в синем форменном кителе, с подносом на растопыренных пальцах, с салфеткой через рукав. А на подносе не захватанные граненые стаканы с мутным безвкусным пойлом, который и хлебнуть-то тошно, а вытащенные на божий свет из запасника - хрустальной чистоты, с ароматным цейлонским чаем.
Шаркнет ножкой, улыбнется подобострастно, поинтересуется:
"Не желаете еще чего-нибудь? Водочки или коньяка с шоколадными конфетами для вашей спутницы?"
Вот где сервис, вот где настоящая жизнь!..
Но это там, в других вагонах, куда вход им заказан под страхом дезертирства.
Им же приходится довольствоваться китайской лапшей быстрого приготовления; раздобрело тыловое начальство, выдав дефицитный продукт. Хотя, если в лапшичку бросить стылый кусок тушенки, да терпеливо перемешать, выждав, пока безвкусный китайский полуфабрикат пропитается ничем не заменимым мясным ароматом - выйдет довольно сносное по вкусовым качествам блюдо. Вот только беда - приедается быстро такой шедевр кулинарии, когда изо дня в день, да трижды за него…
Покачивается вагон… В такт ему колеблются за окном завьюженные российские поля, беснуется в бессильной злобе декабрьский ветрина. А мороз все держится. Крепчает морозец…
В тамбур, набросив на плечи бушлат, вышел Мавлатов.
- А тебе чего не спится? - Юра был рад его появлению. Все же будет с кем перекинуться словом. Оно и время быстрее летит.
- Холадина… - изрек повар, открывая заслонку котла. - Ты сматри, они на ночь печку ни тапили, что ли?
Из топки повеяло могильным холодом.
Покачав рыжей головой, Мавлатов вооружился кочергой и стал выгребать золу.
- Пьют и пьют, - сокрушался он, имея в виду проводниц. - И эта женьщины?..
Рожденный в горах Дагестана, где в аулах женский люд забит и имеет прав не больше, чем баран на закланье, он искренне удивлялся способности проводниц, достигших бальзаковского возраста (молодок по понятным причинам с солдатами не пустили), третьи сутки подряд, без тени зазрения, глушить водку.
Стоит заметить, что едва состав покинул Омск, обе проводницы налегли на спиртное, начисто позабыв о служебных обязанностях. И если немытый пол еще можно было сносить, то никак не размороженный вагон…
Ссыпав в ведерко шлак, Мавлатов натолкал в топку щепок, подсунул скомканную газету и похлопал по карманам в поисках спичек.
- На. - Юра протянул ему зажигалку.
Веселый огонек с потрескиванием охватил тонкую щепу. Задвинув заслонку, Мавлатов поднялся.
- Разгарится, забросим уголь… - он передернул плечами, достал сигарету.
Закурив, они какое-то время молчали.
- А ты чем начальству не угодил? - нарушил молчанку Юра, привалившись к настывшей стене.
Мавлатов потер крупный нос и без притворства вздохнул:
- Глупа паступил. Хадил в самоволка. В "чайник". Вижу, пацаненок сидит на крыльце, миластыню просит. Савсем малой пацан, лет шесть. "Дай, - гаварит, - дядя-солдат, булочку". Мне не жалка! Купил пять, атдал ему.
- И попался патрулю?
- Да нет… Спрашиваю: папка, мамка есть? "Есть. Только папка деньги не палучает, дома кушать нечего"… И так мне тошно после его слов стала… Взял в собой в сталовку. Думал, не обеднеют афицеры, если досыта накармлю.
- Накормил?
- Накармил, - согласился дагестанец. - Через дыру в заборе правел, от дневной пайки мясо отрезал, нажарил. Накинулся как валчонок. Смел, что в скавародке была… Хватила у меня ума - отрезал еще кусок, завернул в газету, чтобы дамой отнес.
- А он попался? - уточнил Юра, потому как продолжение этой истории краем уха не так давно слышал.
- Папался. Пашел через пралом в заборе, а там каменданский патруль. Самахотчиков лавили. Привели его на КПП, праверка. Зампалит. Сразу вапросы: "Где взял? Кто дал?" Напугали пацана, он с перепугу и наплел, будта мясо я за деньги продал. В сталовку камиссия притащилась, праверили закладку в катле. Падняли начальника сталовой…
Поправив соскользающий с плеча автомат, Юра затоптал дымящийся окурок.
- Одного не понимаю. Зачем ты на командировку согласился?
- Как зачем? Камандир пригрозил: "В Итатку паедешь!"
Название этого находящегося в дебрях Забайкальской тайги гарнизона пользуется недоброй славой среди солдат. И хотя толком никто не знал, где находится сей населенный пункт, но слухи порождали слухи. Поговаривали, округляя для пущей убедительности глаза, что летом там нет жизни от гнуса и комаров размером с воробья, а зимой заворачивают морозы под минус пятьдесят, когда не то, что службу нести, из казармы носа не высунешь.
- … Зачем мне эта нада? А Кавказ… почти дома, - продолжил он мечтательно. - Тепло, снега мала.
Позевая, он забросил в гудящую топку несколько совков угля, прокачал насос и с чувством выполненного долга ушел обратно в вагон…
* * *
Старшина Максимов впал в немилость командирам еще в конце сентября, когда солдатская молва разнесла по полку радостную весть - вышел осенний приказ министра! На гражданку Михаилу Максимову было рановато, но перешедшее по сроку службы звание "дед" возвысило его в собственных глазах, возведя в ранг не ниже комбата.
Жизнь, согласно неписаного "стариковского" регламента потекла сладкая, как мечты о доме…
Теперь он не вскакивал наравне с другими по команде "подъем"; не спеша одевался, а не влетал в обмундирование за сорок пять секунд; в строю шел враскачку, не заботясь о ширине шага и отмашке рук, и напрочь забывал открывать рот, когда рота, маршируя мимо учебного корпуса, в сотню глоток горланила полюбившуюся комбату песню. В столовой Максимов не молотил ложкой, торопясь опустошить тарелку до команды, и ел медленно, смакуя, к тому же мог запросто послать бойца помоложе за добавкой или заменить столовый прибор - у вилки, которой он вяло ковырялся в бигусе, погнут зуб.
Законная, казалось бы, привилегия и сыграла с ним впоследствии злую шутку.
Гоняя взвод по плацу в преддверии строевого смотра, лейтенант обратил внимание на старшину, который - не в пример марширующей шеренге - самым независимым образом грел руки в карманах шинели, словно занятия его не касались.
Взводный покраснел, поймав на себе испытующие взгляды молодых бойцов, вызвал старшину из строя.
Максимов подошел вразвалку; нехотя, как бы делая одолжение. Лейтенант вспыхнул, вернул его в шеренгу и повторил прием. С тем же успехом.
В строю замелькали язвительные улыбочки.
Дрессировать и дальше принародно зарвавшегося "дедка" взводный не стал, оберегая авторитет. Но, вернувшись в казарму, отвел в умывальник, указал на швабру и приказал до блеска вымыть полы.
Максимов взбрендил и, не выбирая выражений, послал его… Взводный не поверил своим ушам и, уже официально, повторил приказ. Старшина плюнул и ушел в расположение, хлопнув дверью перед носом сконфузившегося лейтенанта.
Тем же вечером его препроводили на гауптвахту…
Проблемы продолжали преследовать и в дороге. Заняв место на нижней полке, он трое суток не поднимался, разве что покурить, похлебать распаренной лапши да сходить по нужде.
Рота мучилась от безделья. Газеты, захваченные капитаном Меньшовым, зачитаны до дыр. Книг, не считая устава караульной службы, в наличии не имелось.
С этим потрепанным талмудом и явился ко взводу лейтенант Черемушкин. Такой же тюха, считал Максимов, как и прежний, в полку, взводный.
- Будем изучать! - жизнерадостно заявил Черемушкин, бесцеремонно сдвинув его ноги и устраиваясь на высвободившемся месте.
Максимов потянулся с хрустом, скучающей физиономией выражая свое отношение к предстоящей затее.
- Зачем, лейтенант?
Упоминание звания без предшествующего эпитета - "товарищ" задело Черемушкина.
- Затем!.. Мы не знаем, какие задачи придется выполнять по прибытии в пункт назначения. Видимо, займемся охраной каких-либо объектов, а потому е г о - он потряс уставом - должны знать, как Отче наш.
Он и правда верил, что на Кавказе их ждет относительно мирная миссия. По крайней мере, так писал в письмах сокурсник по Омскому командному училищу, которого распределение забросило в Ингушетию.
"Сопровождаем беженцев, выставляем посты на электроподстанцию в Назрани. А так, больше охраняем сами себя, чтобы, не дай Бог, абреки не выкрали…"
- Чего ерундистикой маяться?! - скривил кислую мину Максимов, устраиваясь по удобнее.
И, ища поддержку, оглядел сослуживцев.
Черемушкин только входил в контакт со взводом, внушая, что он - командир, и его приказы выполняются без рассуждений. Еще в полку, полистав личное дело старшины и узнав, что он собой представляет, он понял, что сладить будет непросто и стычки не миновать. Но не рассчитывал, что произойдет это так скоро…
Лейтенант напряженно чувствовал - взвод следит за его реакцией. Смолчать и сделать вид, что ничего экстраординарного не произошло, - и авторитет обрушится подобно развалюхе под ковшом бульдозера. Наорать, применить власть - уважения не прибавится.
Он поднялся и слегка хлопнул по одеялу, укрывавшему ноги Максимова.
- Выйдем?
Не оглядываясь, пошел к тамбуру, зная, что вконец оборзевший "дедок" притащится следом.
Максимов - руки в брюки - ввалился в тамбур и нахально ухмыльнулся.
- Ну, че?
Забыв о педагогике, Черемушкин сгреб его за грудки и хорошенько встряхнул:
- Слушай, ты! Ты будешь делать то, что я говорю, и так, как я говорю! Усвоил?!
Закусив губу, старшина вырвался из объятий и оттолкнул взводного.
- Да пошел ты!..
Он никогда не слыл драчуном, лейтенант Черемушкин, но любому терпению, каким бы прочным оно ни было, порой приходит конец. Пороховой заряд рванул в черепной коробке, затуманив сознание. Когда густой дым, застивший глаза, развеялся, он обнаружил себя на полу, давившим коленом горло старшины. Тот беспомощно барахтался, силясь освободиться от удушья.
- Ты угомонился?! - свистящим голосом спросил Черемушкин.
- В-все… все… - прохрипел Максимов, сдаваясь.
Черемушкин слез с него, поправил выбившуюся из брюк камуфляжную куртку. Смахнув с себя пыль, старшина тихо, но отчетливо процедил:
- Твоя взяла, лейтенант. Только учти: там, куда мы едем, иногда стреляют. Как бы не списали на боевые потери…
- Вали! - Черемушкин толкнул его к двери. - Поживем, увидим.
* * *
Утром 20 декабря поезд, сбавляя скорость, втянулся в предместья незнакомого города. Замелькали в отдалении жилые микрорайоны, которые тут же сменила унылая картина, присущая любому крупному железнодорожному узлу. Потянулись километры товарных вагонов, угольные насыпи и краны на платформах, сброшенные под откос и отслужившие свое шпалы и ржавеющие парные колеса…
Впереди завиднелось строение, напоминающее вокзал.
- Вокзал! - прилипнув к окну, сказал Коновалов. - Точно…
- А где мы?
- Да кто его знает…
- Вокзал, - выйдя в тамбур, где толпились в синеватом дыму курильщики, сообщил Юра.
- А то мы не видим? - буркнул Максимов, пытаясь рассмотреть сквозь разводы на стекле название станции.
Там, далеко справа, еле просматривался угол высотного строения и перрон с мельтешащими фигурками.
- Самара! - прочитав, наконец, надпись на фронтоне, авторитетно заявил Максимов. - Стал быть, недолго осталось…
Заскрежетав колесами, состав остановился.
…Вагон потряс несильный удар. Подкравшийся сзади толкач, зацепил его и потянул на запасные пути.